будни полицейского или как я переспал со своим любимым радиоведущим за месяц.

Очередной томный день после работы. Быть полицейским, на самом деле, не так легко. Каждый день приходится ездить туда-сюда по работе. То кто-то умрет, то кто-то пропадет. Как же это все раздражает, но такова работа, которую уже не изменить. Сегодня пришлось ехать за город. Но как хорошо, что сегодня пятница. Если дело не срочное, то все дела на субботу и воскресенье откладываются на понедельник, чтобы решить и разобраться. Уже поздно, потемнело. Я помню, как вышел из дома в восемь утра, взяв по дороге горячий, обжигающий язык кофе и пончик, как подобает каждому полицейскому. Сначала, когда я только начал работать, мне совершенно не нравился этот стереотип, в который все верили. Но в конце концов, что-то пошло так, что каждое утро я стал завтракать одним и тем же! Удивительно, но для меня это теперь обычное дело. До дома еще полчаса езды на автомобиле. Вот за это я и ненавижу свою работу. Обычно убийства происходят здесь, где ищут жертв и прочих людей, которые могли бы погибнуть. Конечно, улики тоже очень важны. Но этих пропаж в последнее время слишком много. С одной стороны, это Америка, тут же безопасность! А с другой стороны, совсем нет, ведь уже долгое время некоторых людей теряют, так и не найдя ничего от них, даже праха. И полицейские уже совсем не знают, кого подозревать. Возможно, это была группа людей, а возможно, это дело рук одного единственного человека. Но еще неизвестно, от чего все это происходит, и появляется главная проблема. Но как же иногда хочется отдохнуть, лежа на своей кровати, под вечер, когда любимый радиоведущий говорит о чем-то. Его бархатный голос хочется слушать вечно. В жизни не слышал никого с голосом, хоть немного похожим на голос Аластора. К сожалению, сегодня по радио будет только погода. Одной рукой потирая глаз, а другой держась за руль, молча веду по дороге на довольно высокой скорости, ведь в такое время никого быть не может, думаю я, ведь все в пятничный вечер сидят дома со своими семьями и отдыхают. Но вдруг я замечаю фигуру перед собой. Он стоял, но останавливаться было поздно. Мои глаза распахнулись, незнакомец выглядел так, как будто был оленем, которого сейчас схватит волк. Почему он стоит? Почему не перебегает дорогу? Я тихо матерился себе под нос. Я сбил его. Моментально вылетаю из машины, смотрю на незнакомца. Я сильно напуган, ведь это нелепо — полицейский, человек, служащий закону, сбивает незнакомца. — О нет… — мои глаза бегают по лицу мужчины. В голове два вопроса. Но нужно действовать, ведь ему точно нехорошо. Я держу его за грудь, пытаюсь найти пульс. В конце концов, неумело, но нахожу, ставя руку ему на грудь. Он жив, ведь сердце бьется. Мое сердце сейчас выпрыгнет из груди. Я трясу его за плечо, мол, вдруг очнется, ведь он не мертв. — Черт… проснись, пожалуйста… — я сжал губы. Кажется, незнакомец потерял сознание, ведь он вроде как живой, а вроде как ведет себя совсем как мертвый. Беру его на руки. Конечно, это тяжело, но в машину, на заднее сиденье, смог посадить. Сев за руль, я с дрожащими руками завожу мотор, направляюсь в сторону города, в ближайшую больницу, чтобы ему стало лучше. У незнакомца не было ран, это уже радовало. Но ужасно то, что он без сознания. И сбил я его сильно… очень сильно, что могло привести к травмам. Я сжимаю руль и еду к госпиталю. Наконец, мы добираемся туда. Я понимаю, что носить незнакомца на руках снова я просто не смогу. Сжимаю губы, пытаясь придумать, что сделать. Ведь уже вечер, за восемь. Обычно в это время врачи такие же усталые, как и я. Да и я… был в машине, при виде которой обычные люди немного пугаются. В полицейской машине. Возможно, выход все же есть. Поправив очки, я прохожу внутрь больницы. Меня спрашивают, к кому и зачем. Пытаюсь объяснить медсестре, что по чистой случайности сбил незнакомца по дороге и просто не мог оставить его без помощи, что он, возможно, просто потерял сознание. Нести его в одиночку у меня не получится, несмотря на то, что я явно широкоплечий, подкачанный мужчина. Медсестра сказала, что может принести носилки, чтобы посмотреть, какие повреждения были от того, что я его сбил. О незнакомце я знал меньше, чем ничего. И было очень стыдно, ведь это полнейший позор. Молодая медсестра явно удивилась, что видно было по ее виду, когда она обнаружила полицейскую машину, в которой лежал сбитый человек. Рядом с ней была другая женщина, которая помогла медсестре перенести незнакомца внутрь. Меня терзала вина, и просто так уйти я не мог. Я, по крайней мере, хотел извиниться за то, что сделал, ведь это ужасно. В кабинет, где его осматривали, меня не пустили, что и понятно. Возможно, там его раздели, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Два часа проходят в ужасной атмосфере, пока я сижу в зале ожидания. Мой живот предательски урчит от голода, и я стираю пот носовым платком из левого кармана. Единственное утешение — мне не нужно идти завтра на работу, ведь это был бы двойной позор. А вдруг незнакомец очнулся бы именно тогда? Я даже не знаю, как все это объяснить, ведь виноваты были мы оба. Меня терзало еще пару вопросов. Кто этот мужчина, чтобы гулять так поздно в опасной зоне, в лесу? Как ему только не страшно? И почему он так испугался, когда увидел меня? Он ведь мог перебежать, а я бы прокричал ему что-то вроде «сукин сын». Или нет? Ведь такой человек вполне мог подозреваться в чем-то. Как только эти мысли заполонили голову, передо мной появилась медсестра и сказала, что у него сломана рука и, возможно, когда он придет в себя, будет ужасная боль по всему телу. Я отблагодарил медсестру, но выглядел довольно грустно, на что та лишь улыбнулась, чтобы не выглядеть грубо. Прежде чем она ушла, я спросил про буфет. Благо, он тут был, но еда явно не из лучших. Питаться едой быстрого приготовления было бы намного лучше, как я думал. В буфете я смог купить только бутерброд и кофе. Сочетание не из лучших, но делать нечего. Кофе был обязателен, чтобы хоть как-то зарядиться. А бутерброд — чтобы не дать желудку скулить, ведь он урчал уже не первый раз. После своего нежеланного ужина я вышел на улицу с пачкой сигарет, которые выкурил слишком быстро, допивая кофе. Мне придется ехать в участок, чтобы объяснить ситуацию и, на крайний случай, взять выходной. Вернувшись, я спросил медсестру, не нашла ли она какие-то документы в одежде мужчины. Она сказала, что там лежало только пятнадцать долларов. Несмотря на большую дозу кофеина и никотина за сегодня, я уснул в зале ожидания, сидя в кресле, после огромного потока не очень добрых мыслей, которые приходили в голову. Уснул я спокойно, но что будет завтра? А может, мужчина, которого я сегодня нечаянно сбил, окажется в коме и умрет в палате?..

***

Среди теней и лучей утреннего света, который едва проникал сквозь густую листву, появилась фигура. Медленно, почти незаметно, она пробиралась сквозь заросли, каждый шаг таило напряжение, как будто сама природа задерживала дыхание. Этот странный путник был молодым оленем, его взгляд был остер и проницателен, словно он видел что-то за границами обыденного. Его шея была натянута, мышцы напряжены, словно готовы к прыжку. Следы его присутствия пропитаны таинственным молчанием леса, только его собственный дыхание и шорох его шагов прерывали эту тишину. В его глазах горел огонь решимости, смешанный с тенью тайны. Он был убийцей, находящимся в своей стихии, в лесу, где каждое дерево, каждая ветка, кажется, знают его секреты. Олень продолжал свой путь, словно теневой охотник, поглощенный своей миссией. Его движения были плавными и бесшумными, словно он стал одним с лесом, превратившись в часть его невидимого механизма. Часы показывали восемь, но для этого смертоносного создания время было лишь пустым понятием, ветер которого несло ветвями, а впереди его ждала лишь месть, скрытая в темноте леса. С тихим шелестом листьев олень продолжал свой путь, несущий на своих рогах тяжесть грехов и смерти. В его руках держалась нечто, что больше напоминало инструмент, чем оружие — плавное изгибание металла, словно выкованного из самого мрака леса. Это была лопата, но не для земли. Он нес ее с такой легкостью, словно она была продолжением его собственного тела. За ним, в его следе, следовала картина страха и ужаса. Труп, что был тащен во мраке, нес на себе следы крови и разрушения, но не так, как это делают животные. Растерзанное тело казалось было чем-то большим, чем просто убийство — это было искусство, искусство воплощенного ужаса. Раны на теле жертвы были не просто следами боли, они были как кисти художника, создающего свое произведение. Изуродованный труп лежал там, как полотно на алтаре безумия, свидетельствуя о том, что этот олень — не просто охотник, он был художником, чье произведение оставалось скрытым в тени леса, а его кисти — оружием, созданным для мерзких шедевров на земле. Олень, завершив свое мрачное творение, медленно поднял голову к вершинам деревьев. Его взгляд был холодным и беспощадным, словно он был свидетелем нечеловеческих сцен, которые существуют только в самых темных уголках человеческой души. Но в этом взгляде была и иная странность — некий аспект гордости, как будто он был удовлетворен не только своими действиями. Затем, он наклонился к небольшой могиле, своей лопатой покрывая небольшую земляную гряду, призванную скрыть его ужасные деяния от чужих глаз. Но это было лишь первый шаг. После того, как последняя кучка земли была нежно положена на могилу, олень наблюдал, как муравьи начинают свою темную работу. Маленькие темные твари, словно посланцы ада, медленно ползали к вершине могилы, словно они знали свою задачу. Они начали свою безмолвную церемонию — они проникали в каждую щель, каждую трещину тела жертвы, исследуя и поглощая ее мясо, словно обжигая каждую крошку человеческой плоти. Олень, стоящий над могилой, наблюдал за этим процессом с холодным восторгом. Его дело было сделано, и его темные соратники — муравьи — взяли на себя задачу стереть следы его преступления, превратив его жертву в свой собственный мрачный артефакт. Олень, взглянув вверх, увидел, как луна, светящаяся ярко на небе, словно свидетель его злодеяний, отразилась в его очках. Этот свет создал какой-то странный контраст с его мрачной улыбкой. С медленным движением он отвернулся от могилы, подыскивая место для своей лопаты. В его глазах сверкала жажда тайны, и он нашел ее в небольшом карьере, глубоком углублении, словно проклятом месте, замеченном только самой тьмой. Он метнул лопату в глубины карьера, в воды, смешанные с таинственными тоннелями. Его деяние было совершено, а его орудие — поглощено мраком, как будто сам лес принял его в свои объятия, чтобы никогда больше не вспоминать о злодеяниях этого молодого оленя. Олень, освободившись от тяжести своих темных дел, шел по лесу с невероятной легкостью. Радость и счастье проступали на его лице, словно расцветавшие цветы после долгого зимнего сна. Он поглаживал свои ладони, словно наслаждаясь собственной кожей, и каждое движение его было словно танец, грация которого окутывала его словно мантией. Его шаги были рьяными, но в то же время грациозными, словно он парил над землей, а не ступал по ней. Плечи его были подняты, словно они несли на себе вес всего мира, но в то же время они были свободны и легки, словно ничто не могло их утяжелить. Каждый жест, каждое движение его было отточено до совершенства, как будто он был танцором, исполняющим самую изящную и неповторимую постановку. Олень напевал что-то тихонько, словно песня, прозвучавшая в его сердце, заставляла его душу петь вместе с ней. Это были звуки безумия и блаженства, смешанные в одном мелодическом потоке, который несли его дальше по улицам, словно вихрь, унесший его в мир собственного безумия и красоты. Однако, внезапно остановившись у края дороги, почувствовал, как его радость начала медленно исчезать, словно теплый туман, рассеиваемый вечерним ветром. Вокруг него стало тихо, а его внутренний мир наполнился невидимым шумом — шумом собственных мыслей, которые метались в его голове, словно беспорядочные страшные призраки. Он стоял там, в тишине, пытаясь разглядеть знаки опасности, слышать звуки предостережения, но его уши были затоварены только грозным шумом внутри. Его сердце билось сильно, словно стучало о стену тьмы, которая заключила его в свои объятия. В глубине его сущности он знал, что теперь ему нужно уйти, скрыться, стать невидимым, чтобы избежать тени, которая теперь тянулась за ним. С медленным вздохом он повернулся и направился куда-то в сторону, вдалеке от света еле горящих фонарей, в мир, где он мог бы стать невидимым, где его темные секреты могли бы остаться скрытыми под покровом ночи. Но в его душе оставался лишь шум и хаос, который он знал, что будет преследовать его везде, где бы он ни ушел. Но олень не идеален. Олень, во всей своей грациозности и изысканности, шагнул на дорогу, потерявшись в мыслях о своем последнем действии. В его уме еще звучали шепоты тьмы, когда вдруг его внимание было привлечено ярким светом, прорывающимся сквозь заросли деревьев. Он замер, словно замерзший в страхе, встречая взгляд приближающегося автомобиля. Мгновение казалось вечностью, когда он стоял там, на дороге. Его сердце замерло, его дыхание замерло, а в глазах его отражался свет автомобиля, который медленно приближался к нему, словно тень смерти, надвигающаяся непреклонно и неумолимо. Олень ощутил, как время замедлилось, как мгновение стало вечностью. Он не мог двигаться, он не мог дышать, он был полностью поглощен страхом и тревогой. Его ум, обычно такой хладнокровный и острый, теперь был захвачен паникой, его мысли переплетались в беспорядке, словно поток сознания, уносящий его в бездну. Его ноги подгибались под ним, он чувствовал, как его сердце бешено билось, но он все еще стоял на месте, поглощенный страхом и рефлексией. Он понял, что даже самый идеальный убийца не защищен от ошибок, что тень смерти может прийти к нему в любой момент, даже когда он находится на вершине своего темного искусства. Разве сейчас это плохой исход? Но умирать явно не хотелось. Распахнутые от жгучего страха глаза закрылись до следующего утра. Олень медленно открыл глаза, находясь в незнакомой палате клиники. Голова разболелась, а его тело словно превратилось в одну боль. Он почувствовал, как каждая клеточка его существа ныла от боли, словно его тело было разорвано на кусочки и собрано вновь. Он попытался подняться, но ударился о что-то твердое. Он почувствовал тяжесть на своей руке и посмотрел вниз, чтобы обнаружить ее в гипсе. Этот вид напомнил ему о произошедшем, и боль еще более усилилась. Без своих очков он видел почти ничего, все было расплывчатым и неясным, словно мир вокруг него был погружен в туман. Он нащупал столик рядом с кроватью и нашел свои очки. Он надел их, и мир вокруг него стал чуть более осознанным, но даже они не могли скрыть его состояния: его тело было сломано, его душа была разбита горем проигрыша. Олень лежал там, окутанный болью и потерянным в мыслях, пытаясь собрать свои фрагментированные воспоминания о том, что произошло, и о том, как он оказался здесь, в этой безжалостной клетке больницы. Болело так сильно! Каждое движение вызывало новую волну агонии, и он чувствовал, как слабость захватывает его тело, лишая его силы и энергии. Олень попытался приподняться, чтобы хоть немного разгрузить свое больное тело, но даже это казалось гигантским усилием. Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на чем-то еще, чем на агонии, мучившей его, но ее настойчивость была слишком велика, чтобы его можно было проигнорировать. В это время его мысли бродили, словно потерянные в лабиринте мрака. Он вспоминал о своих волосах, обычно таких легких и пышных, которые теперь, вероятно, выглядели ужасно неухоженными. Его слегка вьющиеся пряди теперь, вероятно, были распущены и запутаны. Олень тяжело вздохнул, ощущая, как каждый его вздох приносит новую волну боли. Он решил попытаться слезть с койки, освободиться от этого места страданий, но его движения были медленными и неуклюжими, словно он пытался двигаться сквозь медленное течение времени. Как будто плавая в тумане, он не мог разобрать свои контуры и окружающий мир. Все было размыто и неясно, словно он находился в собственном сонном тумане. Боль, которая пронизывала его тело, делала его разум еще более путаным, делая понимание происходящего трудной задачей. Но даже в этом состоянии он услышал писк, тихий и далекий, но вполне различимый. Он понял, что это кнопка вызова медсестры, и надеялся, что скорая помощь придет и поможет ему справиться с этой мучительной реальностью. Забежала невысокая девушка, которая забыла закрыть за собой дверь, наводя суматоху. ''Боже боже! Вы живы! Слава Богу, Вы живы, мистер…! М-мистер, неважно, главное, что Вы живы! '' Девушка завертелась вокруг Аластора, снова укладывая его в мягкую постель, пытаясь убедить его в том, что ему нужно продолжать лежачий режим. Он молча согласился, вздохнув ещё раз. Олень почувствовал легкое облегчение, когда ее заботливые руки прикоснулись к его больным местам, смягчая его страдания. Но в этот момент в палату вошел высокий молодой парень. Его лицо выражало усталость, но когда он заметил признаки жизни в койке, его шаги резко ускорились, направляясь к оленю. Олень, слегка приоткрыв глаза, встретил его взгляд, чувствуя прилив смутных воспоминаний. Именно в этот момент в палате включился яркий свет, который заставил оленя резко прищурить глаза. Он ощутил, как его сознание начало осторожно возвращаться, словно оно пыталось пробудиться из долгого сна, окутанного тьмой и забвением. Однако это было лишь глупым моментом заблуждения, он почувствовал себя только хуже от этого света. — Мистер, кем Вы приходитесь мистеру… э… , — медсестра неловко проводила пальцем в воздухе, направляя его то на вошедшего гостя, то на лежащего в постели пострадавшего. — Моя смена началась только что и я… н-не в курсе, что было вчера. Вы можете назвать своё имя? Если вы не в списке, я буду вынуждена удалить вас отсюда! Девушка быстро подошла к койке, заставляя оленя только удивиться с происходящего. Он мутно поглядывал на происходящую ситуацию, лукаво держа уголки губ чуть приподнятыми. Тело стало ломать только сильнее, как только её руки сошли с него. Олень был готов проклясть этого новоприбывшего гостя за то, что он убрал буквально то, что придавало хотя бы немного сил ослабшему телу. — Я вызову полицию! Почему вы так ворвались в палату? — девушка топнула каблуком, прижимая к себе небольшой бумажный планшет с кучей записей аккуратным почерком.