О пропастях и о том, как их преодолеть.

Сижу на кухне на старом стуле в холодном доме, Смеюсь над фразой, мол, человека не место красит. Быт примитивен, как примитивны стихи в альбоме, Что пишут школьницы ровным почерком в старшем классе. Как будто утро. В сковороде подгорели гренки. Грохочет лифт. Престарелый чайник хрипит надсадно. Соседка слева выносит мусор, шаги за стенкой, И вечно кажется, будто завтракаешь в парадной. Над крышей боинг взрыхляет тучи тяжелым плугом. Продрогший голубь терзает клювом горбушку хлеба. Забытая на скамейке кукла глядит с испугом На бесконечную, беспросветную серость неба. «В контексте вечности» — Зоя Ященко, Белая Гвардия. Иногда Лео осознаёт, что он совсем-совсем не знает Майки. Майки четырнадцать, он солнца лучик в их такой странной, разбитой семье, которая обрела и потеряла всех много, сотни раз подряд, у него скейт, нунчаки в ящике стола, разноцветные пластыри, неуспеваемость по алгебре и улыбка такая, что плакать хочется. У Майки комиксы, приставки, футбольная команда, кулачки к кулачкам, светлые кудри и он готовит всем в семье, потому что подпустить старших к кухне — всё равно, что стать террористом-смертником. Лео двадцать один, он за младшими привык смотреть постоянно, привык строить их, ругать, но всегда приходить на помощь, у него катаны висят над кроватью много лет, он пьёт зелёный чай по привычке, не меняя марки и он пашет постоянно, потому что кто, как не он? У Лео медицинский халат, хроническая усталость, пачки самых простых сигарет раскиданы по карманам, скальпель есть в барсетке, ключи от машины, чёрные, короткие волосы и пронзительный синий взгляд, которым можно резать. У них с Майки всего восемь лет разницы в возрасте и невероятно глубокая пропасть в отношениях, потому что Лео внезапно осознаёт, что совершенно не знает, как бы к самому младшему в доме подступиться. С Донни Майки, что странно, намного, намного проще. Казалось бы, их тихий, склонный к учёбе и головоломкам брат, не должен понимать увлечений Майки, но нет — понимает и даже разделяет. Лео иногда видит, как они вдвоём бурно обсуждают новые выпуски комиксов, рубятся в приставку, весело перекрикивая друг друга, один раз даже видел, как они прыгают по лужам, взявшись за локти. Кто, как не умник-Донни поможет младшему с домашкой, кто, как не он, поможет ему сделать скейт таким, чтобы все в парке обзавидовались? Донни шестнадцать, но он самый близкий среди них к Майки — может быть, потому что разница всего два года, а может, потому что общались и общаются они гораздо чаще, чем все остальные братья вместе взятые. С Рафом Майки тоже умудряется быть если не на одной волне, то хотя бы делить одну лодку для сёрфинга. Рафу восемнадцать, он работает автомехаником в шиномонтажке и у него есть мотоцикл, а Майки как-то раз тихо-тихо — но Лео всё равно услышал — поделился Донни, что, когда вырастет, тоже хочет купить себе байк. Раф темпераментный, яркий, как пожар, острый, как специя, иногда горячий, как раскалённые саи, но даже такой Раф с Майки не намного, но ближе, чем сам Лео. Майки часто приходит к нему на работу, принести обед или просто посидеть в сторонке, пока Рафаэль возится в железках, они частенько гоняют во дворе мяч, когда Майки надо размяться перед тренировкой или матчем, да что уж говорить, они живут в одной комнате, так что Раф, волей-неволей, в курсе многого из того, что недоступно Лео и Донни. А Лео не знает даже, как разговориться с младшим из них. Ну, как-то так получилось, что болтать ни о чём было не в их правилах. Чаще всего Лео спрашивал Майки об учёбе, где-нибудь в семь утра, попивая свой зелёный чай и наблюдая за тем, как Микеланджело готовит завтрак: так уж повелось, что младший вскакивал всегда в шесть, чтобы братья утром наткнулись на горячую еду, ведь, по его скромному мнению, завтрак — самый важный приём пищи за день. Лео вставал на работу полседьмого, по старой привычке, когда по квартире уже медленно расползались