Лимеренция (emotional fixation)

      Эдвин не чувствовал в себе сил остановиться. Он даже не знал, нужно ли ему это? Если есть что-то, доставляющее такое удовольствие, стоило ли от него отказываться?       — Хотите диагностировать мне зависимость? — Рюдинг хмуро взглянул на своего психиатра.       — Я даже не говорил об этом, — мужчина перевел взгляд в окно, за которым открывался вид на центр Стокгольма. — Что вы видите?       — Аэропорт, — совершенно не задумываясь, выдал Эдвин, лишь мельком взглянув на открывающийся вид.       — Простите?       — Самолет явно заходит на посадку, — он пожал плечами, переключаясь на висевшую на стене абстракцию.       Вновь проследив взглядом за психиатром, который смотрел на черную точку, едва похожую на воздушное судно, Эдвин почувствовал, что что-то не так. Возможно, дело было в том, что аэропорт находился в сорока километрах от места, где проходила консультация и то, что он увидел заходящий на посадку самолет, было просто смешно?       Морозный воздух щипал кожу на лице, делая её красной. Могло показаться, что именно холод не дает Рюдингу спокойно стоять на месте, то и дело переминаясь с ноги на ногу. Пальцы сжимали в кармане телефон, а сердце заполошно отбивало неровный ритм.       — Вот и ты! — радостно крикнул Эдвин, замахав покрасневшей от мороза рукой. От переполняющих чувств защипало глаза.       — Привет, — Омар, чьего возвращения с таким нетерпением ожидал Рюдинг, обнял его у самого автомобиля на наземной парковке. — Пойдем скорее, холодина страшная, — он поёжился, подталкивая Эдвина к машине. — Зачем было ехать сюда? Я же сказал, что приеду вечером.       — Просто хотел тебя встретить, — легко ответил Рюдинг, заводя двигатель и сразу же выезжая с парковки.       Просто он не хотел и жалкого мгновения проводить порознь, после того, как долгожданный самолет приземлится.       В квартире было ужасно жарко на контрасте. Оба ощутимо замерзли. Омар в своей легкой одежде после возвращения из Испании не рассчитал такого стремительного снижения температуры в Швеции, а Эдвин мог подождать и в машине, зная, что рейс задерживается.       — Как же я по тебе скучал, — прошептал Эдвин в шею Рудберга, запуская руки под его тонкий свитер.       С момента, когда они осуществили все необходимые Омару встречи и, наконец, попали в квартиру Эдвина, Рюдинг буквально повис на своём бойфренде.       — Я тоже, малыш, — Рудберг нежно заправил за ухо отросшую русую прядь, практически смирившись с тем, что Эдвин обездвижил его весом собственного тела, вдавливая в диван, — но дай мне хотя бы сходить в душ, ладно?       — Я установил ванну. Хочешь принять вместе? — произнес он, за что был награжден хитрым кошачьим взглядом. — Я сильно замерз, думаю, горячая вода поможет.       — Конечно, — Омар улыбнулся и поцеловал его в висок.       Эдвин очень долго мечтал о том, как он обнимет этого самого прекрасного на свете человека. Он думал, что достаточно будет одной улыбки, чтобы наполниться счастьем, но, оказалось, что это не так.       Рудберг лежал в его объятиях, вода с пеной делали их тела скользкими, сводя к минимуму сопротивление при скольжении рук, пока ароматы масел расслабляли рассудок.       — Тебе удобно? — прошептал Рюдинг в макушку, щекоча губами чувствительное место за ухом.       — Более чем, — расслабленно выдохнул тот, откидывая голову на плечо Эдвина, позволяя его рукам блуждать по всему своему телу, явно утопая в неге от горячей воды в совокупности с дарящими нежность прикосновениями.       Не дожидаясь полного остывания воды, они завернулись в теплые банные халаты. Эдвин так долго ждал возвращения Омара, что не знал, как ему получить ещё больше его внимания. Казалось, что вот он, лежит в твоих объятиях, вам тепло, вам так хорошо вдвоем и, кажется, Рудберг вот-вот провалится в сон, и, всё вполне отлично, но что-то было не так.       Какой-то мерзкий клубок сомнений и раздражения сматывался внутри Рюдинга, заставляя его нервно кусать губы, порываясь начать разговор, чтобы, наконец, заглушить эту разражающую спокойную мелодию из проигрывателя. Они потратили добрых 15 минут, чтобы выбрать пластинку, которая бы отражала настроение Омара сейчас. Рудберг сам подарил ему установку и красивую тумбу, на которую ставится проигрыватель, а открытую нижнюю полку заполнил пластинками разных времён. От отборной классики до композиций собственного исполнения. И, честно говоря, Эдвин безумно ценил эти моменты, когда Омар привозил ему очередной редкий винил, рассказывая, в каком уголке смог отыскать его. Но в данный момент Рюдинг испытывал сложнейший коктейль из раздражения, апатии и агрессии, направленной на Омара.       — Наверное ты слишком истощен, чтобы заняться сексом? — наконец выдал он, сам испугавшись того, как грубо это прозвучало. Голова на его плече пошевелилась и Омар немного привстал и развернулся, чтобы со столь близкого расстояния заглянуть нарушителю покоя в лицо. Глаза его были сонными, а прищур выражал возмущение. Разумеется, Рудберг был возмущен.       — Хочешь заняться сексом сейчас?       — Мне 20 лет, я всегда хочу секса, — внезапно парировал Эдвин и не мог понять, какой бес в него вселился.       — Разумеется, — смиренно вздохнув, вдруг лениво растекаясь по кровати, Омар подпер голову рукой, чтобы выдохнуть с наигранным разочарованием: — заводить молодого бойфренда было смелым решением в мои-то годы.       — Ох, действительно, — Эдвин закатил глаза, — куда проще встречаться с мужчинами старше, чтобы они не требовали от тебя многого.       Из уст Омара вырвался совершенно очаровательный смешок.       — Так вот почему ты на меня запал? Низкие требования?       — Минус только в том, что мужчинам постарше нужен кокаин, чтобы разогнаться.       Блять. Вот это точно было лишним. Эдвин, какого хрена?!       — Что ты сейчас сказал? — весь шуточный настрой, на который Рудберг пытался вывести их диалог, пропал в мгновенье ока.       — Как будто я не знаю, чем ты занимаешься, пока записываешь свои песни, когда даёшь концерты.       — Да? — он сел по-турецки, возвышаясь над лежавшим на спине Рюдингом. — И чем же?       — Мы делали это вместе. Забыл? Мы нюхали кокс, а потом ты стал чрезмерно развратным, флиртуя со всеми направо и налево.       — Твоя девушка притащила тот кокаин, дорогой. И ты тоже его употреблял. Так что не надо мне тут рассказывать, какой я наркоман, и как на самом деле выглядят мои концертные туры.       — И это не меняет того, что этого не происходит каждый чёртов раз, когда ты где-то там! — повысил голос он, ощущая, как с каждым сказанным словом напряжение его отпускает.       — Знаешь что? — Эдвин задрал подбородок. — Jodete, Эдвин. Хотя, нет. Пошёл я. Прямо сейчас.       Омар резко встал, чтобы убраться отсюда подальше, на ходу собирая вещи. Только когда он достиг входной двери, только в тот момент, Эдвин ощутил укол паники и, ещё не осознав полностью, почувствовал, что он сделал что-то не так. Секунды промедления стоили ему захлопнувшейся двери перед самым носом.       Может, подсознательно он и не хотел, чтобы гнев Рудберга обрушился на него, потому и медлил?       Уходя, Омар блеснул в проеме своими все ещё влажными волосами, оставляя шлейф парфюма в наказание. Аромат въелся в ноздри Рюдинга, пригвоздив к полу. Единственное, на что у Эдвина хватило смелости — нажать на кнопку домофона, включающую камеру. Так он обнаружил Омара в полной растерянности разводящего руки. Он сделал несколько кругов по узкой лестничной площадке, резко сев на корточки. Его тонкие пальцы скользнули в кудрявые волосы, на мгновенье их сжимая. Рюдинг не позволял себе дышать, наблюдая, как Рудберг резко поднялся на ноги, чтобы бросить громкое «Нахуй тебя, Эдде!»       Омар предпочел лифту — лестницу, скрываясь в её резких поворотах.       Эдвин предпочёл здравому смыслу — полный кретинизм. И это то, что он собирался разобрать со своим психиатром в ближайшее время.

***

      Омар чувствовал себя негодующим подростком. Его разрывало изнутри возмущение, граничащее с крайней степени удивлением. Казалось, что у Рюдинга беды с башкой, раз он ведет себя подобным образом, смея делать столь громкие заявления. Но, больше всего раздражал факт, что доля правды всё же была в этих оскорбительных упрёках.       Баловство с запрещенными вещами не было чем-то необычным. Это был хороший способ расслабиться, отпустить контроль над ситуацией и вдоволь насладиться моментом. Рудберг не позволял себе лишнего и всегда мог отказаться от заманчивого предложения, что, собственно, ему и стоило сделать тогда, чтобы сейчас не испытывать это знойное чувство вины и обиды от слов человека, который стал ему так небезразличен. Чёртова Фелиция. На хуй её, на хуй Эдвина и самого Омара то же на хуй.       