Саспенс

      Ивет усадила его на потертую софу, укрытую пледом с восточным орнаментом, и болтала без умолку о работе в кафе, назойливых мухах-посетителях, недостатке чаевых и денег. Когда перед его зажмуренными светло-голубыми глазами поплыли цветные пятна, он шумно выдохнул воздух и провёл ладонью по чашке остывшего мятного чая, со скуки рисуя известные только ему рисунки на керамической поверхности.       Девушка плавала по комнате, как разбитый корабль, билась о невидимые волны болезни, что делали её… странной. Она исчезает за дверью спальни вместе с вильнувшей по ногам прохладой, и возвращается ещё более чудной — балерина при параде. Пятнадцать сантиметров каблук и подходящее под них платье.       И среди этой разновозрастной мебели, картин, не имеющих никакого значения, но чертыхающимися на них растениями, в окружении книг и комиксов, от неё веяло чем-то чужим, чем-то раздражающим сосредоточенный ум и эстетическое чувство; везде была её недремлющая мысль или особая красота. И он ощущал к этим опущенным плечам и красному носу, к подкрашенным, влажным глазам какую-то кроткую, но сладкую жалость, что он очень часто испытывал, когда его чувств касалось что-то давно забытое, оставленное в мягком прошлом.       Она двигалась со странной плавностью, как марионетка на веревочках, её лицо было лишено каких-либо признаков эмоций или узнавания. Платье и туфли на каблуках, которые она несла на аккуратных стопах, контрастировали с обстановкой, формальность ее наряда резко не сочиталась с непринужденной атмосферой их общего жизненного пространства. Глаза Леона расширились, и на мгновение он подумал о событиях в Раккун-Сити, о безмозглых зомби, что глядели на него так же — желая откусить последнее, что осталось от надежды, забираясь в душу на последнем издыхании.       Он знал, что не может рисковать, по крайней мере, с Ивет, женщиной, с которой был знаком, но теперь, казалось, потерянной в каком-то мареве, которая овладела ею. Снова решительным шагом она пошла дальше, её каблуки с угрожающим ритмом стучали по полу, пока сердце Леона колотилось в груди, — он сильнее сжал незримый в кармане ножик. Он также знал, что его долг — защитить, а при необходимости устранить любую угрозу.       С рассыпанными по обнаженным плечам темными кудрями, с протянутыми вперед обнаженными руками, порывисто схватила его его за ладонь и потянула на себя, проговаривая запыхавшимся голосом:       — Прости.       И девушка, что проводила пальцами по своей талии, не выглядела, как угроза. Скорее, как расцветавшая вишня, наблюдая за которой, агента пленяло странное спокойствие. Кажется, чай действовал слишком эффективно. Он понял не сразу, что там было что-то, помимо мяты.       Взгляд Леона стал витражным, растерялся и рассеялся. Он попытался сосредоточиться, но мысли становились всё более туманными, обволакивались мягкой пеленой. Голова слегка кружилась, и он с трудом удерживал равновесие даже сидя, пока ему показалось, что комната вокруг медленно вращается, и её детали начинают размываться, превращаясь в абстрактные узоры. Ивет, заметив его состояние, сделала шаг ближе, её лицо отчего-то выражало обеспокоенность.       — Леон, ты в порядке? — спросила она, её голос звучал приглушённо и отдалённо. Он попытался ответить, но слова застряли в горле. Мир вокруг становился всё менее реальным, и он чувствовал, как его сознание ускользает. Он осознавал, что должен держаться, но силы покидали его. Ивет опустилась рядом, её рука легла на его плечо, как пелена перистого одеяла.       Когда агент наконец провалился во тьму, его разум остался заполнен образами Ивет, её нежными движениями и мягкими словами, которые он больше не мог понять.       — Я о тебе позабочусь, — Добрев выдала плавно, шурша шёлком смоляного платья, едва прикрывавшего колени. Подушечки пальцев мягким поролоном легли на щетинистое лицо, когда американец пришёл в себя так быстро, словно вынырнул из-под давки сжимавшей чернотой воды.       