Человечество существует тысячи лет, и ничего нового между мужчиной и женщиной произойти уже не может О. Уальд
— Это прелестно! Бонна, взгляните! — Рене толкает подругу под локоть. Прямо перед ними на лотке разложены ткани — шелк и бархат, сатин и кружево, шляпки, перья, расшитые бисером мешочки для рукоделия, атласные ленты и пояса. Лицо Рене излучает почти детский восторг, а руки меж тем любовно перебирают товар так бережно, словно тот сделан из стекла и вот-вот рассыплется под пальцами. — Хочу вот эту! — она выхватывает с прилавка бархатную сумочку с вышитыми цветами.— Что скажете? Бонна вежливо кивает. В толпе ей крайне неуютно. К тому же из-за своей природной неуклюжести она запачкала подол платья, выбираясь из кареты, и мысль о грязных юбках не дает ей покоя. Все, чего ей сейчас хочется — вернуться в свою комнату в Версальском дворце, закрыть поплотнее двери и поскорее заснуть. — Очень красивая, — соглашается Бонна, разглядывая сумочку, — прикажем упаковать ее и отправимся назад? — Ах, но мы же еще не дошли до моста Менял! — возражает Рене.—Там продают лучшие шляпки. И мне нужны пуговицы для нового платья. Ну пожалуйста, мадемуазель, потерпите еще немного. Каждый раз, когда она вот так просит, умильно заглядывая в глаза и чуть притрагиваясь тонкими пальцами к руке, Бонна не может ей отказать. Ни дать ни взять капризный ребенок, выпрашивающий сущую безделицу — не ложиться в кровать сразу после ужина, а еще хоть немного поиграть в детской. — Мост Менял? — слабая улыбка трогает губы Бонны. — А мы не провалимся вместе с ним прямо в Сену? — О, к вам вернулось расположение духа, — радуется Рене, — да и пусть провалится, туда ему и дорога. Возведут новый, еще краше прежнего. И смешно застыв посреди рыночной площади она с чувством декламирует: — Хоть сделали тебя прескверно и вечно чинят — не беда! Мостом Менял ты назван верно: Ведь ты меняешься всегда. Ребенок, как есть ребенок. Импровизированное выступление Рене имеет успех, девушки удостаиваются хлопков со стороны лавочников, а какой-то мальчишка пару раз выразительно свистит, выражая восторг. —Прошу вас, — Бонна краснеет, — идемте! — Как вас легко смутить, — хихикает Рене, — не сердитесь на меня, прошу вас. Позвольте подарить вам сумочку в знак нашей дружбы. Еще одну такую же — говорит она торговцу, — с вышивкой. И слушать ничего не желаю! — обрывает она слабо протестующую Бонну. В Версаль они возвращаются уже к вечеру, нагруженные шляпными картонками, лентами и кованым сундуком с образцами тканей, кое-как закрепленном на крыше кареты. — Вы скупили весь Париж? — интересуется месье Бонтан, встречая экипаж во дворе.— По моим подсчетам здесь годовой бюджет Франции. В своем неизменном сером сюртуке с серыми же пуговицами Александр напоминает Бонне утес с сорной травой, что откололся волею судьбы от скального массива да так и не нашел себе места — дрейфует по Версалю, обжигая словами похлеще крапивы. — Оставьте подсчеты Кольберу, — холодно замечает Рене, — у него это лучше выходит. Жюли, – это уже подошедшей служанке, – отнесите вещи в мою комнату и разложите на кровати. Александр нахохливается, недобро смотрит — вот-вот разразится буря. — Ведь это же только ваши наряды? — он бросает брезгливый жест в сторону коробок, — убежден, что мадемуазель де Понс Эдикур не так расточительна как вы. Бонна мечтает съежиться до размеров шляпной картонки и исчезнуть под сиденьем, до того ей не нравится все происходящее. —По-вашему, я транжира, месье, и лишена здравого смысла? — щеки Рене вмиг становятся пунцовыми. — Поверьте, я могу подсчитать стоимость каждой вещи, и едва ли стану жить не по средствам, особенно теперь. — Лучше вовсе не иметь здравого смысла, чем использовать его так как вы! — яростно шипит Александр. — О, громы и молнии! — фыркает Рене и тянет Бонну за руку. — Ни дня без скандала. Идемте, дорогая, поможете мне с примеркой. И с поиском смысла заодно. Последнее было сказано с особой злостью в спину стремительно удаляющегося Александра.***
После ужина Рене и Бонна прогуливаются вдоль Большого канала. Мимо проплывают лодки с влюбленными парочками, и Рене весело машет им с берега. — До чего же здесь хорошо, — она поворачивается к Бонне, — почти как в раю. Если бы не…- она запинается, — некоторые обстоятельства, я назвала бы Версаль лучшим местом на земле. Вы согласны? — Боюсь что нет, — качает головой Бонна, — здесь слишком шумно. Быть все время на виду — все равно что ощущать себя раздетой. — А мне нравится быть на виду, — мечтательно улыбается Рене, — все дело в привычке. Но тем дороже мне ваша чувствительная душа, подобную сейчас едва ли встретишь. Все привыкли к маскам и фальши. У некоторых маски так приросли к лицу, что стали второй натурой. В ее голосе звучат непривычные грустные нотки. — Мадемуазель де Понс Эдикур, мадемуазель де Ноай! — по берегу к ним приближаются брат и