Нужно было всех слать на хуй и позволить себе вчера хорошенько отдохнуть. Вместо того, чтобы получить удовольствие от восхищенных взглядов общественности, в которых он всегда купался, когда посещал различные мероприятия, Рудберг появился там с удрученно-отрешенным выражением лица, полностью лишенный энергии. Один из лучших диджеев Швеции, близкий друг и просто хороший наркозависимый парень, явно ожидал от Омара большей экспрессии и уж точно не рассчитывал, что тот исчезнет после пары фото и видео с гостями.       Реальность была такова, что Рудберг, облачившись в свой самый роскошный наряд, не почтил своим вниманием тот праздник жизни и разврата, который раскрывался в вип-комнатах. Омар так и не добрался к самому веселью, банально сбежав домой.       Только за дверьми собственной комнаты Рудберг почувствовал себя лучше. В тишине и покое, без вспышек и музыки. Впервые он ощутил себя в безопасности один.       Стоит ли вспоминать о том, что злой на весь мир, а в частности Эдвина, Омар дрочил, проклиная этого маленького ревнивого ублюдка? Наверное, не стоит, ведь от одной мысли об этом лицо начинает гореть и становится нечем дышать.       — La mierda del toro… — прорычал он в отчаянии, растирая ладонями до боли глаза.       — Отлично выглядишь…       Mierda.       Тихий голос буквально уронил Рудберга на пол, больно ударяя головой. Разумеется, он не упал, лёжа в собственной постели, спасаясь от яркого солнца, которое пробивалось сквозь задернутые шторы. Но ощущение было именно таким.       — Благодарю, — резко выдохнул он, осознавая, что так и не переоделся после вечеринки, закончившейся ночным марафоном провальной дрочки, за который ему так ни разу и не удалось кончить.       Встав с кровати, он одолел её и остановился напротив зеркала, часть которого скрывалась за Эдвином, который мялся на пороге комнаты. Стоит отметить, что несмотря на потекший макияж глаз, который черными разводами спускался к скулам, Рудберг был горяч, как ад, в чем Рюдинг оказался чертовски прав в их первый раз.       — Цветы? Это для мамы? — складывая руки на груди и перенося вес на одну ногу, он прекрасно осознавал, что так его талия в этом блядски укороченном пиджаке с широкими плечами выглядит ещё уже. Ястребом Омар проследил за кадыком, который дернулся под бледной кожей от того, что тот сглотнул. Рудберг знает, что сексуален, он знает, что Эдвин пиздецки его хочет, потому что читает младшего, как бы банально это не звучало, как открытую книгу. Знать бы ещё, что за пиздец творится в его голове.       — Маме я уже вручил её букет, — сухо отвечает Рюдинг с небольшой задержкой, явно пытаясь обработать заданный вопрос.       Непонятная эйфорическая нежность разливается в груди Омара от осознания, что этот маленький идиот озаботился и тем, чтобы подарить цветы его матери. Хотя, Эдвин всегда был галантен и никогда не приходил с пустыми руками.       — Я принес розы, потому что они лучше всего тебе подходят, — он тупо протянул охапку огненно-красных цветов.       — Сколько здесь? — пытаясь заглушить внутренний восторг, Рудберг придал голосу скучающие нотки.       — 100 штук, я думаю? — неуверенно.       — Красивые.       — Тебе дарили и больше? — на вопрос явно натолкнуло безразличие Омара, с которым он отбросил букет на тумбу, даже и минуты не продержав его в руках.       — Да, — равнодушие сквозило в каждом движении, взгляде и, возможно, Рудберг начинал переигрывать. А ещё чувствовать неловкость, и, отнюдь не нежным жестом, предложил им обоим присесть. В этот раз в кресле оказался Эдвин, пока Омар раскинулся полулёжа на кровати, оперевшись на свои руки и закинув ногу на ногу.       — Разумеется, — Рюдинг даже не пытался делать вид, что его не задевает безразличие мужчины, тем не менее, не скрывал и того, что не может оторваться от разглядывания стройной, облаченной в черный костюм, фигуры, откровенно подвисая на выглядывающей полоске загорелой кожи живота.       Молчание затягивается, а Рудберг ждет извинений. Он ведь их получит, правда?       — Был на вечеринке? — Эдвин всё же нарушает тишину.       — Как видишь, — Омар изящно по воздуху рукой очерчивает свою фигуру.       — Не видел тебя в вип-зале.       — О, вот оно как, — злость мгновенно тушит эйфорию и нежность, как только он понимает, что чёртов Эдвин был там!       — Почему ты пробыл так мало? — казалось, Рюдинг искренне интересуется, не подразумевая ничего такого, но так ли это?       — Не было настроения жрать наркоту, а потом ебаться с мужчинами постарше. А у тебя, видимо, было! — экспрессия искрит в голосе.       — Нет, ты же знаешь, что меня другие мужчины не интересуют. Только ты.       — Тогда, что ты там делал?!       — Ждал тебя.       — Хотел выяснить отношения прилюдно? Сразу расставить все точки и поставить главную — в продвижении твоего чертового фильма?!       — Так ты знаешь?       — ¡Santo Dios! — не выдержал тот, вскакивая с места. — Чёртов промоушен ткнул меня в каждый пост с вашего отдыха в Сицилии, Эдвин! И я не идиот, чтобы не понимать, что это такое. Но разве я сказал тебе хоть слово, чтобы поставить под сомнение твою легенду? Разве я упрекнул тебя в чрезмерных физических контактах с твоей якобы фальшивой девушкой? Разве я хоть взглядом дал ей понять, что меня интересует насколько ты оказался горяч в постели, в сравнении с тем, как она выразилась, фарсом, который был между нами на съемочной площадке?       — Она достает тебя? — только и смог вымолвить он, неосознанно вжавшись в кресло от напора Рудберга.       — Вот! — Омар всплеснул руками, одной ладонью скользнул в карман брюк, а вторую отвел в сторону. — Я даже не дал тебе повода думать, что perra причиняет мне неудобство.       И всё. Негатива больше не осталось. Не осталось и унции того, что тяжелым камнем отягощало внутри. А на смену всему пришла пустота. Почувствовав, как защипало глаза, он впился взглядом в букет, в попытках сдержать порыв.       — Прости меня.       Так просто. Всего два слова тихим, виноватым голосом Рюдинга, и букет превращается в неразличимое красное пятно.       Mierda.       — Это моя вина, — продолжал Эдвин, а слёзы уже стекали по щекам Рудберга. — Мне стоило сразу тебе всё рассказать, а не юлить. Я должен был сказать тебе о фильме, — Рюдинг подошел к нему, но пока не спешил касаться. Омар не видел, чрезмерно сконцентрировавшись на букете, но Эдвин явно рассматривал его заплаканное лицо. — Прости меня. Я не думал, что настолько буду погребен под чувством вины из-за Фелиции, что наговорю тебе таких гадостей. Я так был сконфужен фальшивыми отношениями с ней, что пытался уличить в измене тебя.       — Я же не делал ничего, что могло бы заставить тебя так себя чувствовать, — голос был задушенным, слова слишком хреново складывались в предложения. — Так почему?       — Ты же чертово божество, — в этой фразе сквозило отчаянье. Бледная рука мелькнула перед лицом, прежде чем опуститься на щеку. Ресницы Омара затрепетали. Большой палец размазал чёрный карандаш. — Я всё ещё не могу поверить в то, что ты со мной, — вторая ладонь нашла не спрятанную в кармане руку Рудберга, нежно скользя вниз подушечками к кисти и переплела их пальцы. — Не могу осознать, что это всё взаправду, и каждый день думаю, что этого не могло произойти со мной. Мне не могло так повезти, чтобы ты стал моим бойфрендом.       На фоне красных капилляров глаза Омара светились золотом, он знал это, но ещё он увидел, как вздрогнул Эдвин, когда их взгляды встретились.       Рудберг ощутил почти болезненное желание поцеловать его, настолько сильное, что губы закололо. Это яркое чувство вынудило его сделать диаметрально противоположное — вырваться из нежного захвата и направиться к высокому французскому окну. Открыв его, Омар разместился на стуле, ловко достав из-под подоконника пачку сигарет и позволил морозному воздуху остудить голову. Эдвин молча последовал за ним.       — Мы зря с тобой навесили ярлыки, Эдде… Всё эти «бойфренды», «отношения», «измены»… — слабо затянувшись, он опустил веки и выпустил дым в щель, — оно нам не нужно.       Приятной тяжестью Рюдинг расположился на его коленях и Омар инстинктивно положил руку на его бедро.       — Потому что объективно мы с тобой не пара, — раздалось совсем рядом. — Всё, что мы делаем — это трахаемся, когда наши графики совпадают, — он обеими руками взял лицо Рудберга, не свозя глаз с его. — Мы, блять, чёртовы любовники.       — Вот именно, малыш. Бойфренд от слова друг. А любовник от слова любовь. Мы с тобой фантастически проводим время вместе. Зачем все усложнять? — Омар действительно не видел проблемы и его устраивал подобный расклад. Но он не понимал, почему Рюдинг настолько зациклен? Да, если честно, разбираться желания не было.       Любовь не должна быть такой сложной.       — Прости меня, — снова прошептал Эдвин, прежде чем начать сцеловывать смесь из слёз и косметики с его скул.       — Эдде, скажи мне честно, — вроде как Рудберг не хотел разбираться ни в чем, но что-то толкало его вперёд. Окурок, сверкая, улетел в даль улицы Стокгольма. — Что ещё тревожит тебя? Раз ты такой аварийный, мы должны проговаривать нюансы прежде, чем мне придётся сбегать от тебя.       — Почему ты не хочешь заняться со мной сексом?       Что?       — Сейчас? — единственное на что хватило Омара, находящегося в тёплых объятиях.       — В принципе. Почему ты не хочешь трахнуть меня?       Господи, о чём этот ребенок говорит?!       — Я тебя трахал, малыш, — немного сконфужено, отстраняясь. В голове сразу начинают мелькать картинки произошедшего, те самые, которые Рудберг воскрешал вчера в своей памяти. — Перед своим отъездом.       Пытаясь заглушить смущение, Омар отвлёкся, чтобы закрыть окно. Старинная рама скрипнула, остановив поток холода.       — Нет. Я имею ввиду другое… — Эдвин заглянул в его глаза. — Я просто с ума схожу от непонимания причины, почему ты не хочешь вставить в меня свой член, — эти интонации — капризные, играющие — были так необычны, они… заводили.       — Ах, это, — действительно, почему? Они уже сотню раз занимались сексом на самых различных и не всегда пригодных для этого местах, но Рудберг всегда был принимающим. Это казалось проще. — Я просто думал, что ты не готов.       Рюдинг нахмурился. Он выглядел сейчас, как озадаченный сложной математической задачей пятиклассник. Это было странное сравнение, особенно в контексте того, что они обсуждают.       — Я буквально сказал тебе, что хочу этого в наш первый раз.       — Я решил, что ты хотел как угодно, лишь бы это был я. К тому же, ты был под впечатлением, ты был пиздецки перевозбужден. Явно не мыслил здраво.       — Так и было, — он кивнул. Нагло усмехнувшись, Эдвин потянул на себя мужчину, схватив ворот пиджака. Прижав к себе, он прошептал ему на ухо, по оценкам Омара, самой развратной из существующих интонаций, — но ты трахнул меня пальцами и я решил, что хочу большего. — Его руки скользнули под пиджак, пальцы огладили стройное тело, которое отзывчиво покрывалось мурашками. — Не могу перестать думать об этом. А то, что ты меня не хочешь, возводит мою паранойю до максимума.       — Так ты хотел, чтобы я трахнул тебя? — повторил очевидное Рудберг, плавясь от рук на своей коже, от поцелуев в шею. Господи, эти руки уже лишили его пиджака, а он даже этого не заметил. — Хочешь, я покажу тебе сегодня кое-что необычное? — ухмылка тронула губы, когда взгляд Эдвина загорелся.       Вся проблема была действительно только в этом?       — Надеюсь, ты сейчас имеешь ввиду свой член во мне? — цапнув Омара за плечо, Эдвин встал с его колен.       — Не совсем, но тебе понравится. Все же, я хотел, чтобы ты сорвал голос не тогда, когда моя мама за стеной смотрит кулинарное шоу.       — Если что, — он смущено уткнулся взглядом в ножку кровати, — я всё утро провел в ванной, чтобы почиститься для тебя…       — Ты такой наглец, Эдде. Шёл сюда, будучи уверенным в том, что я в любом случае тебя трахну?       — Я очень надеялся на это.       — Ложись на кровать, Эдвин Рюдинг.       Ему не нужно было приказывать дважды. И почему всё, что говорит Омар так горячо?       — А это зеркало всегда было здесь? — кажется, перспектива видеть собственное отражение во время процесса не на шутку смутила его, от чего покраснели даже плечи.       Рудберг лишь усмехнулся и жестом кисти потребовал того перевернуться на живот.       От развернувшейся картины, Омар почувствовал, как у него скрутило желудок. Эдвин был таким… покорным в этом принимающем положении. На коленях, низко опустившись грудью на кровать.       Maldito sea!       Руки сами оказались на бледной коже, очерчивая мышцы, изгибы спины и выпуклость задницы Рюдинга. Он был так хорош. Внезапная, очень горячая, буквально подчиняющая идея захватила сознание Рудберга.       — Ты ведь хочешь меня? — шептал он, склонившись над Эдвином, вжавшись своим возбужденным членом в его бедро.       — Мг… да.       — Замечательно. Вставай.       Пока Рюдинг поднялся, свесив с кровати ноги, Омар, с абсолютно дьявольской, загадочной улыбочкой закрыл дверь на замок и принес что-то, что прятал за своей спиной.       Он медленно вывел из-за спины руку, от чего глаза Эдвина расширились, а дыхание сбилось. Рудберг с удовольствием отметил, как дернулся член Рюдинга и как он нетерпеливо заерзал на месте.       — Будь она красной, на твоей коже она выглядела бы интереснее, — озвучивает он совершенно нелепое, пока Эдвин ловит свою челюсть в районе пола.       Без слов Омар начинает руководить процессом, заставив Рюдинга встать, чтобы было удобно начать экзекуцию над девственным сознанием и телом.       