— то ли ангелы нас сводили,
то ли бесы сводили с ума,
но меня к тебе приговорили.
ты – моя воля. моя тюрьма.
Каждый клан имеет свою нишу. Под видом легальной коммерческой системы в местах, скрытых от общества, происходят дела покрупнее. Клан Зенин с давних времен славится… продажей людей. И главными клиентами выступают не кто иные, как главы и члены других влиятельных людей Токио. Например, клан Ременов. И их предводитель, о чьих специфических вкусах гуляют слухи по верхушкам знати в виде не то шуток, не то страшных историй, рассказанных детям на ночь. Исполосованный метками, подобно тигру, наследник ищет очередную игрушку, что послужит ему добычей на ближайшее время. Тигр предпочитает непокорных бледнолицых брюнетов и брюнеток, чей взгляд способен охладить постоянно разгорающуюся адскую топку в его груди. Тодзи подзывает сына, поразительно тихо ошивающегося в стороне от всех. С толпой, конечно, не сливается – уж слишком дороговата на нем одежда. Главное, не отсвечивает, как и просили. Но сегодня не тот случай. — Сейчас сюда придет человек. Придет не за тобой, но уйти должен именно с тобой, – назидает он. Юноша рядом с ним бледнеет, устремившись вслед за быстро идущим мужчиной. — Как это? Почему? — Потому что ты должен ему понравиться. У него зверский аппетит и странные вкусы, так что ты вполне подходишь. — Но пап… – Мегуми вцепляется в широкие запястья отца. Вцепляется крепко, мертвой хваткой. – Я ведь не умею соблазнять… у нас есть специально обученные люди, да и… — Просто стой молча и смотри исподлобья, как на меня, когда я тебя отчитываю. Тогда все пройдет как по маслу, – Мегуми краснеет, стыдливо отводя голову в сторону. Тодзи поглядывает на наручные часы, стуча пальцем по циферблату. – Этот человек сам за тебя ухватится. — Зачем тебе это? Почему из всех – я?! — Нужно помочь клану. Ты уже взрослый; хотел быть полезным? Это твой шанс. — Семья обещала не втягивать меня в разборки, тогда что от меня требуется? – надрывно, сдерживая неуважительный гнев к старшему, ребенок с надеждой пытается достучаться до родителя. — Ты пойдешь с ним. Через месяц я тебя заберу. — Месяц?! И что мне с ним месяц делать?! Тодзи обернулся, уже направляясь в сторону приемной, – судя по переполошившейся охране… гость приехал. Останавливаясь, он бросил расстроенному парнишке из-за плеча: — Все, что он скажет, Мегуми. Абсолютно все.***
Господин Ремен сперва осматривает девушек – от пятнадцати до двадцати лет. Темноволосые, бледнолицые, худые – все как на подбор. Эта процессия слишком быстро ему надоедает, и персонал предлагает юношей в той же возрастной категории. Эффект не меняется. — Как-то не густо у вас, Зенин. «Я такой же господин, как и ты, уёбок», — Тодзи терпит столь наглое обращение только из-за уважения к предкам, заключившим мир с кланом Ремена более ста лет назад. — Вы обещали эксклюзив. Моя прошлая игрушка чересчур быстро сломалась, и я весьма огорчен. Так что хотел бы увидеть что-то диковинное. Высокий подкаченный мужчина с осиной талией, чьи волосы цвета сакуры переливаются в свете настенных флуоресцентных ламп. Белый перламутровый костюм с черными полосами по окантовке – как жемчуг – сверкает и искрится оборвавшимся проводом электричества. Толстая золотая цепь оттягивает шею, скромно прячась под навесом рубашки. И… слабые проблески татуировок, края которых выглядывают наружу. Мегуми стоит возле охраны, по одну из сторон «товара». Сотрудники отца смотрят на гостя украдкой, шепчутся, как крысы. Мегуми нет дела до сплетен, однако часть сказанного все же привлекает юношеское внимание. — Слышал, он совсем без тормозов. Даже среди кланов он чокнутый, а я всяких за жизнь повидал. — Ага. Сожрал своего брата-близнеца. Это же пиздец. — В утробе, что ли? — Если бы, — мужик замолкает; смотрит, не услышали ли его, продолжая тише. – Когда им было по семнадцать. Говорят… он и сейчас периодически балуется человечиной. — Не завидую я ребятам, которые к ним попадают. Билет в один конец, не иначе. Мегуми снова смотрит на вальяжно прохаживающегося в окружении охраны человека, пытаясь по одному внешнему виду предугадать – правда ли это. Эксцентричный гость бельмом на глазу привлекает к себе, манит приглядеться, хотя бы украдкой. Взгляд Ремена тем временем гуляет, но лениво. Сам он, держа руки в карманах, периодически возвращается к заинтересовавшей его персоне, но спустя пару секунд разочарованно теряет интерес. Наконец, дойдя до края очереди, он замечает юношу, встречающего его взгляд столь же уверенно, сколь самоубийца летящую в него, горящую стрелу. — Этот… сколько стоит? Их с Мегуми взгляды выхватывают друг друга, сплетаясь. Господин даже не позволяет себе моргать, всецело увлекаясь находкой. Победоносная улыбка прячется за равнодушием Тодзи, стоит тому подойти ближе. — Этот юноша не продается. Мегуми едва успевает не охнуть. Они же… разве отец не на это рассчитывал? — Но я хочу этого. — Господин Ремен, у нас прекрасный выбор. Уверен, вам понравится что-то другое. Сукуна озлобленно, пока еще сдерживаясь, ехидно улыбается, поддевая накрашенным ногтем подбородок Мегуми. Тот отстраняется от него, стоит мужчине прикоснуться. И смотрит, опустив брови. Занятная вещица. — Хочу. Хочу его. — Это мой сын. И я сказал, что он не продается. После этих слов Сукуна скалится того шире. Вот оно что. — Продается все что угодно. Главное, назвать правильную цену. Мужчины обсуждают Мегуми, словно того здесь нет, и он не слышит их пафосную ругань. — Семьдесят миллионов. Шестьдесят четыре стоит человек, разобранный на органы. Накинул шесть лямов в качестве дружеской любезности. Тодзи равняется с малолетним наследником Ременов головами. Хотя нет. Сукуна… на пару сантиметров выше. — Сто. Плюс чаевые – за элитное обслуживание. Все-таки… эксклюзив, — говорит Зенин. — По рукам. Сукуна протягивает ему свою ладонь, которую сжимают, без опаски демонстрируя физическую силу. Ремен поворачивается к «сотрудникам» смотровой и спрашивает: — У вас есть ошейник? Те, переглянувшись, кротко обмениваются взглядами друг с другом, пытаясь распознать в вопросе скрытую шутку. — Простите, господин… ошейник? — Да-да, ошейник. Для больших собак. Только новый желательно. Кто-то из громил неуверенно топчется на месте, боязливо подавая голос. Ремену приходится обернуться, чтобы услышать чужой лепет и бубнеж. — Д-да, где-то был один. Подождите секунду. Через непродолжительное время ему осторожно вкладывают в раскрытую ладонь собачий ошейник из натуральной кожи, постукивающий металлическими пряжками на все лады. От него до пола тянется двухметровая лента, сделанная из плотной черной ткани, как и сам ошейник. Наматывая ту на руку, оборачивая в несколько слоев вокруг широкой ладони, Сукуна удовлетворенно расплывается в улыбке. — Тодзи, тебе пришли деньги? – говорит он, все еще увлекаясь аксессуаром. — Да, только что. Мужчина самодовольно демонстрирует банковский счет и уведомление о пополнении. — Благодарим вас, господин Ремен, за вашу покупку и надеемся на дальнейшее сотрудничество. Зенин почтительно, но не очень низко кланяется перед гостями, а затем отступает в сторону, чтобы они могли покинуть помещение. Ремен швыряет ошейник Мегуми. Тот ловит его, запоздало сообразив. — Надевай. Мальчик