соблазнительные запахи и неизменно натыкался на кухне на Майки, который колдовал около их старой, купленной на барахолке, плиты. По утрам они обычно и разговаривали, но это было не то, не то, о чём общаются братья, а если и общаются, то вскользь и совсем немного. Лео всегда чувствовал, что, в отличие от открытого и всегда готового к разговору Майки, он сам с ним непростительно сух, краток и не откровенен до конца. Они почти не шутили — если шутку не ронял сам Майки — и их разговоры о покупках домой, учёбе, работе и успехах в футбольной команде увядали спустя где-то минут двадцать, растворяясь в кухне, пахнущей завтраком, пока туда медленно стекались остальные братья. Мешало ли это Майки? Вовсе нет. Мешало ли это Лео? Более чем. Ведь даже во времена, когда учитель Йоши только-только умер, а самому Лео было без году неделя восемнадцать, до десятилетнего Майки у него просто не успевали добраться руки. Раф был склочным, скандальным и проблемным в свои пятнадцать, его приходилось ловить по улицам посреди ночи, четыре раза выезжать за ним в обезьянник и один раз в неотложку, а ещё они собачились так, что пришлось разъехаться из общей комнаты, чтобы они друг друга не убили. Донни в свои тринадцать был закомплексован, много раз бит в школе и очень плаксив, Лео приходилось разбираться со школьным буллингом, директором, бандой хулиганов, учителем химии, который не хотел выставлять чистому отличнику пятерку, портя табель и, к тому же, нужно было водить Донни по врачам из-за его привычки ничего не есть. Ещё на Лео была работа вперемешку с учёбой — спасибо пособиям, которые до сих пор помогают хоть как-то! — одежда, еда, домашняя утварь, похороны учителя, элементарные вещи, на которые тоже нужны были деньги и силы. В свои без году неделя восемнадцать Лео зашивался и ему не хватало времени на Майки вообще. Ему хватало того, что младший брат сыт, здоров, одет и в тепле, на этом их взаимодействие заканчивалось. В свои едва ли одиннадцать Майки взялся готовить на семью. Сначала не очень удачно, иногда пересолено, иногда подгорело, изредка — просто невкусно, но с каждым разом всё лучше и лучше. Тогда он разучился жаловаться и плакать, научился успокаивать Донни и Рафа, а ещё научился, когда Лео сидел на кухне с трясущейся сигаретой в руке, приносить ему горячий зелёный чай. И ведь даже Эйприл с Кейси, их семья не по крови, но по сердцу и духу, умудрялись быть с Майки ближе, чем его родной, самый старший брат. И Лео, обычно всегда трезвомыслящий, планирующий и всегда спокойный Лео, с ужасом осознавал, что, похоже, ревнует своего младшего брата к своей же семье. Эйприл, их старшая сестра, идущая по внутреннему возрасту где-то после Лео, а вычислительно была старше Донни на год, нашлась с Майки в готовке, когда тому исполнилось двенадцать. У Эйприл, как и у Кейси, были ключи от их квартиры (как и у семьи Хамато была связка ключей от обители О’Нилов), поэтому уже два года Лео иногда наблюдал, как они жарко обсуждают рецепт того или иного блюда, пробуют разные добавки и начинки, или по видеосвязи готовят вместе, каждый раз восхищаясь получившимся шедевром друг у друга. А несколько раз они даже измазывали друг другу лица гримом и светились на страницах соц.сетей Эйприл во всех позах и ракурсах, со всеми видами рожиц, которые только можно! И Лео не сказал бы, что прямо очень сильно хотел бы поучаствовать в этом переводе грима и косметики, но! — почему Майки никогда даже не предлагал заняться ему чем-то подобным? Ответ напрашивался сам собой — они не были для этого достаточно близки, да и Лео никогда гримом не увлекался. Кейси, по духу и возрасту почти ровесник Рафа, умудрился затесаться в союзники к Майки в его тринадцать чуть ли не ежеминутно, как только Эйприл познакомила его с семьёй Хамато. Кейси хоккеист, у него классные ролики и клюшка, целая коллекция лимитированных комиксов, он без вопросов, во вторую же встречу, подарил Майки перчатки без пальцев с