Если Эдвин ещё сомневался будет ли когда-то в его жизни сексуальный опыт ярче, чем тот, который дарит ему Рудберг, то теперь, даже не осознавая того, что действительно его ожидает дальше, он уверен, что никогда и ничто не сможет сравниться с этим.       Петля за петлей оплетают бледное, накачанное тело. Веревки сковывают руки, обездвиживают, напоминая, кто руководит ситуацией, и кто будет у руля дальше. Напоминая, что Рюдинг может получить, и это обещание распаляет их обоих.       Темно-синие нейлоновые соединения, плотно оплетающие бледную кожу, выглядели просто восхитительно, украшая каждый сантиметр, вдоль которого они протягивались.       — Выглядишь, как мечта, — прошептал Омар в район связанных за спиной рук Эдвина, которыми тот нетерпеливо дернул.       Трепетно, порхаючи пальцы Рудберга проследили за каждым хитрым переплетением, от плеч до поясницы, где заканчивался их путь. Второй рукой, проведя по внутренней поверхности бедра, Омар нежно заставил его развести ноги и опуститься на кровать, занять то же положение, в котором Рюдинг так охотно расположился в начале, но теперь верхняя часть тела была скована, подконтрольна, а положение вызывало больше неудобства.       — Блять, — прошипел Эдвин, сильнее прогибаясь в пояснице. Омар догадался, что тот хотел потереться членом хотя бы о покрывало. — Мне кажется я никогда ещё не был так возбужден.       — Мне тоже, — бездумно вторил Рудберг, не в силах успокоить своё сбившееся дыхание. Все, о чем он мог думать, так это о том, чтобы коснуться розовой, нетерпеливо сжимающейся дырочки. Языком.       — Что? — всхлипнул Эдвин, когда ощутил нежные касания пальцев к своей заднице.       Омар перевел взгляд в сторону, с удовольствием наблюдая, как восхитительно они выглядят со стороны. Предпочитая ни с кем не трахаться в стенах собственного дома, Рудбергу ещё не доводилось наблюдать кого-то возбужденного на этой кровати, кроме самого себя.       — Я, — Омар направил свой член к тому самому месту, где Рюдинг так мечтал, чтобы он оказался, — тоже никогда не был так возбужден.       Возможно ли, что Рудберг лгал? Да. Он неоднократно трахался под экстази, и это был полнейший восторг. Вещество всегда обостряло каждое касание, каждый толчок. Но испытывать подобное, чувствовать, как перехватывает дыхание от одного взгляда на раскрытого перед тобой мальчика, который просил и ждал, когда же его трахнут — это совсем другое. И, вероятно, намного круче чертовых колёс.       Омар опускается на колени, ворс ковра смягчает неприятное давление. Кровать слишком низкая, что позволяет его голове идеально расположится напротив задницы Рюдинга. Ладонями он сжимает половинки, разводя в стороны, открывая ещё больше доступа к тому, о чем не мог перестать думать с момента, когда Эдвин впервые стал перед ним в коленно-локтевую.       — А-х! — язык, коснувшийся входа выбивает из груди Рюдинга вздох, и краем глаза Рудберг замечает, как его красное лицо зарывается в одеяло. Эдвину чертовски стыдно.       Стыдно было словить собственное выражение лица в отражении зеркала.       — Тебе стыдно, — констатирует Омар с удовольствием сразу после того, как проходится размашистым движением языка от мошонки к сфинктеру. И слышит лишь неразборчивое мычание. — Мы в любой момент можем остановиться, если ты захочешь.       Мышцы поясницы напрягаются, демонстрируя силу тела Эдвина, то, насколько он натренирован в чертовом спортзале, они красиво играют под кожей, прежде чем он чуть приподнимется, чтобы развернуться и нетерпеливо выдохнуть:       — Ни за что!       Его лицо горит от стыда, но глаза блестят от восторга.       Рука Омара контролирует его и укладывает обратно, одобрительно пошлепав по ягодице. И его язык снова оказывается внутри, на мгновенье, но этого хватает, чтобы Рюдинг издал жалкий, скулящий звук.       Чередуя всасывание кожи вокруг входа с проникающими движениями, Рудберг перехватывает рукой мокрый член, приятно удивляясь тому, как же густо течёт Эдвин. Он легко надрачивает, пока трахает языком дырку.       — Подожди… — стон достается матрацу, еле различимая просьба теряется в чавкающих звуках. Омар буквально дуреет от того, как по его подбородку стекает собственная слюна и не имеет и малейшего желания останавливаться. — Омар! А-а-ахххх! Боже! — он кричит в подушку, сжимаясь вокруг языка и кончает с такой сокрушительной дрожью, что он упал бы, если бы уже не лежал.       