сестра де Грамон. — Не желаете ли присоединиться к катанию на лодках? Арман и Катерина щеголяют новыми прогулочными костюмами, в руках у Катерины кружевной зонтик от солнца, у ее брата - кожаные перчатки, расшитые золотой нитью. – И дня не пройдет, как у половины версальских модников будут такие же, – думает Бонна, невольно любуясь Арманом. – Все разбились по парам, а нам с сестрой, — Арман кланяется, — не досталось спутников. Исправьте же это недоразумение. — Какая красивая вышивка! — перебивает его Катерина. — Я могу посмотреть? — Она с интересом разглядывает сумочки Рене и Бонны. — Очень свежая идея — парные аксессуары. — И по разумной цене, — тут же вставляет Рене. — Мне не хочется кататься, — при мысли о качке Бонна тут же чувствует себя уставшей, — пожалуй, подожду вас на скамейке на берегу. — Тогда я оставлю свою сумочку у вас? — просит Рене с обворожительной улыбкой, и берет под руку Армана, — мы скоро вернемся. Бонна остается сидеть в тени кустов рододендрона, рассматривая летящие над верхушками деревьев облака. Ночь обещает быть беззвездной, на горизонте собираются тучи. — Мадемуазель де Понс Эдикур! — Бонна оборачивается - навстречу бежит Жюли, служанка Рене. — Как хорошо, что я вас нашла. Дарий загнал на дерево Минэтт, и не желает тронуться с места. Бедняжка уже исстрадалась сидеть на тонкой ветке! Сделайте что-нибудь! — Ох! — забыв обо всем, Бонна бросается вслед за Жюли. Дарий, ее песик, доставлял ей немало проблем. Еще с детства его нещадно избаловали и теперь не проходило и дня, чтобы он что-нибудь не натворил. Интерес к кошке Рене, а точнее, бесконечные ее преследования с недавних пор стали любимым развлечением питомца Бонны. Вот и сейчас она находит своего песика у корней дуба, где он яростно лает на шипящую Минэтт, забравшуюся на верхушку дерева. — Дарий! — зовет Бонна. Реагировать тот не собирается. Со вздохом Бонна подхватывает пса в охапку, давая кошке шанс на спасение. Жюли проводит взглядом Бонну с Дарием на руках и поворачивается к Минэтт на ветке: — Ну и легко же ты отделалась! В ее голосе слышится откровенное разочарование. Через минуту Бонна уже возвращается к Большому каналу, где ее встречает Арман. — Рене и Катерина решили сделать еще круг, — говорит он, — а меня, признаться, слегка укачало. Что-то случилось? —Вечное противостояние мира животных, — Бонна вымученно улыбается, — видимо, опять не поделили крылышко или ножку. Дарий протестующе тявкает. — Кажется, вы обронили, — Арман протягивает Бонне сумочку, — она лежала на земле, когда я подошел. — Спасибо, — она смотрит на него с благодарностью, — это неудивительно. Я бежала со всех ног. Все из-за несносного проказника. Бонна грозит Дарию пальцем. Арман с улыбкой наблюдает за ними. — Мадемуазель де Понс Эдикур, — начинает он, — я давно хотел вас спросить… — Ну вот вы где! — прерывает его голос Катерины. — Мы уже вас потеряли. Право, братец, вы многого лишились, отказавшись сесть с нами в лодку. Мы чуть было не перевернулись. Катерина вся сияет, смеется, прикрывая пухлый рот ладонью, словно произошедшее с ними видится ей забавным. Рене хихикает рядом, ее платье намокло, и облепило фигуру, весьма недвусмысленно подчеркнув и без того пышную грудь. — Нарушительницы спокойствия, — заявляет она, — вот кто мы такие. По счастью, гондольер вовремя пристал к берегу, иначе мы бы бесславно утонули. — Кто бы утонул? — Александр неслышно появляется словно из ниоткуда и хмуро взирает на компанию. — Мадемуазель, что с вашим платьем? — Пало в борьбе со стихией, — Рене вскидывает голову, — я прошу прощения, что своим видом нарушаю дворцовый этикет. Дайте мне полчаса, я переоденусь. — К дьяволу этикет, — рявкает Александр, — ваше безрассудство зашло слишком далеко, мадемуазель. Вам так хочется отправиться на тот свет? Есть много других способов. — И вы, конечно, намерены рассказать мне о каждом? — Я…- он с трудом берет себя в руки, — в случае вашей гибели я не смогу быстро найти новую фрейлину для Его Величества. — Только лишь? — Бонна с удивлением замечает, что подбородок Рене дрожит. — Только лишь. — Александр практически выплевывает слова в вязкую тишину вокруг. — Ну что же, — Рене подбирает мокрые юбки, — прекрасно. Она яростно разворачивается, и вышитая сумочка падает под ноги Александра. Он поднимает ее, тщательно отряхивает от травы и немного помедлив возвращает Рене. Все проходит в полнейшем молчании. Дорогу до своей комнаты Бонна помнит плохо. В ушах стоит злобное сопение подруги — Рене преодолела расстояние от садов до дворца со скоростью, сделавшую бы честь любому марафонцу. Оставив мысль догнать ее, Бонна копается в сумочке в поисках платка под заливистый лай Дария. Ему все нипочем - своим видом он показывает, что готов бегать по газонам хоть всю ночь. Пальцы нащупывают незнакомый прямоугольный предмет. Бонна вытаскивает из сумочки помятый конверт. Записка. Четкие буквы с уклоном влево гласят: «Будьте в полночь у фонтана Нептуна». — Что же мне делать? — спрашивает Бонна у Дария. Тот только машет хвостом.***
