Как нибудь потом

Я прожил девятнадцать лет обычным человеком, переживая достаточно увечущие события, с раннего детства. События, в следствии от которых я сильно отдалился от человеков, которые как и сам я когда-то, увлекаются притеснением слабых. Дело было в одном захолустье, куда родители меня с братом увезли, ибо в родных землях они «хорошей жизни» для нас и себя не видели. Так вот, там меня сбил на скаку ездовой бык, который не успел вовремя остановиться. Повреждение пришлось мне на ногу, но падение головой было губительнее, и казалось бы, гнить бы мне овощем в палатке у шамана, пока из жалости не придушат. Но нет, владелец ездового животного был состоятельным красно-людом, сумевшим оплатить мне какое никакое исцеление у знакомого клирика. Посему отделался я всего лишь хромотой пожизненной, и болезненной выносливостью инородной для себя погоды. На этом мои злоключения не кончились конечно, родители переехав в «продвинутый» город разошлись, пытаясь воспитать во мне ненависть друг к другу. Суть соры была в золоте, ибо раз красно-люд тот не просто необученный носился на чужой ездовой скотине, А еще и завел её в жилой переулок, где весели вывески о запрете торговых телег, не говоря уже о скакунах, то компенсацию он и моим родителям должен был выплатить. Суммы той, могло хватить на обучение во всяческих академиях, и приобретением недвижемостей в родных землях. Но родители дружили не с теми, с кем стоило бы, и верные с детства друзья пропали, вместе с золотом. К иноземному калеке везде отношение одинаковое, какую видимость благополучия не устраивай. Недоброжелателями наше жилище было сожжено, и мать должна была бы владельцу стоимость убытка, если бы невредимой выбралась из пожара. Отец как мог помог мне оправиться от ожогов, и попытаться обеспечить мне обучение ремеслу, обеспечивающему безбедной жизнью, но я избрал иной путь. Мне стала близка область мошенничества, одурачивания верующих в сгинувших богов, и участие в различных разбоях. И удобнее этим было заниматься в родных землях, куда я и вернулся, ценной еще одного увечья, сделавшего меня еще менее целостным. Из всех кого я знал, даже брат ко мне был не особо благосклонен, хоть и были наши братские отношения обыденные, без ненависти. Остальных кого знал, не становилось рядом, стоило мне с ними попытаться подружиться, и находил я утешение лишь во Тьме, и Холоде. Я словно бы приобщался к этим стихиям, закаляя в себе стойкость к ним, и постепенно, стал испытывать к ним полноценные мистические настроения, ибо они даровали мне силу, и стойкость. Эти две стихии, являлись мне в виде осязаемой, пусть и невидимой сущности, рядом с которой, я чувствовал себя приобщенным к могуществу всех существующих стихий. И я старался преобразится во вместилище, для воплощения сущности Тьмы и Холода. Но я не проявлял к этим стихиям уважения, лишь радовался, когда они мне являлись в виде неосязаемой сущности. И эта сущность отвергла меня, оставив лишь крупицы той стойкости, которая когда то была дарована мне этими стихиями. Я не понимаю почему, но были человеки, что часто приписывали мне какую-то «обаятельность», А мои сдержанные «манеры» и присущая мне неуклюжесть, при отсутствии враждебности, закрепляли некоторое снисходительно отношение ко мне, не смотря на мой послужной список. И мне решительно не нравилось это отношение, ибо, как мне тогда казалось, что сие было лишь следствием моего увечья, и попыткой выразить притворное «сочувствие». Но не столько из проникновенности, сколько из простой попытки не показаться «бессердечными». В виду того, что последнее вполне себе присущ представителям нормального общества человеков, я считал, что отношение знакомых со мной личностей, обусловленно вышеупомянутым. От того, я развивал в себе задиристость, черный юмор и притворное отсутствие благоразумия, на ряду с более низменными навыками. Первые, сильно помогали мне отличать тех, кто мне действительно сочувствовал, от притворных показушников, которые не пытались нечего понимать, и лишь повторяли заученный порядок действий. И настолько я проникся ношей шута, что посчитал её своей подлинной сущностью. От того, какой-то период я только в этом направлении и развивался, стараясь забыть свое прошлое, и себя настоящего, по сути… Но одна из моих шуток, внезапно обернулась моей судьбой и.. Мечтой, о которой я никогда и не смел мечтать. Из чистой потехи, незадолго до следующего события, я посещал причудливые заведения, где половые сношения были не особо щепетильным вопросом. И которые даже, уступали место красноязычию и бессмысленному насилию, исключая затрагиваемый ранее вопрос «на отрез», так сказать. Ввиду того, что мне довелось познать пусть и не всю