Рудберг, словно пьяный, со звоном в ушах подымается с колен. Его грудь и подбородок в собственной слюне, губы горят огнем, так что он может представить, как горяча сейчас дырка Эдвина, который всё ещё дрожит от оргазма. И он отдаленно помнит, что обещал себе его сегодня не трахать. Но он берет неосознающего себя Рюдинга, направляет и сажает к себе на колени, сам же опираясь на спинку кровати.       То, как горячо выглядит абсолютно невменяемый Эдвин не нужно знать никому. Омар, видя его абсолютно затраханное, блаженное и отсутствующее выражение лица, испытывает совершенно несвойственное ему, агрессивное желание присвоить эту придурочную малолетку себе и трахать его до умопомрачения, чтобы у того даже мыслей не возникало, что он не достоин, или что Рудберг может найти себе кого-то получше. Нет. Смотря сейчас на то, как медленно сознание возвращается к Рюдингу, нежно гладя руками его тело, которое сковывают чертовы, совершенно незаконно возбуждающие, путы, Омар даже представить не может себе, что видел когда-либо создание прекраснее, чем сейчас сидит на нём.       Очень нежно, трепетно ладонями Рудберг направляет Эдвина, чья грудь вздымается всё медленнее. Его дыхание замедляется, он старается сфокусироваться на мужчине, порывается обнять, но шипит от сдерживающих его пут. Омар оглаживает его ягодицы, раздвигая, скользя пальцами внутрь, смазка облегчает трение, он растягивает тесноту пальцами обеих рук. Рудберг сам не соображает, что делает. Он подталкивает Эдвина ближе и чувствует, как собственный член упирается в горячее, узкое пространство. По всему телу проходит дрожь предвкушения и он поднимает глаза со стоящего члена Рюдинга к его глазам. В них он видит тень испуга за поволокой возбуждения, видит как зубы сжали нижнюю губу.       — Очень медленно, — шепчет Омар и Эдвин опускается.       — Ох, блядство, это больно, — шипит Рюдинг, когда половина члена, о котором он так долго мечтал, оказывается в нём.       — Мгм, — мычит утвердительно в губы, чуть смещаясь вниз, чтобы изменить угол, целует глубоко и видит, как глаза Эдвина закатываются.       — Ох-хххх! Блядский Боже, — Рюдинг хрипит ему в рот, а затем откидывает голову назад и Омар тут же впивается в шею, забываясь, оставляя следы своих зубов. — Он весь внутри?       Омар держит его под бедрами, силы его рук на удивление хватает, чтобы контролировать Эдвина, чтобы удерживать его. И он толкается.       — А! Омар..!       Эдвин заваливается на него, Омар знает, что тому было бы удобней, если бы он смог удерживать свой вес руками, но сам факт того, что он полностью под контролем Рудберга и не в силах изменить ничего, сносит мозги к чертям, от чего толчки становятся глубже, а стоны громче.       — Как же я ошибался, — его голос дрожит от перевозбуждения. Кожа Рюдинга стянутая веревкой, покрасневшая. В тех местах, где канаты смещаются от толчков Омара, проглядываются белые полосы, что в контрасте с синим нейлоном выглядит, как полный пиздец. Это перехватывает дыхание и полностью отключает мозг Рудберга. — Тебе очень идёт этот цвет, — шепчет он, притягивая голову Эдвина к себе, заставляя подчиниться этому почти насильственному зрительному контакту.       С удовольствием, буквально на краю сознания, Омар отмечает, что его любовник разрывается между желанием наблюдать за собой в отражении и не отводить взгляда от глаз Рудберга.       У Рюдинга слёзы катятся из глаз, внутри которых нет ни мгновения осмысленности. Тело болит, он чувствует, как веревки натерли ему во всех прилегающих местах, ощущает как затекли плечи и запястья, но, блять, он никогда и ничего подобного в своей жизни не испытывал. Горячий, столь желанный член вколачивается в него, попадая по той блядской точке внутри так, что искры из глаз. Он никогда не был более наполненным и желанным, чем сейчас.       У самого края Эдвину хватило легкого касания к члену и мгновения созерцания в зеркале того, как крепкий член исчезает в нем, чтобы отлететь на хрен от самого яркого оргазма в своей жизни. Рудбергу было достаточно ещё нескольких неглубоких толчков, чтобы наполнить узкую задницу собственной спермой, так невовремя вспоминая, что он напрочь забыл о презервативе.       — No jodas… — совершенно поражено выдохнул Омар. Контролировать полную счастья улыбку не было никаких сил.       Лбом уткнувшись в плечо Рудберга, Эдвин оставил на его коже поцелуй. Такой нежный, такой трепетный, что Омар ощутил, как что-то внутри него взорвалось. Оно опалило его внутренности жаром, отняло возможность дышать и поселило навечно в его груди неумолимую тоску, от которой его могли спасти лишь поцелуй и объятия Рюдинга.       