Не обещать сверх меры

«Смотри не урони честь семьи Ноузен, веди себя достойно», — напоследок сухо напутствовал его отец перед тем, как Кирия сел в правительственный автомобиль, который должен был отвезти его прямо в резиденцию императрицы. Вещи Кирии уже отправили накануне, самого Кирию упаковали в жёсткую от серебряного шитья парадную форму, тщательно подогнанную по росту и фигуре приглашённым портным, мама полвечера проплакала, точно так же, когда он уезжал учиться, и всё порывалась излить на него поток бессвязных нежностей, будто он по-прежнему ребёнок в коротких штанишках, и Кирия привычно уклонялся, сжимая губы: он взрослый, давно уже. Мама с гордостью улыбалась, стоя на высоких ступенях их загородной усадьбы, но вниз не сошла: отец так глянул на неё, чуть нахмурив брови, что она лишь мимолётно приобняла Кирию — и сразу же разжала руки, даже толкнула немного самыми кончиками тонких белых пальцев, унизанных кольцами. В военном училище, где Кирия провёл последние два с половиной года, «достойным поведением» считалось соблюдение устава, табель успеваемости только с высшими баллами и никаких жалоб от учителей и наставников. Но вряд ли в императорском дворце кого-то будут интересовать его оценки по истории архаических культур или конкуру: его выбрали из нескольких сотен кадетов, чтобы служить императрице и защищать её от любой опасности, будь это бомбисты, покушение, отравленное блюдо или норовистая лошадь… Отдать жизнь за её императорское величество — его долг и право. До этого дня он видел Августу Фредерику Адель-Адлер только на парадных портретах и, когда, чётко отбарабанив много раз отрепетированное: «Кирия Ноузен, Ваше Величество. Клянусь служить вам, Ваше Величество, до самого моего последнего вздоха, располагайте мной, как вам заблагорассудится», поднял взгляд на трон перед ним — не сумел сдержать удивленный выдох. Императрица оказалась пухловатой маленькой девочкой, на которой драгоценные регалии правящей семьи Адель-Адлер выглядели маскарадным костюмом, да и трон в парадном зале был ей не по росту: её ножки в расшитых золотом туфельках не доставали до пола. Она была… ребёнком — конечно, Кирия давно знал, что Августе Фредерике, его будущей госпоже, исполнилось всего четыре года, но не задумывался раньше, что у него, наверное, могла бы быть младшая сестра её возраста, если бы не… Алые глаза императрицы ярко вспыхнули, когда она посмотрела на Кирию, и он чуть вздрогнул: показалось, что она видит его насквозь, со всеми непочтительными не совсем верноподданическими мыслями. — Мы с радостью принимаем тебя на службу, Кирия Ноузен, — провозгласила она, и Кирия сбился с настроя и совершенно не по этикету хлопнул ресницами: тоненький детский голосок вообще не вязался с напыщенностью её речи и явно заученной интонацией. — Будь верен нам, и мы вознаградим тебя соответственно твоему рвению и твоим талантам. Она перевела дух и вдруг неуклюже сползла с трона под осуждающие шепотки и вздохи собравшихся в зале придворных. Пыхтя от усердия, подобрала пышную подбитую мехом мантию, протопала к Кирии и подёргала его за шитый рукав мундира: — Кири… Пойдём, я покажу тебе птичье гнездо! Кирия поймал взгляд яростно кивающего за спиной императрицы церемониймейстера и окончательно растерялся, да так, что не заметил, как позволил себя увести — из зала, по коридору и дальше, по лестницам и переходам, к выходу в заросший сад, где густо цвели розы, багровые, цвета императорской мантии на его… подопечной? Выходит, для Августы Фредерики Адель-Адлер искали не телохранителя, а няньку? И он, Кирия Ноузен, один из лучших кадетов, для этого идеально подходит?.. Птичье гнездо