глубину телесной, и не только, боли, я привык к ней. А позже, найдя в ней силы для воссоединения с духовным, довел себя до относительного бесчувствия. От этого, для меня терпеть и стараться не замечать свои чувства, было несложно. Мне всегда хотелось видеть выдающихся, самодостаточных и могущественных Женщин. И не такими, какими их представляют современные столичные Фэмэнисты, и ежи с ними. Особенно, мне не нравилось то, как образ властной Женщины представляли себе и изображали «тематики фемдома». Это наоборот, выглядит в высшей мере унизительно для самой Верхней. От того, что достойных примеров властных Женщин я не видел, я совсем не верил что их существование возможно, в таком виде, который меня хотя бы приблизительно восхитил. Из за этого, я глумился и над Верхними, шуточно подчиняясь им, и осторожно высмеивая их попытки в самоутверждение. Но, однажды, внезапно, моя шутка перетекла в нечто подлинное… Однажды я предстал не перед очередным напыщенным убожеством, переполненным самомнением. А настоящей Повелительницей, достойной того пафоса, который возводили вокруг Женщин в фемдоме. Было то уже в родных землях, где я успел прослыть безумцем, юродивым и лжецом. Ополчение точило на меня свои вилы, но я исправно выплачивал завышенную для себя дань, и старался не особо нарываться. Не раз я сотрудничал с ворами, которые обносили дачи аристократии, и из-за которых я мог не работать, есть и выплачивать дань. Но в последний раз, который казалось бы, должен был быть проще простого, я оплошал и попался. В тех заведениях, где я издевался над дамами, возомнившими себя Повелительницами, я не раз предлагал для затравочки картину, где я вор и попался им. Ну и вот, шуточка воплотилась, я и вправду попался, и мой опыт затягивать шутки, по итогу, мне не помог бы мне избежать гниения в темнице. Но, в какое-то мгновение, первые две-три издевки перетекли вдруг в искренность, и я действительно стал подчинятся Её воле, и не из страха быть выданным ополчению на растерзание, А из подлинного уважения. И, несмотря на мою неопытность в чем то настоящем, неосведомленность об истинном порядке и личные заблуждения, Она не просто восприняла меня, А даже возжелала.. Для себя самой. Позже оказалось, что Она является воплощением всего того прекрасного в человеке, что я мог бы искать, если бы я позволял бы себе мечтать… Мне когда то казалось, что мечтать очень вредно.. Да и сейчас так кажется.. Всю свою жизнь, я находил в себе очень мало общего с человеками. Намного больше общего, я находил со зверьми, и даже немного уподоблялся, предавая этому даже приукрашенную сказочность, противоречивую подлинной дикости. И мне всегда нравилось отожествлять себя со зверем, нежели с человеком. Но, я никогда не находил в этом полноценного отклика, привык приравнивать себя к медведю, как и другие. Но мне были несвойственны сила, ловкость, и полная самостоятельность, как и склонность к одиночеству.. И тем не менее, я принимал этот «образ», не особо к нему тяготея. И в миг, Она предала мне звероподобный облик, облик того, кого никто во мне не видел, и даже я сам. Но я его с радостью принял, став маленьким волколаком. Новоиспеченная Владелица моей души, была выдающейся выпускницей какой то колдовской академии, для которой, не составило труда пробудить во мне дремлющее проклятие, и сильно видоизменить его проявления под свои нужды. И позже, я узнал что мою новую видовую принадлежность, «породу», можно трактовать как смесь Шакала с Канадским волком. От первого - величина, от второго - окрас. Свойственные для волков и шакалов, новые острые клыки - затупились и сгладились, перестав оказывать весомую опасность кому либо, и жуть. Свойственная носителям моего проклятия облезлость, была заменена пышной пушистостью, пр этом не вызывая подозрений в "пухлости". Появившийся недлинный хвостик, приобрел на своем кончике рыжий спирали-видный окрас, оканчивающийся белым. Ступни, ставшие задними лапками тоже сильно видоизменились, приняв чистый волчий вид. Тогда как передние лапки, сохранили мягкость подушечек лап, и подобие людской кисти, заменив ногти сглаженными когтями, и проявив шерстяной покров вокруг подушечек, в добавок позволяя смешать большой палец, для удобного передвижения в холке. Мой рост, достигающий почти три аршины, сократился до одной с половиной, на глаз. А зрачки самих глаз, бывшие раньше темно-коричневыми, сменились пылающим желтым цветом. Голос, оставшись высоким, стал более мягким. Несмотря на изначальное свойство проявление проклятия, искажать голос проклятого болезненно на слух. Мою радость превосходила лишь благодарность моей первой и новоиспеченной Хозяйке, за столь восхитительное перевоплощение, и завидную ношу