Sex with a ghost

Он держался долго. Последние несколько месяцев голову Саймона занимали одни мысли. Как говорится : "Знал бы, где упаду, постелил бы солому". Саймон никогда и подумать не мог. Живя в бешеной, почти диком темпе, от которого у самого отчаянного экстремала заботит голова, он считал, что не заметит больше никого и ничто. Не впустить в сердце и разум никого. Не потеряет. Не испытает вновь той боли. Но. Когда это началось? Он помнил тот момент в мелочах, что неудивительно. Едва увидев её, что-то в голове Райли щёлкнуло. Вероятно, кнопка "пауза". Одно её появление. Один вид её глаз поставил всё в его жизни на паузу , а точнее на тот лад, который нужен был тебе. Красивая. Роковая. Чертовски, блять, роковая. Он был готов следовать за одним шлейфом твоих духов. Он бы исполнил приказ, отданный ему твоими глазами. Саймон определённо сделал бы многое. Впервые он открылся тебе, вывернул наружу свою темную, измученную тупыми, никому, кроме самой жизни, шутками душу, которая, казалось, была пропитана кровью. Из тысячи его ран вместе с кровью, грязью и мерзостью вытекли тысячи слов, о которых потом пожалеют. Когда Саймон заметил твои горящие глаза, твоё неподдельное понимание! Да ты такая же, как он! Ты была первой, кому он рассказал о всех своих демонах, рассказал историю каждого, что и как их ранило и породило. Ради тебя Саймон был готов меняться. Искоренить их, прежде чем его собственные шрамы клеймом отпечаются на твоей коже. Но как же так, сука, вышло? Райли до сих пор не мог найти ответа на этот вопрос. Ему было страшно признать, что всё это была игра. Страшно и невероятно больно. -Она предатель. Вражеская подстилка - Небрежно отмахиваясь, бросал он в качестве ответа на расспросы сослуживцев. Всё ради того, чтобы не потерять лица. Холодного, жёсткого лица. Доверится предательнице! Какая глупость! Но какой же сладкой была эта глупость. Он бы совершил эту ошибку ещё и ещё. Несмотря на тот болезненный горб, заполненный сожалением и злостью на самого себя. Горб, вес которого, вероятноне выдержал бы и атлант вроде Голиафа. Голос разума уже не имеет никакого смысла. Сорвался, пропал, охрип. У него никогда не было права голоса, когда дело касалось тебя. Саймон никогда никого так не любил прежде. Он искренне верил и знал, что потянет, что сможет, что, блять, вы сможете! Но ты ушла. Он убрал тебя. и это было его право на исправление своей ошибки, которое есть у каждого. И в его случае это было право на выстрел. Он до сих пор помнит. Рваный звук, звонящий в ушах. Вовсе не привычный свист пули. В тот момент, 5 сентября 2022 года, в 13. 40 он слышал исключительно удручённый, почти отчаянный стук умерчвлённого сердца. Мужчина много думал с того дня. Он бы хотел забыть, но не мог. Как тут забудешь, если каждый день он проводил под взглядом твоих глаз?. такие же, какими он их помнил. нежные, с хитрым прищуром, оттенок, от которого голова шла кругом, и хотелось если не упасть на колени, то пустить пулю в висок. И он бы отдал всё ради того, чтобы эти глаза ожили, если бы твое бледное тело хоть раз поддаллось его прикосновению, а не исчезало, растворяясь в воздухе безвольным пеплом. Как же бесит. В глазах и теле незамедлительно вспыхивала старая ярость. Старая, но хорошо укоренённая в памяти, как детская сказка, будто кто-то вычертил ее очертания на веках. Эта ярость пускала кровь, заливала зрачки, щёки, подбородок. Она приносила боль. Скрежет в зубах, щелчок в голове. И только хорошенький удар в стену, от которого посыпится вся штукатурка, привёл бы его в обычное состояние. Он ненавидел не тебя. совсем не тебя. Себя. Да, ты предала! Подставила их команду! За одну твою ироничную улыбку, которую ты желала сделать прощальной, он был готов удушить тебя. А потом поцеловать, извиниться. Заплакать. Горькими кровавыми слезами. Выплакать боль, такую знакомую ему ещё с младенчества. боль утраты. Выплакать ненависть к себе. Он чувствовал себя чудовищем. Саймон далеко не глупый мужчина и не маленький мальчик, но эта глупая вина проникла в его сердце червем. И с тех пор, как она там поселилась, он физически ощущал, как его органы гниют. А тот самый червь. он давно прогрыз дыру и змеей противно подползал к его шее, нависая над всем его существом тенью, в которой Райли не видел ни одной искорки, свидетельствующей о светлом будущем... Да, возможно, он чудовище. Но старается, искренне старается быть хорошим! Но как тут человеком остаться при всех обстоятельствах вокруг? Достаточно ли приславутой чести и морали, которую ему приписывают? Ему, защитнику Родины? Нет. Райли давно отбросил эту высокопарную