черепами, просто потому что они ему понравились, а ещё он был готов есть всё, что предложат, громко восхищаясь и подписываться на те авантюры, в которые не вступали Донни и Эйприл. Они втроём, вместе с Рафом, часто копались в гараже и модифицировали байк Рафаэля, изредка ездили втроём по Нью-Йорку — Кейси даже подарил Майки свой старый шлем, который разрисовал сам! — и заезжали по ночам в круглосуточные кафе, запечатляя эти моменты в памяти чуть ли не навсегда. От этого Лео не становилось тошно, вовсе нет: скорее тоскливо от того, что лично у него с чуть-чуть — или намного? — повзрослевшим Майки таких воспоминаний почти нет. Может быть, совсем детские, когда сенсей был ещё жив и когда они играли в плюшевых медведя и кролика, распределяя роли. Большего, к сожалению, Леонардо вспомнить не мог, как бы сильно не старался. Казалось, Майки был доволен этой жизнью и ему совсем не мешало то, что его третий брат, самый старший, в этой жизни присутствует лишь на заднем фоне, готовый подхватить и придержать в нужный момент, когда ситуация накалится до предела, а остальные братья и родственники по духу совсем ничем не смогут помочь. Может быть, Микеланджело не мешало то, что Лео в его жизни существует, как подушка безопасности на самый крайний случай и как неизменный контролёр его успеваемости в школе, вот только самого Лео это не устраивало ни капли. Не потому, что его обижала роль этой самой подушки — он был ей долгие годы и остаётся до сих пор, для всех в этой семье, это его ни капли не тяготит и даже радует, что именно к нему всегда идут за помощью — а потому, что ему кажется, словно связь с самым младшим братишкой у него безвозвратно и навсегда потеряна. Его именно это и удурчает. Расстраивает, тяготит и обижает, в какой-то степени даже по-детски. Заставляет ревновать, глупо и инфальтильно. Но какие бы чувства и целые бури бессильных эмоций Леонардо не испытывал по этому поводу, подступиться к Майки он не может — не умеет и даже не может найти с ним точек соприкосновения, всегда в этой стезе неловкий, смущённый и искренне недоумевающий. Даже сейчас, стоя в дверном проёме комнаты Рафа и Майки, сложив руки на груди, он не знает, с чего бы начать хотя бы разговор. А ведь этот вечер так идеально подходит для того, чтобы попробовать пробить плотину их многолетнего молчания! Донни уехал с научным классом на областной форум на три дня, можно не ждать, вряд ли он хотя бы будет звонить, зная то, как он может зарыться в работу без сна и отдыха. Раф, вместе с Кейси, укатил на длительную сходку байкеров, тоже дня на три, разве что за какими-то маловажными вещами может заехать и то, только завтра. У самого Лео выходные, клиника не работает завтра и послезавтра, а у Майки весенние каникулы длиной в неделю впереди, разве что на тренировки нужно будет ходить. Майки с поздней тренировки и прибежал около двух часов назад: грязный, потный, мокрый, но невероятно счастливый и сразу подбежавший готовить небольшой ужин с лёгким запасом на то, что вдруг придёт Эйприл. Сам Лео пришёл намного раньше, около пяти вечера, усадив Донни на автобус с научным классом и… и просто не знал, что ему теперь делать. Майки, после того, как отмылся и закинул вещи в стирку, сидел около телевизора в своей с Рафом комнате и с увлечением рубился в приставку, запасшись миской с чипсами и парой банок колы. Он был увлечён, расслаблен, улыбался, сидя по-турецки и Лео растерялся, не зная, как бы к младшему подойти и о чём бы с ним поговорить. Леонардо тяжело вздохнул и уже собирался было уйти к себе в комнату, закопаться в какую-нибудь книгу, до которой пару недель не мог добраться, как его окликнул голос Микеланджело: — Лео, ты меня напугал! — вскрикнул тот, обернувшись на старшего в дверях и отложив джойстик. — Ты передышишь весь воздух на планете, если будешь так тяжело вздыхать! — Давай позвоним Донни и узнаем, возможно ли это. — со смешком закатил глаза Леонардо, сложив руки на груди. — Зануда! — без