теряется. — Что? — Я сказал – надевай. Мегуми смотрит на огромные петли для язычка, на лямку, толщиной почти пять миллиметров. Этот ошейник для бойцовской крупной собаки. Даже на самом маленьком размере шея пацана будет болтаться в нем, как карандаш в пустом стакане. — Или мне помочь? Мужчина делает шаг в его сторону, и Мегуми быстро решает для себя, что самому это будет сделать куда приятнее. Онемевшими пальцами юноша расстегивает ошейник, просовывает внутрь голову, а затем разворачивает к себе бляшкой, чтобы видеть, как застегивается механизм. Наконец, он выпрямляется, проглатывая вставший в горле ком. Ошейник слегка давит на кости, а лента болтается по полу. Сукуна вплотную подходит к своему приобретению. Поддевает рукой конец петли, перевязывая ту через предплечье. Дергает на себя – резко, и парень едва не валится с ног, запнувшись от неожиданности. С испугом и передавленной шеей он поднимает глаза на своего нового хозяина. — Пока в этом походишь, чуть позже куплю тебе новый. Увижу, что гуляешь без ошейника, – заставлю тебя его сожрать. Ты все понял? Мегуми представляет, как давится тканью, задыхаясь от вставшей поперек горла бляшки. Кивает. Сукуна гладит юношу по голове и за ухом, совсем как… — Хороший песик, — господин быстро осматривает телохранителей. – Мы уходим. Прежде чем покинуть помещение, Мегуми позволяет себе взглянуть на отца. Увидеть в нем хоть каплю страха за судьбу сына. Надежда, что тот будет провожать своего мальчика с обеспокоенным, но решительным настроем. Возможно, даже шепнет что-то губами. Тодзи Зенин смотрит в экран телефона. И Мегуми, подгоняемый тянущей вперед веревкой, просто уходит в темноту за человеком, которого впервые видит. От которого и пульс, и дыхание, и вся жизнь в теле замирают.***
Он заводит его в дом, не церемонясь с представлением и экскурсией по помещениям. Сразу ведет в место, где Мегуми будет существовать и исполнять свои непосредственные обязанности. Погруженная в мрак позднего вечера спальня пестрит бордово-синими цветами, переливами фиолетового и черного, отчего в глазах поначалу плывет картинка. Из-за яркого освещения коридоров первые секунды все кажется кромешным, оттого трудно различимым. — Раздевайся. Отныне одежда тебе не понадобится. — Но я… но… — Собаки не носят одежды. Раздевайся. Последнее Сукуна добавляет особенно отчетливо, стоя напротив и выжидая. Он спокоен, уверен в себе и в словах. А еще нетерпелив и возбужден – не сексуально, скорее это заинтригованность перед распаковкой удачной покупки. По крайне мере, мужчина на это надеется. Малец нерасторопно избавляется сначала от смокинга, первостепенно стаскивая пиджак, а за ним и брюки. Длинная серебристая рубашка переливается в его почти черных глазах. Пока Сукуна на него смотрит, Мегуми чувствует себя не просто обнаженным. Он чувствует себя вывернутым наизнанку. Конец поводка все еще в чужих руках – зажат в побелевшем от напряжения кулаке. Добравшись до белья, Мегуми смотрит прямо в глаза Ремена. — Снимай, — подбивает тот. Мальчик подчиняется. Стягивает белые боксеры, как девушки снимают трусики, – подцепляя края большими пальцами и виляя задницей для удобства. «Ну какова красота, пиздец», — думает Сукуна. — Кто ж знал, что я поимею сучку клана Зенин – у них там одни страхолюдины. Предупредил бы кто заранее, приготовил бы пир к нашему приезду. Он подтаскивает мальчишку еще ближе к себе, запуская немытые руки в рот и ощупывая ладонями тело. — Как определить, хороша ли псина? – спрашивает он риторически. Мегуми не отвечает из-за грубых пальцев, давящих на десны и дно языка. – Осматривают пасть. Клыки должны быть острыми от природы, а не подпиленными специально. Задние зубы формируют хват. Хороший пес вырвет из моих рук толстый канат. Вместе с плечом. Мегуми молча слушал эту странную лекцию. — Затем проверяют прочность конечностей. Сукуна нагло щупал мальчика за предплечья, опускаясь на пол, шевелил в руках его стопы, вертел ими. Ничего не хрустело, не скрипело и не стучало. У Мегуми молодое крепкое тело – грех жаловаться. — Здоровая псина. Мне повезло. А теперь тебя надо вымыть. Он привязал ленту к полотенцесушителю, а сам снял с себя пиджак и закатал рубашку по локоть, оголяя татуировки, часть из которых все так же была скрыта. Ткань немного просвечивала – из-под нее черными змеями по груди и на спину ползли густо выкрашенные метки. Поставил Мегуми в ванну, которую заткнул пробкой, приказав тому сесть на корточки. Пока Ремен выкладывал на тумбочку пугающие инструменты, совсем не похожие на простые банные принадлежности, мальчик то и дело порывался подняться, остановить спешно дергающиеся в воздухе чужие руки. Мочалку он еще мог понять, но что за… Вода тем временем поднялась и скрыла его бедра. За закрытой дверью комнаты становилось тепло и влажно. Уложенные волосы Сукуны растрепались, выбившись, упали на лицо, делая его чуть моложе своих лет. Или наоборот – подчеркивая, насколько господин юн. Если быть откровенным, Мегуми, кроме сегодняшних слухов, ничего о нем не знал. «Кровавый король», но разве этого достаточно? — Простите, а что вы… что вы собираетесь… — Опускайся. Ложись на правый бок, ноги подтяни к груди и расслабь задницу. — Простите? — Прощаю. Ложись, говорю. Ненавижу повторять дважды. У тебя со слухом проблемы? Я могу отрезать тебе уши – судя по всему, они тебе ни к чему. — Но… зачем? Зачем вы это… — Я не стану засовывать в тебя свой член, пока ты грязный. Будем промывать до чистой воды. Запаниковав, Мегуми едва успел обернуться, когда буквально через секунду холодное пластмассовое нечто толщиной с мизинец сначала уперлось, а потом и вовсе вошло внутрь его ануса. После этого он почувствовал, как толстый кишечник наполняется теплой водой. Если это была вода, конечно же. Он мелко-мелко задышал, хватаясь ручонками за все, что попадалось, в том числе и за плечо господина Ремена. Смотря мальчишке прямо в глаза, мужчина хладнокровно продолжал вливать в него содержимое резинового мешочка, что держал в руках. Живот постепенно распирало. Сукуна вынул катетер и встал над юношей. Прошло всего ничего – минуты полторы – как Мегуми дернулся от подступающей наружу жидкости, вместе с естественным содержимым кишечника, в панике оглядываясь и находя взглядом унитаз. Найти-то он нашел, вот только… — Выйдите, пожалуйста, — защебетал Мегуми, осторожно и медленно поднимаясь на ноги. Теперь последнее, что его смущало, это его нагота. — Нахуя это? — Ну… мне же нужно… — Ха! Ты серьезно? – Сукуна нагло рассмеялся парню в лицо, резво подхватил его за плечи и перекинул через бортик, усаживая на толчок, словно тело восемнадцатилетнего подростка ничего не весило. И не стоило. – Если ты собираешься стесняться такой херни, как опорожнение, то тебе со мной будет ой как тяжко. Поверь, это далеко не самое страшное, что мы с тобой будем делать. Мегуми проглотил ужас, стоявший в горле. Опустил взгляд на колени, нервно перебирая пальцами и ладошками пряча вялый член. Терпеть и дальше было уже физически нереально. Он выдохнул, разом смирившись с положением вещей, и расслабился. Каждый раз, когда собачка делала так, как было нужно, Сукуна удовлетворенно ухмылялся, широко демонстрируя белые ровные зубы с