Бес

Глава II  Глухой звук моих собственных шагов и тихое шуршание шинели незаметно сменили резвый стук лошадиных копыт. Я и не заметил, как успел вернуться домой – всё этого время разного рода мысли так и роились в моей голове. Теперь я не могу оставить всё это просто так. Мне нужно добиться места в Союзе Спасения! Я не могу оставить Россию...    Дома было темно. Я вошёл в спальню, освещённую лишь тусклым светом одинокой, круглолицей луны, и упал на подушки. Вот я вновь в своей тюрьме, а вокруг всё те же блёклые голубые стены; шкаф, держащий вечный пост напротив меня, и охраняющий мои робы и кандалы. Та же кровать, ограждающая мою бессонницу; стол, заваленный бесчисленными бумаги, кои я побоюсь пересчитать; тот же диван, где обычно я нахожусь под ненавязчивым присмотром Щенко; но самое раздрадающее – неоправданно дорогой скрипучий паркет и куча позолоченных канделябров, везде, где они только могут удержаться: забавно, я ведь вовсе не люблю искусственный свет. Я услышал, как дверь, тихо скрипнув, отворилась, и за ней показался Андрейка. Увидев мой одобрительный кивок, он прошёл внутрь и остановился рядом с кроватью.  – Щеночек... Подай мне вина.  – Ох... Евгений Сергеевич, что случилось? – кажется он слегка смутился, но его смущение, доставляющее мне лишнюю толику веселья и было причиной моего чуть! вульгарного поведения, к коему Щеночек и должен уже привыкнуть. Не повлияли ли на его растерянную мордочку непривычка к нашей общей шутке или непринятие моего пристрастия к вину, я не знаю... Впрочем, мои мысли были заняты сейчас совсем не этим.  – Отчего-то этот спесивец отказался от меня, не успел я сказать ему и слова. Андрюша, я не понимаю, зачем же он тогда пригласил меня?  – Позвольте-с предположить, может, – попутно он наполнял для меня бокал, – он и не хотел обсуждать с вами... дела государственные?  – Да как же!? Нет, не поверю! Точно ему во мне что-то не понравилось, только вот что? Да разве сам он намного лучше меня?    Я поднялся на локтях и сел, опираясь о спинку кровати. Щенко подал мне вино и я сделал пару глотков.  – Выпей со мной. – Батюшка, вы же знаете, я не то, чтобы..  – Разве тебе сложно? Ты же видишь, я в печали.  – Как прикажете-с...    Он наполнил второй бокал и сел на диванчик, чуть поодаль от меня.  – Ну скажи мне, что же во мне не так?  – Всё так, Евгений Сергеевич, всё так!  – Быть может, он думает, что я слишком неопытен, что слишком редко появляюсь в свете? Но это ведь может быть ему на руку, разве не так? – Так, Евгений Сергеевич, всё так! —  Я лишь хочу послужить Родине, освободить её от гнёта самовластья, разве не все средства хороши в этой войне, разве это не так!?  – Так, Евгений Сергеевич, всё так! – тут он немного опустил голову и продолжил более искренне,– вам, быть может, стоило бы пообщаться с ним ещё раз, только наедине, без его товарищей? Понять его мотивы?  – Не думаю, что он изволит снова написать мне.    Я допил второй бокал вина и вручил его ему. Он пригляделся к хрусталю в своих руках и просиял, по его мордашке пробежала яркая искра, полная уверенности в своей мысли:  – А не устроить ли бал вам? Покажете-с, что есть ещё порох в пороховницах!  – А почему бы и нет? – теперь я искренне усмехнулся и, слегка навеселе, стал диктовать ему фамилии потенциальных гостей, среди них были мои сослуживцы и близкие (во времена самой моей молодости) знакомые, но на вершине этого Олимпа был, конечно, Он, неясный и недосягаемый, генерал Мышкин.    Приготовления к грядущему балу были недолгими – мне стоило лишь оформить банкет и найти музыкантов, приглашения же отправлял Щенко, занимающий на самом деле ещё и должность моего личного секретаря. Я сам выучил его грамоте и сделал своим главным помощником, что позволило мне освободиться от ежедневной бумажной волокиты.    