Вино из одуванчиков

В конце мая в Доме – эпидемия. Эпидемия одуванчиков. Всё начинается после того, как у самого края забора, где чьей-то талантливой рукой выкручен нижний болт, из первой зелени вспыхивает яркая желтая шапочка цветка. А через пару дней там, где раньше был поцарапанный ржавчиной асфальт, уже блестит золотистым мягкий цветочный ковер. Цветы не остаются без внимания обитателей серых стен. Конечно, ведь они так похожи! Бывает, посмотришь на третью – тоже зеленые, практическим неподвижные, растущие где попало без света и тепла – чем не гора одуванчиков? С особенно крупным желтоглазым злодеем во главе. Постепенно золотистые монстры заполняют Дом и изнутри. Начинается то всё мирно: всего лишь пару криво-косых венков на взбаламученных головах. Но через пару дней крохотные желтые лепестки уже торчат из каждого предмета, напоминающего вазу – например из зимнего ральфовского сапога или крышки от акульего огнетушителя. А монстры подземелий, которых все почему-то зовут детьми, и вовсе начинают напоминать секту поклонения Одуванчиковому Королю. Разумеется, большая часть цветов, которые не уходят на букеты и венки, отправляются именно к нему в когтистые лапы. По коридорам Дома налаживают целый рынок сбыта одуванчиков. Сначала на самой полянке стайка крысят во главе с Рыжим учатся правильно пользоваться ножами, чтобы срезать длинные зеленые стебли. Затем все колясники, предводителем которых выступает, разумеется, Табаки на своем Мустанге, возят охапки срезанных цветов до двери Третьей и обратно. И уже возле той оставшиеся дотошные Птицы осматривают каждый цветок, после чего те отправляются либо внутрь их зеленого царства, либо в корзинку девчонок для дальнейшего использования в венках. И только в самой комнаты Большая Птица и его приближенные наконец решают конечную судьбу цветов. Как и все воспитатели, Ральф вообще никаких дел с цветами иметь не собирался: вмешиваться в мирный ход событий внутри Дома в целом было опасно, не только когда это касалось эпидемии одуванчиков. Тем более, что май и время цветения желтых пушистых монстров для него были сущим мучением. А всё из-за какой-то долбанной аллергии. Приходилось заливаться по уши антигистаминными, чтобы хотя бы в коридор выйти. О том, чтобы дойти и как следует настучать кое-кому по шапке из светлых соломенных волос за нерациональное использование труда сотайников и речи не шло. Даже Акула, глядя на его мучения на вечерних собраниях, махнул рукой и велел отсиживаться до конца цветения, периодически спускаясь к товарищу по рюмке за противоаллергенным спреем в нос. Но несмотря на все попытки избежать столкновения с цветами и дальнейшими приступами аллергии, утром он все равно просыпается от ощущения щекочущей нос пыльцы и собственного чиха. Гребанные цветы. Он вырвет их. С корнями. И отнесет Стервятнику. Не только же мозги ему клевать. Первые желтые перышки обнаруживаются прямо у изголовья кровати, – девять цветков в граненом стакане, из которого пьет обычно другое желтоглазое чудовище. Ральф тяжело вздыхает и переворачивается на другой бок. Откусить бы Птице нос. Для профилактики. Через десять минут все-таки приходится встать. Потому что насморк замучил уже до одури, и вся правая часть черепа тикает в ответ на сердцебиение. А еще потому что за стенкой громыхает слишком громко для пустующей кухни. Сознание отчаянно противится необходимости подниматься с кровати этим утром, в глазах темнеет, стоит только опустить ноги на ледяной пол. Приходится хвататься за край тумбочки, чтобы не приложиться об половицы затылком. Первым делом Ральф ползёт в ванную. Пять минут под холодным душем, и он будет как новенький – ага, как же. Это работало, может быть, лет пять назад. Когда его еще не швырнуло в другую Галактику, параллельный мир, в котором реальным было найти светлый волос на своей подушки или, возможно, проснуться от поцелуя в лоб или холода чужих ладоней на собственной спине. После нескольких пшиканий в нос становится легче. Потом Ральф замечает вторую щетку в собственном стакане, и минут пять пытается вспомнить, как она здесь вообще оказались. Ладно, щетка, – но как попали в его жилище три кактуса с разными именами, элодея, фикус, лампа с фиолетовым свечением, томик Лавкрафта, фосфатные удобрения на верхнем ящике, пушистые тапки в конце концов. Откуда, а главное когда всё это здесь появилось? Наверное, это результат одной из тех многочисленных проделок, которые так любит проворачивать Дом со своими обитателями. Дойдя до кухни, Ральф останавливается в дверном проеме. Приходится несколько раз протереть глаза, поморгать