Пережитая травма

      Биг проснулся от жесточайшего похмелья. Давненько с ним такого не случалось — он хорошо знал свою меру и обычно старался ее не пересекать, но в этот раз что-то пошло не так. Биг смутно помнил, как они отмечали тридцать первый день рождения Кхуна всем комплексом — с размахом, пьяными бредовыми тостами, взрывами смеха, разноцветным конфетти и громкой музыкой с отчетливыми низкими битами. Кхун сиял от внимания, больше не ограничиваемый влиянием отца, погибшего полгода назад, когда Биг только-только вышел из комы и был не сильнее новорожденного котенка. О смерти старого главы ходило множество слухов и домыслов, правды не знал никто, да и не особо старались узнать, а Чан — суровый и, как всегда, молчаливый, не горел желанием рассказывать. Под руководством Кинна и Порша всем работникам жить стало намного проще и, как ни странно, спокойнее.       В этот раз Биг позволил себе нажраться в хлам только потому, что все еще испытывал черную зависть, боль и обиду из-за счастливых, по уши влюбленных друг в друга Кинна и Порша. Киттисават с каждым днем, проведенным в мафии, матерел и расцветал, из наглого хулигана и обыкновенного уличного бойца превращаясь в роскошного тренированного и опасного хищника под стать Кинну. Да и сам молодой глава стал выглядеть спокойнее и вести себя адекватнее и сдержаннее — избранник умел его успокоить и заземлить всего парой осторожных касаний. Это воистину была пара, благословленная на небесах, но боли и ревности Бига сей факт совершенно не отменял.       Кхун, как и положено имениннику, веселился, пил, придумывал глупые, но смешные конкурсы, куда умело вовлекал большую часть телохранителей и родственников. Так, Макао, вынужденный выполнить желание «поцеловать в щеку самого красивого человека в этой комнате», вальяжно подошел к Тэ, чей постоянный партнер прямо у всех на глазах увлекся окучиванием одного из телохранителей. Юный Тирапаньякул наклонился над скучающим светловолосым молодым мужчиной, приподнял его лицо за подбородок и оставил невесомый поцелуй на щеке. Тэ растерянно захлопал подкрашенными глазами, Макао вернулся на свое место между Вегасом и Порче, Тайм даже ухом не повел, а Кхун, поглядывая то на смущенного таким ненавязчивым вниманием Тэ, то на спокойного, как удав, младшего кузена, мечтательно прищурился, и эта улыбка ничего хорошего собравшимся не сулила.       После двух туров в покер, сопровождающихся смешками, неясным гомоном игроков и неприкрытым флиртом Порша и Кинна, Биг тихонько отполз в угол, к потерянному, поблекшему, растерявшему знаменитый гонор Киму, и большую часть попойки провел в его молчаливом, по-своему уютном и ненавязчивом обществе, методично надираясь в хлам. За свое состояние наутро Биг не волновался — пить врачи разрешили, хотя похмелье обещали жесткое. Да и в состоянии алкогольного опьянения он никогда не буянил и не бил посуду, наоборот, становился тихим, мрачным и рефлексирующим.       Остаток вечера Биг помнил плохо. Только то, что его куда-то вели, удерживая теплой влажной узкой ладошкой. А потом в воспоминаниях замелькали диван под спиной в его теперь уже одиночной комнате и чье-то гибкое, худое тело сверху. Лихорадочные поцелуи один за другим, ни единого внятного слова, только стоны, тяжелое дыхание и высокие вскрики. Биг чуть ли не с пубертатного периода полагал, что ему нужен кто-то необузданный в постели, сильный, властный, агрессивный, вроде Кинна или, на худой конец, Чана. Что он — прирожденный пассив, которому нужно подчиняться, прогибаться под партнера, чтобы достичь наивысшей точки наслаждения. Но его незнакомый любовник был поразительно ласковым, отзывчивым, податливым, кружил голову насыщенным, но не приторным цветочным запахом, отчаянно льнул к груди, вскрикивал на особенно приятных ласках, как раненый зверек. А Биг — пьяный, голодный, жадный до чужого тела и секса, наверняка причинил ему много боли и дискомфорта.       Наутро за ночные игрища стало мучительно стыдно, но перед кем извиняться, Биг не знал — ударная доза крепкого алкоголя напрочь отбила память о лице ночного гостя. В комнате, после смерти Кена перешедшей в его полное распоряжение, было темно и тихо. Они с неизвестным любовником так и не включили свет, срывая друг с друга вещи практически на ощупь. Биг помнил, как целовал сладкую находку взасос, метил длинную красивую шею, вслушиваясь в прерывистое дыхание. Как быстро, наспех, растягивал мужчину, а после с трудом протискивался в узкую, чуть ли не девственную глубину, до синяков сжимая то стройную талию, то упругие светлые бедра, то маленькие твердые ягодицы.       Биг с трудом отодрал себя от разворошенной кровати — ничто не показывало, что он ночевал в ней не один. Ни потерянного украшения, ни лишней одежды, ни следов косметики на наволочке. Только смятые, перекрученные простыни, кое-где запачканные потом, кровью и уже высохшей беловатой смазкой. Кровь… Бига словно током со всей дури вдоль позвоночника шарахнуло. Он дрожащими руками расправил темно-синюю простыню, ощущая себя настоящей тварью — на гладкой однотонной ткани кое-где проступили бурые пятнышки, которых еще вчера на совершенно чистом, только из прачечной, постельном не было.       Под ногтями обнаружились кровавые лунки. Биг с силой потянул себя за распущенные волосы, пытаясь вспомнить лицо любовника, но протестующая голова взорвалась жуткой болью, и он все же поплелся в ванную, чтобы помыться и успокоиться. От него убойно и мерзко разило потом, перегаром и мускусом — ночью они не ограничились одним раундом, хотя находка попытался сбежать сразу после первого. Биг тогда схватил его за талию, грубо завалил на кровать, подмял под себя и без проблем закинул стройную безволосую ногу к себе на плечо, попутно целуя острое колено. Находка поерзал, но промолчал и уступил, негласно позволяя делать все, что угодно. И это «что угодно» вылилось в марафон длиной в несколько часов — даже в рефрактерный период Биг умудрялся либо целовать до головокружения, либо слабо трахать пальцами, либо ласкать губами и языком ухоженную, мягкую кожу, купаясь в пьянящем запахе жасмина.       Вымывшись до скрипа, Биг, даже не завтракая, бросился в дежурку, но вчера его явно вели какими-то окольными путями, и на камерах не отображалось, с кем именно он ушел. Отчаявшись, он пытался присматриваться к окружающим, но те вели себя, как обычно после большой пьянки. Ему ничего не оставалось, кроме как вернуться к своей работе и продолжить охранять комплекс. Биг несколько дней таскал железо в зале до гнусной боли в мышцах и наливающихся бордовым цветом шрамов от пуль, пытался вспомнить лицо или другие черты ночного приключения, напарывался на дикую боль и раз за разом отступал. И каждую ночь просыпался от кошмаров, в которых жестоко насиловал какого-то человека, впиваясь в него до крови и не слушая слезных просьб остановиться.       Под конец недели, не выдержав внутреннего напряжения, Биг пришел на ковер к Кинну. В кресле в углу кабинета сидел сосредоточенный Порш за какими-то бумагами. Увидев Бига, он хотел выйти, но тот сам остановил бывшего конкурента, рассудив, что если уж позориться — то перед всеми, да и вряд ли Кинн утаил бы такое событие от него. А потому Биг собрался с духом и выпалил, глядя в письменный стол возле правой руки главы семьи.       — Я изнасиловал человека.       — Ты что?! — в два голоса рявкнули Порш и Кинн.       — Я изнасиловал человека, — повторил Биг, очень стараясь удержать ровным срывающийся от ненависти к самому себе голос. — На банкете кхуна Танкхуна. Я не помню лица. Не знаю, кто это. Пытался вспомнить, но не получается. Я больше не могу так. Я хочу его найти. Извиниться. Оплатить психотерапевта и восстановление, если нужно.       — С чего ты взял, что ты именно изнасиловал, вдруг он был не против? — уточнил Порш почти спокойно, подошел вплотную к партнеру, присел на ручку его кресла и пристроил смуглую ладонь на бледную руку поверх массивного фамильного кольца. Биг снова имел честь наблюдать в действии особую киттисаватовскую магию — всего одно не такое уж интимное движение, и Кинн на глазах смягчился и успокоился, будто в кипящую воду щедро долили холодной.       — Я помню ту ночь фрагментами. Я был грубым. Удержал его, когда он захотел уйти. Оставлял следы, не спросив. Я даже имени его не знаю, мы не разговаривали! — Биг сгорбился и запустил руку в волосы, потягивая у корней и отрезвляя самого себя болью.       — Камеры что?       — Ничего. Я мелькал на них, но один, а на этаже пусто, обошли с другой стороны.       — Мужчина? — продолжил расспрос Порш, но не гневным или жестким тоном, как ожидал Биг, а задумчивым и тихим.       — Да, точно мужчина.       — Что еще помнишь?       — Он примерно моего роста, худощавый. Был очень послушным и мягким, все разрешал, — проговорил Биг после долгой паузы. Раскрывать такие интимные подробности не хотелось, но он знал, к кому шел и зачем, поэтому переломил себя и продолжил: — И как будто девственник. Смущался сильно, зажимался, дрожал. Хотя точно мой ровесник, может, старше.       — Где примерно на нем могли остаться синяки?       — Везде, — невесело улыбнулся Биг, и Порш ответил понимающей, незлой усмешкой. — Точно запястья — я долго держал их у него над головой. Бедра. Лодыжки. Засосы на шее и плечах. Губы должны были опухнуть, мы целовались много.       — Бля, ты сейчас полкомплекса наутро описал, — хмыкнул Порш, пожевал губу: — Еще вспоминай. Голос помнишь?       — Нет. Стонал он тихо, помню, что губы часто дрожали, и за меня цеплялся, как в последний раз, но молчал.       — Хуево. Может, запах?       — Жасмином пахло, — ответил Биг, вспомнив тонкий нежный аромат, оставшийся на его постели даже утром.       — Ебать… — глаза Порша вспыхнули магнетическим темным огнем, и он, погладив нахмурившегося и подобравшегося Кинна по плечу, быстро встал и набрал что-то в чате со своего личного телефона: — Погоди, я знаю, кто твой потеряшка.       Спустя семь неполных минут, проведенных в напряженном и давящем молчании, дверь распахнулась, и на пороге нарисовался Танкхун в ярко-фиолетовом костюме, украшенном белыми геометрическими фигурами. За его спиной маячили двумя черными тенями Арм и Пол. Порш искренне, широко улыбнулся, текучим, чисто кошачьим движением скользнул навстречу, обнял неловко замершего от такой раскрепощенности Танкхуна, отодвинулся на шаг, схватил за руку и задрал рукав почти до локтя. На тонких костистых запястьях виднелись подживающие желтые синяки от пальцев. Кхун отшатнулся, в больших темно-карих глазах мелькнул липкий страх. Арм и Пол в ту же секунду оказались рядом, задвигая начальника за свои спины и готовясь защищать его даже от своего лучшего друга и почти начальника.       — Запах жасмина от новой маски для волос, чтобы только-только окрашенные пряди были мягкими и не секлись. Нежелание выезжать наружу или много ходить в последние дни. Особая осторожность во время приседа. Синяки на руках, закрытая шея, длинные носки, чтобы скрыть следы на лодыжках. Вот твоя пропажа, Биг.       Биг медленно приблизился, глядя на Кхуна оценивающе, настороженно. Тот еще сильнее спрятался за спинами верной охраны, и Биг попросил, постаравшись вложить в голос как можно больше искренности и просительных интонаций:       — Кхун Танкхун, прошу, нам нужно поговорить.       — О чем? Продолжения хочешь? Тебе мало было? — выдал Кхун резким, истеричным тоном, стараясь не высовываться из своего убежища и пряча от Бига взгляд.       Упрек был заслуженным, но уж очень болезненным. Биг привык идти до конца, как учил дед, воспитавший его вместо отца, и потому, пересиливая смущение из-за большого количества невольных свидетелей и парализующего чувства вины, продолжил:       — Кхун Танкхун, пожалуйста, простите. Я не хотел вам навредить. Я очень виноват и жалею о том, что сделал. Я хочу как-то компенсировать ваши травмы. Прошу, дайте мне шанс все исправить.       Танкхун раздвинул невероятно злых, но пока еще хранящих молчание Арма и Пола, и шагнул вперед, смело становясь прямо напротив Бига. Выразительные глаза наполнились до краев горечью и болью, когда он ровным тоном, так непохожим на свое привычное визгливое канареечное трещание, произнес, опуская каждое слово, точно камень на душу провинившегося телохранителя:       — Мне от тебя ничего не нужно. Было и было. Просто забудь об этом и живи дальше.       Развернулся и ушел, поманив за собой двух охранников, глянувших на провинившегося коллегу очень недобрыми глазами. Внутри Бига, по ощущениям, осталась сплошная кровоточащая рана, но настаивать и что-то требовать от человека, подарившего ему самую лучшую в жизни ночь, он просто не имел права.       — Сто кругов по спортзалу без рук, — приказал Кинн холодно. — Арм и Пол после девяти проследят.       — Кинн, нет, так нельзя… — попытался возмутиться Порш, но осекся, когда Кинн властно поднял руку, прося тишины, а Биг молча поклонился, благодарно принимая наказание. Кинн был к нему даже слишком добр — сам себя Биг за такое избивал бы ногами.       Вечером придя в спортзал для обещанного наказания, он напоролся на подпирающих стенку Арма и Пола, о чем-то тихо переговаривающихся. Заметив его, мужчины стали собранными, в движениях появилась незнакомая прежде резкость, в глазах зажегся злой огонек, и Биг покорно расстегнул и снял верх от спортивного костюма и кроссовки. Позволил Арму сковать руки наручниками, причем тот не стал отказывать себе в удовольствии затянуть браслеты намного туже, чем это было необходимо, так что появление красных вспухших полосок содранной кожи стало неминуемым. Пол рывком поставил Бига на колени у края спортзала.       Биг знал, что пощады от этих двоих ждать не приходилось — несмотря на то, что оба в свое время изрядно натерпелись от капризов и придумок Танкхуна, за своего беспокойного и капризного начальника неразлучная парочка была готова грызть глотки кому угодно, особенно после того, как Пит сложил полномочия и перешел в побочную семью. От избиения в темном углу с нанесением увечий как минимум средней тяжести Бига спас только своевременный приказ Кинна.       Мужчины смотрели на него ядовито и жестко. Биг послушно уперся в прохладный пол стопами и пополз вперед. Наказание было не новым — так развлекались в свое время еще Корн и Чан. Биг переживал подобное всего два раза, и тогда дело ограничивалось полусотней кругов, но он хорошо помнил боль, оставшуюся от рассаженной кожи на груди. Как ныли соски и стертая до крови кожа на животе и груди. Как он потом несколько дней ходил, рефлекторно напрягая пресс, чтобы ткань форменной рубашки не касалась повреждений. Сейчас ситуация грозилась обернуться в разы хуже, но этот факт совсем не пугал. Боль внутри при одном воспоминании о потухших глазах Танкхуна была кратно сильнее.       