День проведения празднества выдался пасмурным – с самого утра на улице беспрестанно шёл сильный буран, – "не к добру", – шептались некоторые мои слуги, но такая молва казалась мне уж больно суеверной, и приглашённые гости, впрочем, тоже не обратили внимания на изменчивую петербуржскую погоду, к вечеру же мой дом уже начал наполняться людьми. Я улыбался им, стараясь показаться как можно более интеллигентным, непринуждённо болтал со старыми знакомыми о новостях, но сам понимал, что на самом деле ждал только Его. Я старался оказаться как можно ближе к дверям, ловил взглядом всех новоприбывших, как ожидающий кот, желающий скорее подобраться ближе к заветной юркой мышке. И вот, наконец, Он явился в зал. Одет Мышкин был превосходно. Ярко-красный картуз прекрасно подчёркивал его статную фигуру, чёрные кудри до плеч были уложены на европейский лад, а повязка на глазу добавляла ему проницательной строгости (интересно, что за рану она скрывает?), и, разглядывая его безупречность, я не сразу заметил, что пришёл он не один – теперь поговорить с ним наедине будет сложнее. Компанию ему составляла молодая девушка, и выглядела она совсем подстать своему спутнику – роскошное бирюзовое платье, нежные русые волосы, выбившиеся пряди которых падали на её утончённые плечики, но самое впечатляющее – глаза. Ясные глаза, полные надежды, незатуманенные ещё горестями мирской жизни, и я нехотя узнал в ней себя, оставленного где-то там, в юношестве, вместе с той же надеждой и одухотворённостью, себя, не пострадавшего ещё от кромешной темноты...    Мне сразу показалось, что они, – состоятельный мужчина и юная девушка, – были вдвоём неспроста. Должно быть, юная красавица – Мышкинская невеста, интересно... Ах, ну почему я не женщина? Может, тогда бы я смог приблизиться к нему достаточно, чтобы он увидел весь мой стойкий потенциал. Но, что ж, собравшись с мыслями, я поприветствовал их и, лестно поблагодарив за присутствие, завязал разговор:  – Александр Константинович, – тут на лице его что-то еле заметно изменилось, я уже не обратил внимания, что именно, и продолжил, – не представите ли нас?  – Разумеется, знакомьтесь, Евгений, это Мария Николаевна Муравьёва. Машенька, – он обратился к юной красавице, – а это Евгений Сергеевич Бессонов.    Я слегка удивился, услышав её фамилию. Александр Николаевич Муравьёв, должно быть, являющийся её братом, был знатным деятелем Союза Спасения... Мне бы не помешало завести с ней знакомство.  – Приятно познакомиться, – я одарил её улыбкой, и потянулся к её руке (не могло ли это показаться дерзновенным?). Она не оказала сопротивлений, и тогда я едва-едва коснулся губами тыльной стороны её ладони, сопровождая свои действия интригующим взглядом исподлобья... Она улыбнулась в ответ и глянула на Мышкина, я тоже невольно устремил на него свой взор и тут же был осаждён хмурым взглядом, который был так пронзителен, что его едва можно было вынести. Неужели он ревнует её ко мне? Значит, я прав, и их явно связывает нечто большее, чем приятельство или что-то тому подобное. Это ещё лучше!   Ровно в тот момент нежная мелодия в зале сменилась игривым темпом мазурки – как вовремя! Решив не терять сей возможности, я быстро смекнул и пригласил милую Машеньку! – Мария Николаевна, не подарите ли мне танец?   Она вновь быстро оглянулась на Александра. Мне показалось странным, что она обращается к нему за одобрением любых своих действий... Эта их чуть демонстративная близость раззадорила меня ещё сильнее, пробудив азарт и тягу к некой мести Мышкину. Он же, тем временем, даже не попытался выдавить из себя благосклонную улыбку, уже привычно для меня нахмурился и, не дождавшись даже ответа Марии, быстро отошёл к стене.   – Я буду рада. – произнесла Мария, и голос её в этот момент был таким нежным... поистине ангельским.    