оскорбления показал язык Майки, откинувшись на руки и спросил: — Ты чего-то хотел? — Да я… Что он, Лео? О чём бы спросить, о чём бы завести разговор? Он прекрасно знает, как Майки окончил триместр — всего три тройки и пять четвёрок, а так братишка — молодец. У них с командой будет игра против «Пантер» в следующем месяце, он выиграл конкурс по скейтбордингу на прошлой неделе, как раз приходил праздновать с Наполеоном и Бесом. Казалось бы, можно было уйти, сославшись на то, что он просто хотел проверить, как тут младший, но… — Можно с тобой посидеть? Когда ещё мы останемся без Донни и Рафа, в полной свободе? — лукаво улыбнулся Леонардо, прислонившись лбом к дверному косяку. Эта простая шутка, это простое предложение, которое Лео кинул наобум, гадая, согласится Майки или нет, заставила лицо младшего расплыться в такой широкой улыбке, что, казалось, у него могут прямо сейчас треснуть веснушчатые щёки. — Конечно! — взвизгнул счастливо Майки, мгновенно двигаясь в сторону и давая брату место, чтобы он присел на ковёр рядом с ним. — Ты ещё спрашиваешь! Давай поиграем в приставку! Лео, если честно, любителем приставки не был. Ну, как: он любил играть в приставку лет до шестнадцати, а потом как-то и учёба завертелась, и вкусы поменялись, а потом мастер Йоши со своими тренировками и всё, что было после него… Как-то приставка, его приставка, самая первая в доме, сначала перешла Рафу вместе с денди и кассетами для него, а потом появились деньги на более новые модели, пусть недорогие. И Лео, естественно, свою любовь к играм абсолютно забросил. Не до этого было. Но не сейчас, когда младший братишка с таким восхищенным взглядом рассматривал его медленно расползающиеся в улыбке лицо. — Буду. — мерно кивнул головой старший, степенно, словно кошка, присаживаясь рядом и принимая в руки джойстик, который столько лет не держал в руках. Потом он перевёл взгляд на экран телевизора и спросил, вроде бы, совершенно непринуждённо: — Итак… как в это играть? Казалось бы, этот вечер был бесконечным по многим причинам. Они сыграли в эту странную, но интересную игру-войнушку около пятидесяти раз, а в течении первых десяти раундов Майки неустанно обучал старшего брата, который так отвык от подобных игр, всем тонкостям и хитростям персонажей, сюжета и экипировки, параллельно рассказывая интересные факты про создателей, историю игры и её перезапуски. В какой-то момент Лео поймал себя на том, что, как лет шесть назад, сидит с высунутым от усердия языком и играет против какого-то босса, пока Майки то рьяно поддерживает его, то снова пускается в путанные, но интересные объяснения. Они съели и выпили весь домашний запас чипсов и колы — конечно же, вытираясь о худи Лео и футболку Майки и накрошив на ковёр — смеялись до колик и Майки охрип бы, если бы игра длилась дольше, чем эти несколько часов. Лео, уже откинув джойстик и прислонившись к дивану спиной, казалось, что многолетнее напряжение прошло, будто его и не было, только от того, что он провёл один вечер с младшим братом. Только один! А если бы он проводил так вечера регулярно, набравшись смелости или откинув, всё-таки, свои собственные мысли в гудящей голове? Не значило ли это, что Раф и Донни так привязались к младшему, потому что он каким-то волшебным образом умеет лечить эту бессильную злость, эту хроническую усталость, которые могут годами давить на некрепкие плечи? Не потому ли Раф вообще понемногу, постепенно, не совсем, но охладил свой нрав и пыл, когда им с Микеланджело вынужденно пришлось съехаться? Если это действительно было так, то Лео чувствовал себя последним глупцом. Он вообще часто себя так чувствовал, но сегодня — особенно сильно. — Лео, а ты помнишь что-нибудь из того, когда с нами ещё не было мастера Йоши? — подал голос Майки, не догадывающийся и не знающий, какие мысли посещают буйную голову старшего, прислонившись к братскому плечу, пока на экране телевизора мерно, но не раздражающе, мигала табличка «Game Over». Он теребил браслеты на своих руках, не глядя на Лео, но внимательно к нему прислушиваясь. — Я вот почти ничего совсем. Он же забрал нас, когда мне было около шести? — Примерно. — согласился Леонардо, чуть пусто разглядывая мерцающий экран и переворачивая в руке банку с недопитой колой. — А в детдом мы загремели, когда тебе было где-то три. Неудивительно, что до него ты почти ничего не помнишь. Ты и в ясли-то тогда не ходил… — Я отрывками помню маму. Точнее, её силуэт в основном. Она была… она была всё время заплаканная и в длинном платье. Она очень часто кричала за закрытой дверью нашей комнаты. А ещё дома очень плохо пахло и у меня был плюшевый мишка, это почти всё, что я помню. Свет ещё там был такой жёлтый и везде летала пыль. Чего совсем не помню, так это отца, только звук голоса и то, очень смутно. — И хорошо, что не помнишь. — вздохнул бывший мечник, бездумно зарываясь пальцами в светлые, густые кудри Майки. — Я и Раф старались не пускать его к нам в комнату, Раф ещё и получал от него постоянно, потому что пытался защищать маму. Помнишь шрам у Рафа на правой лопатке? Это отец ему заехал кочергой, незадолго до того, как сел. А мама… — Не переживай, я знаю, что она сбежала, как только отца посадили. — пожал плечами Микеланджело, всё также теребя феничку, когда Лео замялся. — Я её даже не виню, если честно. Каждый бы захотел лучшей жизни, нежели четверых детей от того, кто тебя избивал десять лет, бесконечные долги, оставшиеся от него же и даже неимение своего дома. Кажется, та квартира вообще принадлежала убитому другу отца, точно не помню… — Это всё Раф тебе рассказал, да? — тяжело вздохнул Лео, понурив голову. — Просил же его, без подробностей… — Да ну, он рассказал буквально пару месяцев назад. Он считает, что нечего со мной так нежничать, вот я и спросил — Донни-то точно ничего не скажет, он же как партизан… А вообще, я надеюсь, что мама сейчас счастлива и у неё всё хорошо. Она же молодая совсем была, когда ты появился, а потом и мы… Может быть, она даже захотела родить ребёнка от любимого человека, которому достанется то, чего не досталось нам? — Надеюсь, что так. Все заслужили своё право на счастье. — вздохнул Лео. — А что насчёт меня и моих воспоминаний… Я больше запомнил со времён, когда появился сенсей. Он же вообще изначально в этот детский дом волонтёром помогать пришёл, а не брать детей. Боюсь представить, что с нами бы сейчас было, если он нас тогда не забрал оттуда. — Это да… Лео бессознательно перебирал светлые кудри братишки, лениво думая о том, что опять нагло умолчал о многом, что роилось в его голове. На самом деле, Майки не нужно было знать и половины из того, о чём Лео знал и хорошо помнил, вопреки своим же словам. Перед глазами всё ещё, даже спустя десять лет с лишним, крепко стояли вспышки некоторых воспоминай: как, например, мать вдыхала какой-то белый порошок на кухне, между тем, как пыталась приготовить из содержимого холодильника ужин. Или как отец тащил её за волосы в ванну, когда пришёл пьяный вдрызг и увидел, что его футболку порезали на тряпки. Ещё пару раз мать приводила каких-то совсем незнакомых мужчин домой и из-за закрытой двери раздавались те самые крики, о которых говорил Майки. Лео вообще догадывался, что Майки и Раф вряд ли от отца, судя по их внешности, да и насчёт себя сомневался, только Донни, ростом и русыми волосами, на папашу был похож. Но Леонардо на мать не злился: однажды она, пьяная, рассказала ему, что эти мужики — единственный способ хоть немного заработать и прокормить эту ораву, так что он на маму даже обозлиться не успел, что уж говорить о прощении, которое было ей и не нужно. Обо всех этих воспоминаниях можно будет рассказать, когда Майки будет шестнадцать, восемнадцать и больше, там и Раф с Донни дополнят, они, всё же, что-то, да помнили, были старше Микеланджело в то непростое время. Когда-нибудь они расскажут Майки об этом, но точно не сегодня и точно не сейчас. — Как