Она держалась перед ним необыкновенно прямо, как будто не могла иначе, немного задрав подбородок, и это давало ей, с её непривычной внешностью и мелким ростом, несмотря на её даже костлявость, какой-то главенствующий вид, который отпугивал бы от неё, если бы не ласковая улыбка и стреляющие хитростью весёлые глаза, смотрящие из-под пушистых ресниц.       — Что ты сделала? Пытаешься со мной играть? — Хриплые слова тяжело повисли в воздухе, обвинение было ясным, несмотря на его завуалированный характер. Леон понимал, что ему нужны ответы, и он не мог ничему доверять в своем нынешнем состоянии. Но он также не мог избавиться от беспокойства за Ивет, от страха, что ею действительно что-то овладело.       — Просто отвар подействовал на тебя специфично. Не переживай, это всего лишь травы. — Она вальяжно взмахнула рукой, ёрзая бёдрами на шершавом диване совсем рядом. Леон многозначительно отстранился, мобилизируя каждую мышцу, напрягшуюся заметно, как закоротившие провода. — Расслабься, я просто играю, дурачок. Или тебе непривычно внимание простой дочки швеи? Любишь девушек позначимее?       — Нет, Ивет, это не то, что я имел в виду, — ответил он, пытаясь объясниться. — Просто… это был странный момент, и я почувствовал себя плохо.       — Я знаю, что у тебя были подозрения насчёт меня. Ты следил за мной, — её голос дрожал, и было видно, что эти слова давались ей нелегко. — Но я не сделала ничего плохого. Леон вздохнул, чувствуя, как его голова начинает проясняться.       — Как ты узнала?       — Весь дом знает, что ты работаешь на правительство. Когда я переехала, на этаже неожиданно появились камеры, потом ты стал ходить за мной по пятам. Что я сделала? — Не скрывая эмоций, девушка вдруг вернулась в себя, мягко наговаривая так, словно боялась показаться резкой. Но Леон не собирался оправдываться: поднялся с дивана прытко, едва удержавшись на ногах, и схватил замеченную на грязном от земли подоконнике банку препарата «Лифсинс».       Он был готов тыкать им девушку прямо в лицо, но та снова переменилась — в её руках его ножик, единственное оружие, которое он почему-то взял — не должен был вообще заходить в её квартиру, — голова снова раскалывается. Что она подмешала — он не мог даже гадать, и не впервые недооценил биологию, — когда кто-то говорит, что дело связано с вирусами, нужно иметь при себе ствол.       Сквозь ширму затуманенного сознания он смотрит, как она, обзавелась ножиком, проводит им по своим предплечьям, тонкая кожа, как пробитый лист бумаги, рассекается, проваливается тонкое наточенное лезвие, падая куда-то на вены.       Глаза Леона расширились, ужас захлестнул его чувства, когда он увидел, её лицо исказилось от боли, и она провела ножом по предплечью снова. Вид крови вызвал волну паники, охватившую его, и в одно мгновение он сделал выпад, схватил Ивет за запястье и выбил собственный нож из её руки.       — Что, черт возьми, ты делаешь?! — взревел он, и на его лице отразилась ярость и страх. Он прижал ее руку к своей груди, вид её алой крови привел его в ярость. Он не знал, был ли это сильный страх или инстинкт защиты, но его руки дрожали, а сердце колотилось в ушах. — Ты, блядь, не будешь этого делать, не под моим присмотром, — Леон зарычал, его голос был резким и гортанным. Он посмотрел ей в глаза, ища хоть какой-нибудь признак здравомыслия, причину, что-нибудь, что могло бы объяснить это. Его большой палец коснулся её пореза, тепло ее крови просачивалось в его кожу, как багровый призрак.       Ему хотелось разозлиться, закричать, разбить что-нибудь, но он знал, что это не поможет укротить разбушевавшееся в груди — нежелание потерять ещё одного невинного.       — Нет смысла, мистер Кеннеди. — Она толкает его на диван откуда-то взявшейся силой, хотя совсем не выглядит дюжей с виду, прижимая бедрами ноги Леона по обе стороны, пока тот пытался остановить кровотечение найденным в ванной бинтом. — Нет смысла. — Она даёт ему посмотреть. Рассеченные раны сошлись, клочками кожи приблизившись друг в другу как под действием магнита.       Леон с трепетом наблюдал, как раны закрылись, кожа срослась, кровь затянулась, порезы исчезли, как будто их никогда не было. Он уронил бинт, его взгляд расширился от шока: осознание того, чему он только что стал свидетелем, обрушилось на него страшным знаменем. Его разум метался, обдумывая последствия её сверхъестественного исцеления, ведь мире, где бродили Б.О.О., дар девушки был особым эффектом, и все же он не мог избавиться от ощущения, что это совсем не так.       — Что, черт возьми, происходит? — задыхаясь, произнес Леон, в его голосе была смесь неверия и страха. — Как ты можешь просто… исцелиться таким образом? — Он посмотрел в глаза Ивет, ища ответы, но увидел лишь пустоту. — Как давно ты об этом знаешь? — потребовал Леон, его пальцы протянулись, чтобы слегка коснуться того места, где была её рана, кожа под его кончиками была гладкой и безупречной.       Ивет смотрела на Леона с пустым выражением лица, её тело было неподвижным, наслаждаясь тишиной, которая их окутала. Правда заключалась в том, что она обнаружила свои способности всего несколько дней назад, после особенно изнурительной смены, но всегда знала, что заражена.       — Симптомы проявились сразу после приема препарата. Но есть и побочные эффекты. Словно… я умираю. — Ей хотелось рассказать Леону всё, но она не могла избавиться от страха. Теперь это была ее жизнь, и она не знала, справится ли она с этим. — Я… должна была сразу сказать. Я слышала, что «Лифсинс» вызывает инфицирование, — прошептала она, её глаза опустились на пол, а пальцы нервно ковырялись в подоле платья. — Я просто… это просто произошло.       Прикосновение Леона вызвало дрожь по её спине, чувствительность её кожи усилилась в процессе заживления. Она закрыла глаза, закусив губу, борясь с желанием наклониться к нему ближе.       — Мы со всем разберёмся. После того, как поедешь со мной в лабораторию, — добавил он без чувства вины.       — Я согласна, — быстро кивнула она, неосознанно подавшись ближе, не зная, на что согласилась.       — И всё же, — он вдруг начал, проводя пальцами по её окровавленных предплечьях. — Что за чай такой?       — Афродизиак, — быстро выпалила она, подаваясь подушечкам его пальцев, те же сместились к её шее, к которой прилипла ехидная улыбка мужчины. Слишком давно не было женщины и разрядки, — гадал он, вдыхая вишневый шлейф, застывший на её мягкой коже. Могла бы просто попросить.       — Хотела меня соблазнить, соседка? — Он не успел договорить, когда девушка снова оказалась у него на коленях, приближаясь ртом к его рту, и Леон вдохнул её дыхание, пахнувшее чаем.       — Да.       Его глаза впились в её глаза, напряженность в них была неоспорима.       Их губы встретились в яростном, требовательном поцелуе, язык Леона нырнул в её рот, ища её собственный. Он вдохнул аромат помады и мятного дыхания, знакомый вкус окутал его. Натруженные руки скользили по её телу, его пальцы впились в трепетные изгибы. Его потребность владеть ею, претендовать на неё была такой же сильной, как когда он впервые устроил за ней слежку. Ивет ответила на его поцелуй, её пальцы запутались в его волосах, притягивая его ближе.       Леон прервал поедание чужого рта, тяжело дыша, его глаза потемнели от желания. «Сегодня ты моя, Ивет. Ты это понимаешь, да?», — Он зарычал, его голос был пронизан одержимостью. Её платье спало мягко и плавно, сползая на пол вместе со стыдом. На её обнаженное тело и пухлые, нежные бедра, выпирающую ключицу и костлявые руки он готов был дрочить вместо стриптиза, и хотел бы навсегда запечатлеть в памяти, как она стыдливо не хотела избавляться от трусов и лифчика, вместо этого прильнув к агенту ближе в объятия.       