Я подал ей руку, и мы начали танцевать, подстраиваясь под ритм остальных гостей. Я почувствовал себя воскресшим, будто преисполненным великой радости... И какие мелочи, бывает, приносят человеку счастье! Как же это, оказывается, просто – испытывать радость, так, должно быть, и жизнь человеческая в самом деле создана для таких небольших крупиц вдохновения, только вот, есть ли в них смысл, если она неполноценна? Впрочем, судить об этом – не моя задача, а поэтому я продолжил беседу с Марией. – Вы прекрасно танцуете, – подметил я.  – Ах, ничуть не лучше вас! Почему же мы никогда не встречались раньше?  – Должен признаться, я не большой любитель выходить в свет.  – И очень зря. Думаю, вы бы давно всем понравились.  – Отрадно слышать это из ваших уст.    Я решительно пригласил её к банкетному столу, где нас дожидались бокалы, исполненные хорошего вина, а я, не побоюсь этого слова, настоящий знаток в винном искусстве (о, я даже бывал однажды на одной из мануфактур Шампани!)... – Не желаете ли отметить наше знакомство?  – Если вам будет угодно.    Мы опустошили по пол-бокала вина, и я продолжил нашу беседу, намереваясь подвести её к тем вопросам, которые были для меня наиболее актуальными.  – А не ваш ли брат Александр Муравьёв?  – Да, конечно. Именно он и познакомил меня с генералом Мышкиным, и вот, теперь я здесь!  – Славно, наверное, быть сестрой такой влиятельного человека?  – Ах, ничуть! Он любит водить меня с собой на постоянные важые встречи, где мне достаётся куча внимания от разного рода напыщенных индюков!  – Смею полагать, в каждой шутке есть доля правды! – мы заулыбались, и Маша, конечно, прикрывала лицо своим милым веером, а затем она задала мне вопрос, мучивший и меня самого.  – А как вы познакомились с Александром Константиновичем? До сегодняшнего дня он о вас не упоминал, и очень странно! – Ох, я и сам не знаю, как князь узнал обо мне. Но, должно быть, в этом участвовал кто-то третий. А не могли бы вы спросить об этом у него?  – Я постараюсь, но, если желаете знать, у меня уже была попытка расспросить его о вас, однако он ничего мне не рассказал... Кстати, а вот и наш генерал!   Я вдруг услышал за спиной громогласный голос: "Машенька!". Уж не знаю, чего я тогда испугался, но резко осознав присутствие генерала, ноги мои подкосились. Благо, я удержался за край стола и не лишил себя удовольствия уронить при этом тяжёлую старинную вазу (уж не припомню, чьим презентом она являлась). Я смог выдержать остаток своей чести и не рухнуть с большим позором на пол. Теперь, десятки любопытных, насмешливых глаз обратились на меня. Мне захотелось провалиться сквозь землю вместе с этой бывшей вазой и отчего-то забеспокоившимся о Марии Николаевне князем. Нежное личико Марии лишь сильнее порозовело и стало напоминать кожу молодого ягнёнка, улыбалась она милее прежнего, словно мой перфоманс её только повеселил.  Подошедший генерал теперь выглядел смурнее тучи, моя оплошность же почти не отразилась на его лице ничем, кроме недовольства, и мы вместе отошли от стола, так и не дотронувшись до вина… Разочаровался ли он во мне ещё сильнее? Я хотел было съязвить, то ли в отместку, то ли из-за позора и неспособности выдержать собственную глупость… но не стал, ведь он был одним из тех людей, кто действительно заслуживал уважения, даже несмотря на своё излишне гордое поведение. Приблизившись к нему, Маша просияла:  – Александр Константинович, а мы как раз вспоминали о вас! – я не ожидал что она признается ему так прямо, и сразу почувствовал, как мои уши горят… – Вот как. И что же вы вспомнили? – в голосе его читалось то ли призрение, то ли пренебрежение, я словно мог увидеть, как мои уши стали теперь уже ярко-красными. – Право, ничего криминального! Помянали лишь добрым словом.  – Ну, благодарю.    Я потупил взор, как провинившийся ребёнок, лишь бы не видеть его взгляда. Зачем же Машенька сдала нас? Впрочем, я ведь и вправду ничего о нём не сказал, лишь деликатно поинтересовался о тех вопросах, в которых я отнюдь несведущ... Как же я смогу понять его, если не знаю о нём самого элементарного? Полно несказанных оправданий, от стыда я горел весь. – Евгений, вы не будете против, если мы вас оставим? – спросила Маша. – О... Как вам будет угодно! – "Ну и славно, мой позор будет окончен," – думал я.   