лесть. В конце концов, все эти люди не знают и половины, через что он прошёл! Это он то ощущает, как голова трещит по швам, омерзительно разрывая осколками черепа голову из-за переизбытка кошмаров в его мыслях. Это он то забивается в самые дальние углы своего сознания и врёт себе. Он, а не СМИ или псевдопатриоты, которым лишь бы кичиться громкими лозунгами. Это его удел - умереть в окопе и остаться личностью лишь в памяти товарищей. Его, а не их. Он уже просто не справлялся. Никогда прежде Саймон не испытывал такого холода, почти мёртвенного. Дыхание смерти он ощущал лишь когда был погребённым заживо людьми Робы. Этот лёд исходил от тебя, от твоего бледного, как полотно, тела, что преследовало Саймона с самого момента твоей смерти. Но какова же ирония! Без тебя, без твоего присутствия его обдавало жаром, тело горело и покалывало. Вероятно, в самом аду было холоднее, чем ему. А с тобой. с тобой ему было до тошноты плохо. Ты была пазлом, который он искал во всём. Будто безумный Саймон примечал любую мелочь, что хотя бы косвенно касался тебя. Ты и твой образ окружали его. Что хуже всего, Райли жить не мог без этого образа. С тобой тяжело, а без тебя и вовсе в петлю хотелось лезть... Затуманенные алкоголем глаза лениво закатываются к потолку, а острый кадык дёргается, сглатывая. Вновь твоя призрачная фигура, стоящая у стены. Вновь его сердце сжимается, а кровь из открытых ран от капкана его внутреннего морального конфликта поспешно вытекает. -Да что же ты ходишь за мной?... Тихо и хрипло произносит Райли , сжимая в руке бутылку бурбона, который даже в стакан налить не удосужился. -Любовь? Думаешь я тебя любил?! - почти что взревел Саймон. Он с громким стуком ударил основанием бутылки о стол и, вероятно, та лишь благодаря Божьей воле треснула. Лишь чуть - чуть. Воспалённый разум, воспроизводящий твой образ в его голове, сейчас работает с бешеной скоростью. Райли почти не видит лица. Впрочем, он и рад этому, и так глаза на мокром месте. -Любовь! Да какая нахуй любовь?! Это отвратительно! Ты отвратительна! Он кричит. Кричит, даже не понимая, что перед ним никого нет. Он кричит в стену. Он знает, что у него проблемы. Эта проблема - ты. Но он не пойдёт к врачам, иначе единственным способом встретиться с тобой будет твоё надгробие. Надгробие, которого, блять, даже не было! Да от тебя даже ни черта не осталось! Максимум, что можно было похоронить - это оторванные, измазаные в грязи лоскуты кожи! Он смотрит на тебя. Губы кричат о ненависти, а глаза, руки, тело требуют тебя рядом. Он не забыл ничего. Ни твоих прикосновений, ни твоего запаха, ни твоего голоса. Чтобы забыть, нужна терапия, нужны лекарства. Ну и пошли они нахуй! Одна мысль о том, чтобы потерять тебя окончательно, убивает его. Опьянение бьёт в голову. Он устало, едва ли не роняет голову на прохладный стол. -Какой в этом блять смысл? Саймон никогда не был бесчувственным отбросом. Он все ещё не забыл первое убийство и первую кровь. Конечно, это уже не те эмоции, но он помнит тот момент в деталях. Тогда его, ещё совсем мальчишку, успокоил капитан. Из того разговора он ясно уяснил, что его кости давным давно брошены кем-то божественным, для кого он и прочие люди - герои какой-то игры или романа, эпопеи. Если выбора нет, виноват ли он? Быть может, это было предначертано судьбой? Если бы Саймон не выстрелил, то выстрелил бы кто-то другой? А если бы мина под тобой не взорвалась? Кто - нибудь кинул бы гранату? Так получается, если твои дни были сочтены решением Высших, получается, Саймон ни при чем? Получается, он может перестать проклинать себя и начать ненавидеть церкви и Библию? Как самонадеянно... Жить в борьбе с самим собой больно и тяжело. Битва с собой - не война, только до тех пор пока никто не погиб. и Саймон чувствовал, что ещё немного и он погибнет. В какой-то момент сознание мутнеет сильнее, будто сильный туман или выстрел в голову. Райли поклялся сам себе, клялся перед Богом, что не опустится то подобного пьянства. Но кто был Бог И эти клятвы в сравнении с той болью, что поселилась в его душе злобным наростом, который ядовито распространялся по всему телу с самого момента твоей смерти? Он не хотел быть как отец. Не хотел. Но ещё больше он не хотел оставаться наедине со своими мыслями. Бесконечным потоком мыслей. Его мозг будто бы плавился от обжигающего внутренности алкоголя. Плавился и стекал, как кровь по венам. Своего рода рычаг, переключайщий его разум и контроль на расслабление. Полное и чистое. Никаких сомнений и тревог. Правда, голова болит, но какой это имеет смысл, когда даже настолько сильный и