находилось в самой глубине сада, на старом буке сразу же за мостком, переброшенным через неглубокий прозрачный ручей; каблуки сапог Кирии гулко простучали по гладким доскам, посеребрённым временем. — Вот оно, видишь? Ты ведь можешь залезть туда и посмотреть?.. — пролепетала её величество, ещё раз дёрнув его за рукав и заставив наклониться, чтобы он лучше слышал, наверное. Интеллект Кирии в военном училище оценивали довольно высоко, не говоря уже о соблюдении правил поведения, прочно вбитых в его голову, и было совсем непростительно, что он не вытянулся по струнке сразу же, бодро отрапортовав: «Слушаюсь, Ваше Величество!» — а спросил, запнувшись: — Зачем… Ваше Величество? — Ох! — глубоко вздохнула она. — Мне рассказывали, ты умный. Но он умный! Все учителя и наставники так говорили! Только вот что знала императрица? Как ей объяснили его появление при дворе? Какие вещи о нём передали? — Как пожелает Ваше Величество, — спохватившись, выдал заученный ответ Кирия. — Я желаю, чтобы ты залез на дерево и посмотрел, есть ли в гнезде птичьи яички! Она наконец-то выпустила его рукав и топнула ногой. — Залезь! Мне не дотянуться, а слугам я не доверяю! Наверное, в «достойное поведение» при дворе входило исполнение любых капризов его госпожи, только было неизвестно, как это всё вязалось с честью семьи Ноузен, его никто не предупреждал о том, что выходит за рамки обязанностей императорского стража. Поэтому Кирия… чуть поколебавшись, всё-таки скинул парадный мундир, подпрыгнул, ухватился за самую низкую ветку, рывком подтянулся, быстро забрался до гнезда и осторожно заглянул в него. На подстилке из светлого пуха лежало три яйца в голубоватой скорлупе — маленьких, наверное, с фалангу его пальца. — Ну! — поторопили его внизу. — Кири! Что там? Кирия отодвинулся от гнезда — говорят, если его тронуть, птицы могут не вернуться — и свесился с ветки (ещё одно вопиющее нарушение всех правил, разве можно ему находиться выше её императорского величества и смотреть на неё сверху вниз). — В гнезде три яйца, Ваше Величество. — Здорово! Значит, скоро будут птенцы! Через… — императрица задумалась. — Семь дней! Или десять… — Должно быть, Ваше Величество, — Кирия подавил вздох. Он понятия не имел, сколько дней птицы, свившие это гнездо, высиживают яйца, в его программу обучения в военном училище это не входило. Устройство фердресов, их пилотирование, типы вооружения, стратегию и тактику, историю империи Гиад, политологию и дипломатию — всё это он изучал. Птиц изучать ему не приходилось. Ему нужно понаблюдать, кто прилетает к гнезду (и оставляет там синие перья), а потом… есть ли в библиотеке императорской резиденции орнитологический атлас? Или быстрее будет воспользоваться информационным терминалом, если ему позволят?.. — Я буду звать тебя Кири, — на обратном пути объявила ему императрица. — Как вам будет угодно, Ваше Величество, — Кирия держался на четверть шага позади, немного левее, изо всех сил стараясь не наступить на стелющуюся по траве мантию. — Тебе не нравится? — Нравится, Ваше Величество. Его лица императрица не видела, а если бы и увидела — наверное, вряд ли поняла бы выражение на нём; Кирия сам не ожидал, что его вдруг перекосит. «Кири…», — так звала его только мама и только наедине; отец — никогда, он считал, что короткие имена — для слуг и простолюдинов, и ещё для сторожевых псов. Оставалось только решить, в каком статусе Кирия останется при дворе. Он был бы не против стать сторожевым псом, ничего плохого — у них только один хозяин, других они не признавали. Императрица остановилась, развернулась, ухватила его за рукав и какое-то время сверлила его всё тем же слишком серьёзным