Биг сосредоточенно полз по твердому полу спортзала, отталкиваясь ногами и растирая колени и кожу груди. Шрамы слабо ныли, но он не обращал на них внимания, только изредка становился на колени на одном из краев просторного пустующего в такой час спортзала, чтобы поменять направление движения. Арм и Пол подталкивали в спину и изредка пинали кроссовками под ребра, поторапливая. Получая крепкие, совсем не дружеские удары, Биг только крепче сцеплял зубы и продолжал движение, хотя шрамы с каждым кругом болели все сильнее.       Выстрел громом прозвучал в тишине спортзала, разбавленной только его ерзаньем и тяжелым дыханием. Арм и Пол тут же схватились за оружие, а Биг непроизвольно дернул скованными руками, вскидывая голову, чтобы отследить угрозу. На пороге замер растрепанный Танкхун, вся поза которого выражала неприкрытую, дикую, красивую даже ярость.       — Какого хуя вы творите?! Я приказал его не трогать! — прошипел он, опуская руку с зажатым в ней Глоком.       — Кхун Кинн приказал нам проследить за наказанием, — отозвался Арм дежурным тоном, убирая оружие. Его примеру последовал и Пол.       — Вы в моем штате и должны выполнять мои приказы, — процедил Танкхун и подошел к мужчинам вплотную. С его темно-рыжих волос капала вода, ярко-оранжевые шлепанцы на босых ногах влажно чмокали на каждом шаге, а розовый банный халат был запахнут на стройной фигуре вкривь и вкось, словно в большой спешке. — Сколько кругов он намотал?       — Тридцать шесть, — спокойно отчитался Арм, поправляя очки.       — Из?       — Ста.       — Снижаю до пятидесяти. Это приказ.       — Семидесяти, — отреагировал Арм, вполне успешно делая вид, что Биг — просто мебель.       — Ты со мной торговаться будешь? — прошипел Танкхун работнику в лицо, сузив глаза и гордо вскинув острый подбородок.       — Буду, — кивнул технарь решительно, глядя в глаза подопечного без страха и сомнений.       — Блять. Ладно, шестьдесят, — уступил Танкхун и встал под стенкой, накинув на голову олимпийку Бига, чтобы не простыть под кондиционерами.       Под его пронзительным, осязаемым взглядом наматывать круги стало еще сложнее. Биг не был рад поблажке, несмотря на то, что кожа уже начинала неприятно гореть и ныть. После пятидесяти кругов стало почти невыносимо, но Биг продолжил. На глазах от боли выступили слезы. Стесанная кожа выглядела ужасно, кое-где, особенно в районе сосков и колен, проступила кровь. Но Биг упрямо продолжал двигаться, смаргивая соленые капли с ресниц и стараясь не стонать от резких движений. При начальнике Арм и Пол уже не смели его пинать, но и без их вмешательства было очень больно. Биг старался ровно дышать, однако от каждого движения дыхание предательски сбивалось. Наконец он отмотал последний, шестидесятый круг и вернулся в исходную позицию, поднимаясь на колени.       — Аптечку, — приказал Танкхун ледяным тоном.       Пол не посмел ослушаться, поднося господину небольшую пластиковую коробочку с лекарствами для оказания первой помощи — такие были рассованы по всему комплексу и регулярно обновлялись. Танкхун взмахом руки отпустил телохранителей, пересекшись взглядом с Армом. Тот недовольно поджал тонкие губы, сверкнул глазами, но уступил и ушел, утащив за собой растерянного Пола, напоминающего сенбернара, у которого отобрали любимую игрушку. Танкхун властно поманил Бига к себе, заставил сесть на лавку, опустился перед ним на колени, пристраивая аптечку справа от себя.       — Будет больно, — тихо произнес он, не глядя Бигу в лицо.       — Знаю, — кивнул тот и сцепил зубы, приготовившись терпеть.       Кхун умело убрал выступившую кровь и начал мазать раны прохладной вязкой мазью, обеззараживающей и заживляющей. С неодобрением покосился на вспухшие и ставшие бордовыми шероховатые шрамы от пуль и ножевых, которыми пестрел весь торс Бига, никогда не отсиживающегося за чужими спинами. Ощущать на себе прикосновения знакомых нежных пальцев было приятно до мурашек, тем более, мазь, впитываясь, приносила прохладу и сильно уменьшала болевые ощущения. Однако Биг, увидев остаточные следы их ночи на руках Кхуна, когда широкий рукав халата спал с запястья во время обработки ран, задумался о том, помогал ли кто-то мужчине устранять последствия несдержанности и грубости Бига. Или Кхун, всхлипывая и вытирая слезы, обрабатывал их сам, никому не позволяя увидеть свой позор.       Снова изнутри опалило виной, жгучей болью и бессильной злостью на самого себя. И очень захотелось вернуться на пол, сковать самому себе руки и пройти еще раз все круги с самого начала, чтобы хоть немного отвлечься от душевной боли с помощью физических страданий.       — Простите, пожалуйста, — попытался Биг извиниться еще раз, осторожно кладя руку поверх тоненького запястья Кхуна. Кожа ощущалась прохладной и очень гладкой, но от касания мужчина почему-то не ушел, странно глядя на контраст размеров и тонов. Биг тоже завороженно уставился вниз, запоздало понимая, что в ту злополучную ночь с легкостью удерживал обе руки Танкхуна в одной своей. С губ неконтролируемо сорвалось восхищенно-растерянное: — Маленький…       Танкхун едва уловимо вздрогнул от этого обращения. По глазам Бига полоснуло блеклым, но четким, как черно-белое фото, воспоминанием: он стоит на коленях прямо между широко разведенных гладких бедер, на которых так и хочется оставить следы пальцев или яркие пятна засосов. Глаза Кхуна совсем рядом, полные боли, вожделения и интереса. Крохотные блестящие слезинки на длинных угольных ресницах, правая рука Бига, удерживающего руки любовника у него же над головой, член в тесноте, со всех сторон охваченный жаром и влагой из-за смазки. И его пораженный, срывающийся шепот в сладковатую на вкус кожу шеи:       - Маленький… узкий… Такой хороший для меня…       — Простите. Простите, что напомнил, — Биг рывком выпал из воспоминаний и поклонился, не вставая, жалея лишь о том, что вновь невольно погрузил мужчину в ту ночь. Даже руку от него отдернул, как от огня, на что Кхун искривил искусанные губы в неприязненной и горькой усмешке.       — Неужели тебе настолько неприятно это вспоминать? Неужели я был настолько плох, что ты постоянно извиняешься и отшатываешься от меня, будто я прокаженный? Хотя нет, молчи. Просто молчи и сделай вид, что этого всего не было, — Кхун сунул ему в руку тюбик с мазью и встал, собираясь уйти.       До Бига запоздало дошли чужие слова, и он вскочил, снова хватая Кхуна за что придется, чтобы остановить:       — Кхун Танкхун, мне жаль не потому, что это случилось, а потому что это было по пьяни и без вашего желания. Физически это был лучший секс в моей жизни, но какой в этом смысл, если я вас изнасиловал? Мне стыдно за это, я хочу понести справедливое наказание, помочь вам, исправить, что возможно. Пожалуйста, дайте мне шанс!       — Изнасиловал?.. — Кхун очень медленно повернулся к Бигу лицом. Широко распахнутые глаза на побледневшем лице казались провалами в никуда, а губы, наоборот, налились ярким алым цветом, искусанные и шершавые даже на вид.       — Да. Я помню, что вы хотели уйти сразу после… первого раза, а я вам не позволил. Помню, как удерживал вас, оставлял следы, не спросив. Они же до сих пор на вас остались, кхун Танкхун, хотя прошла почти неделя. Вам было больно, а я даже вашего лица в ту ночь не запомнил…       Танкхун вырвал руку одним движением, порывисто размазал по щекам пару слезинок, развернулся и побежал к выходу. Биг остался стоять посреди безлюдного гулкого спортзала, переживая минуты еще большего стыда и разочарования. Озвученные, травмы казались еще более значительными и жестокими. Биг с ненавистью покосился на свою грудь, которую Кхун обрабатывал с особым тщанием и осторожностью. Даже соски пластырями заботливо заклеил, чтобы меньше терлись о ткань одежды. Биг кое-как натянул на себя влажную из-за волос Танкхуна олимпийку, надел боксерские перчатки и больше часа мутузил грушу, превращая костяшки пальцев в кровавое месиво. Вот только с каждым ударом почему-то становилось больнее не рукам, а душе, пусть даже Биг честно представлял вместо груши собственное лицо.       Остановили его смертельно серьезные и насупленные Арм и Пол. Биг приготовился к боли от хорошо поставленных ударов — все же, их учил один и тот же человек, и учил на совесть — но вместо кулаков в челюсть или под дых получил один-единственный увесистый подзатыльник от Пола. Арм сдернул с растерявшегося Бига перчатки и выкинул их в угол, схватил его за шкирку и куда-то потащил. Биг молча следовал за коллегой, как на привязи, не пытаясь вырваться или сбежать — во-первых, Пол и Арм считались лучшими телохранителями после Порша и Чана и легко могли скрутить его в бараний рог за неподчинение, а во-вторых, Биг примерно догадывался, куда они направляются.       Догадки быстро подтвердились: Арм привел их к неоновой гостиной Кхуна, ухватился пальцами за болевую точку на руке Бига, легонько нажал, подкрепляя действием слова, больше похожие на змеиное шипение:       — Еще раз хоть одну его слезу по твоей вине увидим, и ты нахуй из кресла инвалидного не встанешь, — сверкнул глазами из-под толстых линз извечных очков, открыл дверь и мощным пинком отправил Бига в комнату.       Танкхун обернулся, открыл рот, чтобы что-то сказать, тут же переменился в лице, подбежал к растянувшемуся на полу телохранителю и помог встать. Нежные пальцы снова испачкались в крови, все еще сочащейся из мелких ранок на сбитых костяшках. На лице Кхуна были видны следы обильной истерики, и Биг, сам не ведая, что творит, нежно, едва ощутимо провел по привлекательному, но все еще поразительно бледному заплаканному лицу, убирая мутные слезинки. Влага скатилась вниз и попала в ранки на костяшках, тут же разъедая их солью.       — Ты меня не насиловал, — тихо и четко, глядя глаза в глаза, произнес Кхун. — Я — наследник Корна Тирапаньякула. Я мог вырваться и уйти в любой момент. Я мог открыть рот и сказать, если бы меня что-то не устроило. Ты меня не насиловал, Биг. Вот это все, — он широким нервным жестом указал на растертую грудь и сбитые руки телохранителя: — Было зря.       — Кхун Танкхун… — прошептал Биг, завороженно глядя в красные глаза с опухшими веками и кое-где лопнувшими капиллярами. Даже так мужчина оставался непередаваемо красивым и нежным, похожим на хрупкую призрачную мечту, о которой хотелось достойно позаботиться.       — Давай в ванную, нужно смыть кровь. Ебаные мужланы, ну почему все проблемы у вас всегда решаются через кулаки и драки?       — Ты был девственником! — выпалил Биг, едва поднялся на ноги. Держать в себе слова с каждой секундой становилось все сложнее — они жгли глотку, словно угли, и камнями ложились на грудь, мешая нормально дышать. Даже вежливые обращения и уважительное «вы», вбитое Чаном чуть ли не в кости, где-то потерялось, оставляя в комнате двух растерянных, равных друг другу людей, переживших напряженную и сложную совместную авантюру. — Я знаю, что ты был девственником до меня.       — Нет, не был, — Кхун тоже встал на ноги и спокойно заглянул Бигу в глаза. — Физически не был. Но ты стал первым, с кем я переспал по своей воле.       — Тебя… вас… насиловали? — пораженно переспросил Биг, пытаясь быстро разобраться в ситуации. От осознания, что он своими жадностью, неуемностью и грубостью мог сделать Кхуну хуже, потемнело перед глазами и снова сбилось с трудом восстановленное дыхание.       — Да. Почти десять лет назад, когда похитили и четыре дня удерживали в плену, требуя с папы выкуп. С тех пор я никого к себе не подпускал, боялся прикосновений. Но с тобой было совсем по-другому, мне понравилось.       — Я оставил следы.       — Я сам их хотел.       — Я был грубым.       — Те… люди были намного грубее. Ты меня даже не порвал.       — Даже?! Зачем ты вообще это позволил? Я же пьяный был.       — Ты был одиноким. Печальным. Брошенным. Смотрел на Кинна такими глазами, что сердце рвалось. Мне стало тебя жаль, и я подумал, что, если мы переспим, тебе станет легче. А я попробую нормальный человеческий секс.       — Я был пьяным! — Биг подступил совсем близко, хватая Кхуна за плечи поверх сине-черной шелковой слабо блестящей пижамы. В глубоком треугольном вырезе еще виднелись остатки засосов, оставленных Бигом в ту ночь. — Ты понимаешь, что я мог тебя поранить? Ты понимаешь, насколько нужно быть осторожным в первый раз? Насколько это вообще важно?       — Мне было спокойно, — упрямо повторил Кхун, гордо вскинув голову и все еще не отводя прямого взгляда от лица Бига. — Даже пьяный ты был в разы заботливее тех людей. Мне не было с тобой плохо.       — А могло бы быть хорошо! — рявкнул Биг, больше не сдерживаясь. Притянул к себе растрепанное и заплаканное чудо в пижаме, со всей силы обнял, наплевав на напрочь стертую кожу своей груди, зарыл пальцы в медно-рыжие короткие мягкие пряди. Дурманящий, тонкий, сладкий запах жасмина окружил со всех сторон, пробуждая дремлющие воспоминания. О том, каким нежным и отзывчивым был с ним Кхун в ту ночь. Как трепетно льнул, цепляясь за плечи и спину, как подставлял всего себя под ласки, как сам подавался навстречу, распаленный, расхристанный, сексуальный, желанный.       — Пусти, тебе же больно, — пробормотал ему в плечо растерянный Кхун, слабо трепыхаясь.       — Не больно совсем. Я привычный, — отозвался Биг, поглаживая напряженную спину и перебирая торчащие в разные стороны пряди волос.       — Позови еще раз, как тогда, — застенчиво попросил Кхун и сгреб в кулаки влажную от пота олимпийку на лопатках мужчины.       — Маленький?.. — полувопросительно уточнил телохранитель, и Кхун поерзал, переступая с ноги на ногу. Даже не глядя, Биг мог со стопроцентной уверенностью сказать, что тот довольно щурится, как избалованный лаской кот. — Тебе так это нравится?       — Ага. От тебя это безопасно звучит. Я стреляю лучше тебя, но, если сравнивать голую силу, то ты в разы превосходишь. При этом я не чувствую себя слабым или беспомощным. Это странно, я не знаю, как по-другому описать. И вообще, пошли в ванную, твои руки все еще кровоточат.       Биг позволил утянуть себя в ванную, выложенную нежно-голубой плиткой и уставленную сверху донизу разноцветными бутыльками, флакончиками, коробочками и баночками. Кхун усадил его на узкую часть широкой овальной белоснежной ванны с покатыми стенками. Покопался на полках, заваленных косметическим хламом. Принес несколько непрозрачных бутыльков и ватные диски, попросил Бига сунуть руки под прохладную воду, чтобы смыть кровь. Тот послушался, морщась от неприятного покалывания. Танкхун с ворчанием промокнул поврежденные руки плотными бумажными салфетками и присел на бортик рядом, обрабатывая ссадины. После умело перебинтовал ладони и попытался встать, но Биг ловко поймал теплую узкую ладошку и поднес к губам, целуя пальцы:       — Спасибо, маленький.       