Всё ещё не снимая Эдвина с себя, Омар на ощупь стал распутывать узлы, освобождая любовника из этих прекрасных и от того не менее ужасных оков.       Рюдинг не спешил шевелиться, однозначно испытывая дискомфорт в суставах, с чем Рудберг поспешил помочь. Он со щемящей заботой разминал мышцы и затекшие места, стараясь игнорировать до крови натертую в некоторых местах кожу.       — Я не знаю, что сказать… — начал было Омар, под давлением тихого дыхания и неловкости оглушительной тишины, которая наступила после столь громких криков. — У меня никогда не было ничего подобного. Я думал, что сгорю.       — С тобой у меня всё впервые, все самые яркие эмоции, но это… я даже не знаю. Мне показалось, что я действительно горел. Эти веревки, то, как ты меня трахал, господи боже, а твой язык? Я, я не знаю… я привяжусь к тебе этой чертовой верёвкой, Омар, вот увидишь. Только попробуй..! — поцелуй заткнул его угрозы.       — Я сам тебя привяжу, — мурлыкнул Рудберг, клюнув его в щеку носом. — Ложись, нужно размять твои плечи.       — Пиздецки больно, если честно.       — Я знаю, — он аккуратно уложил его на живот и начал медленно разминать так ноющие руки и спину.       Рудберг не понаслышке знал каковы последствия, поэтому хотел уделить ему как можно больше внимания, чтобы минимизировать неприятные ощущения.       Массирующими движениями он двигался от шеи, смещаясь на плечи, следуя к лопаткам и ниже к поясничному отделу. Чем больше он касался его кожи, чем благодарнее скулил Эдвин, тем крепче становилось собственное возбуждение.       Черт возьми, что Рюдинг с ним сделал? Ещё ночью Омар не мог кончить ни от дрочки, ни от пальцев или даже игрушек, которыми самозабвенно пытался трахнуть себя. А сейчас он еле сдержался, чтобы не обкончаться как подросток, пока вылизывал этого начинающего гея, не говоря уже о том, каких усилий ему стоило держать себя в руках, пока его член был тесно зажат девственной задницей. И вот снова, этот предатель по стойке смирно готов вновь погружаться в эту растянутую дырочку, совершенно ничего не подозревающего Рюдинга.       Блядство.       Пока он размышлял, руки прекрасно себя чувствовали, разминая не пострадавшую от веревок задницу. Если он сейчас просто вставит свой член им не потребуется даже минутная подготовка, верно? Черт, Эдвин явно будет не в восторге.       — Эй, — резко дернувшись, Рюдинг перевернулся на спину. — Чего притих? Омар..? — он явно заметил какую-то прострацию во взгляде Рудберга.       — Я бы очень хотел, чтобы ты обнял меня.       — Правда что ли? Ладно, — он смутился, что тут же вывело Омара из оцепенения. — Просто я хотел, чтобы ты снова трахнул меня. Можно?       — Блять, пожалуйста, да, — простонал Рудберг и впился в его губы глубоким поцелуем прежде, чем Эдвин успел ещё что либо сказать.       После истощающего секс-марафона, который они устроили, когда вожделение, наконец, отпустило их, наступил поздний вечер. Примерно одновременно они осознали, что не находились в квартире одни. Оба были готовы провалиться со стыда под землю, но потребность в душе и еде была сильнее и им пришлось выйти из комнаты.       Пока Омар крался в гостиную, Эдвин сокрушался от того, каким домашним выглядит его любовник в этих чертовых шортах, растянутой футболке и теплых вязанных носках. Из эйфорическго оцепенения его вырвал тихий смех Рудберга, который держал в руках записку.       — Развлекайтесь, мальчики, — с выражением, подражая маминым интонациям начал Омар, — я поехала на все выходные к тетушке. Постскриптум: я так и знала, что вы встречаетесь! Матери могли бы и рассказать!       Сегодня они до поздней ночи будут смотреть Нетфликс, обсуждать новый фильм Эдвина, игнорировать ехидные замечания Омара о том, что у них с Фелицией не будет никакой достойной химии, и фильм не провалится в прокате только благодаря гениальному актерскому таланту Рюдинга.       А утром их агенты пришлют им новость с видео, как Эдвин заходит с огромным букетом красных роз в подъезд Омара. А по словам очевидцев будет известно, что весь день оттуда попеременно доносились ругань и стоны, к тому же, станет известно, что мать Рудберга покинула семейные апартаменты ещё рано утром, практически сразу после того, как Эдвин Рюдинг туда вошел.       Но, это будет завтра, а сегодня им позволено утонуть во взаимной обсессии.