1
Гробы для вампиров — место интимное, личное. С молочных клычков юных дарований полной луны приучают к тому, что нужно обезопасить его, не допускать туда никого кроме собственной крови или тех, с кем этой кровью можно поделиться, сплетая жизни. Ну, по крайней мере те смазанные воспоминания о беззаботном детстве, где их с братом родители были ещё не безжизненным пеплом, а тёплыми улыбками и мудрыми советами, говорили именно это. Льюис плохо помнил отдельные выражения, но быстро вникнул в суть. Да и брат никогда не забывал подсказывать ему, если что случалось… И потому Льюис никогда не мог понять Альберта, который после полного обращения мог с наступлением ночи беспечно оставлять свой гроб нараспашку или вовсе запирать там пьяного полковника, чтобы не буянил. Разве можно так?! Брат Уильям только улыбался той самой смутно знакомой улыбкой и качал головой, пока из-под крышки доносили звуки, не совсем напоминающее храп. Мягко советовал не вмешиваться и не мешать. Устраиваясь в новеньком, просторном и ещё пахнущем лаком гробе от Гердера (в нём даже была система внутреннего замка и несколько секретеров!), Льюис морщился от излишней свободы вокруг и тоскливо смотрел в обитую пурпурным бархатом крышку. И, кажется, совсем немного завидовал.2
Льюис раздражённо пинает лежавший посреди его комнаты гроб. Пинает не стесняясь и не сдерживаясь — всё равно при первом же соприкосновении он рассыпается от отдачи, и вся остальная сила ушла в пепел. Да, к постоянным смертям можно приловчиться настолько, что начинаешь жульничать в открытую. Когда Льюис смог восстановится достаточно, чтобы оглядеть место своего маленького дебоша, на гробе не было и царапины. Треклятые охотники! Знать не знают кто им союзник, а кого следует преследовать с колом наперевес! Даже наоборот, от уродливых низших тварей они бегут с той же частотой, с какой пытаются исподтишка или обманом напасть на чересчур бледного аристократа! И тот охотник, кто, к всеобщему удивлению, не мазал себя чесноком, а травился парами серебра и, в общем-то, вёл себя отлично и разумно, раздражал Льюиса сильнее всего. Этот Шерлок Холмс! Смятая по краям первой полосы и отлетевшая куда-то на ковёр газета сейчас лежит ненавистным пятном в чёрно-белую крапинку. Тщательно отрисованное журналистами лицо знаменитого охотника было аккуратно вырезано. Ровно по рамочке, не задевая текста. Льюис точно видел эту фотографию приколотой к крышке гроба брата! Прямо на внутренней стороне! К ещё нескольким из более ранних выпусков! Льюис, после увиденного, теперь точно не будет убираться настолько скрупулёзно и вдумчиво, что от старания подушечки пальцев стёрлись. Что от этой саднящей боли он вновь умер и осыпался пеплом во все подходящие и не очень щели. Как же стыдно было объясняться перед Уильямом! Хоть тот и выглядел по-обычному спокойно и понимающе, но… И этот Шерлок! Мало того, что суётся куда не нужно, невольно раскрывая их тонкую сумеречную войну, так теперь ещё и в мысли лезет, нахал! Восстановившись окончательно, Льюис отряхает домашние брюки и не достаточно сильно, как хотелось бы, поджимает губы, беря в руки газету. Складывает её особым образом, чтобы нужную статью не обрамляло ничего лишнее, и несколько раз задумчиво проходится кончиками пальцев по сгибам. Ещё чуть-чуть и кровь брызнет об острые грани… Льюис убирает газету раньше, чем к тёмно-бордовым каплям мог бы прилипнуть его серый, разбухший песок. Немного повозившись с переполненным ящичками во внутренних стенках гроба, он всё-таки кладёт газетную вырезку под подушку, а после сам торопится подготовиться ко сну — вот-вот за тяжёлыми занавесками забрезжит рассвет. Накрахмаленная наволочка привычно шелестит, когда Льюис ложится на неё. Кажется, если так пойдёт и дальше, то и не пройдёт и полугода, как Льюис начнёт упираться лбом в потолок. Что тут ещё сказать — охота за нечистью при Виктории приобрела небывалый размах, вот газетчики и пишут лишь об этом, увеличивая тиражи. А он — простой вампир древнейшего рода, где его научили держать своё самое важное поближе к сердцу, прятать там, где никто не достанет… Да брат Уильям и научил же этому! Глядя в по-прежнему нетронутую бархатную обивку над ним, Льюис немного меланхолично, но улыбается уголками губ. И, прежде чем заснуть, с каким-то лёгким азартом думает, что стоило бы стащить у полковника парочку армейских булавок… Так, на всякий случай.3