Кхун мило порозовел, с незлым ворчанием вырвал ладонь, убрал лекарства на место, вымыл руки и умылся. Сунул Бигу запасную щетку, чтобы тот почистил зубы. Молча помог и ему умыться, касаясь аккуратно и бережно. Сам вытер мокрое лицо телохранителя, чтобы тот не потревожил свежие бинты. Намочил банное полотенце горячей водой, выкрутил и прошелся по груди, спине, подмышечным впадинам, паху и стопам Бига, вызывая появление густого и жаркого румянца на его щеках. Закончив, взял за запястье и утащил в святая святых — спальню.       Биг ожидал взрыва кислотных цветов, ярких гирлянд и прочих спецэффектов, но Танкхун сумел удивить — обстановка располагала к отдыху и расслаблению, была уютной, теплой и домашней. Несколько небольших акварельных картин на стенах с изображением водопадов и моря, огромная кровать с невесомым молочно-белым полупрозрачным балдахином, как в спальне сказочной принцессы. Много золотистого и бежевого цветов в обивке мебели и вышивке на балдахине. И гирлянда, одна-единственная, с кучей круглых желтых шариков вдоль всей стены напротив ложа.       Танкхун в такой обстановке казался тише, нежнее и мягче, чем обычно. Биг покорно натянул выданную ему свободную длинную черную футболку, предохраняющую постель от остатков мази и крови, и залез под балдахин, пока Кхун отлучился минут на пятнадцать, чтобы умыться. Когда тот вернулся с пушистым оранжевым ободком на голове, Биг ловко сдвинулся вглубь кровати, уступая место.       — Ты чего? Неприятно меня касаться? — непонимающе нахмурился Кхун, и Биг в который раз подумал о том, как много предрассудков и загонов поселилось в этой хорошенькой голове за годы жизни в мафии.       — Я место нагрел. Для вас… тебя.       — Оу, — Кхун выглядел приятно впечатленным, даже покачал головой, будто был не в силах поверить, что о нем могут заботиться таким образом.       Намазав руки каким-то белым жидковатым кремом, приторно пахнущим ванилью даже на расстоянии, Кхун залез в кровать, случайно коснувшись ледяной стопой бедра Бига.       — Где носки лежат? — спросил телохранитель и встал с мягкого ложа, стараясь не зацепить воздушную, прохладную на ощупь ткань покрова.       — В комоде во втором ящике, — отмахнулся Кхун, сосредоточенно втирая в тыльную сторону ладоней крем.       Биг кивнул и добрался до массивного комода на три ящика из темного дерева. Выдвинул второй и дернулся от того, что Кхун тонко вскрикнул, предупреждая, чтобы тот не смотрел. Биг машинально опустил взгляд вниз и разглядел в нерезком свете работающей на всю гирлянды аккуратный бордовый вибратор, похожий на вытянутую округлую на конце палочку, с широкой блямбой с другой стороны, скорее всего, предназначенной для фиксации. Рядом валялся такого же цвета пультик, формой похожий на маленькую компьютерную мышь.       — Блять…       — Это же то, о чем я думаю? — хрипло уточнил Биг, не отводя зачарованного взгляда от игрушки.       — Да. Это анальный вибратор, если ты подумал о нем. Он удобный, имеет функция подогрева, дохрена режимов, легко чистится, мощный и меньше настоящего члена. Когда мне становится совсем тоскливо и одиноко, достаю его, — кивнул тоже поднявшийся с кровати Танкхун, отводя в пол пристыженный взгляд.       — Ясно. И что лучше: секс с живым человеком или игрушка? У меня просто их никогда не было, вот и спрашиваю, — полюбопытствовал Биг, доставая свернутые в аккуратный рулончик первые попавшиеся носки, при этом осторожно минуя обтекаемые края игрушки. По-хорошему, нужно было как-то увести разговор со столь интимной темы, но любопытство оказалось в разы сильнее вежливости.       — Сложно сказать. С ним все обычно происходит быстро и без труда, он интенсивный даже на слабых режимах, а я чувствительный в той области. А с живым человеком намного лучше эмоционально. Возбуждение медленно нарастает и все время подогревается поцелуями, касаниями, стонами.       — Возвращайся в кровать, — Биг кивнул, благодаря за развернутый ответ, и закрыл комод. Танкхун молча вернулся в постель. Биг с улыбкой присел с его края в ногах, достал из-под одеяла замерзшие стопы и принялся греть в ладонях, заодно нежно массируя.       — Стой, не надо, твои руки… а-ай! — Танкхун попытался его остановить, но тут же откинулся на пышные подушки, потому что массаж Биг в совершенстве научился делать еще лет пять назад, мечтая когда-нибудь вот так угодить Кинну. Теперь среднему Тирапаньякулу всячески угождал шебутной и веселый Порш, а Биг применил все умения и знания на самом неожиданном для себя партнере — дрожащем, хнычущем, неприкрыто наслаждающимся уверенными согревающими касаниями.       — Какой же ты чувствительный, — мягко улыбнулся Биг, натягивая сумасбродный фиолетовый носок с ярко-желтыми смеющимися обезьянками на узкую длинную стопу, согретую массажными движениями и теплом его рук.       — Просто помолчи сейчас, ладно? — попросил Кхун сдавленно и снова сорвался в негромкий нуждающийся стон, когда жесткие, сильные пальцы Бига аккуратно прошлись по мякоти под небольшими ровными пальцами с идеальным педикюром. — Блять… мне так хорошо даже в спа не было, — Кхун растекся по кровати сахарной лужей, нежась и чуть ли не мурлыча.       — В один из отпусков я прошел ускоренный курс массажа, а потом пару-тройку раз на выходных выезжал в город, совершенствовать умения под надзором мастера, — ответил Биг на незаданный вопрос. — Рад, что тебе нравится.       — Ты просто волшебник, мать твою, — хмыкнул Кхун, позволяя натянуть второй носок.       Вместо ответа Биг снова поймал ладошку и поцеловал сухие пальцы с милыми округлыми ноготками, покрытыми каким-то полупрозрачным розоватым лаком. Кхун потянул его к себе, вынуждая улечься на прежнее место, подполз поближе, но поврежденной груди предусмотрительно не коснулся. Свернулся в клубочек под боком, едва прижимаясь спиной, и Биг, не выдержав, повернулся на бок, сворачиваясь в такой же клубок, как большой кот вокруг маленького котенка.       — Эй, стой! Нельзя так, твоя грудь…       — Мне удобно, правда, — легко отозвался Биг на громкие возмущения. Притянул Кхуна поближе за талию, вторую руку пропустив под шеей и обнимая поперек груди. В объятиях более массивного и крепкого Бига тот казался совсем тоненьким, уязвимым, а еще приятно пах жасмином и ванилью, пробуждая горячие воспоминания о совместной ночи. Позвонки на шее сильно выступали, натягивая кожу, и Биг, подчиняясь душевному порыву, прижался к одному из них губами, как можно ласковее и мягче.       — С тобой лучше, — произнес Танкхун, не оборачиваясь.       — Ты о чем?       — О сексе. Чтобы анальный секс прошел удачно, нужно расслабиться и быть хорошо возбужденным. С игрушкой у меня так никогда не получалось, поэтому всегда было немного больно. С тобой тоже было больно, твой член ее в полтора раза больше и шире, но ты помимо члена давал еще и отклики. Ну, целовал там, болтал всякое стыдное. А потом приласкал меня ртом, и это тоже было очень здорово, мне понравилось.       — Но ты же понимаешь, что это был не самый удачный секс?       — Почему? Я сделал что-то не так? — Танкхун повернулся на спину, и Биг приподнялся над ним на локте, любуясь растерянным, открытым выражением на симпатичном лице. Поддавшись зудящему на краю сознания желанию, наклонился и оставил на кончике носа поцелуй. Кхун удивленно похлопал глазами в ответ на такие нежности, несвойственные брутальному образу, который Биг старательно холил и лелеял годами. Рассмеявшись, телохранитель с тихим смешком оставил такие же на высоком лбу и точеных скулах, окончательно выбивая Танкхуна из колеи.       — Ты все сделал так. У меня крышу сорвало именно потому, что ты был таким отзывчивым. На любую ласку дрожал, дергался, но все равно остался, маленький храбрец, — признался он откровенно, на этот раз целуя висок с едва видной голубоватой веной. — Это я все сделал неправильно. Нельзя бухим трахаться, тем более, в первый раз.       — Но ведь ты мне не навредил, — возразил Кхун упрямо.       — Навредил, — не согласился Биг, поглаживая большим пальцем острую ключицу в глубоком вырезе пижамной рубашки. — Если бы я был в адеквате, следов бы этих на тебе не осталось. И я бы готовил тебя дольше, может, мы бы на третий круг не пошли.       — Но мне было так хорошо!..       — Могло бы быть еще лучше, — покровительственно улыбнулся Биг. — Например, мы могли бы принять душ вместе, а после я бы растянул тебя сначала языком, а уже потом пальцами. Или минет был бы не таким коротким и смазанным. И позы были бы другими, более удобными и щадящими. Просто на будущее: всегда говори, если тебе больно, неприятно или что-то не так. Любому мужчине, с которым спишь. Понял?       — Разве это не портит атмосферу секса? Страсть там, порывы, все дела? — очаровательно нахмурившись, спросил Танкхун.       Биг совершенно не к месту почувствовал себя отцом любознательного тринадцатилетнего подростка, с которым впервые решил завести серьезный разговор о сексе. Но общаться с Кхуном вот так: лежа почти в обнимку и так тесно, что на лице ощущалось чужое дыхание, было по-особенному приятно и интимно. Поэтому Биг собрал разбегающиеся слова в кучку и ответил как можно подробнее:       — Нет. Не портит, совсем наоборот. Важно не только то, чего хочет актив, мнение и желания пассива тоже ценные. И ни один нормальный мужчина не стремится во время секса поранить своего любовника. Секс — это по большей части доверие, а оно строится на откровенном разговоре.       — Но ведь… языком там… это же так грязно и пошло. И все эти разговоры ужасно смущают!..       — Мы бы не стали так делать, если бы ты сказал «нет», — серьезно отозвался Биг, постаравшись вложить в голос уверенность и твердость. — А по поводу желаний… Конечно, я бы следил за твоими откликами, и, кстати, в трезвом состоянии у меня бы это получилось в разы лучше, просто иногда этого бывает недостаточно. Поэтому лучше заранее все обсудить хотя бы в общих чертах.       — Поцелуй меня, — спонтанно попросил Танкхун, и Биг не успел себя остановить — его с непреодолимой силой качнуло к приоткрытым, влажно поблескивающим от постоянных облизываний губам.       Кхун тихонько выдохнул и оплел Бига рукой за шею, притягивая ближе, заставляя нависнуть над собой. Это совсем не походило на их пьяные безумные игрища — тогда они ласкались с такой жадностью и яростью, словно были подростками в расцвет пубертата, только-только дорвавшимися до секса. Сейчас же Биг почти невесомо касался, стараясь не поранить и не зацепить тонкую молодую кожицу на ранках. Чмокнул уголок, тянущийся вверх, накрыл ладонью длинную шею, провел пальцем по острому подбородку, едва ощутимо приласкал идеальный абрис губ.       — Твои губы похожи на мечту, — прошептал он растерянно, и Кхун залился густой краской смущения от этого глупого, дешевого комплимента.       — Губы как губы, ничего особенного.       — Нет. Ты не прав. Они красивые. И вкусные… — Биг снова погладил приоткрытые розовые половинки большим пальцем, особенно задержавшись на податливой, смягчившейся нижней. — Можно еще?       — Можно, — разрешил Танкхун и сам потянулся навстречу, целуя неумело, но очень старательно.       — Не торопись, мы все успеем. Расслабься, — бормотал Биг, лаская то поверхностно и мягко, то глубоко и томно. Кхун отвечал, старался угнаться за ним, цеплялся пальцами за плечи, все время облизывал свои роскошные припухшие губы, покорно сплетался языками и даже попытался приласкать так Бига, на что последний ответил искренней похвалой: — Ты молодец. Все отлично получается. Только не спеши…       Кхун просительно захныкал, опуская одну руку поверх одеяла. Биг различил под тканью очертания затвердевшего члена и снова выпрямился, глядя прямо в затуманенные удовольствием глаза.       — Танкхун, мне нужен четкий ответ: я могу взять твой член руками?       — Нет, — неожиданно помотал головой Танкхун. — У тебя руки в бинтах, нельзя.       — А ртом?       — Я… ты… ладно. Только я… можно я подушкой лицо прикрою? Это слишком стыдно!       — Можно, конечно, — рассмеялся Биг от такой наивной просьбы любовника, опускаясь по кровати ниже. Медленно, чтобы не напугать, убрал одеяло, потянулся к чужим тонким пижамным штанам, под которыми, к его полнейшему восторгу, не оказалось белья. — Если станет больно или неприятно, сразу говори. Помни: мы можем прекратить в любую секунду, только скажи «нет» или «хватит» — и я остановлюсь.       Кхун ответил согласным мычанием, скрывая красное от смущения лицо за маленькой желтой декоративной подушечкой. Биг все же сначала коснулся члена ладонью, приподнимая и разглядывая. Крупная, красная от прилива крови головка влажно блестела от выделившейся прозрачной естественной смазки. Биг наклонился еще ниже, жадно вдыхая запах мускуса, ягодного геля для душа и тела Танкхуна. Прошлый минет он помнил крайне плохо, в виде неясных теней, чужих пальцев в волосах и соленого вкуса на языке. Сейчас же появилась возможность вдоволь потрогать, погладить, рассмотреть поближе тонкий длинный член и небольшие поджавшиеся яички. Танкхун делал эпиляцию, в паховой зоне все было гладким и аккуратным. Касаться его было безумно приятно, Биг полностью отдался ласке, размеренно покачивая головой и не стесняясь стекающей из уголков рта слюны. Периодически он отстранялся, чтобы восстановить дыхание, но даже так замещал рот и язык кольцом из пальцев, стараясь не снижать уровень чужого возбуждения.       Танкхун, как и той ночью, был тихим, очень чувствительным и отзывчивым. У Бига все плыло перед глазами от желания приласкать этого потрясающего мужчину, что упрямо отгораживался от него маленькой яркой подушечкой. Биг наклонился еще ниже, по очереди обхватывая губами небольшие яички. Попробовал втянуть и облизать, и тут же уловил, как дрогнули худые бедра, а руки в жесте протеста взметнулись вверх, едва не скинув на пол хлипкое прикрытие.       — Давай, маленький. Голосом. Пожалуйста.       — Не н-надо так, — пробормотал Танкхун придушенно.       — Хорошо, не буду. Тебе больно?       — Просто не нравится, — раздалось смущенное из-за вновь надвинутой на лицо подушки, и Биг послушно отступил, радуясь тому, что его слова нашли отклик у Танкхуна и тот начал потихоньку говорить о своих желаниях. Он вернулся к члену, проводя языком вдоль всего ствола. Кхун снова дернулся, но уже иначе, и Биг довольно усмехнулся, повторяя фокус с другой стороны. Бедра покорно разъехались в стороны, и Биг, поймав озарение свыше, принялся осыпать их чуть кусачими поцелуями, широко мазать горячим языком и тереться щеками, будто кот, пытающийся приласкаться к хозяину.       