Она приходит минут за пятнадцать до назначенного времени, нервно осматриваясь по сторонам. Сердце колотится пойманной на крючок рыбешкой, и Бонна сама не знает чего хочет — встретиться с таинственным отправителем или оказаться жертвой чьего-то глупого розыгрыша. Фонтан Нептуна тихо журчит, и звук воды, такой близкий и знакомый, несколько успокаивает Бонну. Липы в аллее шелестят ветками, и стоит Бонне повернуться, как она сталкивается нос к носу с Александром. — Вы, — только и говорит он в замешательстве. Месье Бонтан смотрит на нее со странной смесью разочарования, тоски и удивления, словно не совсем верит тому, что видит. Мысли Бонны мелькают со скоростью колоды игральных карт, тасуемой рукой фокусника. Все встает на свои места: ломкий, словно расколотый надвое, гнев Александра при разговорах с Рене, его странная злость, его тихая вымученная ярость. Она должна была догадаться раньше. Записка явно предназначалась Рене, но Александр не обратил внимания на одинаковые сумочки, ошибочно положив послание Бонне. Значит теперь он уверен, что мадемуазель де Ноай решила над ним поиздеваться, отправив вместо себя свою подругу. Никому не хочется чувствовать себя одураченным, а, судя по поджатым губам месье Бонтана и нахмуренным, сведенным к переносице, бровям, ощущает он себя именно так. Бонна открывает и закрывает рот как малек, которого выкинули на сушу и вот-вот поджарят на сковородке, не в силах извлечь из себя хоть какой-нибудь звук. Разочарованный камердинер короля — не такое уж редкое зрелище в Версале, сколько она себя помнит угодить Александру было всегда непросто, но вот тоску она раньше не замечала. -Он надеялся, что она придет, — думает Бонна лихорадочно, — а теперь из-за недоразумения спрячется как моллюск в раковину и больше не высунется. Все из-за меня. Все проблемы всегда из-за меня. Она собирается с силами и выпаливает на одном дыхании: — Я случайно взяла сумку Рене. Слова слипаются в кашу, и вместо предложения выходит одно большое, похожее на заклинание: «ЯслучайвзяласумРене». — Сейчас он обвинит меня в колдовстве, — проносится в голове у Бонны, — и приговорит сжечь на костре. Ну, хотя бы могу надеяться на новое платье к, гм, торжеству. — Прошу прощения? — Александр подается вперед, ловя каждый звук. Весь его вид — воплощение призрачной надежды на счастливую случайность. — Что вы сделали? Бонна машет руками, осознавая как комично при этом выглядит: —Она просто не знала. На самом деле она бы никогда не стала над вами смеяться. Вы ей нравитесь, я же вижу. Просто произошла ошибка. Воздух в легких заканчивается, и Бонна в изнеможении падает на садовую скамейку. Александр, усмехаясь, опускается рядом. — Вы перепутали сумочки, — говорит он спокойно, — верно? Бонна с готовностью кивает. — Я нравлюсь мадемуазель де Ноай? — голос Александра звучит напряженно. — Почему вы так считаете, мадемуазель де Понс Эдикур? Действительно, почему. — Потому что это очевидно, слепой вы идиот, — мысленно кричит она. С другой стороны, Рене явно не обрадуется, что лучшая подруга раскрыла ее секрет, пусть он и был секретом Полишинеля. — Мне так кажется, — мямлит она и отворачивается. — Вам так кажется, — задумчиво повторяет Александр, — понятно. Бонне становится холодно от его колючего тона: лгать она никогда не умела и тест на шпионку, представься ей такая возможность, с треском бы провалила. Она — не Рене, та моментально бы выкрутилась, еще и сумев посмеяться над ситуацией.Но то Рене, любимица двора и в особенности короля, а она всего лишь играет роль бедной родственницы при фаворитке, бог знает почему одарившей ее своей благосклонностью. — Почему вы себя не цените, Бонна? От неожиданности она чуть не падает со скамейки. — Месье? — Вы ведь неглупая девушка, — Александр пристально изучает ее лицо, — но почему-то отчаянно хотите убедить себя и весь свет в обратном. Бонна пытается вздернуть подбородок, но попытка выходит жалкой: — Может, потому что я на самом деле такая? Королю я наскучила, двору опротивела. Будь у меня хоть капля здравого смысла, я бы не допустила подобного. — Вы еще столь молоды, — Александр вздыхает, — все мы совершаем ошибки. Глупо винить себя за то, что уже случилось. Найдите себе занятие по душе. Вам, кажется, нравится парфюмерия? — Откуда вы…? — Вы забываете, что обо мне говорят, — смеется Александр, — кто главный серый кардинал Версаля, по-вашему? Она смущенно улыбается. Лучше бы месье Бонтану не знать, что о нем говорят, ничего хорошего он явно не услышит. — Что, особенного расположения среди придворных я не снискал? — Александра откровенно забавляет ее реакция, — ваше лицо, мадемуазель, открытая книга. Поработайте над мимикой. Не давайте собеседникам повода вас ужалить. Это все равно что вложить оружие в руки своего врага. — А она? — неожиданно даже для себя выпаливает Бонна, — по ее лицу тоже можно прочесть все ее мысли? Он отвечает не сразу, задумчиво смотрит перед собой: — Я еще не решил. Иногда я надеюсь, что… — Он обрывает себя на полуслове. — Уже темно. Доброй ночи, мадемуазель. — Доброй ночи, — растерянно отвечает она. Больше ей нечего здесь делать, Бонна медленно бредет по аллее, обдумывая услышанное. На миг ей кажется, что за кустами мелькает чей-то сюртук, и кто-то зовет ее по имени. Но проходит минута, другая, и ничего не происходит. — У меня слишком бурное воображение, — решает Бонна.***
—Вы сказали Александру, что я к нему неравнодушна? — Рене, кажется, не верит своим ушам. — Бонна, да что на вас нашло? Вы хоть понимаете, что это значит? Бонна беспомощно шепчет: — Но судя по его поведению, вы тоже ему нравитесь, Рене. Он же прислал вам записку! Для чего ему это делать как не для того, чтобы объясниться с вами? — Боже, нет! — Рене вскакивает и яростно разворачивается к Бонне на каблуках. — Он глава шпионов, мадемуазель! Он шантажировал меня, понимаете? Я в Версале из-за козней Александра. Наверняка он хотел, чтобы я за кем-нибудь проследила, и только. А тут вы со своими откровениями. Вы ей нравитесь, — передразнила она Бонну, — ужас. Хуже Дамоклова меча. Он же использует все, что вы сказали против меня. — Но, — возражает Бонна, — если я ошиблась, и на самом деле вас связывают только ммм деловые отношения, то чего вы боитесь? Рене молчит, потупив голову. Затем поднимает взгляд: в глазах плещется невысказанная решительная нежность. – О! — понимает Бонна. — Так значит, вы и правда заинтересованы в месье Бонтане? — Она улыбается. — Так зачем же это отрицать? — Затем, что он посмеется надо мной вздумай я озвучить свои чувства, говорю же. — Александр не из тех, кто смеется над дамами, — замечает Бонна. — Ну разумеется, куртуазные манеры не дадут ему сделать это открыто. Наверняка он скажет что-то вроде: «Вы сказали вполне достаточно, мадемуазель. Я понимаю ваши чувства, и мне остается лишь устыдиться своих собственных. Простите, что отнял у вас столько времени, и примите мои искренние пожелания здоровья и благополучия». — Звучит как фраза из какого-то романа, вы не находите? — Во всяком случае, я такой роман не читала. Бонна вздыхает и кладет ладонь на плечо подруги: — Хотите, я помогу вам? — Но как? — отчаянно вздыхает Рене. — Александру никто кроме короля не нужен. А я так глупо попалась. Сначала думала, что все пройдет, но… — Не переживайте, — Бонна хитро прищуривается, — есть один способ. Вы когда-нибудь слышали о любовном зелье? — Ну уж нет, — отрезает Рене, — я не стану ни пить, ни поить кого бы то ни было какой-то отравой. К тому же, вы хотите, чтобы вас обвинили в колдовстве? С каждым словом Рене все больше злится, но лицо ее остается печальным. — Он ей и правда очень дорог, — понимает Бонна, — и ей претит мысль привораживать его насильно. Кто бы мог подумать, что ее отчаянная насмешливая подруга станет жертвой стрелы амура и влюбится. И в кого — в Александра! Бонна тихонько фыркает — до вчерашнего вечера месье Бонтан казался ей бесчувственным истуканом. В любом случае, Бонна вовсе не собиралась ни колдовать, ни опаивать Рене и Александра. Впервые ей представилась возможность сыграть роль доброй феи для двух сомневающихся, но явно небезразличных друг другу людей. И что плохого, если ей придется немного схитрить? — Никаких отваров и приворотов, — говорит Бонна. — мы призовем на помощь запахи.***
Сколько она себя помнила, она любила запахи. Любые. Горькие, сладкие, терпкие — Бонна не каталогизировала их на приятные и вызывающие отвращение, а просто запоминала и распределяла на соответствующую полку. Так пахнет нагретый солнцем камень на булыжной мостовой. Иначе — мелко нарезанная зелень. Запах начищенного подсвечника отличался от запаха пыльного собрата так же, как аромат аптечной ромашки от душистого горошка. Запах мог рассказать о натуре куда больше, чем внешность или манеры. Лицо могло обмануть, слова — запутать, но запах — никогда. Все попытки замаскировать свою сущность с помощью притирок или эссенций разбивались о ее обостренное обоняние. Сквозь облако мирры мадам Монтеспан нет-нет да прорывалась плесневинка ее злобного, завистливого естества, и потому Бонна избегала придворную даму как могла, не поддаваясь на льстивые речи последней в надежде добиться ее, Бонны, расположения. Солнечного Лу Рогана, несчастливого любовника вышеозначенной мадам, сопровождали ароматы надкушенной спелой сливы и свежескошенной травы. Он безотчетно нравился Бонне, пусть Роган не обращал на нее ровным счетом никакого внимания. Когда его не стало, в ней словно порвалась какая-то тонкая нить, и мир стал чуточку тусклее. Мать ассоциировалась у нее с теплым медовым молоком, образ же отца неизменно сопровождал тошнотворный запах протухшей рыбы. Месье де Понс не был большим поборником чистоты, и не испытывал желания лишний раз взяться за кусок мыла, но если бы и так Бонна не могла отделаться от мысли, что мытье хоть сколько-нибудь ему помогло — то был запах душевной гнили. Не в силах побороть неприязнь, она морщилась при виде отца и старалась скрыться как можно скорее, чем только навлекала на себя родительский гнев. Прибыв ко двору, Бонна чуть было не сошла с ума от обилия ароматов. Людовик пах прокисшим молоком, хоть и выливал на себя с десяток разных флаконов ежедневно, от Марии Терезии исходило едва уловимое благоухание бузинной настойки с каплей шоколада. Рене пахла весной — яркие цитрусовые ноты буквально оглушали при первом впечатлении, после уступая место более спокойным нотам жасмина и лаванды. Как-то Бонна выболтала все подруге, и Рене долго смеялась, а после спросила каков же аромат присущ самой Бонне, она-то ровным счетом ничего не чувствует кроме вони конского навоза вокруг. Бонна качает головой: ее собственный дух — пыль, взбиваемая пуантами на сцене театра, старая шляпка, забытая кем-то в гримерке, увядшая роза. Аромат разбитых надежд. Александр Бонтан неизменно пах ванилью и корицей. То была его суть — глубинная мягкость и коричная горечь пополам. Стойкий, негромкий аромат, что говорил о силе и слабости одновременно. И сейчас ее задачей было воспроизведение запаха. Имитация, подделка, маленькая хитрость. Подобное притягивается к подобному — пусть созданная ею маска поможет Рене. Приступая к изготовлению духов, Бонна чувствовала себя волшебницей. Только здесь, в комнате для приготовления настоек в аптекарском павильоне, она была собой. Бонна не страдала тщеславием, понимая, что настоящим придворным парфюмером ей не стать: не получить патента, не иметь возможности полностью посвятить себя любимому делу хотя бы из-за своего пола и положения. Все, что она знала — она знала благодаря настойчивым, вопреки ее застенчивой натуре, вопросам месье Барбэ — парфюмеру, что поставлял духи лично Людовику, и книгам, которые она брала в королевской библиотеке. Мир ароматов ей открыл Авиценна: Бонна помнила, как впервые прочитала о дистилляции, как горели тогда ее глаза и сердце. Процесс разделения смесей на отдельные элементы показался ей настоящим волшебством, не имей она представление о физической природе процессов, Бонна уверовала бы в магию с той же легкостью, с которой многие верили в нечистую силу и кровавые мессы. Было нечто завораживающее в самом действе: в горении огня под медным котлом с водой, куда отправлялись разрубленные на части растения, в самом перегонном кубе с конденсаторным ковшом, в той неспешности, с какой дистиллят вытекал из трубки конденсатора в подставленный заранее флорентийский сосуд. В Бонне просыпалось алхимическое любопытство — часами она могла наблюдать, как полученная гуща разделалась на фракции: внизу отстаивалась цветочная вода, а на поверхности плавало масло. После нужно было аккуратно слить благоухающую воду и получить в итоге сущность растения — чистое масло, эссенцию. Но настоящее волшебство начиналось потом, когда драгоценные эссенции в закупоренных пробкой флаконах занимали свои места на полках. Как хирург готовился к операции, раскладывая перед собой начищенные до блеска инструменты, так Бонна готовилась к созданию новых духов. Банки и склянки доставались с полок. На столе появлялись колба, стеклянная воронка, пипетки, большая и маленькая мензурки. Все это любовно выкладывалось в образцовом порядке на салфетке. С помощью мензурки, с трудом придерживая тяжелую бутыль, Бонна отмеряла капли винного спирта в смеситель с насаженной на него стеклянной воронкой. После она аккуратно встряхивала его, убеждаясь, что ни одной капли не пролилось мимо, а затем бралась за флаконы с ароматическими эссенциями. К услугам Бонны были экстракты жасмина и розмарина, розовое и гвоздичное масло, эссенция апельсина и лимона, и каждый из этих компонентов при помощи пипеток, ложечки и мешалки оказывался в воронке, постепенно стекая в смеситель. Требовалось совсем немного времени, чтобы все вокруг наполнилось новым, сложносочиненным ароматом. То был миг ее торжества, ее мимолетного превосходства над миром. Духи как слово для вечности, рассыпавшееся запахом лиметты во вдыхаемом воздухе. Бонна улыбается, откупоривает бутыль с ванильным экстрактом, но как только она собирается отмерить нужную дозировку, в окно павильона кто-то настойчиво стучит. Она вздыхает, чувствуя досаду и смущение одновременно, и открывает дверь. На пороге стоит Арман де Грамон. При виде Бонны в фартуке с забранными наверх и стянутыми в узел волосами, лицо его приобретает удивленное выражение. — Граф де Гиш? — поторапливает его Бонна, мечтая вернуться к своему занятию. — Прошу прощения за беспокойство, мадемуазель, — улыбается Арман, — я здесь по поручению Её Величества Анны Австрийской. Она желает видеть вас немедленно. Ну конечно, хорошие фрейлины не покидают королеву Анну без веской необходимости, а Бонна явно злоупотребила доверием своей госпожи, сбегая в аптекарский павильон при каждом удобном случае. —Передайте Ее Величеству, что я сейчас буду, — рука тянется к волосам, мгновение – и узел рассыпается по плечам водопадом кудрей. Бонна успевает заметить внимательный взгляд Армана, что скользит по ее лицу и тут же перемещается на колбы и мензурки. — Вы создаете духи? — в его голосе сквозит уважение. — Это просто эксперименты, — она краснеет, — Его Величество позволяет мне заниматься здесь в свободное время. Я не настоящий парфюмер. — Пахнет изумительно, — Арман переступает порог и осматривает полки с флаконами, — я бы хотел как-нибудь посмотреть на процесс. Если позволите — добавляет он тут же поспешно. Бонна смущенно кивает. Сквозь пары винного спирта проступает аромат Армана — перец, амбра и сливки. Приятное сочетание, и почему она не использовала его раньше?***
— Ваниль и корица? — Рене с сомнением рассматривает флакон духов. — Может, просто взять с собой заварочный чайник? И, встретив непонимающий взгляд Бонны поясняет: — Любимый чай Александра пахнет как ваши духи. Очень крепкий и вкусный. — И часто вы пьете чай с месье Бонтаном? — любопытствует Бонна. В ответ раздается злобное пыхтение подруги. — Вот уж где закипающий чайник, — думает Бонна. — И чем мне поможет ваш аромат? — Рене накручивает на палец прядь волос. — Александр признается мне в вечной любви в разгар бала перед всем двором? — А вам бы хотелось? Бонне достается очередной гневный взгляд. – Ладно, ладно, — она смеется, — нет, конечно. Не столь радикально. Считается, что эта парфюмерная композиция способна пробудить скрытые чувства и сделать первый шаг навстречу объекту своей привязанности. — Значит я — объект? — скептически уточняет Рене. — Пусть так. Что я теряю, в самом-то деле, кроме остатков самоуважения. Все равно я в это не верю. И не знаю, зачем соглашаюсь. — Хорошо, — Бонна скрещивает пальцы, — вы можете не верить. Но духи еще никогда меня не подводили. Обещайте, что попробуете. — Обещаю, — с легким вздохом соглашается Рене.***
Александра Бонна находит в саду: он сосредоточенно разглядывает недавно подстриженные кусты и что-то негромко выговаривает садовнику. При виде Бонны он чуть заметно вздрагивает, должно быть, воспоминания о неудавшемся рандеву с Рене мучают его до сих пор. — Мадемуазель де Понс Эдикур. Александр чопорно кланяется, едва не касаясь подола ее платья своим торсом. — Губернатор Бонтан, — в тон ему отвечает Бонна и приседает в легком реверансе. О том, что она с полчаса репетировала и приветствие, и реверанс перед зеркалом Александру знать вовсе не обязательно. — Вы будете распорядителем на бале-маскараде в эту пятницу? Какую маску вы выберете? — Маску, мадемуазель? — он смеется. — Боюсь, что никакой. Не вижу в этом смысла. — Ну конечно, — угрюмо думает Бонна, — вы же и так носите ее не снимая, к чему множить сущности. Вслух же она произносит: — Но таковы законы маскарада. Все изображают тех, кем не являются. — И вы, мадемуазель? — перебивает ее Александр. — В кого вы пожелаете перевоплотиться? — В Талию, — Бонна улыбается, — меня часто упрекают в излишней серьезности. Пришло время всех разубедить. — Вы очень вдумчиво подошли к выбору, — кивает Александр, — чем могу быть вам полезен? — О! — Бонна не слишком искусно изображает смущение, — я лишь хотела заметить, что порой аромат способен рассказать гораздо больше взгляда или жеста. Лица закрыты, но язык запахов не способен соврать. — Боюсь, что не совсем понимаю вас, — хмурится Александр, — какое послание вы пытаетесь мне передать, Бонна? — Скорее это рассуждения вслух, не более, — уклончиво отвечает она, — но знайте, что ваниль и корица говорят об истинной привязанности. Быть может, это тот сорт привязанности, что идет об руку с отчаянием добиться взаимности. Проявите же милосердие к бедной душе, губернатор. Подарите свою благосклонность. Хотя бы один поцелуй украдкой той, что использует ваниль и корицу. Александр ошарашенно смотрит на Бонну. — Что вы…– начинает он, но Бонна резко сворачивает в боковую аллею прежде, чем услышит окончание реплики. Что же, она сделала все, что могла.***
Бонна ловит себя на том, что еще никогда не ждала бал-маскарад с таким нетерпением. Она придирчиво осматривает изображение в зеркале: платье с открытыми плечами подчеркивает решительный росчерк ключиц так же, как туго затянутый корсет — тонкую талию. Последняя была бы еще тоньше, не подбей Рене подругу на еще одно посещение королевских пекарен. Бонна с грустью вспоминает румяные горячие булочки месье Этьена и чуть слышно вздыхает. Воистину, нет предела совершенству. Весь вечер ей предстоит много улыбаться: отчасти ради соответствия выбранному образу, отчасти в предвкушении результата той маленькой шалости, что она проделала с незадачливыми влюбленными. На лестнице Бонна сталкивается с Арманом. Граф де Гиш одаривает ее красноречивым взглядом и восхищенным «вы прекрасны, мадемуазель», и Бонна чувствует, как кровь приливает к щекам. Комплименты перепадают ей не так уж часто, она привыкла быть на задворках, но может, сегодня и вправду особенный вечер? Ведомая звуками оркестра, Бонна спешит в тронный зал, который освещает не меньше тысячи свечей. Она тут же узнает мелодию куранты, но прежде чем встать в ряд с остальными парами, ищет глазами Рене и Александра. Мадемуазель де Ноай Бонна находит в центре зала — ее изумрудные серьги переливаются всеми оттенками зеленого, бросая отсветы на стены. В волосы верная Жюли вплела своей госпоже венок — алые маки в окружении зеленых листьев. — Словно зерна граната, — думает Бонна, любуясь подругой, — Персефона, как есть Персефона, явившаяся из загробного царства на праздник жизни. Рене выглядит ослепительно и явно осознает это. С вежливой улыбкой она перебрасывается словами то с одним то с другим придворным, но при виде Бонны призывно машет ей веером. — Ну слава богу, я умираю со скуки, — шепчет она подруге на ухо, стоит Бонне приблизиться, — эти пустословы совсем меня утомили. За спиной Рене возникает Александр, и Бонна прирастает к полу. Месье Бонтан с выражением мученической сосредоточенности чуть ли не прижимается носом к шее мадемуазель де Ноай, явно не понимая, что ему делать. Запах ванили и корицы витает в воздухе, Рене вылила на себя чуть ли не весь флакон. — Мадемуазель де Понс Эдикур, могу я пригласить вас на танец? Арман де Грамон протягивает ей руку прежде, чем Бонна успевает что-либо сообразить. Шаг, другой — и вот они уже кружатся по зале, оставив позади Рене и Александра. Некоторое время Арман молчит, затем задумчиво произносит: — Ловко разыграно, однако остается маленькая вероятность неудачи. — О чем вы, месье? — вздрагивает Бонна. — О вашей хитрости, мадемуазель. Вы сообщили Рене о магическом свойстве духов, которого у них нет, а Александра убедили, что аромат — знак со стороны влюбленной девушки, вынуждая его действовать, не так ли? — Вы подслушивали! — ахает Бонна. Арман кивает: — Почему-то считается, что о тайных ходах в Версале и правда никому не известно. Но это не совсем так. — И давно вы за мной шпионите? — к горлу подступает горечь. — Это вышло случайно, — разводит он руками, — я хотел узнать, что замышляет один из ухажеров Катерины, но ошибся комнатой, и услышал ваш разговор с мадемуазель де Ноай. — Скажите еще: зашли не в ту дверь! — фыркает Бонна. — Да, я не горжусь своим поступком, но и ужасным его не вижу. То, что вы тогда говорили, показалось мне занятным. Ваш разговор с Александром я хотел узнать уже намеренно, когда решил, что вы что-то затеваете. — Кто бы мог подумать, — Бонна с трудом подавляет желание уйти, — что по части шпионажа вы обставите месье Бонтана. — Признаться, меня волнует не месье Бонтан, — Арман пристально на нее смотрит, — а вы. Зачем вам так нужно его благополучие с мадемуазель де Ноай? Что вам чужое счастье? — Кто-то же должен быть здесь счастлив, — пожимает плечами Бонна, — почему бы и не они? — А как же вы сами? Ваше собственное счастье? — Я? — она искренне удивляется, — я как та карта, что сбросили в начале игры. О чем вы, месье? Вспомните мою репутацию. — Мы сами создаем себе репутацию, — возражает Арман горячо, — и сами ее разрушаем. Почему в своей собственной пьесе вы отвели себе третьестепенную роль тайной сводницы, мадемуазель де Понс Эдикур? — Эту роль мне назначили, я ее не выбирала, — упорствует Бонна, — да и кто бы на меня взглянул после неудачи с королем? После попыток моего отца выдать меня замуж за любого, словно я товар, а не человек? — Она почти кричит. — Возможно, вам стоило бы присмотреться к окружению, мадемуазель, — говорит Арман тихо. — Вы говорите о себе? — выдыхает Бонна изумленно, — но до сегодняшнего вечера я и понятия не имела… Почему я? — Будь мы в романе или пьесе, я по задумке драматурга предоставил бы вам подробнейшее обоснование своих чувств, — усмехается Арман, — но перед нами всего лишь жалкая реальность. Вам придется поверить мне на слово: вы уже давно очаровали меня. Боюсь, других доказательств я вам не дам. Разве что поцелуй. Впрочем, вы можете отвесить мне пощечину и гордо удалиться. Выбор за вами. — Я точно надышалась парами в комнате для приготовления настоек, пока экспериментировала с ароматами, — голова Бонны вот-вот лопнет, — и мне все это снится. Она беспомощно смотрит на Армана, слова не идут у нее с языка, как всегда при сильном волнении. Музыка вдруг обрывается — танец окончен. — Или, — подсказывает ей Арман, — вы могли бы проверить, достигла ли ваша уловка цели. Не хотите поискать мадемуазель де Ноай? Бонна безмолвно кивает, но не двигается с места — все происходящее кажется ей ненастоящим. Слишком хорошим, чтобы быть похожим на правду. Идти, по счастью, никуда не приходится — рядом возникает Рене. — Мадемуазель де Понс Эдикур, могу я отвлечь вас на минуту? — выразительно покосившись на Армана, говорит она. Тот отвешивает поклон и отступает. — Что с вами? — Рене — сама воплощенное участие – обеспокоенно разглядывает подругу. — Вы словно съели дохлую мышь. — Нет-нет, все хорошо, — Бонна отчаянно пытается сосредоточиться, — я видела, как вы уходили с месье Бонтаном. Он просил вас о чем-то? — О, ваш аромат не сработал, — беспечно смеется Рене, — Александр поручил мне проследить за одним из гвардейцев. Возможно, он причастен к краже клубники из королевских теплиц. — И только? — вырывается у Бонны. — Как я и думала, этот человек не способен любить, — самообладание Рене достойно восхищения, — но довольно об этом. И так вышло много шума из ничего. — У Шекспира был другой финал, — кисло замечает Бонна. — Ну так и я не Беатриче, — улыбается Рене, — да и Александр не Бенедикт. Едва ли мы готовы столь яростно любить или ненавидеть. Иногда все, что нам остается —простое существование с попытками понять друг друга. — Просто понять, — соглашается усталая Бонна, — наверное… Пожалуй, я поднимусь к себе. Стоит ей отойти на пару шагов, как вновь появляется Арман. — План не удался? — спрашивает он сочувственно. — Нет, увы. Даже сводницы из меня не вышло, граф де Гиш. Я совершенно бесполезна. — Не будьте так к себе жестоки. Ваши духи, пусть и не обладают магическими свойствами, совершенно очаровательны. Я могу попросить вас изготовить один экземпляр для своей сестры? — Вы так добры ко мне, — шепчет Бонна, — а еще вы говорили о поцелуе, и если вы… В следующее мгновение ее губы находят губы Армана. Непередаваемое ощущение: как будто недостающая деталь головоломки стала, наконец, на место. — Я так рад, что вам небезразличен, — выдыхает Арман, — после того, как вы не ответили на мою записку и убежали… — Записку? — земля уходит у нее из-под ног в который раз за вечер. — Какую записку? — Я назначал вам встречу у фонтана Нептуна. — Так это были вы! Но я была там, и встретила Александра. Я посчитала, что записка предназначалась Рене, и он не отрицал этого. — Какое недоразумение, — смеется Арман, — осталось только выяснить у месье Бонтана, что он делал в саду в тот вечер. – Разве это теперь важно? – невольно срывается с губ Бонны. Она смотрит на Армана, впитывает амбру, перец и сливки, чтобы уже точно никогда не забыть. - Нет, - говорит он тихо, - уже нет.***
— По-моему, вполне достойное окончание бала, — замечает наблюдающий за парой Александр, выглядывая из-за колонны, — вам так не кажется? — О да, — Рене довольно кивает, — вполне. Бонна давным-давно заслужила свой хороший финал. — Вы так и не скажете ей, что ее план на самом деле оказался удачным? Рене поднимает брови: — Разве? Я раскусила ее задумку в первую же секунду. Никогда бы не поверила в подобную чепуху. Волшебное зелье, подумать только. — Как и я, — соглашается Александр, — но почему же вы ее не остановили? — Хотела узнать, решитесь вы или нет наконец признаться. Как видите, теперь все в выигрыше. — У вас дьявольский ум, мадемуазель, — говорит Александр и скрепляет свои слова поцелуем. Рене ловко выворачивается из его объятий: — Означает ли это, что задание в королевских теплицах можно считать отмененным, месье? — Отправлю туда Клода, — беспечно соглашается Александр, — в конце концов, лично мне надоел клубничный мусс в качестве десерта. Пусть им лакомится кто-то другой. Клод так и не пришел в тот вечер к фонтану, будет ему уроком. — Так вы ждали информатора, когда столкнулись с Бонной? — Именно. Мадемуазель де Понс Эдикур в очередной раз ошиблась и подумала, что это не Арман, а я написал записку. И написал ее вам. — Но вы не писали? — Я не силен в эпистолярном жанре. — пожимает плечами Александр. — Увы. — К счастью, есть много наук, где вы достигли большего успеха, — говорит Рене и тянется за новым поцелуем. Александр останавливает ее, смотрит долгим до дрожи взглядом. – Что вы? – не понимает Рене. Он шумно втягивает носом воздух, словно решаясь на что-то. –Ничего. У вас венок в волосах. Голос Александра музыкой отдается в ушах. У вас. Венок. В волосах. Сказаны одни слова, но Рене слышит другие. Я люблю вас. Если бы вы только знали как. Бонна однажды назвала Александра бессердечным истуканом, найти бы ее сейчас, взять за руку и объяснить что ничего-то она не понимает. Никогда не понимала. Едва ли поймет. Александр – ее и только ее, пусть попробуют отнимут. Ее статуя, ее оживший мрамор. Рене привычно вздергивает подбородок. – Для стихов это слишком беспомощно, – говорит она вслух, - но вы продолжайте практиковаться. Александр смеется, прижимает Рене к себе. В воздухе витает аромат ванили и корицы. И все становится понятным без слов.