для ребёнка её лет взглядом ярких алых глаз: — Сейчас мы вернёмся в тот большой зал, и все те люди будут меня ругать. За не-по-до-ба-ю-ще-е поведение и нарушение це-ре-мо-ни-и. И что я мантию замарала. Они постоянно так делают. Не смей вмешиваться! — Как прикажет Ваше Величество, — Кирия попытался выпрямиться и отдать честь, но сделать это, когда тебя тянут за руку, заставляя наклониться в одну сторону, оказалось не очень просто. Строго говоря, выговора здесь заслуживал лишь он: в первый же день при дворе, не успев поступить на службу, опозорился. Вина за нарушение церемонии полностью лежала на нём. Как и за поведение: да, воля её императорского величества — для него закон, но есть же правила этикета, распорядок аудиенции, перечень обязанностей, неважно, телохранителя или няньки. А ещё он ухитрился вызеленить лишайником кипенно-белую парадную рубашку, пока лазил на дерево, и надеялся, что под мундиром этого никто не заметит. — Ты можешь звать меня Фредерикой, — когда они шли длинным коридором, нарушила молчание императрица. — Не могу, Ваше Величество. — Тогда я приказываю тебе! И не надевай больше этот мундир. Он же тебе самому не нравится. Я пальцы поцарапала о ниточки. — Я отведу вас к лейб-медику, Ваш… — Кирия осёкся. — Ты совсем ничего не понимаешь, да? — Я понимаю лишь то, что буду верен вам, — он опустился на одно колено и коснулся лбом края мантии. — До самой своей смерти. — Не надо! — вздрогнула императрица и снова вцепилась ему в рукав, похоже, забыв о пораненных пальцах. — Я не хочу, чтобы ты умирал, слышишь! Это приказ! — Как скажете, — сдался Кирия, прикусив губу. И в самом деле, зачем в формуле верности — слова о смерти?.. — Не умирай, пожалуйста, — повторила императрица, и на ресницах у неё заблестели слёзы, а Кирия вдруг с ужасом понял: он понятия не имеет, что делать с плачущим ребёнком, и у него в парадной форме нет носового платка. — И… Кири, я устала. Возьми меня на ручки. Вряд ли честь семьи Ноузен роняло ношение императрицы на руках, но придворное общество, очевидно, было шокировано появлением на пороге зала для аудиенций Кирии с её императорским величеством, обхватывающим его за шею. Под всё те же под осуждающие шепотки и вздохи он донёс свою императрицу до трона, аккуратно ссадил на него и помог расправить складки мантии. А потом занял место возле — где должен и где теперь хотел быть. Через пару часов, сменив парадный мундир на повседневную форму и положив в карман брюк носовой платок, он приступил к своим обязанностям. Круг их оказался невероятно широк. Но борьбы с бомбистами и отравителями среди них не оказалось: никому не была нужна маленькая императрица, ни террористам, ни политическим убийцам, и самое страшное, что случилось с Кирией за эти годы, — растянул связки на ноге из-за понёсшего нервного жеребца да пару раз заработал несварение, когда на императорской кухне приготовили неудачное блюдо. Кирия научился соизмерять свои длинные шаги с детскими шажками, легко отчищать с одежды пятна грязи и травы, орудовать щёткой для волос сноровистее любой фрейлины, управлять фердресом так, чтобы его императрицу не укачивало, читать вслух с выражением энциклопедии про птиц и бабочек, включать перед сном ночник, находить нужные слова, когда Фредерика плакала, складывать и пускать бумажные кораблики, объяснять решения простейших математических задач, кормить лошадей яблоками и морковью, бесцельно бродить по огромному императорскому саду среди буков, дубов и розовых кустов, делая вид, что занят поисками, если Фредерике захотелось спрятаться ото всех. Не обещать сверх меры и не клясться в невозможном. И не умирать. Конечно же, не умирать.