нотками хищного вожделения. Вода в кишечнике ощущалась как ни с чем несравнимое наполнение тебя чем-то инородным и при этом не имеющим четких границ. Она будто повсюду, а не только в кишечнике. Вздутый плоский живот проминался под пальцами, как надутый гелием праздничный шарик. Булькал. Температура жидкости ниже, чем температура тела, отчего Мегуми буквально чувствовал, как та переливалась внутри, омывая стенки. Они повторили так еще раз, и в этот, несмотря на недавние ощущения, легче не становилось. Мегуми просто терпел, сжимая зубы и тихонько поскуливая в кулак или в плечо, когда ему позволяли отвернуться. Сукуна вынес его в спальню, приказывая ждать, а сам скрылся в ванной, чтобы принять душ. Ошейник, ожидаемо, теперь привязан к спинке кровати – черный матовый металл размера кинг-сайз очень впечатлял. Протягивая ладонь и проводя пальцами по шероховатой поверхности, что на ощупь как мелкий-мелкий гравий, юноша впечатлился такому опрометчивому дизайнерскому решению хозяина. Хотя чему было удивляться, собственно? Мужчина появляется спустя недолгих десять минут. Полностью раздетый и уверенно ступающий по мягкому ковру, цепляющему высоким ворсом за влажные стопы. Вот кто действительно не стеснялся ни наготы, ни себя в целом. Татуировки покрывали кожу равномерно, со вкусом, но в совершенно причудливых формах. Как ритуальные наброски. — Я брезгливый, так что всякий раз будешь принимать ванну перед встречей со мной. Это была не просьба. Мегуми за каких-то пару часов научился распознавать беспрекословные приказы. — Презервативами я тоже не пользуюсь. Он встал у кровати, методично снимая с запястья часы. Мегуми на огромной постели из темно-синих покрывал выглядел как комок снега. Натянув по шею покрывало, обернул в него ноги и спрятался, выжидая. — Спал с мужчинами? – спросил Сукуна. К стопам мальчика упали два тюбика смазки, несколько анальных пробок – две силиконовые и одна металлическая – и наручники. Последними были упаковка каких-то безымянных таблеток в серебристом блистере. Мегуми помотал головой. — Вообще… вообще ни с кем не спал. — Блять, а вот это дерьмово. Девственники такие унылые, подохнуть от скуки можно. И тем не менее мужчина выглядел более чем воинственно настроенным. — Подойди. Мегуми замер. — Подойди. Сукуна стоял возле самого края кровати по правую ее часть. Из освещения – лишь подсветка самой постели по периметру. Красный неон переливался в капельках воды на широкой накаченной груди хозяина, выравнивая тон кожи – ни волосинки на гладком рельефе мускул. Волосы и вовсе падали в глаза, отбрасывая тени на скуластое лицо. Молодили. Мегуми даже засмотрелся, как прическа могла изменить облик человека. Выставляя одно колено на матрас, он повторил. — Подойти. И Мегуми подошел, потому что Сукуна вооружился валявшейся петлей от ошейника и туго наматал ту на руку, буквально притягивая мальчишку к своим ногам. К члену, пока полувозбужденному, что слегка подергивался; постепенно наливающиеся кровью вены синими ручьями оформляли ствол. — А теперь открой рот, — сказал он, выдавливая на руку две маленькие желтоватые пилюли. — Нет… — Это ради твоего же блага. — Это наркотики? – спросил Мегуми, хлопая длинными ресницами. — Нет, блять, аскорбинка! – Сукуна заржал, рукой вцепляясь в челюсть парня. – Не артачься, ну! — Пожалуйста, не надо! – шипел мальчик. – Я… я сам все сделаю. Только не надо ничем меня накачивать. Я… я сам. — Повторил он снова. Сукуна пару секунд молчал, все еще держа на ладони таблетки. — Хуй с тобой. Я предупреждал, — он не глядя выкинул их куда-то. – Не сломайся раньше остальных, а то будет очень обидно. Он глядел на него, в ожидании облизывая губы. Мегуми дышал как в последний раз – все звуки в спальне потонули в этих тяжелых шумных вздохах. — Если продолжишь так дышать, я тебя без подготовки выебу. Не провоцируй меня. В голове опустело еще в тот момент, когда кишечник только избавили от мусора. И от мозгов, похоже, тоже, иначе как объяснить полное отсутствие мыслей? От него явно ждали чего-то конкретного. Мегуми на пробу обхватил чужой член рукой, осторожно поводив ею по всей длине, привыкая и к размеру, и к весу. Наклонившись, парень провел кончиком языка по самой верхушке головки, задевая щелочку и случайно надавливая на нее сильнее ожидаемого. — Ну… — Сукуна расправил плечи, смягчая выражение лица. Добрый знак. – Допустим. Приободренный, Мегуми порывался повторить. — Только попробуй сделать так еще раз. Я не в настроении долго ждать. — Понял… Тогда он взял член в рот, непривычно сморщившись и едва не отвернувшись. Спустя несколько секунд, когда дыхание Мегуми потяжелело снова – рефлекторно не удавалось это контролировать, – член затвердел полностью. — Вас возбуждают звуки? – осторожно спросил Мегуми с набитым ртом. Сукуна не ответил. Вместо этого он сказал: — Тебе сосали? — …Да. — То есть правила игры известны? Мегуми кивнул. — Ну так вперед, блять! Долго я ждать буду? Стоя на четвереньках на кровати, он одной рукой держался за ствол, помогая себе, а другой за бедренные косточки мужчины – кожа теплая, влажная, все еще не обсохла после душа. Слюноотделение работало в его пользу, и совсем скоро по запястью и по яйцам Сукуны потекли прозрачные струйки слюны. Из глаз постепенно выкатывались слезинки – под упорством и трепетом процесса, который Мегуми осваивал с нуля и методом тыка. Оборачивая вокруг подбородка ладонь, Сукуна, все еще неудовлетворенный, ворвался в чужую глотку сам. — Расслабь горло, а то вырвет. Мегуми попробовал расслабиться, но как, если орган, отвечающий за нервные импульсы, перестал работать? Тем временем паузы на передышку у него не было. Всякий раз когда в него толкались, его рот издавал хлюпающие, чавкающие звуки, как ботинок человека в топком болоте. Всасывая в себя головку, Мегуми пытался облегчить процесс, ускоряя результат, но ни конца ни края этому не было. Надо было вдохнуть, чтобы утереть сопли, но и это ему сделать не дали. Мужчина забрал обе его руки, сцепив над головой, толкаясь и заставляя работать сугубо ртом. За выскользнувшим изо рта членом тянулась паутинка из всех возможных субстанций, обрывающаяся на середине длины. Член чуть покраснел и припух от прилившей к нему крови, стал еще чуть больше. Оставленный в покое мальчик поспешил ухватиться за горло, заходясь кашлем. Сукуна смотрел на него, прикидывая в голове, не пожалеет ли он о своем решении. Опускаясь на колени, он неспешно дрочил себе, едва проходясь рукой по всей длине и пачкая пальцы в слюнях мальчишки, постепенно остывающих на воздухе и неприятно холодящих кожу. Хотелось обратно в тепло. Приподнимая член над головой Мегуми и подставляя бритые яички, Сукуна снова скомандовал, продолжая зажимать в кулак только головку. — Вылижи. Мегуми взял в рот одно яичко, перекатывая то в рту и аккуратно посасывая кожу. Выпуская наружу. И так по очереди. Приноровившись, он потянулся к члену рукой, забывая, что от него этого еще не потребовали. Просто… само как-то. Логично, что ли. Они дрочили Сукуне вдвоем, Мегуми при этом проходился языком по промежности иногда до самой уздечки, снова возвращаясь вниз, где тонкая нежная кожа покрылась розоватыми пятнами. Мужчина очень пытался быть сдержанным и не выдавать