Кхун тоненько захныкал, отбросил подушку и притянул его к себе за плечи. Биг накрыл распаленного ласками мужчину собой, опираясь на руки, и почувствовал, как бока обхватили стройные бедра, согретые его же ласками. Танкхун зажмурился и за шею наклонил Бига к себе, молчаливо прося поцеловать. Тот подчинился, сходу врываясь в приоткрытый рот языком.       Кхун принялся несдержанно тереться о его пах своим, и Биг опустил одну руку вниз, создавая нужное давление. Танкхун негромко застонал его имя, выгнулся, подставляя под губы и язык шею, все еще украшенную бледными желтоватыми следами предыдущих засосов. При этом он нежно гладил шею и плечи любовника влажными и ледяными от волнения ладонями, отчаянно, как в последний раз, целовал и крепко обнимал ногами, не давая отодвинуться ни на сантиметр.       Когда оргазм подступил слишком близко, Кхун толкнул Бига в плечи, роняя на кровать, обхватил член и очень быстро задвигал рукой, выдавая на редкость низкий довольный стон. И растекся по кровати лужей, рассредоточено улыбаясь и медленно моргая, когда поверх пижамной рубашки растеклось белое пятно. Биг принес салфетки из гостиной, помог мужчине очиститься и подал питьевую воду в прозрачном стакане. Кхун принимал заботу молча, но под конец попытался залезть Бигу в штаны, чтобы вернуть услугу.       — Нет, малыш. Не нужно.       — Но ты не кончил! Он твердый, я же вижу, а руки в бинтах.       — И все же: нет. Мы попробуем позже, я тебе обещаю, а сейчас давай спать. Он скоро сам опадет, не беспокойся.       — Это нечестно! — по-детски возмутился Кхун, надув покрасневшие от поцелуев губы. Биг чмокнул их, улыбаясь чужой непосредственности и упрямству. Скользнул носом по гладкой, мягкой щеке, поцеловал точку меж нахмуренных медно-рыжих бровей, успокаивая.       — Ложись спать, Танкхун. Все со мной в порядке. Я побуду с тобой до утра, обещаю.       Биг и сам вдоволь напился чистой прохладной воды и устроился на второй половине кровати. Член ныл от неудовлетворенности, но торопиться мужчина боялся — свежи в памяти были недавние слова о пережитом насилии. Да и лаская своего неопытного, но такого милого и нежного любовника, Биг получил удовольствие, пусть и не физическое.       — Я не хрустальный, — будто прочитал его мысли Танкхун, снова подползая под бок. Биг обнял так же, как и раньше, на что тот начал ворчать о ранах и возможной боли.       Устав слушать бурчание, Биг решительно пригреб к себе легкое тело, вновь нежно коснулся губами позвонка и пропустил руку под шеей, снова удобно притискивая Кхуна спиной к своей груди. В такой позе болевые ощущения усилились, но Биг спустил их на тормозах, больше наслаждаясь теплом у сердца и тем, как трогательно его обняли за руку. Он аккуратно накрыл их обоих одеялом и прошептал, ловя слабые отклики сонного, разморенного оргазмом Кхуна:       — Хрустальный. Отзывчивый. Маленький.       Кхун заворочался, повернулся лицом и осторожно обнял Бига, переплетая под одеялом их ноги и упираясь лбом в лоб. Снова коротко поцеловал в губы, нос, щеку, мило покраснел, смущаясь собственных душевных порывов. И все-таки задремал на той же подушке, что и Биг, утомленный нервным днем и пока еще новыми, непривычными ласками. Телохранитель, стараясь не потревожить этот чуткий сон, перелег в чуть более удобную для себя позу и тоже закрыл глаза — к его большому счастью, ситуация разрешилась в хорошую сторону.

***

      Биг был эгоистично, низменно рад разразившемуся с утра пораньше скандалу, который позволил их с Кхуном воссоединившейся паре проскочить мимо придирчивых взглядов жителей комплекса почти незамеченными. Ким, во время той бесконечной ночи выпивки, одиночества в толпе и упаднических мыслей себе что-то все-таки надумал, собрал яйца в кулак и пришел мириться к Че. А тот, увы, не оценив порыва, устроил истерику и роскошный скандал, минут пятнадцать бросаясь в мафиозного принца первыми попавшимися предметами интерьера. Расколотив о стену высокий крупный торшер, пару стаканов, дизайнерскую вазу для цветов и пластиковый органайзер парень переключился на самого Кима, но тот, проявляя твердость характера и воспитание Чана, не дрогнул ни тогда, когда маленький Киттисават отвешивал ему щедрые пощечины, ни в момент, когда увесистый кулак со всей дури зарядил под дых. Лишь согнулся, принимая удары без единого звука, низко склонил голову, извиняясь без слов, и Че не смог продолжить — все же по натуре он был добрым, милым и мягким мальчиком, не умеющим долго злиться на любимых людей. А в том, что Ким все еще отчаянно любим, не осталось никаких сомнений — уж слишком взгляд у Че был говорящий и расстроенный.       — Почему?.. Скажи, почему ты пришел? Зачем все это продолжаешь? К чему та песня, к чему извинения, если я для тебя — только игра? Почему ты не можешь перестать меня мучать? Что я тебе такого сделал, что ты со мной так? — Че плакал, не скрываясь, миловидное личико покраснело и опухло, а в глазах цвета горького шоколада разверзлась бездна обиды, боли и разочарования.       Ким вскинул голову, заглянул парню в лицо и упал на колени, как стоял, в кучу острых осколков раздолбанных вещей. Даже сердитый Порш при виде этого отчаянного жеста дернулся вперед, чтобы остановить членовредительство, но Кинн, мрачный и нахмуренный, его удержал, позволяя младшему брату высказаться до конца без постороннего вмешательства.       — Я виноват перед тобой. Я не знал, что все будет так плохо. Я прошу прощения. Мне очень жаль, что я причинил тебе боль. Ты вправе наказать меня, как посчитаешь нужным. Я сожалею, что поранил тебя, этого больше не повторится, — заговорил Ким размеренным, мертвым голосом, глядя в одну точку на груди Че.       Парнишка размазал по лицу слезы, всхлипнул и присел на корточки рядом, чтобы быть с провинившимся мафиози на одном уровне.       — Ты не ответил на мой вопрос. Почему?       — Завидую твоим крыльям, — Ким наконец отважился заглянуть в лицо Че, выражающее крайнюю степень удивления.       — А?.. Ты о чем?       — Ты — ангел. Милый, невинный, добрый, ласковый. Мне нельзя тебя касаться, но очень хочется. Я должен тебя защитить. Вокруг слишком много грязи, тебе нельзя об нее пачкаться.       — Ты тоже грязный? — уловив что-то свое в словах Кима, спросил Че, жестом останавливая рвущегося к ним Порша.       — Да. Я — лжец, ублюдок, грязная тварь. У меня нет души, а у тебя есть. Я завидовал и злился, потом понял, что должен защищать тебя во что бы то ни стало.       — И решил защитить и от себя тоже?       Ким кивнул, вновь упираясь взглядом в пол рядом с коленом Че. Его джинсы намокли от крови, но на красивом, породистом лице не отражалось ничего, кроме тупой, усталой безнадежности, обреченности и тоски. Порче прикрыл глаза, отчего длинные черные мокрые ресницы слиплись и теперь торчали острыми иголочками. Сжал смуглые ладони в кулаки, неуютно поежился, и Ким без колебаний снял с себя оверсайзную джинсовую куртку, протягивая в сторону парня. Тот взял, но вместо того, чтобы надеть, поднес к лицу, вдыхая запах.       — У тебя хорошая туалетная вода, я по ней скучал.       — Я подарю тебе сколько захочешь, — отрешенно ответил Ким, не поднимая головы.       — Это бесполезно. Она раскрывается правильно только на тебе.       — Я могу напрячь знакомых парфюмеров сделать что-то похожее.       — В жопу парфюмеров, пи’Ким, я хочу тебя, — резким, властным тоном отбрил Че.       Ким выпал из своей меланхолии и неловко потряс головой, словно ослышался и пытался соотнести образ Че из своей головы и того парня, что сидел напротив него со всем киттисаватовским упрямством, сконцентрированным в глазах. Че чуть улыбнулся, осознав, что именно ляпнул на эмоциях, затем сжал челюсти так, что желваки на лице заиграли, и гордо вскинул подбородок тем жестом, что частенько демонстрировал Порш: — Защищать вблизи удобнее, чем издалека.       — Я вряд ли это заслужил, ангел.       — Так заслужи, — парировал Че, набрасывая на свои плечи светлую джинсовую ткань.       — Я ревнивый. Не смогу терпеть рядом с тобой другого парня. Я бы очень хотел сказать, что выдержу, но я реалист и аналитик. Моя ревность может причинить тебе и ему много боли.       — Не знал, что ты любитель полиамории, — мурлыкнул Порче почти игриво.       Порш после этих слов подавился воздухом, Кинн потер переносицу усталым жестом, второй рукой прижимая неумного любовника к себе за талию, чтоб точно не полез, куда не нужно, а Кхун уткнулся лицом в плечо Бига, беззвучно хохоча. Их пальцы сами собой переплелись в тесный замочек, и Биг почувствовал себя неожиданно уютно и на своем месте, выступая этакой стенкой между Танкхуном и всем остальным миром.       — Полиамории? Ангел, я не понимаю… — Ким нахмурил брови, чуть мотая головой, Че лукаво улыбнулся, красуясь перед бывшим возлюбленным.       — Глупый пи’Ким. Лучший аналитик клана, ага. Дурак ты, пи’. Самый настоящий. И я не лучше, но по-другому не получается.       — Че, я все равно не понимаю. Объясни, пожалуйста.       — Я тебя люблю, — без малейшей тени колебаний признался Че. Порш повторно подавился воздухом, обмякая в руках такого же ошарашенного Кинна, а Танкхун едва слышно хмыкнул над ухом Бига и пристроил острый подбородок на его плечо, с любопытством наблюдая за развернувшейся сценой, как за серией любимой дорамы. Че меж тем продолжил, спокойно и уверенно, будто рассказывал, что утром светит солнце, а ночью — луна: — Ты меня сильно ранил и обидел, это правда. Я все время думал, что это со мной что-то не так, что я тебя разочаровал, что не был достаточно взрослым, умным или обученным для тебя. Что ты не стал мне говорить правду потому, что я — только пешка в твоих руках. Но мои чувства к тебе никогда не пропадали. Я даже спрашивал у местных ребят, все ли с тобой хорошо, но они ничего не говорили, потому что ты живешь далеко и очень скрытно. Ты заставил меня поволноваться, ты меня сильно обидел, но я все еще тебя люблю. И мне не нужны какие-то третьи люди, чтобы быть счастливым. Мне нужен ты, только честный ты. Пожалуйста, пи’Ким, ты же сможешь быть со мной честным?       Ким свернулся в клубок, будто его со всей дури приложили кулаком в живот. Он часто, резко дышал, с хрипами, почти стонами сквозь зубы. Танкхун спешно разорвал замочек с Бигом, отбросил веселье, в два шага добрался до брата, опустился во все те же осколки и принялся укачивать Кима, уткнув лицом в свое плечо.       — Тихо, тихо, малыш. Тихо… Я здесь. Дыши, Кимми, давай вместе. Вдох — выдох. Вдох — выдох. Давай считать с тобой, хорошо?       — Блять, он паническую атаку схватил, — рыкнул Кинн, и Биг пулей сорвался в сторону медкрыла, выпав из ступора — нечасто Тирапаньякулы показывали свою уязвимость посторонним.       Однако, когда он привел врачей, Ким уже был в относительном порядке и сам успокаивал растерянного, испуганного, перенервничавшего Че. Кхун пересадил брата на продолговатый диван у стены, Порче сидел рядом, зябко кутаясь в одолженную джинсовку, будто ткань могла защитить его от непрекращающейся внутренней дрожи. Киму все же укололи успокоительное, плачущему Порче тоже предложили. Порш, как старший брат, дал согласие, врач набрал в маленький шприц прозрачное лекарство, и Че тут же сжался, отворачиваясь от тонкой иголки и отчаянно мотая лохматой головой. Ким выпутался из длинных тонких рук старшего брата, подсел вплотную к Че, забрал его в объятия и прижал голову к своему плечу, покровительственно накрывая затылок рукой.       — Тише, мой ангел. Это быстро, не бойся, тебе сразу станет легче. Я тебя одного не оставлю, обещаю.       Че немного расслабился и зарылся лицом в майку Кима, дыша резко, часто и глубоко. Врач взглядом поблагодарил младшего Тирапаньякула за помощь и быстро ввел иглу в вену. Че тихонько всхлипнул от боли, Ким с горькой улыбкой притиснул его покрепче, целуя в висок.       — Тише, маленький ангел, это быстро. Не хнычь.       После врач долго и нудно обрабатывал рассечения на коленях Кхуна и Кима, виртуозно матерясь себе под нос. Ким все это время держал Порче в объятиях и гладил по спине, изредка целуя волосы или лоб. Че доверчиво жался к нему, обнимал двумя руками за талию и прятал лицо на широком плече, размазывая слезы по футболке. После окончания осмотра Биг подхватил Танкхуна на руки, не слушая экспрессивных заверений, что тот может ходить самостоятельно. Кинн посмотрел на них долгим тяжелым взглядом. Биг поежился, ощущая на себе пугающую, темную ауру среднего сына одной из самых опасных семей страны, но немую угрозу прервал Порш, нежно погладивший партнера по спине. Затем понимающе кивнул Бигу, подмигнул Танкхуну, шепнул что-то на ухо Кинну, и тот мгновенно прекратил психологическое давление на Бига — знаменитая киттисаватовская магия и на этот раз сработала без осечек.       Подойдя к Киму, Порш посерьезнел, цепко ухватил его за ухо и дернул, пригибая темноволосую голову к своему лицу. Отчетливую угрозу в голосе старшего Киттисавата услышали все присутствующие, несмотря на то, что говорил он тихим, вкрадчивым тоном:       — Еще раз его слезы по твоей вине увижу — костей не соберешь. Уяснил?       — Да, — без промедления отозвался Ким, вывернулся из стальных пальцев и обернулся, глядя на Порша спокойным взглядом. — Я сделаю все, чтобы больше не причинить ему боли.       — Слежу за тобой, — Порш убрал ладонь и отступил обратно к Кинну, позволяя тяжелой руке оплести его талию хозяйским, надежным кольцом. — Пошли завтракать, я голодный.       Кхун радостно скомандовал тащить его в столовую, немного освоившись на руках у телохранителя. Биг лишь фыркнул, на секунду коснулся поцелуем полупрозрачного виска и сбился с шага, когда Кхун повернул голову и безо всякого стеснения перед собственными братьями и Киттисаватами чмокнул его в губы. Лукаво усмехнулся, потерся носом о щеку и промурылкал, что теперь уж точно с него не слезет ни при каких обстоятельствах. На что Биг закатил глаза и подкинул свое беспокойное счастье, перехватывая удобнее. Че и Ким медленно и молча следовали за ними, крепко держась за руки.        В семье в кои-то веки установилось некое подобие гармонии, чему Биг был очень рад. Да, он не получил Кинна, но на его руках, почти подпрыгивая, веселился и болтал без умолку невероятно красивый, нежный, интересный и чувственный человек-загадка, о котором хотелось заботиться от всей души. В целом, Биг не считал себя проигравшим. Его все устраивало, и остальных, судя по долгим проникновенным взглядам и слабым улыбкам — тоже.       Будущее больше не пугало никого из них.