Александр Константинович взял Марию под руку, и они удалились вглубь зала. Проследив взглядом за их уходящими фигурами, я распереживался о всей нелепости этой ситуации, и, видимо от высокой температуры, я не мог боле разумно мыслить. Тогда же я выискал в толпе Андрейку и подозвал его к себе.  – Проследи, куда войдёт девушка, с которой я танцевал. Только, прошу, останься незамеченным! – О, я и сам не ожидал от себя такой наглости, но и терпеть неуважение к своей персоне от этого князя я устал… Они с милой Машей наверняка пошли говорить обо мне! – Ох... Как скажете, батюшка, – Щенко не мог скрыть своего удивления, но всё же послушался.  Он осторожно проследовал за ними, а я остался совсем один... хоть и вынужден был находиться в полной комнате. Чтобы не показаться обществу большим чудаком, мне срочно нужно было сымитировать какую-нибудь бурную деятельность, и я присоединился к компании знакомых офицеров: совсем изредка мы встречались с ними то там, то тут и успели познакомиться поближе. Я тихонько влился в беседу. Они обсуждали ход дел нынешней Кавказской войны, а я не мог этого слушать (война, война, убийственный бесконечный грех!)... но должен был. Они что-то спрашивали у меня, я пытался отвечать, хотя бы и изображая заинтересовать, но это было для меня так тяжко... Повторюсь: с давних пор я не выносил войны, – она преследовала меня даже после моего возвращения к прежней обыденной жизни, – в любом её проявлении, будь то даже пустой разговор, да и сейчас, волей-неволей, я не смог бы полностью погрузиться в тему беседы. Меня волновал только Александр Константинович, и я решил спросить у своих компаньонов, не знают ли они чего о нём. Тогда господа дали мне такую краткую справку: какое-то время после окончания Отечественной Войны генерал продолжал участвовать в сражениях, но позже получил серьёзное ранение в голову и был отправлен в отпуск на лечение на пару лет, кажется, в Кисловодск, после чего сразу вернулся домой. Как горько, однако, складывается его судьба... Но меня интересовало другое. Я расспросил их об общественной деятельности Александра, но никто из них не дал мне вразумительного ответа. Половина отнекивались, а оставшаяся часть оправдывались незнанием… Все будто специально усложняют мне жизнь! Разве можно поверить в то, что эти сплетники ничего не знают о такой фигуре? Мне стоило чаще появляться в свете, может тогда я был бы лучше осведомлен…  Покуда я разговаривал с сослуживцами, или, вернее, пытался построить конструктивный диалог, Андрей отправился за Марией и Александром. Увлечённые друг другом и не замечающие его, они отыскали незапертую дверь и вошли внутрь – это была гостевая комната. Щенко пытался было подслушать их диалог из-за двери, но они говорили предельно тихо... Интересно, о чём же?  *** – Александр, почему же вы раньше не познакомили нас с Евгением? Он показался мне очень интересным человеком!  – Он не стоит вашего внимания, Машенька... Вы вовсе не знаете его, – он отпил вина из прихваченного им бокала.  – Но вы ведь тоже не можете его знать! Он сказал, вы почти не знакомы...  – Теперь это не имеет значения.  – Отчего же?  – Маша, прекратите, вам ведь известно, у меня слабые нервы...     Он поморщился и начал массировать виски, тогда Мария нежно погладила его по плечу.– Алексаша, прости... Я попрошу тебе воды.  – Не нужно! Мы должны стойко выдерживать все испытания, посланные нам судьбой.  – Ты опять за своё.  – И пусть. Я хотел обсудить с тобой совсем другое.  ***   Судя по всему, через какое-то время Мария с Александром покинули комнату, а затем и моё имение, и ближе к утру бал был завершён. Гости растворялись постепенно, так, что я не сразу это заметил, но, с уходом последнего, я даже почувствовал некое облегчение. Как забавно – на собственном балу я вовсе не чувствовал себя хозяином, а лишь обыкновенной посредственностью, ничем не выделяющейся из толпы фикций, судя по всему, таких же как я, нуждающихся в извечном дополнении из изысканных бантов и припудренных фраз, и, я уверен, никто из нас не понимает, для чего нужна вся эта бутафория.   