питомца. Пусть и ценой этого преображения было - проклятие, созданное одним ныне сгинувшим орденом, который не гнушался сотворением жизни, противной учению своих основателей. Однако в то время, как я преобразился, меня этот вопрос не волновал. Мое внимание было приковано к моей Владычице, как позже я её назвал - Уладальница. Копившееся и пылающая в моей душе злоба, ненависть и ярость, в миг утихли, будто бы погаснув навсегда. Во мне возросла сила духа не сомневаться в Ней так, как я сомневался во всём сущем, став подлинной верой. А разум, перестал задаваться бесполезными вопросами, и терзаться сомнениями. Вместе с тем, утихло желание лицезреть монолитные разрушения. Но увы, не долго я радовался своему преображению, и принадлежностью.. Ведь осознав сколь высокое святотатство Она совершила, в рамках своего учения, и поняв что не готова полноценно владеть разумом преображенного под себя питомца, Она отрекла меня от себя. Но я этому противился, в следствии чего она сожгла свое поместье и скрылась, в миг стерев все связанные с Ней знания, оставив воспоминания безликими, среди которых остались лишь Её слова. Тем самым, мое преображение обернулось лишь диковинным проклятием, а положение бедственным. Прогнившие при жизни зубы, сохранив свой гной, преобразились в клыки. Гной которых, пусть и стерся позднее, но продолжил своим осадком терзать нервы моих преобразованных десен. От сюда и мое новое имя - Хлыхниль. Которым, меня никто называть не будет, надеюсь.. А если и будет, то не часто. Какое это, время я называл себя Фенриром, находя общее с судьбой питомца скандинавских асов. Которого, лишь из одного страха ранили, и пленили на веки. Перевод «Ужасный волк», тоже местами мне подходит, ведь, пусть шакал и относится к роду волчих, но пример для волка он действительно плохой. Да и тот позор, который я возвел вокруг себя, тоже очень не величественный, и можно сказать ужасный. Но, как я понял, перевод «фенрира» как ужасного волка, не столько аморален и плох, сколько пугающе величественен. Да и нарекаться именем пусть и сомнительного, но божества, больно пафосно будет, тем более для меня. Потому, более осмысленное имя я себе нашел - Гнилой Клык. Из того скудного списка примеров преобразования такого словосочетания, в кажущийся удобоваримым имя, мне более удобным показалось Клыкгниль. В переводе на белорусский, гниль будет звучать больше как хниль, так действительно удобнее произносить. От того вместо «К» и «Г» просто «Х». Вернусь к своему бедствию, нашли меня в сгоревшем поместье местные ополченцы, и во избежание кары от владельцев поместья, родителей Уладальницы, первые продали меня ушлому купцу собирателю всяческих изысков, который прознав о глубине моей привязанности к Повелительнице, ни раз окупал потраченную на меня суму для откупа горожан. Он продавал меня различным дурёхам, обещая вернуть потраченное на меня золото, если они сумеют меня приручить. Понятное дело, что продавал он меня лишь не тем особам, что желали не управлять мной, и владеть моей душой.. А тем что желали лишь почет и уважение, за приручение диковиной бестии. Ни раз и не два я возвращался к тому купцу, ведь лишь он был готов дать кров, безопасность и утешение, в виде дурмана от различных своих оберегов. Но после очередного ухода от покупательницы, я отказался от попыток попасться какой-то достойной Повелительнице, помогая повышать купцу свой достаток раз за разом, и решил работать в гостинице для нелюдей. Где и ведаю былину своих злоключений Вам, очередной посетительнице, которая решила уделить свое свободное время на откровенный разговор, с очень старательным слугой. Под моим плащом есть лишь мягкий ошейник, цвета красного бархата, с черными узорами в виде листиков, покрытый сеточкой, и обернутый черной лямкой по середине. На ошейнике висит серебряный медальон с головой лисицы, и серыми камушками в глазницах. и еще, я облачен в красную портупею. Всё это имеет для меня высокую значимость. И особенно, мои прозвища, которыми она меня нарекла - Щенок и Волчонок. Если они кому то придутся не особо по душе, или просто захочется разнообразия, вот еще понравившееся мне примеры: Шакал, Шакалыш и Шакалёныш, Пушистик и Ушастик, Блохастик и Клыкастик, Зверек и Питомец, или тому подобное. Может быть, когда нибудь здесь появится та, о ком Она говорила.. Или Она сама передумает, и вернется за мной..?! Должна же Она суметь меня отыскать… Не знаю, я исписал множество лишних листов своими болезненными откровениями.. Мне казалось, это поможет изжить пронзающую, разъедающую меня изнутри боль. Как это было с обычной болью.. Но нет, единственная польза от всего этого нытья - его повторять не придется. И тайной оно не будет...