своего нарастающего возбуждения, а потом разошелся гортанным выдохом, награждая пацана за старания. Не заслужил, это скорее вклад в будущее. — Ну ты и присосался, как пиявка, ей богу. Так сильно нравится? Мегуми не ответил, краснея пуще прежнего, щеками размазывая слюни по яйцам и члену, смотря прямо Сукуне в глаза. Хотелось сказать что-нибудь эдакое в ответ на этот взгляд. — Помнишь ощущение, когда внутри тебя была вода? – Мегуми ожидаемо был занят и не ответил. – Когда я войду, вспомни его. Совершенно разные впечатления. Он опрокинул мальца на спину, придерживая голову руками и входя в теплое растянутое горло более уверенно сверху вниз, опускаясь полуприседанием. Мегуми держался ладошкой за яйца Сукуны, перебирая те пальчиками. То ли интуитивно, то ли по какому-то своему внутреннему убеждению, но мужчина от этого слегка потек. Мегуми снова лежал перед ним, склонив голову над членом. Сукуна решил, что пора приступать к «горячему», и на пробу ощупал ягодицы юноши, подобравшись ладонью к анусу. Пока еще без смазки, он лишь слегка надавил на плотно сжатое кольцо мышц, а Мегуми уже сжался, взвизгнув, а самое главное, – едва не задев зубами головку. Сукуна скорее рефлекторно, чем специально отшвырнул невесомое тело куда-то на пол, яростно сдерживая порывы разбить о тощую сгорбленную спину мальчишки парочку стульев. Позвонки выпирали подобно хребтам японских вулканов, натягивали кожу остроконечными пиками. — Совсем страх потерял!? – взревел мужчина. Мегуми хотел сказать, что он не специально, да только толку в этом никакого. Прилетела хлесткая пощечина. И это первое из всего, что приходится юноше очень даже знакомым. Отец часто распускал руки – что сейчас, что в детстве. Поэтому Мегуми теряется, но ненадолго и лишь от боли, а не удивления. Поднимает голову, виновато разворачивая покрасневшую сторону лица, ждет следующего наказания. Оно ведь должно быть. Не может не быть. Вместо этого Сукуна долго смотрит ему в глаза, под разным углом наклоняя и вертя чужую голову. — Какого цвета твои глаза? — Синие, — тихо отвечает мальчик, прикусывая внутреннюю сторону щеки. Из-за слез глаза остекленели, а ресницы слиплись. Лицо стало кукольным. Фарфоровым. Сукуна подавился слюной – впервые в жизни он видит нечто-подобное. Сто миллионов… черт, этот засранец стоит целого состояния. Мужчина давит пальцами на кожу вокруг век, поворачивая и так, и эдак. Красная подсветка не дает нужного эффекта. Надо смотреть днем. На свету. — Как у хаски, значит. — Нет, не голубые. Синие, — скромно поправляет Мегуми, с пола глядя на возвышающегося над ним хозяина. — Типо как море? – тот усмехается. Литератор из него так себе. За всю жизнь только одну книгу прочел и та – книга рецептов. Мегуми сглатывает, прочищая разбитое горло. Голос выходит гортанным и низким. — Типо как глубокое озеро. Сукуна молчит, но все еще смотрит. Он обязательно – обязательно, блять! – посмотрит на это чудо днем. Сейчас есть дела поважнее. — Ты меня чуть не укусил. Я хотел тебя растянуть, как добрый самаритянин, но ты, мать твою, меня укусил! — Я не специ…фм…аргх! Переворачивая щенка на живот, Сукуна тянет его за руки назад, и тот падает лицом в ковер, оттопыривая бледную задницу. Та сверкает ебаной звездой в небе, аж блестит, точно кастрюля после посудомойки! Хочет он того или нет, но мужчина с наслаждением разглядывает все, что ему нужно. Он роняет чужие запястья, наступая на них ногами, чтобы полностью обездвижить, а сам пристраивается аккурат над девственной дыркой. Разводит руками мягкие булки, шире и шире, тем самым раскрывая анус. Не грея смазку в руках – потому что пошел он нахуй! – обильно льет прямо на ягодицы и промежность Мегуми, трепыхавшегося под ним, шевелящего онемевшими от недостатка крови конечностями. Ладони мальчишки слегка побелели. В нос постоянно лез ворс, отчего Мегуми почти задыхался. Ему же лучше: меньше чувствительности – меньше боли. Сукуне мало того, что затекло в мальчишку, он берет тюбик за край и сует кончик прямо в анус Мегуми, предварительно всадив тот на добрые пять сантиметров. — А-а-а! — Да не ори ты! Это еще даже не член! Разорался! Давит на донышко бутылки, и пока из кишки не начинает вытекать обратно, не успокаивается. Холодная смазка внутри доводит Мегуми до исступления – он мелко дрожит, тело трясет в судороге, зажатое тяжелым, неподъемным мужчиной. Ладонь соскальзывает с ягодиц, но Сукуна приноравливается держать их раскрытыми и входит, как и обещал, без подготовки. — Только попробуй издать хоть один звук… — шипит он, даже не успевая договорить последствие, а Мегуми уже кусает себя за губу и затыкается, возвращая лицо полу. Задушено воет, доставляя максимум удовольствия своими страданиями. Сукуна пробует просунуть головку, но парень напряжен до каменных мышц во всем теле. — Расслабь тело. Полностью. Иначе порву. — Так и так порвете. — Ну это да… но будет чу-у-уть менее больно, чем сейчас, — иронизирует Сукуна, теряя терпение. Спустя время Мегуми отпускает поводья контроля над собственным телом – руки под стопами перестают шевелиться, а спина прогибается, расслабляя шею и тазовые кости. Анус сжимается и разжимается, как пасть какого-то чудовища. Сукуна смотрит, слегка дует внутрь, играясь с мурашками на теле пацана. И просто опускается – разом. По самые яйца. Тонкая струйка крови капает на ворс, растекаясь островком. Мегуми, вопреки сказанному ранее, все же орет. Да так сильно, что приходится заткнуть его, сунув большой палец стопы в рот. — Самое страшное позади! Мегуми плачет, надрывно всхлипывая, однако так и не укусив Сукуну в отместку за палец. Хотя мог бы. Но больно не только ему. Мужчина сам шипит, сдавленный тугим очком. — Эй, эй, хорош, отпускай свои тиски, а то сейчас посинеет все, — Сукуна легонько хлопает Мегуми по бедру, настраивая на нужный лад. Мегуми привыкает. Дышит уже чуть ровнее, слезы постепенно высыхают. Он снова становится пластичным, мягким и подвижным. И Сукуна начинает двигаться, смешивая смазку с все еще вытекающей кровью. Делает себе пометку сводить пацана в больницу, сдать анализ крови – плохая свертываемость. Чтобы игрушка прожила дольше, за ней нужно следить. Хотя бы иногда. Когда движения становятся произвольными, появляется возможность подумать. Сукуна рассуждает о том, как тепло в этом маленьком худом теле, как приятно внутренности Мегуми раскрываются вокруг него, оплетая и всасывая в себя. Девственник… не соврал, похоже. Ощущения как после долгожданной покупки – то же самое, что он испытывал, когда только-только направлялся с ним домой, предвкушая ночь апробирования и тестирования. Результаты пока превосходят ожидания – по впечатлениям, не по умениям. Но и это можно исправить. Жар чужого тела смешивается с долгим отсутствием секса, поэтому Сукуна позволяет себе прикрыть глаза. Он меняет углы входа, проходится головкой по стенкам кишечника, заполняя пустоту внутри этого парня. Мегуми вспоминает веление. Естественно, член и вода – это разные вещи, но чтоб настолько… Температура тела мужчины будто согревает изнутри, не распирая все внутренности разом, а постепенно натягивая только в одном конкретном месте… том самом, и Мегуми, поглядывая себе между ног, видит собственный стояк. Ноги подрагивают под импульсами всякий раз, стоит Сукуне опуститься. Он ускоряется, становясь заметно быстрее. Никаких визуальных изменений на животе нет, и все-таки… Мегуми прикладывает ладонь, ощупывая, специально надавливая пальцами, а когда чувствует двигающийся внутри член, возбужденно ахает. Мегуми слишком плотно обтягивает Сукуну. Так плотно, что еще немного и тот кончит, словно подросток в пубертате, от пары движений. Резко выходит, выпрямляясь на ногах. Руками убирая лишнюю смазку и прочие жидкости. Смотрит, как сокращаются в отсутствии члена мышцы, как чернота чужого внутреннего мира манит его обратно. Он тянет сильнее, разводит границы в стороны, не прикасаясь к ним. Кожа вокруг очень покраснела, опухла от трещин из-за такого грубого отношения. Наверняка зудит. — Почему… почему вы остановились? — Дай полюбоваться-то. Чего такой жадный. Мужчине надоедает торчать на полу, и они перемещаются на мягкую кровать, пока колени Мегуми не вышли из строя окончательно. Он хочет разъебать эту тугую, стянутую бледной кожей дырку. Чтобы та не закрывалась вовсе. Эта идея вспыхивает в голове, и Сукуна, не раздумывая, приступает к ее исполнению. Мегуми трахают во всех позах, наиболее подходящих для наблюдений мужчины, что стабильно позволяет себе оторваться от процесса, чтобы лично убедиться в своих результатах. Кончая пару раз, юноша полностью расслабляется, стонет и сопит, когда разрешают, кричит, выгибая спину, голову, в общем, все, что пока гнется. Время летит стремительнее пули из револьвера. Когда Сукуна кончает в него впервые, Мегуми ошарашенно замирает прямо во время движения, испуганно вонзившись взглядом в виновника торжества. Тот, с чувством собственного достоинства прикусывая чужое плечо, что и без того в ссадинах, с силой жмется к мальцу. Желание выебать его прямо в мозг. Мегуми не двигается. Теплая, вязкая субстанция полупрозрачного цвета стекает по стволу из расширившихся границ ануса, пачкая постельное белье. — Как ощущения? – смеясь, спрашивает Сукуна забавы ради. Мегуми молча сидит на нем сверху, уцепившись ногтями за широкую спину мужчины. – Что, настолько плохо? — Я пока сам не знаю… — шепотом отвечает мальчик. Ради любопытства опускает ладошку вниз, подводит ту к проходу и с ужасом в глазах подмечает, что… он не закрывается. Сперма вытекает изнутри просто так, скатываясь по стенкам. Довольный и нагло смеющийся Мегуми в лицо, Сукуна перед ним откровенно ржет, не пряча самодовольства. Каков молодец, ты посмотри на него. Они делают это еще раз, а потом Мегуми отключается в ванной, не в силах держаться в сознании и дальше.***
На званом ужине Мегуми не сидит со всеми за столом. Он стоит возле Сукуны, возглавляющего пиршество как хозяин дома, и ест прямо с его руки. В прямом смысле этого слова. Тесное латексное белье, в котором преет кожа, ужасно сильно облегает и подтягивает ягодицы и член мальчика. На теле повязана портупея – грудь теперь оформлена более выраженно, соски из-за натяжения кожи выпирают в постоянном возбуждении. Как и член, наполовину вставший, трется о белье. Но гвоздь всей ситуации в другом. — Ты наденешь это, — Сукуна протягивает ему пушистый волчий хвост с металлической пробкой на конце. Не в пробке дело. К таким приколам Мегуми уже привык за две недели их житья, вот только… — Это же званый ужин. Как я буду есть… — Стоя, — усмехается мужчина, повязывая на шее галстук. – Или не будешь есть вообще. Выбирай. Мегуми глотает, пальцами сжимая шех. — Вас не осудят за… меня? – осмеливается спросить он. «Наряд», предложенный Сукуной, ждет своего часа. – Я буду выглядеть как шлюха. — Ты не шлюха, — тут же огрызается Сукуна, оборачиваясь. – Шлюхи — в борделе или на трассе. А ты у меня очень ценный экспонат. Грех такое прятать, согласись. Вот увидишь, тебя захотят все на этом ужине. Широкая, растянувшаяся улыбка скорее пугает. — В этом и проблема… — Мегуми добавляет это тихо, но его все равно слышат. — Я попробую тебя отвлечь. У нас еще есть время. Иди-ка сюда. Они наскоро занимаются сексом у столика с галстуками в просторной гардеробной, где Мегуми раскладывают, словно тряпичную игрушку, прямо на одной из полок. А содержимое наскоро затыкают пробкой. — Теперь ты будешь думать не о своем внешнем виде, — говорит Сукуна, ласково поглаживая живот Мегуми, — А обо мне внутри тебя. Помимо них в гостиной еще шестеро медлительно жующих мужчин среднего возраста. Судя по чертам лица и глазам – янтарно-желтой яшме насыщенного золотого оттенка – клан Ремена в почти полном составе, за исключением женщин и несовершеннолетних детей. Мегуми не слушает деловые вопросы, хотя должен бы, отвлекаясь на пальцы, периодически подсовывающие ему то кусок обжаренной индейки, то стручок сельдерея или дольку помидора. Когда Сукуна выкладывает из ложки на ладонь рис, самый пожилой из всех присутствующих не выдерживает. — Что за наглость – мы же все видим! Мегуми тем временем слизывает с ладони все до последнего зернышка, получив одобрительный взгляд в свою сторону, а гневный — для сказавшего. — А что вас смущает, дядюшка? — Ты держишь прислугу дома как собаку! Твой отец… он бы обязательно… — Но моего отца здесь нет, смею вам напомнить. Холодный тон отсек любые возмущения. Сукуна поднялся со своего места, медленно и надменно выставляя руки по обе стороны от своей тарелки, как истинный Король. — И брата, к слову, тоже. Так что мое слово для вас – закон. Это мой дом. Это моя прислуга. Это моя территория. И вы тоже мои. Так что я попрошу вас сесть на место, доесть свой сраный стейк, который с такой любовью и трепетом готовил мой повар. Мужчина, явно возмущенный, но еще сильнее напуганный, опустился обратно в кресло с высокой деревянной спинкой и подушечками. Вилка и нож в его руках беспокойно подрагивали. Сукуна тоже присел, возвращаясь к трапезе. И к аксессуару, протягивая на вилке еще кусочек мяса вместе с листьями рукколы. Мегуми краем сознания тайно восхищался его властью и могуществом, перед которыми падали ниц даже члены его собственной семьи. Внезапно в полной тишине мужчина расхохотался; увлекшись, он прикончил одним махом бокал вина, наполненный до краев. — Вы еще смеете называть меня наглым! Смешно! – стол замер, поднимая низко опущенные головы. – Вы набиваете животы за мой счет, живете припеваючи, не работая и не зная хлопот, покупаете дома за границей и заводите дорогих любовниц, просто существуя и не принося пользы. А меня попрекаете костью в горле! – он отчего-то взглянул на Мегуми, беспокойно топтавшегося рядом. Холодная ручка коснулась крепкого мужского плеча, и Сукуна выдохнул, успокаиваясь, словно получил благословление. – Может, в таком случае, кто-то хочет занять мое место? Напомнить вам, как мы боремся за трон? Все мужчины без исключения побелели до цвета скатерти на столе, отводя глаза в сторону. — Так я и думал. Вы все старые и ни на что не годные. Так что сидите в своих норах и не выебывайтесь, пока я не скажу. — Сукуна, да мы же просто… думаю, дядюшка Дзин имел в виду совсем не это… что ты сразу горячишься! – вклинился в разговор еще один мужчина – моложе и явно мудрее в подобных ситуациях. – Расскажи про свою новую игрушку. Уж до чего хороша! Он знал, как перевести тему, ибо Сукуна тут же заулыбался. Он