прожжённый бесконечным насилием вояка в одном стакане от того, чтобы не потерять контроль над опорно-двигательным аппаратом? Он устало прикрывает глаза и расслабленно откидывает голову, хрипло бормоча какие-то известные слова о вреде алкоголя и прочее дерьмо. Пить вредно? А жить полезно что-ли? Если бы не жизнь, он бы, блять, и не пил! Какова ирония. Поток спутанных мыслей прервало ощущение хладных пальцев на его плечах. Саймон обернулся, как в бреду. Ты. снова со смазанным лицом, снова бледно серым пятном, снова такая раздражающая и такая любимая. Он смотрит на тебя, не видит чётких границ твоего образа, очертания губ или выражения глаз, не слышит твоего голоса. Но он прекрасно осознает свои желания. Твои морозные пальцы на его горячем, будто метал прошедший отделку у искусного кузнеца, теле. Впрочем, то, как он был сложен, само по себе напоминало работу богов Сварога или Гефеста какого-нибудь. Его не пугает дыхание смерти рядом, Саймон слишком привык к этому. А вот твоё прикосновение. прикосновение твоих рук. Он был готов отдать за это свою жизнь. Они забираются под одежду. Они гладят его мышцы и руки ,пробирают до самых костей, и даже это ему нравится, чуть ли не до закатывания глаз. Кровь бурлит в его ушах, а сердечный ритм, который становится все громче, бьёт по барабанным перепонкам, будто вот-вот порвёт любые границы реальности и воображения. Перед глазами Гоуста возникает твой образ. Хочет ли он этого? Конечно. Но ты мертва. Кто перед ним? Вероятно, стоит перестать пить. Но об этом он даже не думает. Это так, отголоски разума, которому сейчас нет места, как не было места вашей любви, когда ты ещё была жива. Именно сейчас, когда всё его тело в огне, а дышать удаётся с трудом и через раз, когда касаться себя хочется с каким-то животным остервенением, аж до зуда, он понимает, что, несмотря на твою кровь, на своих руках , была и будешь вооружена только ты. Так и выходит. ты уже труп, а всё ещё держишь его на прицеле. -Что тебе отдать , немая ты химера? - Устало откинув голову , произносит Саймон , ощущая почти болезненный хрип в горле. Он не сможет отказаться. И не смог бы. Слишком слабый. Сука. Скажи Саймону кто подобное в лицо, он бы хмуро осудил смельчака за тупое чувство юмора. Но теперь он признает это сам. Лёгкие горят, а губы приоткрываются, будто в ожидании твоего поцелуя. Долгожданного. Он наркоман, а ты доза. Даже будь ты немытым кем-то забытым на полу шприцом Райли бы воспользовался. Он бы не пожалел себя. Саймон давным давно закрыл глаза на реальность, на то, что жизнь продолжается. И сейчас он буквально слепнул от долгой темноты. Мужчина поглощал эту темноту и становился её частью. Представить тебя живую, наполнить тебя эмоциями и чувством , той же страстью, что и породила этот мираж, не составило труда. Он хватается за тебя, как за спасательный круг, а любые твои действия приводят в восторг. Саймон не помнил ничего, даже того, как он начал гладить возбуждённый член. В голове было слишком много всего. Райли боялся. Райли сгорал. Ощущение твоего тела, твоих движений и приглушённый звук твоих стонов где-то за пределами черепной коробки парализовали его и одновременно наполняли эмоциями. А мокрые, быстрые, наполненные небезосновательным страхом, что скоро всё исчезнет, поцелуи и вовсе сносили крышу. На утро Саймон почти не обратил внимания на похмелье. Он привык чувствовать себя чем-то вроде грязи на подошве дешёвых ботинок. Но сегодня было хуже обычного. Осознание, что это был лишь его плод воображения. Пьеса закончена, а роли сыграны. Он не понимал, что больше его страшило. твоя власть над ним даже после смерти или то, что он не видит твоего силуэта вновь? Это, блять, бред! Ебаная насмешка! Он бы ждал тебя, как щенок и дальше. Саймон знает, ты придёшь! Он напьётся, и твой призрак снова будет его вечным спутником! Но разве это то, что ему нужно? Дрожащие ресницы и солёная влага на щеке говорят об обратном. Несколько месяцев он пытался простить себя, отпустить тебя, жить нормально. Но он не смог. Он провалился. Битва с собой проигранна. Саймон больше не мог жить. Он не мог и, вероятно, не сможет смириться с тем, что сделал. Он кое-что понял. Куда бы ты не бежал, сколько бы алкоголя в твоей крови не было - боль догонит тебя. Сколько бы ты не обходил её стороной, ты либо увязнешь в болоте, либо в зыбучих песках. И Саймон увяз по горло. Ему поздно выбираться, и сил на это нет. Он самостоятельно связал себя по ногам и рукам. Тот, кто жил, тот не боится умереть. И Гоуст не боится. В следующую секунду в его квартире раздался выстрел и его мозги размазало по стенке.