там Караи? — хитро улыбнулся вдруг Майки, извернувшись под боком у Лео и прищуренно взглянув в его глаза. Возможно, он почувствовал, что вечер становится каким-то донельзя печальным и решил это исправить: вот только тему бы выбрал другую, вот право слово… Лео смутился и, отворачиваясь, почувствовал, как щёки у него наливаются густой краской: — А что Караи? Работает, как и раньше, говорит, что всё хорошо. А что? Караи была его коллегой по работе, они вместе ещё и практику раньше проходили. В конце концов, им выдали одну ординаторскую, вместе с двумя другими врачами с выпуска. Сам Лео был мануальным терапевтом, а Караи массажистом, поэтому неудивительно, что их определили вместе, да и работали они на одном этаже. Майки видел её всего лишь дважды, но, несмотря на восьмилетнюю разницу в возрасте, они успели мгновенно подружиться и младший считал её «самой эффектной и крутой девушкой, которую видел, наравне с Эйприл!». Первый раз они пересеклись буквально в их квартире: больница, в которой Лео работал, была в пятнадцати минутах ходьбы от дома, а в тот вечер Леонардо забыл на работе ноутбук, который Караи ему и занесла. Майки побежал открывать дверь и буквально взвизгнул от восторга, увидав девушку. Ещё бы: высокая азиатка-Караи, с короткой двухцветной стрижкой, пирсингом на лице, татуировками, что были видны благодаря открытой чёрной майке, вся в чёрном и со шлемом в другой руке, произвела на парня неизгладимо-восторженное впечатление. И Лео в тот вечер как минимум двадцать минут с ужасом наблюдал за тем, как эта двоица рубится в су-е-фа, перебивая друг друга обсуждают татуировки и байки, и как появляется новый союз, который грозил самому Лео как минимум двумя пачками нервного курения. Второй раз — и пока, слава богу, последний — они встретились, когда Лео оставался на ночную смену, Майки тогда забежал, чтобы передать брату ужин. И скучающего в ожидании ребёнка в коридоре отловила Караи, которая тоже тогда оставалась на ночную. И, ну… это было полное фаталити, если честно. Как минимум медбратья, проходившие в тот вечер по коридору, вряд ли эту фундаментальную встречу забудут. Они устроили догонялки по отделению, начав с ординаторской и сшибив несчастного фельдшера в коридоре. Караи накрасила Майки на манер японских самураев, так, что у Лео чуть дыхание не перехватило, когда он, всё-таки, пришёл. Майки накрасил Караи ногти её же чёрным лаком, умудрившись тонким, красным, нарисовать ей маленькие лотосы. Они пели Кобейна так громко, что им пришла делать выволочку старшая медсестра. Напоследок, они оборжали самого Лео так, что ему пришлось выталкивать Майки из больницы пинками, в то время, как за младшего руками и ногами вступилась сама Караи. Чёрт возьми, они были наедине всего полтора часа, умудрившись за это время поднять на уши всё отделение, опозорить Лео и создать такой союз, что вся семья Хамато дружно вздрогнула (Раф и Донни уже месяц безуспешно, наперебой отговаривают Майки от пирсинга губы, Лео же позорно сдался и слился). И старший с ужасом ждал их следующей встречи, которая обязательно случится: как минимум потому, что эти жуки обменялись контактами и активно переписывались весь последний месяц, доводя всех Хамато до трясучки. — Когда ты позовешь её на свидание? — как всегда прямо выдал вдруг младший, заставив Лео поперхнуться газировкой. — Ну что? Она красивая, молодая, самодостаточная, сильная, умная, у неё есть байк и ты явно ей нравишься! Не заставляй девушку выполнять за себя всю работу, великий ты Лео-Ромео! — Ну, перестань! — закрыл глаза ладонью Лео, прячась от довольного до безобразия братца. — С чего ты вообще это взял? — Я разбираюсь в отношениях, в отличие от некоторых! И иногда даже смотрю, как одни люди смотрят на других! И если ты сейчас скажешь, что я больно мелкий, чтобы что-то понимать, то я скажу, что не всегда тренера бывают игроками! — весело фыркнул Майки, высоко задрав самодовольный веснушчатый нос. — Ах ты