положил ладонь на поясницу, а потом опустил ту на ягодицу юноши, легонько сжимая. — Да, мне тоже очень нравится, — подтвердил он. Пальцы гуляли по кромке белья в районе отверстия для хвоста. – Она полностью удовлетворяет все мои потребности. И будто в подтверждение Сукуна пропихнул один палец внутрь Мегуми вместе с пробкой, увеличивая натяжение и давление на стенки. Юноша глубоко вдохнул, задерживая воздух, привыкая. Затем выдохнул, словно ничего не произошло, вновь становясь безучастным и беспристрастным. — И все же. Может, тебе пора остепениться? – заговорил третий из присутствующих. – Клану нужен наследник. — Тоже подумываю над этим… — Сукуна поступательно пихал палец в Мегуми и одновременно говорил спокойным, будничным тоном, увеселительно заигрывая с гостями. — Хвала небесам! Это прекрасная мысль! Брак послужит всем нам, особенно твоему грозному нраву, Сукуна! Женщина охладит твой пыл! — …Хочу заключить выгодный союз, — продолжал он оборванную мысль. – С кем-нибудь из враждующих кланов. Он замолчал, театрально стреляя глазами. — Например, с Зенинами. Даже Мегуми вздрогнул. — С Зенинами? – подорвался старик. – Да ты совсем из ума выжил! Хочешь испачкать нашу благородную золотую кровь с их поганой чернотой?! — Но, Сукуна, там совсем нет достойных партий. Близняшки грязной крови, а больше… нет никого. Не глядя на Мегуми, Сукуна выдал. — У главы клана есть совершеннолетний сын. Он… – Сукуна методично облизал испачканные в мясном соусе пальцы. – как раз в моем вкусе. Тодзи Зенин прятал сына не просто так. Слабому мальчику не нашлось бы места в высоких опасных кругах, это понимали все, и сам мальчик в первую очередь; Мегуми долгое время был лишь тенью, продолжением отца, его рукой, его следом, но телесно так и не обрел форму в глазах других, незнакомых людей. Ему никогда не было суждено стать главой. Вот почему никто из семьи Ременов не увидел в игрушке Короля опасного соперника. Мегуми остался на устах шестерых мужчин лишь мутным силуэтом, мелтешившим где-то вдали. — Нет, вы слышите его! – старик вышел из-за стола, бросая накрахмаленное полотенце прямо в тарелку. – Он же извращенец! Лучше бы отец тебя в лесу оставил! Сукуна был поразительно быстр. Как молния, сверкнувшая в ночи вспышкой света и погасшая тут же. Столовый нож торчал из горла старика, рухнувшего на пол, истекающего кровью, что, брызгая, заляпала и стол, и скатерть, и еду. Попало даже на соседа. Сжимая губы в тонкую линию, Сукуна, подтянутый и собранный, стоял за столом. Кулак, только что сжимающий нож, расслабился. Лицо посветлело, появилась некая иллюзия улыбки. — Ой, рука соскользнула. Давно на охоте не был, мышцы подводят. Закрывая рот ладошками, Мегуми тихо вдыхал, выдыхая через нос, создавая минимум шума. — Такой ужин испортили… а ведь Урауме так старался! — Сукуна раздосадовано покачал головой. – Все пошли вон. И чтобы глаза мои вас не видели. От присутствующих не осталось и следа. Кроме одного. Мужчина подошел к родственнику, присаживаясь на корточки и подцепляя указательным пальцем вытекшую из тела кровь. Та промаслила белый, накрахмаленный воротничок рубашки старика Дзина; стоялая кровь собралась в рытвинах морщин, углублениях пережатых жил. Жизнь слезла с кожаной маски его лица, оставив после себя болезненную бледность. На фоне больнично-белого мужчины красная клякса крови смотрелась аляписто, но даже она была пригляднее вечно ворчливого Дзина. Сукуна облизал измазанный палец, а через секунду сморщился. — На вкус как говно собачье. Жил никем и умер никем. Мегуми молча стоял на своем месте, боясь пошевелиться. Сукуна приподнял мертвую голову, рассматривая трофей. Гордо выпрямился, протягивая руку и маня мальчонку окровавленным пальцем. — Солнце мое, подойди ко мне. Взгляд шалый, хлеще, чем под наркотиками, хотя юноше казалось, что он успел повидать все. Испачканный в крови, Сукуна встал напротив него, встречая объятиями и жадным глубоким поцелуем. Из-за этого губы Мегуми тоже испачкались. Поплывший зрачок, что расширялся по мере возрастания возбуждения, Мегуми запомнил в ту минуту на всю жизнь. Как золото превращается в расплавленное железо, и мальчик плавится в нем заживо. Он остался в одном помещении наедине с чудовищем. И сейчас оно ищет, чем бы утолить разыгравшийся аппетит. Сукуна скидывает скатерть вместе с едой и всем, что на ней было, расчищая пространство и тут же укладывая на него Мегуми, приподнимая юношу за талию. Разводит его ноги, срываясь, рыча и крепко сжимая ладони на узких лодыжках, спешно целуя внутреннюю сторону бедер, все ближе подбираясь к белью и пробке, что ее пережимает. Трусы летят к чертям куда-то в сторону. Он вынимает пробку, откуда тут же выливается содержимое их утренней случки. Тянется ручейками к пояснице, грозится стечь на лакированный стол из цельной древесины. Но мужчина не дает этому случится, языком подхватывая и проглатывая. Ведет им до самой дырки, а затем проникает и туда. Мегуми просто валится на стол, выгибаясь змеей. Когда они встречаются взглядами, Мегуми мерещится, будто те красные, а не золотые. Сукуна дрочит Мегуми, пока делает анилингус, крупно и размашисто входя внутрь, пока юноша не кончает, с всхлипом подскакивая на месте. Калейдоскоп звезд обрушивается на него, мутня рассудок и черной пеленой застилая глаза. В раскрытый, влажный проход Сукуна толкается сразу и без предупреждений, задирая полы рубашки, а потом и вовсе расстегивая ее. Скомканный галстук мужчина толкает Мегуми в рот, разгоняясь будто поршень скоростного автомобиля. Заляпанный, с кровоподтеками на руках, он этими же руками трогает Мегуми и ими же оставляет разводы на коже. Мегуми наплевать. В какой-то момент, неудачно повернув голову, он встречается взглядом с расширенными, мертвыми глазами убитого, всматриваясь в них как в рыбьи окуляры. Истлевший взгляд пожилого мужчины до того отличается от горящих янтарей Сукуны, что Мегуми бьет мелкая дрожь. Мальчишка с запоздалым ужасом глядит на оказавшуюся под боком смерть, пока ему грубо не напоминают о чужом присутствии. — Только на меня смотри. Мальчик готов кричать, и он кричит, стоит Сукуне опрокинуться на него, прижимая всем телом к столу. Кольцом опоясывая чужую талию, Мегуми дерет ему волосы, потому что сил нет сдерживаться. Они трахаются, как животные, – перед трупом, на столе, где только что ели люди, размазывая кровь друг по другу и оставляя следы на коже от зубов и засосов. Член Сукуны входит беспрепятственно во влажный от слюны анус, амплитуда ударов сокращается, пока тот не начинает короткими подходами выбивать из Мегуми воздух. Кончая почти одновременно, Сукуна зажимает Мегуми рот и нос, не давая вздохнуть, чтобы прочувствовать оргазм полноценно. Стоит судороге пройти, а юноше сделать один неглубокий вздох, как он теряет сознание, выключаясь прямо в руках мужчины.***