и легонько ущипнуть себя за руку. В носу начинает жечь – противоаллергенное не справляется. По всей его кухне аккуратными ровными стопками разложены пучки одуванчиков, рябящих сплошным желтым пятном. И посреди всей этой феерии на крохотной плитке фырчит на медленном огне огромная кастрюля. А еще стоит Стервятник с поварешкой в одной и сигаретой в другой руке. – И что это за инсталляция? – Ральф облокачивается плечом на дверной костяк. Это просто обязано быть сном. Дерьмовым сном, навеянном хорошей пьянкой. – Скорее перфоманс – Со знанием дела отвечает Птица, помешивая желтое варево в кастрюле половником. – Если бы я их просто лежать оставил, была бы инсталляция – – А так они что делают? – Во время мигреней Ральф действительно плохо соображает. – Ждут своего часа, чтобы отправиться в кастрюлю – Стервятник оборачивается, протягивая ему кружку, до краев наполненную ароматным горячим кофе. Тот принимает ее с благодарным кивком, отпивая за раз добрую половину: – Суп из одуванчиков? – – Суп – слишком просто. У меня вино – Птица улыбается, поворачиваясь к нему и опираясь спиной на столешницу. Глаза у него лихорадочно и задорно блестят, как будто он уже успел опробовать свой кулинарный шедевр на вкус. И по его легкой, едва ли не счастливой улыбке, Ральф понимает, что нога у него не болит. Совсем. И от этого вдруг делается так безбожно спокойно на душе. – Пойманное и закупоренное в бутылки лето, и всё такое – Он смеется, щурясь, и оставшиеся оголенными белки блестят, словно два солнечных зайчика, поселившихся на этой темной кухне. Худые руки с музыкальными пальцами забираются в волосы, слегка выгоревшие и ставшие еще более светлыми от майского солнца – Птица собирает неряшливый хвост. Пара прядей из него тут же выпадают, и Ральф наклоняется чуть ближе, чтобы ласковым движением убрать их ему за ухо. – Вдохновился Брэдбери? – – На самом деле, я не читал – Стервятник несколько тушуется, отводя взгляд в сторону. Да ладно, Ральф поймал всезнающую Птицу, чей кругозор и начитанность была даже больше самомнения, за хвост? Хотя, зная Рекса, он уже к вечеру заставит себя прочесть несчастную книжицу. – Ага, я тоже – Он принимает у Птицы сигарету, параллельно думая, что мешать кофе с сигаретами в его возрасте может грозить тахикардией. А потом Стервятник опирается на него боком, впиваясь впирающей лопаткой куда-то в грудь, и все мысли мгновенно пропадают. Ладонь сама собой ложится ему на плечо, мягко поглаживая озябшую кожу. – И долго это безобразие будет у меня на кухне? – – Кому безобразие, а кому ценнейший отвар – И все-таки, Рекс очень худой. Хоть и начал с многочисленных пинков Ральфа питаться более-менее сносно, а ребра все торчат. "Они из меня все соки выпивают" - слова Птицы про своих сотайников обретали все меньше образности, когда Ральф мог разглядеть каждую кость на его теле. – Вообще, дня три. Потом перенесу настаиваться на чердак – Стервятник что-то прикидывает в уме, помешивая кипящую жижу поварешкой. – Три дня в одуванчиковом Аду– Ральф, думая о том, когда вообще успел отдать кухню в пользование этого маньяка-кулинара, разглядывает его светлые босые ступни с слегка подогнутыми пальцами. Птица отвергал идею носков как концепт, и ходил всегда либо босиком, либо в берцах с специальными ортопедическими стельками. – Можешь пожить пока в Третьей. Птенчики будут рады – Рекс деловито скалиться, поправляя съезжающую набок футболку, и это всё действительно выглядит как очень хороший план. Заманить Ральфа Первого в своё логово, ведь с аллергией он вряд ли сможет нормально жить в цехе производства одуванчикового вина, и потом, наверное, сожрать его целиком до костей. Иначе для чего Птица всё это вытворяет? – Пожалуй, откажусь– Ральф усмехается, думая о том, как потенциальный птиц а-ля Красавица или Конь отреагирует на утреннюю встречу с воспитателем в семейниках в своих зеленых траурных покоях. Тянется к холодильнику, в надежде достать молоко, чтобы разбавить наполовину выпитый кофе. Машинально нагибается, спуская штанину Стервятника пониже, чтобы закрыть тощую голень. – Ты бы хоть тапки надел. Холодно здесь – – Ничего не холодно – Рекс морщится, словно откусил половину лимона, и наливает из почему-то оказавшейся в его руках бутыли молоко в кружку. – Май месяц, уже даже Фазаны в одних рубашках ездят. Буду я еще в тапках ходить – – Будешь – Ральф старается быть максимально серьезным, наклоняясь к нему и прижимаясь лбом к плечу. – Или я тебя съем – – Я не настолько вкусный – Стервятник ворчит, продолжая с увлекательным видом перемешивать содержимое кастрюли. Но упрек Ральфа все-таки