Видя свою первую в жизни полную зарю, Льюис должен был бы трепетать. Или хотя бы подрагивать от страха, как все другие детища ночи. А вдруг и впрямь убьёт? Фон Гердер точно ещё не проводил таких опытов, а значит, ни о какой уверенности в собственной безопасности и быть не может. Льюис же лишь раз бросает скучающий взгляд на постепенно светлеющее небо. Туч у самого горизонта нет, и можно увидеть во всей чёткости тот разлито-кровавый, пылающе-рыжий и болезненно-жёлтый оттенок… На одно мгновение Льюис решает для себя, что закаты ему всё же милее, а в уже следующее не уделяет открывшемуся виду ни толики внимания. Они сидят в каком-то промозглом, вымокшем и покосившемся магазинчике, что был давно и в страхе оставлен людьми. Должно быть, здесь холодно. Льюис не чувствует ничего, но может видеть стелющийся в открытые окна туман, слышать капель с балок на гилой крыше и всем своим существом ощущать, как дрожит сидящий на холодном, грязном полу Шерлок. Хотя последнее, скорее всего, выдумки шокированного сознания. Льюис ведь теперь не чувствует ни-че-го. Но смиренное счастье отчего-то тусклым светом бежит по его пальцам, а невидимая дыра в груди невыносимо болит. Жалел ли Льюис о том, что пожертвовал всем да ещё и предал? Нет. Возможно, позже он целую вечность будет корить себя и придумывать планы получше, планы, которые были бы достойны фамилии Мориарти, что успела стать в последние дни холодящим кровь нарицательным… Но тогда он должен был отдать своё сердце, должен был хоть раз стать действительно полезным. Должен был спасти жизнь человека, жизнь охотника, которому это сердце давно уже могло принадлежать по праву. Шерлок во сне хмурится, сжимается весь. Ему точно холодно здесь, но пойти куда-то ещё сейчас — накликать беду на себя и случайных прохожих. Его визит на Бейкер-стрит и так был опасным, но Льюис был благодарен за то, что Шерлок сохранил его последний пепел. Жаль только, что это всё бессмысленная сентиментальность… Шерлока хочется укутать, согреть. Он так старался, так стремился вернуть отчаявшегося и… помешавшегося Уильяма в норму и исполнить глупое, эгоистичное желание Льюиса… Так глупо, неосторожно почти умер! Нет, Льюис никогда бы себе не простил, если бы оставил его тогда истекать кровью, пока весь Лондон обращался в ад наяву. Нет, им ещё нужен их знаменитый герой. Льюису ещё нужен его вечно нахальный охотник. И Льюис вроде бы сделал всё, что мог в такой ситуации, но всё равно простить себя не мог. Не мог за то, что пролетал полупрозрачной дымкой, а не утешал. Его Шерлок не плачет и не горюет, не такой он человек, чтобы заниматься этим сейчас. Но Льюис видел, как с хрустом в нём сломался какой-то стержень внутри… Льюис искренне хотел позаботиться, и он пытается сконцентрировать всю свою скудную силу в кончиках пальцев, чтобы убрать прилипшую к лихорадочному лбу чёлку Шерлока и нежно погладить его щёку. Единственное, на то он сейчас способен. Но Шерлок вздрагивает, шумно выдыхает и так нуждающе тянется за этим во всех смыслах призрачным прикосновением!.. И Льюис не может убрать руку сколько бы не трещали болью от напряжения пальцы. — Я с тобой, — тихо шепчет, пропуская через другую ладонь спутанные кудри. Призракам спать никчему, а потому Льюис верным стражем будет охранять сон чужой столько, сколько потребуется.4
Вновь заполучить тело было… странно. Ещё страннее было не рассыпаться пеплом от малейшей ранки и чувствовать живое сердце в груди. Тяжёлое, но такое слабое… Льюис и раньше был болезным ребёнком, однако исключительная вампирская регенерация делала своё дело на славу, а сейчас, потеряв её, Льюис стал и вовсе бесполезен. Он и был кем-то между человеком и вампиром — солнце оставляло на коже раздражение и зуд, но не убивало, привычного голода с привкусом железа не было, однако, кровяные таблетки Гердера давали ему дополнительные силы почти как кофе. Наверное, можно сказать, что он первый в мире искусственно выведенный дампир, ха-ха! Отчего-то Льюис в последние дни не мог ни засмеяться, ни даже улыбнуться. Шерлок Холмс опять спутал все карты. Благородно вернул искрящееся сердце законному владельцу, бессмысленно погиб сам — древние заклинания из родовой книги даже не смогли призвать его душу… Много всего навалилось, да. Брат Уильям полностью отдал себя скорби и чувству вины, которое не давало ему на лишний шаг приблизиться к Льюису, брат Альберт пропал, а ему самому предстояло под правительственным началом продолжить тяжёлый труд по созданию баланса между людьми и вампирами. Всё же всё это было не зря. В первые дни Льюис на одних таблетках с кровью и держался, стараясь разобрать документы и дать указания таким же потерянным, как и он сам, подчинённым, но когда мешки под глазами своей чернотой стали уже поглощать материю, а теперь уж не бессмертное сердце — болеть, Льюису пришлось сдаться. Пойти наконец отдохнуть, поспать. В конце концов, и без его контроля великая Британская Империя до этого справлялась как-то, а значит, потерпит и сейчас. Спать в собственном гробу больше не представлялось возможным. Это вампирам кислород и не нужен был никогда, а вот такой получеловек как он точно задохнётся. Спать же с открытой крышкой Льюис искренне считал дурным тоном, да и мучительные воспоминания в этом гробу шелестели потёртой бумагой на каждом сантиметре. Нет, он ещё не готов вновь встретиться с ними, так что выход оставался только один. Льюис никогда до этого не спал на кровати — в высших вампирских кругах вообще иметь её до того, как официально смешаешь с кем-то собственную кровь, считалось вульгарным. Но вот он здесь. В который раз за свою долгую жизнь отсутствующе глядит в потолок ёжится от бесконечной пустоты вокруг. В гробу было всё-таки лучше. Льюис гнездит вокруг себя все найденные подушки и одеяла и, наконец, устало закрывает глаза. Безмолвно просит полную луну за окном поскорее закончить всё это, но та по обычаю молчаливо-горда.5
Кто бы мог подумать, что всем им просто следовало уделять больше времени уборке в мастерской Гердера! И кто бы мог подумать, что нет более худшего сочетания, чем знаменитый Шерлок Холмс и бесовитый енот Бонда. Серьёзно, Льюису следует на следующем собрании вынести вопрос о том, что не стоит использовать конфискованные у преступных аристократов диковинки в собственных целях. А что, если бы вместо енота там оказался какой-нибудь крокодил? Скотланд-Ярд и так дружно воет и прячет все ценные вещи, стоит только Льюису с этим полосатым комком неудержимого интереса появиться на пороге, а что было бы, если Бонд решил бы взять тогда крокодила?.. Льюис задумчиво чешет чужую мягкую шёрстку под довольное стрекотание Шерлока на своих коленях и даже позволяет иногда несдержанно укусить себя за палец. Блестящий кинжал, в котором до недавнего времени и была сосредоточена душа охотника, лежал совсем рядом. Только пугать ярдовцев да дурачиться в постели им и оставалось — его старшие братья и Майкрофт настойчиво отстранили их от всех дел, связанных с приготовлением к переселению души. Льюис резонно подозревал, что опыты, проводимые этой необычной компанией во главе с фон Гердером и под защитой самого Британского правительства были вообще не очень-то законными… Льюис откровенно дулся и из чистой вредности решил не заниматься вообще ничем особо важным — как же, три года работаешь над общим светлым будущим без продыху, а когда намечается что-то действительно важное они говорят поберечь здоровье! Шерлок, кажется, понимал его праведный гнев как никто лучше. Да и, в конце концов, его тоже в лабораторию не пускали. Вот и приходилось отыгрываться на уже поймавшем нервный тик Грегсоне или изучать свою новую анатомию. В последний раз довольно вздохнув, Шерлок сползает с живота Льюиса и забирается повыше, на подушки. Ему нравилось во время сна зарываться своими когтистыми лапками в чужие волосы, а Льюис и не был против. Как Льюис не был против и полнейшего хаоса на своей большой кровати, не был против спутанных колтунов по утрам. Не был против, потому что он, наконец, не один.+1
Льюис с детства привык спать днём и работь ночью, и в теле дампира ничего существенно не изменилось, а потому ему довольно легко было уживаться вместе с Шерлоком. Шерлок же, к большой насмешке судьбы ставший вампиром, своего гроба так и не завёл. Тоже сказывались привычки прошедших дней, но Льюису нравилось порой эгоистично думать, что это из-за него. Только из-за него Шерлок пренебрегает собственным удобством и делит с кем-то постель. Когда ранними вечерами Шерлок лениво целует его оголённые плечи, слегка задевая бледную кожу клыками, Льюис верит в это особенно сильно. Шерлок для вампира невероятно тёплый, даже горячий, словно томящийся в камине уголёк. Они с Майкрофтом вообще вампирами странными вышли, что не могло не восхищать, ведь все способности детей ночи издревне шли из внутренней силы души. Шерлок мало того, что был тёплым-тёплым, ещё обнимал, прижимал Льюиса к себе так крепко, правильно и нужно, что Льюису казалось он вот-вот и задыхаться от восторга начёт. Как долго он искал этого маленького уюта! Закат пробивается розово-красным через плотные шторы, а Льюис только аккуратно зарывается в чужие растрёпанные волосы и шепчет куда-то в шею остаться так побольше. Укусы на собственных ключицах немного садят из-за окружающего жара, но Льюис только улыбается довольно, когда Шерлок что-то невнятно мычит, соглашаясь. И реальность такая краше всякого сна.