Огромная ванна помещает их двоих. Горячая вода морит Мегуми, что то и дело клюет носом из-за долгой ночи. Вопреки обещаниям, теперь юноша все чаще ходит в нормальной одежде, хоть и с ошейником. И в качестве исключения – в ванной позволительно его снимать. Теперь у него немного забот. От Мегуми требовалось хорошо высыпаться, кушать – кормили, к слову, как на убой – быть чистым и раздвигать ноги всякий раз, когда Сукуна вспоминал о нем и о своих потребностях, включая различные прихоти и “причуды”, как ласково про них говорил сам мужчина. С учетом того, что по дому разрешалось перемещаться только в сопровождении Сукуны, выходил мальчик из спальни редко, а по ней он большую часть времени перемещался нагишом по принципу – все равно же никто не видит. И если была возможность, предпочитал общество кроватных подушек и одеял, нежели какую-то деятельность. Особенно ему нравилось ждать хозяина, расположившись на широком подоконнике и подставив теплым лучам солнца свои бледные конечности, согревая их. Вытягивался, как кот, во всю длину пространства. Мегуми отвлекся на пузырьки пены, полностью сосредотачивая на них свое внимание. Поддев пальцем вздернутый нос, Сукуна вклинивается в эту странную идиллию. Как-то незаметно для себя Мегуми улыбнулся против воли, стоило встретиться с мужчиной взглядами. — Можно полюбопытствовать? – спрашивает мальчик. Почти равнодушно, ни на что не надеясь. Откинувшись на противоположный бортик и широко расставив руки, спустя долгую минуту Сукуна соглашается. – Сколько вам лет? — А на сколько выгляжу? – хитро улыбнувшись, Сукуна гордо приподнимает подбородок. — Почти на тридцать, – честно отвечает Мегуми, не страшась быть наказанным. Его голос такой тихий, вкрадчивый, кажется, только это заставляет Сукуну внимать ему. — Мне двадцать пять. Мегуми раскрывает рот в удивлении, но слов не произносит. — Повидаешь с мое и тоже так выглядеть будешь. Это очевидный факт, и юноша молча соглашается, гипнотически кивая вместо полноценно ответа. — А кинк на собак откуда? С этого вопроса мужчину откровенно ведет, и он позволяет себе свободно рассмеяться, что бывает крайне редко. Намокшие волосы потемнели до кораллового. — Отец был помешан на охоте. И нас с братом заставлял во всем этом участвовать. Скорее привычка, нежели кинк. — Где отец? — Умер, когда мне было семнадцать. — Сам? — Нет, конечно. Помогли, — спокойно отвечает Сукуна. Следующий вопрос Мегуми задает с опаской, настороженно прощупывая почву. — А брат… где? — Кормит червей, – поймав взгляд мальца, Сукуна прямо смотрел в его глаза, не увиливая. Говоря правду между строк. Мегуми вспомнил про слухи и про ритуал вступления главы клана Ремен на престол. Получается, в семнадцать тот уже управлял семьей. Он был моложе, чем Мегуми прямо сейчас... Уточнять мальчик не стал. – Позволь и мне спросить. — Спрашивайте. Они сидят друг напротив друга, так что Мегуми для Сукуны как на ладони. — Каково это, когда родной отец продает тебя в рабство? — Дерьмово, – Мегуми отворачивается, позволяя мыслям наполнить черепную коробку, а не привычно размазаться по стенкам. – Но с другой стороны, – думает юноша. – Он мог продать меня какому-нибудь старому уроду-извращенцу. Так что мне в какой-то степени повезло. Шутка про извращенца так и крутилась на языке, оставаясь неозвученной. — Это комплимент? – Сукуна приближается, утягивая Мегуми к себе на колени. – Я польщен. Сукуна не просил продолжать, но мальчик еще не закончил. Спрятанные с первых дней пребывания здесь чувства ломились наружу сквозь грудную клетку. — Но я почему-то думал, что он расстроится сильнее, чем это оказалось на самом деле. Вернее… — Мегуми горько рассмеялся, уходя от чужих пронзительных глаз. – Ему было все равно, что его единственный сын уходит под руку с незнакомцем. Он смотрел на свой счет в банке. — Ну и забей хуй на него! – неожиданно воскликнул мужчина. – Это старое поколение консерваторов и долбаебов, — он закатил глаза, явно довольный собой. – Мы такими никогда не будем. Мегуми особенно понравилось «мы», несмотря на то, что Сукуна явно имел кого-то другого. А еще он вспомнил тот страшный ужин. — Ты правда хочешь заключить союз с Зенинами? Но ведь он уже подписан… — Эта филькина грамота? Да один неверный чих, и снова начнется война, а у меня нет ни времени, ни желания тратить бабки на подобную срань. — Тогда почему Зенины? – спрашивал Мегуми так, словно он уже не был их частью. В каком-то смысле… это было правдой. – Клан Годзе такой же древний, как и они. Сукуна так скривился, что Мегуми поначалу даже испугался, но приподнятые в улыбке губы развеяли сгустившиеся тучи. — Ой, ну нахуй! Этот белобрысый черт меня раздражает. Вижу его наглую рожу и аж чесаться начинаю, фу! — Возможно, но говорят, что это всего лишь образ, а на деле он очень умный и хитрый, — добавляет юноша. Сукуна как-то подозрительно долго смотрит на него, а затем притягивает совсем близко к себе, так, что Мегуми приходится охватить чужую шею руками, чтобы не упасть. — Я страшный ревнивец, знаешь ли, — мужчина начинает целовать его ключицы, озябшие без горячей воды, ведет губами по скуле, оставляя красноватые полоски от зубов, но не кусая. – Давай не будем про него, иначе у меня лихорадка начнется. Мегуми бы с удовольствием поддался нарастающему в животе желанию, вот только через пять дней отец должен забрать его отсюда, уничтожив вместе с фамильным поместьем и самого наследника. Почти месяц Мегуми сливал Тодзи информацию о камерах и охране, а сейчас всерьез думает о смысле всего проделанного. Он отодвигается от удивленного Сукуны, выдерживая дистанцию. — Я помогу вам, — говорит Мегуми, и его собеседник от души смеется. – Прошу, только выслушайте сначала. Понимаю, как нелепо это звучит. А еще… я готов понести любое наказание, даже смерть, если та будет от вашей руки, только… не возвращайте меня домой. И рассказывает, как шпионил последние четыре с половиной недели, какой изначально был план и его реализация. Сукуна долго смотрит в воду, сквозь рябь которой подергивается отражение Мегуми. Встает и выходит из ванны, не удосуживаясь обтереть с кожи мыло. Зовет охрану. Голос холодеет до неузнаваемости. — В подвал его. В ту же камеру, где сидел Юдзи. — Но, господин, там же… — Да, крысы. Я знаю.***
Нож в руках Тодзи скользит как по маслу, а мясо сочными соками растекается по зелени и гарниру. Они сидят с наследником Ременов за столом одни – друг напротив друга – как самые настоящие дипломаты. Или соперники. План вот-вот осуществится, а пока, заранее празднуя победу, мужчина позволяет себе насладиться пиршеством за чужой счет. В конце концов, меньше через сутки все это помещение навсегда превратится в руины, а клан Ременов — в нелепую легенду о глупце, что погубил наследие. — Как вам мясо? – спрашивает Сукуна, вкладывая в рот внушительный кусок. – Наша семья славиться своими умениями приготовления мяса. — Спасибо, очень сочное. Что это? — Попробуйте угадать, — улыбка расплывается заревом на загорелом лице молодого господина. — Кролик? – наугад спрашивает Тодзи, не заинтересованный в подобных играх. — Из вас вышел бы плохой охотник. Кролик похож на индейку – его мясо такое же диетическое и почти неуглеводное. Хотя я, признаться, предпочитаю рябчиков – их ловить приятнее. Но глухари, — он перегибается через стол, двусмысленно расставляя ударение. – тоже подойдут. — Совершенно не разбираюсь в мясной продукции, так что, боюсь, ваша лекция бесполезна, — нагло отвечает гость. – А где мой сын? Хотел бы узнать, как его дела. Давно, знаете ли, не выходит на связь. Сукуна возвращается к трапезе, отрезая еще кусок – методично, с