Вцепившись ноготками в пуговицы серой рубахи, она медлила, пока её руки жалко потряхивало. Леон остановил её в процессе, когда та уже была на половине, рассматривая его спортивный торс, что усиливал дрожь в конечностях втрое. Решая помочь той, упершейся в его пах коленом, легко скользнул под бежевое белье, отодвигая ткань трусов, заплывая во влажную складку.       — Как давно ты этого хотела? Со своего переезда? — Продолжал подначивать мужчина, но девушка уже его едва слышала, застыв в пол оборота, всё ещё держа меж пальцев затиснутую пуговицу.       Огрубелые пальцы скользили по складкам и половым губам, дразня клитор, носились вниз и вверх, а потом по кругу, заставляя девушку издавать невнятный скулёж, и любой звук, доносившийся из её тяжело дышавшего рта, вырывавшийся из её маленьких малиновых губ, заставлял маленькую петарду взрываться в его черепной коробке. Сладострастное хлюпанье меж её ног и совсем мокрые пальцы побудили его снова притянуть на себя Ивет, затягивая её рот в очередном поцелуе, покусывая и посасывая нежные помадные губы.       Дойдя до конца пуговичной дорожки, Добрев растерялась, рассматривая кубики пресса, но потом, быстро помогая агенту Кеннеди стянуть мешающую рубашку, впилась тонкими пальцами в его ремень. Он наблюдал за ней со всем очарованием, которым она окутала его, как в пахучую кружевную вуаль. С бряканьем расстегнув мешающий ширинке аксессуар, она вскрыла последнюю пуговицу, стягивая с приподнявшегося американца штаны вместе с бесцветными боксерами.       Его член совсем покраснел и набухли вены, требуя разрядки, особенный аромат секса застыл в воздухе вместе с отрезвляющей тишиной, когда она аккуратно облизала головку, двигаясь вниз, заставляя агента постанывать и охать, пытаясь направлять её за голову. Но Ивет хотела вести игру по своим правилам, и, достаточно смочив половой орган агента, размазала по нему слюну и предэакулят, проводя пальцами по всей длине натруженного ствола, села на него сверху, медленно войдя, когда убедилась, что смазки достаточно.       Влагалище впитало в себя, растянулось, окутывая складкой кожи внушительный объем, мягкие хныканья, резкое нытье, несдержанный рёв, вырвавшийся с пухлых уст Леона, заполонили комнату сладострастным дыханием мига любви. Она прыгала на нем, задавая темп, она ублажала его, чувствуя как подходящий размер несносно трёт ножки клитора, вызывая у той бурю и коктейль из чувств, эйфорию и предчувствие скорого финала.       Леон сжимал её бедра до отметин на коже, до побеления пальцев, запрокинув голову назад, хотел прибавить скорость, но внутри неё было так узко, что гортанный рык и тихий всхлип вырвался из его нутра почти быстро, но тот сделал ещё несколько финальных, требуемых толчков, доводя и желанную женщину до оргазма.       Тысячный звездопад посыпался перед глазами вместе со стоном, когда девушка ощутила, как агент излился в неё горячим семенем. Складки влагалища безжалостно сжались вокруг освободившегося члена, и она быстро поднялась, выпуская Леона из плена.       В ту ночь он не пошёл с ней в душ и не дождался утра, а вытер остатки своего удовольствия и быстро оделся, покидая помещение своей шалости. Оставив после себя сандаловый аромат, оставшийся на прозрачной коже и синяки на бёдрах, он исчез так, словно ничего для него больше не значило. В ту ночь Ивет снова попыталась покончить с собой, но быстро опомнилась, приняв ещё одну таблетку заражённого препарата. Она обязательно отомстит ему, когда он придёт за ней, чтобы затащить в лабораторию, подмешает что-то в бокал с водой, перегрызёт глотку или будет ждать, когда он опомнится, и вернется в её объятия, ставая саспенсом её жизни.       Она смотрит в зеркало — там давно кто-то другой.