считывает – переступает с серой плитки на чужие ноги. Пятки ледяные, как будто с мороза пришел. – Такая альтернатива тапкам устроит? – – Я тут вообще-то не всё время стоять буду – Ральф выпрямляется, позволяя Птице устроится поудобнее. Он немного ниже, и поэтому уложить голову на плечо, а руки куда-то в район талии чертовски удобно – их как будто даже по ростовке друг под друга подгоняли. – Почему? – Своей манерой спрашивать и огромными желтыми глазищами – Стервятник скорее сова или дранный кот, чем грозная птица. – Акула опять устраивает совещания, и что-то там в женском крыле прорвало – Перечисляя грядущие дела в ответ на недоумевающий взгляд, Ральф уже начинает уставать. Возможно, из-за скопившейся в комнате одуванчиков пыльцы. – Долго – Рекс моментально меняется в лице, ершится и сводит плечи, будто прячась от ветра. Ральф вздыхает. И каждый раз – только скажи чего не того, и Птица мгновенно закрывается. А что поделаешь — они оба ещё не совсем привыкли, что наконец можно, можно открыться и быть близкими друг другу во всех смыслах, и та дурацкая черта между преподавателем и воспитанником уже позади. Хотя уже двенадцать недель прошло. – Да ла-адно тебе – Ральф вжимается носом в его плечо, резко начиная растирать бока обеими ладонями. Стервятник смеется, хоть и старательно отпихивается, но вылезти из импровизированного кокона не стремится. – Зато сваришь себе спокойно всё, что нужно – – Ага, как же, спокойно – Он фыркает совсем как кошка, наглотавшаяся пыли – тишины могильных серых стен. Наверное, они родственные души – только с общей аллергией на одуванчики вместо пресловутой романтичной ерунды. – Только ты выйдешь за дверь, и тут сразу же окажется штуки три птенца во главе с самым инициативным, Табаки на своей этой боевой лошадке, Слепой с Рыжим, ведь первым напиток должны опробовать вожаки, Сфинкс, ведь его вожака каждый раз козлит с моего вина... – – Еще два воображаемых гостя, и я выставлю тебя из кабинета – Ральф смеется, залезая пальцами ему под ребра – Рексу все ещё намного проще переносить тычки и щекотку, чем мягкие поглаживания, которые он ирррацильно – не понимающе и дико – боится. – Возможно, я найду способ не пускать их, если ты сваришь мне кофе – Стервятник оценивающе косится на турку и выбирает игнорировать чужие попытки на тактильность. – И позаимствуешь из кладовой на заднем дворе садовые ножницы – – А тебе самому совесть не позволяет? – Ральф фыркает, наконец отлипая от него и занимая соседнюю конфорку. По части кофейных напитков Птица тоже был тем еще ценителем, и количество зерен отмерять приходилось буквально по граммам – благо, у них был специальный сотейник. – Да, если так можно назвать отсутствие времени и желания возиться с отмычками– Стервятник наконец отстает от кастрюли, укладывая поварешку на край стола, и будто бы ненароком укладывает голову ему на плечо, приподнимаясь на носочки. – А тебе их спокойно отдадут. На нужды воспитательного процесса, так скажем – – Даже знать не хочу, для чего они тебе на самом деле – Ральф разминает переносицу, свободной рукой приобнимая его за плечо. От Стервятника пахнет хвоей каким-то мхом вроде ягеля, и его дешевым шампунем с лимонной отдушкой. Последнее особенно приятно отзывается в где-то в глубине грудной клетки. – Кусты подрезать. Мои ножницы уже не справляются – Рекс мягко кивает, взгляд желтых глаз медленно расплывается и переходит куда-то в даль, может быть, в другое измерение. Ральф и не пытается этому мешать – Птица частенько любит "зависнуть" посреди диалога, но позволял себе это исключительно в комфортной обстановке. Так что в каком-то плане это уже было высшей мерой доверия. Следующие пол часа они практически не говорят. Стервятник так и остается "в себе", периодически кивая ему на что-то, и заторможенно реагируя на касания. Ральф заставляет его съесть хотя бы бутерброд вместе с кофе на завтрак, допрашивает про дальнейшие планы на его кухню, прикидывая затраты на воду и электричество, настоятельно просит не устраивать пробные попойки высоко лиричным вином и удаляется наконец в ванную. Потом остается только закрыть дверь в кабинет, оставляя вторую пару ключей на столе, и выйти в суровую реальность. Но в последний момент из кухни показывается чужая светлая голова, Птица стремительно целует его в щеку, выставляя его за дверь. И весь оставшийся день, стоит только вспомнить это, сердце начинает стучать как бешенное – как будто он хлебнул того самого одуванчикового вина. Хотя, на самом деле, закупоренное в бутылку лето – это вовсе не одуванчики, а ощущение чужого дыхания возле собственных губ.