вовлеченностью. — Он здесь, с нами. — Что вы такое говорите? За столом же никого нет. — Он на столе, — мужчина поднимает глаза, во все внимание ловя шок и отрицание в перемешку с тошнотой на лице собеседника. – Неужели родная кровь на языке не чувствуется? Тодзи хватается за горло, тут же выплевывая содержимое изо рта и отхаркивая проглоченные куски. Сукуна продолжает есть. — Говорят, человечину не отличишь от курятины, но это наглая ложь киноиндустрии. На самом деле, сильнее всего наше мясо похоже на свинину – такое же грязное, жирное, с прослойками сальных отложений. Однако надо отдать должное, в чесночном маринаде Мегуми весьма неплох. В это время Тодзи замирает на стуле. Его отравленная охрана уже лежит лицом вниз и пускает слюни белыми пузырями. Сукуна поднимается, воспитанно обтирая губы салфеткой. Подходит к напуганному главе Зенинов. Напуганный, конечно, громко сказано. Скорее обескураженный и потерянный, но все еще опасный – как и любой враг, загнанный в ловушку. — Что, думал, гадкий ты таракан, я не узнаю, как вы следите за мной? Сукуна наступал, пока Тодзи пятился под его уверенным взором, продолжая заходиться рвотными позывами и приступами сухого кашля. — Ты на кого полез, дядя? Забыл, кого прозвали тигром Западных земель? Тодзи выхватил из носка короткий нож, ведь остальное оружие мужчины сдали при входе в дом. Наставив тот на господина, он встал в стойку. — Я отомщу за сына. — Ха! Не смеши меня! – Сукуна тоже взял нож, но больше раза в три – разделочный, из самурайского набора, чье лезвие без проблем рассекает даже листы бумаги. – Ты продал его за сто миллионов и глазом не моргнул. Вот уж спасибо, самый дорогой ужин в моей жизни. — Ублюдок! — Ну так звание Короля не просто так носят. Они махались друг с другом, пока Сукуна, явно имеющий преимущество и в росте, и в возрасте, и в длине оружия, не начал наносить сопернику крупные режущие удары. Один за другим. Сгорбленный, стоящий на коленях мужчина истекал кровью и, надо отдать должное, продолжал сражаться. — А знаешь, кто тебя сдал? – Сукуна подошел вплотную, насколько позволял Тодзи, размахивающей рукой, цепляясь за каждый дрогнувший мускул на его лице. – Твой сын. — Я не верю! Заткни свою пасть! — А зря. Голос донесся из глубин коридора. Цокая лакированными каблучками, поправляя на ходу юбку из черной плотной вуали и маску, бисерным кружевом скрывающую лишь половину лица, в гостиную вошел юноша. В правой руке он нес нож. Поверх высокого горла полупрозрачной безрукавки на шее сверкал широкий ошейник из натуральной белой кожи, опоясанный шипами по периметру. От него по груди растекалась белая паутина портупеи. — Мегуми! – недовольно застонал Сукуна. – Солнце, ну ты слишком рано! — Прости, не мог больше терпеть. Утопая в протянутой для объятий руке, юноша увлекся мужчиной на секунду-другую, растворяясь в поцелуе. — Ч-что? Как ты… ты же… — залепетал поверженный старик. — Что? Должен быть съеден? – Мегуми от души рассмеялся. – Хороший спектакль получился, правда, папа? Мы старались, чтобы тебе в первом ряду было удобно и комфортно. Окольцевав чужую талию ладонями, Сукуна носом уткнулся в вороньи волосы, прикрывая веки и жадно, глубоко вдыхая запах находящегося рядом человека. Как же хотелось взять его сейчас – вот такого наглого, уверенного. Но время не ждет. Мегуми выпутался из рук, садясь перед отцом на корточки, несмотря на каблуки, совершенно спокойно и ловко. — Как ты мог, сученыш, предать собственную семью? – сквозь зубы цедил Тодзи. Все медленнее, а лужа на полу становилась все обширнее. — Невозможно предать то, чего нет, папочка! – припадая губами к уху мужчины, Мегуми зашептал, будучи ослепленным злостью и обидой. В нем заговорил брошенный, сломленный ребенок. – Это вы меня предали. Ты хоть раз спросил своего сына, через что он приходит каждый день ради гребанного клана? Хоть один ебаный раз. Знаешь ли ты, папочка, что он делал со мной все это время? Шепотом юноша пробирал до дрожи, до свербящей пустоты в груди. Клокотали зародыши скарабеев, чешуйчатыми спинками потираясь о кости сломанного человека, заполняя пустоту. Расширенные зрачки Мегуми стали тому подтверждением. Тодзи испуганно – впервые за все время – посмотрел на сына. — Ты бросил меня в лапы чудовищу. Он сломал меня, папа, — шепот шел из самых глубин сердца. – Как куклу. А потом починил. Мегуми закричал от наигранного восторга, раскинув в стороны руки в высоких кружевных перчатках. — И теперь я такое же чудовище! Спасибо, папа! Я нашел свою судьбу! И в благодарность за это, — Мегуми схватил мужчину на волосы, поднимаясь. — я убью тебя быстро. — Твои руки до сих пор были чисты. Ты не сможешь… Тодзи не договорил. Мегуми мазнул лезвием по серой грубой кожи в шрамах аккурат выше кадыка, и из раны моментом хлынула кровь. Вдобавок к десяткам других, мелких и больших, глубоких и длинных ран, лоснящихся в отблесках битого хрусталя. Вопреки обещанию, Тодзи умирал медленно и мучительно, трепыхаясь вспоротой мягкой игрушкой в руках ребенка. Его глаза блекли, медленно мутнея, вместе с тем, как кожа, припорошенная пылью и следами остроносых каблуков, ржавела от выступившей крови. — Каково это? – Сукуна неспешно подходил. Более торопиться было незачем. Мегуми зыркнул на него слепящими фонарями вместо глаз. – Каково это – когда чужая жизнь утекает под твоими пальцами? Мегуми растянул рот в широком оскале, демонстрируя клыки. — Восхитительно. Отшвырнув еще живое тело на пол, он бросился к Сукуне в руки, выбрасывая нож, переплетаясь телами и тараканами в голове. Испачканные в крови пальцы пачкали розовые волосы и скулы мужчины, до поразительного сходства напоминавшего демона из сказок. Умирая, Тодзи видел взгляд Сукуны, которым тот целовал его некогда маленького мальчика, оставляя влажные широкие мазки поверх длинной белой шеи. Мужчина брал его ребенка на его же глазах, желая запечатлеть последнее воспоминание в голове побежденного. «Мое», — говорили желтые, будто бусины янтаря, глаза. – «Спасибо, что подарил мне его» Он лапал его, приподнимая юбку, закидывая ногу на свою талию, придерживал худое бедро одной рукой и проталкивал пальцы другой в свободный анальный проход, загребущими, ненасытными губами поедая Мегуми. И не спуская глаз с Тодзи, которого смерть уносила за собой. К глубочайшему сожалению самого Тодзи Зенина, он умер еще очень нескоро – натренированный организм до последнего боролся за жизнь. Покуда мышцы не выжали из себя последнюю каплю крови, а кожа не вспыхнула мертвенной синевой, он наблюдал, как его сын, сидя на корточках на каблуках, разведя ноги для удобства, взахлеб заглатывал в рот член Сукуны. — Мы поженимся и объединим наши кланы, — последнее, что услышал бывший глава. «В таком случае...», думал он, но жизнь уже капала последними каплями, растекаясь по полу, так и не закончив свою фразу. В замеревшем взгляде, как в отражении фотопленки, навсегда застыла сцена предательства – сын верхом на враге, скулящий и вожделеющий его ласки и прикосновения. Ошейник брякал ремешками, как похоронными барабанами. Тодзи хотел сказать вот что:«Если эти двое придут к власти, мы все умрем».
Недалеко от правды, потому как ни Сукуне, ни Мегуми, кроме них двоих, никто не был нужен.