ж! — Лео, чтобы не смущаться ещё больше, решил выбрать пусть и подлый, но стопроцентный метод заткнуть братишку: накинулся на него с щекоткой, заставляя того дико верещать: — Предатель! Подлец! Гадина, я тебя сейчас укушу!.. — Попробуй только!.. Ай, Майки, ну я тебе сейчас!.. Щас как пну в ответ, улетишь в Чайнатаун!.. — Фух… — выдохнул Майки, лёжа в разгромленной комнате, головой у Лео на животе спустя почти час бешеных попыток защекотать старшего брата до смерти. — Что я хочу сказать… Это был бурный на события вечер. Убираться буду полночи… — Зачем? — неожиданно пофигистично пожал плечами всегда борящийся за порядок Лео, разглядывая потрескавшийся потолок. Побелить бы, уже года два собирается точно… — Раф приедет только в понедельник, успеешь прибраться… — Жаль, что парни так редко уезжают куда-то. Типа, я люблю их, без вопросов, но мы с тобой совсем почти не тусим, потому что из-за ребят вечно заняты. Этот вечер я надолго запомню… — Ну… — Лео с кряхтением приподнялся на локте, окинув братца задумчивым взглядом. — Кажется, я уже говорил, что парни приедут только в понедельник, да?.. *** Ну, стоит сказать, что этот уикенд был действительно самым бурным, запоминающимся и комфортно-уютным за последние несколько лет на памяти Лео. Для начала, на следующий день они всё-таки встретились с Караи — потому что Майки жучара и это не обсуждается. Правда, до этого они выспались до полудня, малодушно позавтракали пиццей, глубоко забив на нормальное питание, а потом купили побелку для потолка, потому что «хоть что-то полезное за эти выходные мы сделать, всё-таки, должны!». Правда, до работы они так и не добрались — ближе к шести вечера на их пороге появилась Караи с ключами от её второго старого байка, который пылился в гараже и шлемом для Лео, и дальше мнение самого Лео ни в чём больше не учитывалось. Они втроём объехали половину Нью-Йорка, смотрели на город с крыш домов и половину ночи просидели в Чайнатауне, в каком-то полу-японском круглосуточном кафе, замёрзшие, счастливые и мокрые от дождя, что полил ближе к двенадцати ночи. И, что удивительно, именно в ту ночь, именно в этом кафе они умудрились увидеться с Усаги! Усаги Миямото был их дорогим другом детства, со времён, когда мастер Йоши водил братьев в собственную секцию по восточным единоборствам. Тогда, казалось бы, десятилетия назад, Усаги был светленьким, шебутным, но невероятно честным, добрым и справедливым мальчишкой, начинающим мечником, который мгновенно полюбился всей компании братьев, даже строптивому Рафу, а в особенности Леонардо, с которым они всего за пару занятий умудрились стать добрыми, хорошими товарищами и соперниками. После смерти сенсея связи, без того хлипкие из-за двухгодичного переезда Усаги, оборвались почти полностью, разве что Лео иногда лайкал друга в соц.сетях, да Усаги поздравлял всех с днём рождения — как и они его. Сейчас, спустя почти пять лет с последней встречи, Усаги вытянулся почти до двух метров, отрастил свои почти белые волосы до пояса и улыбался настолько лучезарно, что успел посоревноваться с Майки в этом умении. Его мгновенно усадили в компанию, познакомили с Караи — с которой они почти сразу отыскали общий язык — и просидели весь вечер вместе, пытаясь за те три часа восполнить целые годы разлуки. Правда, Лео даже чуть напрягало то, как Караи и Усаги периодически стреляют друг в друга язвительными колкостями, но в итоге он списал это на то, что ни японец, ни девушка никогда не лезли за словом в карман. Майки, под конец встречи улетающий третье мороженое подряд — потому что Усаги с Караи бессовестные подлизы и это тоже не обсуждается — лишь тихонько хихикал над недогадливостью старшего брата, что был всецело доволен всем происходящим. Удивительно, как Майки одним своим присутствием мог привлекать, располагать и призывать к себе людей — и старых друзей, и новых знакомых, и даже тех, кого вряд ли ещё увидит в своей жизни хоть раз. Казалось, словно Микеланджело был природным магнитом для шуток, тёплых слов, доброго времени и ощущения полного спокойствия, которое в его присутствии ощущалось как никогда остро. И Лео мысленно называл себя идиотом — за то, что столько времени морально умирал в глубоком одиночестве в своей голове, когда его помощь и поддержка все эти годы сидела рядом, в соседней комнате, рубясь с Рафом или Донни в приставку. В воскресенье Караи не смогла к ним прийти, её вызвали с выходных, ведь её сменщик в больнице заболел. Но то воскресное утро не осталось без сюрпризов, ведь на их пороге, ближе к двенадцати дня, стоял Усаги — со своей лучезарной улыбкой и пакетом рамена на вынос в руке. Лео не спрашивал, откуда Миямото знает их адрес — потому что он уже говорил, что Майки последняя жучара — но был рад, что минимум полдня они проведут с другом, которого не видели столько времени. Правда, время было проведено немного по-другому, ведь мечник увидел в коридоре принадлежности для побелки, которые Хамато закупили ещё вчера и уже через пятнадцать минут был одет в старую рабочую футболку Лео, полностью готовый к бою и держащий валик для потолка на манер катаны. Лео всячески пытался отнекаться от помощи, потому что так гостей не встречают, но старшему затолкали в рот моти, которые также принёс Усаги и повели накрывать мебель в комнате Рафа и Майки прозрачной толстой плёнкой, чтобы не закапать побелкой. Усаги ушёл ближе к шести, вместе с Хамато успев сделать всю работу всего за пять часов, дважды пообедать и отмыться в их ванне от краски, которой всё-таки заляпался до локтей. Эти пять часов, проведённые за работой, музыкой, шутками и нескончаемыми историями из их жизней, пролетели чуть ли не мгновенно и Лео хотелось прослезиться, когда он десять минут на пороге не мог распрощаться с Миямото. Но старый друг впихнул ему в руку бумажку со своим номером и взял строгое обещание встретиться на неделе, крепко держа за предплечье — под гаденькое хихиканье всепонимающего Майки из-за угла, естественно. Усаги ушёл, но остался Майки, с которым после уборки Лео отправился в скейт-парк и просто подышать свежим воздухом, гуляя по городу. Они гуляли до самой ночи, ходя по бордюрам, раскинув руки, выйграв в тире не в меру огромного зайца и съев столько сладкой ваты с мороженым, что впору бы было сходить провериться на сахар. Майки показал ему свои самые лучшие трюки, научил Лео ровно держаться на скейте и смотрел с ним на звёзды, чуть вдали от шумного, тяжёлого города — и этот вечер, как и эти два дня, казалось, смогли вылечить Лео от многолетнего ощущения усталости и загнанности, как не лечили медитации сенсея и зелёный чай, который многие годы Леонардо пил как раз ради успокоения, которое так и не приходило. В понедельник вечером Раф и Донни приехали вместе домой, потому что Раф пообещал, что заберёт Донателло со стоянки — и в ступоре, с вещами в руках, встали в двери кухни, из которой лился тёплый свет и звучала лёгкая музыка. Справедливости ради, Майки подал пришедшему после работы Лео идею того, что к приезду братьев бы надо что-то испечь, вот они и пекли, вдвоём, на одной кухне. А то, что Лео, всегда собранный, серьёзный и «мордакирпичом» Лео ржал, как конь, сгибаясь по полам наравне с Майки, так это потому, что они оба были поуши в муке, у Леонардо в волосах запутались шматки белого заварного крема, а у Майки всё лицо было перемазано в шоколаде. Лео, вместе с Микеланджело, ржал всё громче, сгибаясь и всхлипывая, пока Раф с Донни стояли в ступоре, а самый старший и самый младший заходились всё громче, стоило им посмотреть на непередаваемые выражения лиц несчастных братьев. И Лео было хорошо. Он чувствовал, что спустя так много времени, вновь обрёл что-то утерянное, но родное, всего лишь сделав тот самый шаг, от которого зависело всё. Широкой улыбки на веснушчатом лице младшего братца это, определённо, стоило. И Рафа с Донни, которые собирались звонить в неотложку, считая, что Лео свихнулся — тоже.