Но, несмотря на конец сия торжества, солнце, как и каждый день, стало вновь мало-помалу занимать своё излюбленное место в зените, освещая моё пристанище, где теперь бурно кипела работа слуг. Я подозвал к себе Щенко и попросил отвести меня туда, где вечером уединялись князь со своею спутницей. Подойдя к комнате, я велел Андрею удалиться. Теперь обитель их духа была полностью в моём распоряжении.   Моя рука медленно, но словно не подчиняясь моей воле, потянулась к дверной ручке. Открывая дверь, я думал только о том, как Александр коснулся её ранее, как учтиво пропустил свою спутницу вперёд, и вошёл за нею. О, как мне теперь хотелось потрогать всё, что трогал генерал, увидеть всё, что Он видел и подумать обо всём, о чём думал Он... Так мне хотелось понять его мотивы, понять его суть... но для этого нужно было стать к нему близким настолько, насколько это возможно, словно стать им самим, и, ах!, я думал об этом весь вечер, но так и не был удостоен хотя бы разговора с ним наедине. Окстившись, я наконец зашёл в комнату. Пусть, воздух в ней ничем не отличался от остального воздуха в поместье, да даже и во всём остальном городе он был точно таким же, но что-то… что-то было иным. Его вдыхал генерал. Я прошёл дальше и сел на ласковый диван, расположенный у стены, представляя, будто ровно на этом же месте сидел и Александр. На столе стоял опустошённый бокал. Я взял его в руки и принюхался – от него исходил терпкий запах алкоголя, а на стенках остались разводы ножек вина. Должно быть, из него пил Мышкин? На нём нет характерных отпечатков губной помады. Что ж... Я приподнял его к окну, и начал разглядывать блеск лучей, проходящих сквозь изящный хрусталь... Я покрутил бокал в руке, солнечные зайчики игрались на противоположной стене, прыгали по утолщенному ободку и переливались разными цветами…  Приблизив бокал к лицу, я долго рассматривал его, борясь в душе со множеством помыслов. Как же мне хотелось прикоснуться к самому Александру, дотронуться до него, до его недосягаемой натуры, до его, настолько чужого мне, мира… Вдруг перед моими полузакрытыми глазами предстал его глубокий, властный взгляд, он смотрел словно мне в душу и видел все, совершенные мною грехи. Перед ним, перед тёмной пучиной его глаз и нахмуренными бровями, отражающими его чуть деспотичную натуру, я был словно нагим, не способным ничего скрыть. Сейчас же я слышал стук собственного сердца из-за глубокой уверенности в Его присутствии, тело меня уже плохо слушалось, а дыхание участилось.   Чуть подумав и поддавшись минутной слабости, я прислонил хрусталь к губам, шлейф вина коснулся моего носа, и этот момент я отчётливо сохранил в своей памяти: точно также, несколько часов назад, Мышкин наслаждался вином... Раскрепостившись, я жадно провёл языком по кромке бокала, улавливая все последние следы касаний его томных губ... Я издал едва слышный стон и вздохи мои стали прерывистыми. Странная теплота разлилась по моему телу, в этот момент я на долю секунды почувствовал некоторое единение с Ним... Мне показалось, я даже уловил его мысли в этот момент – это было что-то отдалённо знакомое, мрачное и холодное, я погрузился в озеро его нескончаемых дум, но в глубине всей этой воронки чувств я всё равно ощутил желанную мягкость и тепло приятной истомы.   Моё сердцебиение участилось, а после я почувствовал сильнейшую слабость, у меня внезапно закружилась голова и, покачнувшись, я выронил бокал из рук. Хрусталь с треском разбился, усыпав пол крупными осколками. Один из них я поднял и сунул за пазуху, кажется, случайно поцарапав его острым краем свою грудь, но мне не было до этого дела. Я откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза.