LaD

      Переполненная улица давила и душила, сложно было сделать хоть какой-то мало-мальски стоящий вдох. Голоса людей восхищенные, напуганные, радостные, волнительные сливались в один бесконечный гомон. Было тесно. Слишком тесно, несмотря на то, что он стоял один. Никто не приближался к нему ближе, чем на метр. Они боялись. Сторонились, избегали, делали вид, что его не существует. Он привык. Привык чувствовать презрение и ненависть людей к себе. Такова его натура. Немногие его любят. Тем более, немногие ему благодарны за его работу. Грязную, мерзкую работу, за которую едва ли кто-то еще возьмется. А он взялся и теперь вынужден терпеть ненависть густую, будто смола векового дерева.              Весь шум кишащей людьми улицы сливался в монотонный гул и будто гас, когда он смотрел вперед, встречаясь со взглядом светлым и не ненавидящим. Так и застыл он на месте, не в силах двинуть ни одним мускулом, будто зачарованный или околдованный в своем оцеплении. Сложно отвести взгляд от чистой теплой точки, когда кругом одна тьма и грязь. Этот свет ко всем одинаково ярок, он сочится сквозь глаза того, кого готовы носить на руках. Его любят за то, что он есть такой, какой есть. Его свет и сияние дают жизнь и все то, что люди в этой жизни любят. Он и есть сама жизнь.              Он полная и абсолютная противоположность Минхо. Он все еще смотрит, как вокруг Джисона вьется кучка людей, восхваляющая его, улыбающаяся искренне и без хоть какой-либо крупицы той ненависти, что они обращают ему, угрюмому прохожему, встреча с которым неизбежна. И им это известно.              Они с Джисоном похожи. И, может, люди ненавидят Минхо за эту схожесть еще больше. Может, и он сам себя ненавидит за нее сильнее, чем должен был бы.              Джисон, светясь изнутри, будто бы он божество, не меньше, осторожно, чтобы не спугнуть, поднимается на ступеньку выше, все так же неотрывно смотря прямо в черные глаза Минхо, пока тот теряется в пространстве и времени и, кажется, хватает ртом воздух, будто рыба, выброшенная на берег.               - Прости, я могу чем-то помочь? - добродушно спрашивает он, по всей видимости, не выдержав плотного напряжения между ними.              Минхо откашливается и отводит взгляд чуть в сторону, цепляясь им за побелевшие костяшки пальцев Джисона, что вцепился в перила и, кажется, был напряжен, хоть внешне и выглядел по обыкновению расслабленно и собрано. В его словах не было ничего необычного, он задал вопрос, который задавал кучу раз за все свое немалое время. Его работа - помогать. И, вероятно, Минхо выглядит, как человек, которому эта помощь необходима, иначе, зачем ему стоять неподвижной статуей посреди толпы. Отчего-то этот простой вопрос, обращенный именно к нему, выбил Минхо из колеи настолько, что он в растерянности снова поднимает взгляд к лицу Хана. А он стоял все так же, пока вокруг него вились мельтешащие люди, пытаясь обратить к себе его внимание.               - Они надоедливые, не так ли, - нервно говорит он.              Они не так часто перебрасывались словами, короткими фразами, порой, целыми предложениями. Обычно Минхо предпочитал скрываться прочь быстрее, чем увидит этот слепящий свет его глаз и толпу, обожающую его и одержимую им, неизменно сопровождающую его, куда бы он ни пошел.              И почему сейчас он остался? Почему он отвечает на вопрос, в котором нет смысла, дежурный вопрос, заданный, скорее, из вежливости.              Джисон изумленно приподнимает брови, его рот открывается в букве «О», будто он действительно не ожидал услышать ответ. Он слегка улыбается и это выглядит по-настоящему искренне. В груди у Минхо совсем неспокойно от этого выражения лица. Впервые он видит, чтобы к нему обращался по-человечески кто-то, столь восхваляемый и любимый обществом. Хотя, говорить «по-человечески» - это скорее оскорбительно по отношению к нему.              Люди мельтешат, как куча муравьев у пролитой банки с медом.              Как бы там ни было, он людей любит, потому и пошел на такую работу, за которую его, очевидно, никто любить не будет. За то, что он делает, его лишь боятся и ненавидят. Уносить чьи-то жизни всегда тяжело. Физически - да, морально - это почти невыносимо.              Он любит людей, но именно сейчас они, словно бельмо на глазу. А он так…любит? того, вокруг кого они вьются. Сильное и смелое слово - любит. Применимо ли?              Он определено всегда чувствует трепет при виде Джисона, после того, как их взгляды пересекутся, становиться куда легче от той ноши, что он на себя взвалил. Совесть грызет не так усердно и мучительно, да и мысли разбавляются чем-то теплым и заживляющим испещренное чужой ненавистью и злобой сердце. Он любит думать про Джисона, он - его спаситель. Даже так он выполняет свое предназначение - спасает саму смерть и горе от мучений и страданий.              Минхо хочет сделать для него многое. Он хочет сделать что-то значимое, что-то искреннее. Он хочет дать Джисону все, что тот заслуживает, а заслуживает он все возможные миры. И любой из тех, кто следует за ним, дает ему это все - свою жизнь и свои дары. А что может дать такому как Джисон Минхо?              Он не может ему ничего дать. Поэтому предлагает то, что ему подвластно.               - Хочешь, я ради тебя всех их убью? - его плечи опускаются от того, как жалко это звучит. Его подношение для самой жизни звучит, как насмешка над ней же, - я бы сделал что-то еще, но я не умею.              Он не говорит это громко, но Джисон слышит его прекрасно, его лицо сменяет эмоцию удивленного волнения, на мягкую принимающую улыбку. Но ответить он ничего не успевает, будучи оттолкнутым и загороженным.              Надоедливые муравьи, что облепили его своими любезностями, кажется, наконец, заметили, кто перед ними стоит. Тот, кого они презирают. Удивление и растерянность на их лицах меняется так быстро. Им чужда близость таких особ, им непривычно и дико видеть их рядом. Они расценивают эту встречу, как противостояние, для них противоестественно то, что такие разные существа могут не враждовать. Потому они решают сделать свой выбор в пользу какой-то из сторон, дабы защитить то, что им любо. Было бы удивительно, выбери они Минхо. Это даже было бы забавно.              Заслонив своей массой Джисона так, что его стало совсем не видно, они набросились на Минхо, что стоял в своем непоколебимом оцеплении.              Как это случилось?              Защищая жизнь от угрюмой смерти, они без колебаний набросились на него, будто и не люди это вовсе. Такой ярости и жестокости Минхо не наблюдал еще ни у кого. Поистине, страшнее человека - нет никого. С упоением и полным счастьем они разрывали его на куски, отделяя части друг от друга, будто он всего лишь кукла в их руках. Насытившись этой пыткой, они собрали разбросанные испачканные их яростью лоскуты и бросили в кусты, избавившись от улик, скрывая содеянное за зеленью, что спокойно колыхалась на ветру и молча впитывала свет солнца своими бархатными листами. Деревьям не важно, что творится у их подножья, встреча со смертью для них наступит не скоро, а потому они принимают неторопливое течение времени. И дождем смоет все это безобразие, что сотворили люди.              В глазах стояла влага, похожая на слезы, и образ, что неоднократно спасал его.              Человек игнорировал его присутствие, забывая о его существовании, но при малейшей возможности, выпустил свою сущность наружу, проявив себя монстром похлеще самого Сатаны.              И когда все от радости и восхищения разбрелись кто куда, с целью скрыть то, что натворили, смыть кровь с своих рук, с упоением и воодушевлением разделяя впечатления между собой от проделанной работы, единственное, о чем мог думать Ли, это то, что видел перед тем, как человеческая толпа скрыла от него лик самой жизни, а после в отражении глаз монстров он видел себя и свое будущее.              Молчаливое согласие. Не осуждение и не отвращение. Вот что он видел перед неизбежным.              Улица, еще полчаса назад кишевшая мерзкими существами, стала пустой и тихой, какой не была никогда.              Он остался один.              Бог знает сколько времени прошло, когда совсем рядом он услышал шорохи, шаги то отдалялись, то приближались, пока не остановились совсем рядом.              Знакомая легкая поступь и тепло, что чувствуется на расстоянии.              Джисон ходил все это время, искал его, не страшась, что кто-то увидит, чем он занят.              Его осунувшееся слегка лицо с виноватой печалью смотрело на Минхо, который, по понятным причинам, не мог шевелиться, чувствуя себя не собранно и разбросанно.              Он присел на корточки, протяжно вздыхая и хмурясь, его пальцы легко коснулись лба и аккуратно убрали упавшие на глаза пряди.              Его губы изогнулись в полуулыбке, а затем открылись, произнося слова, которые перевернули бы жизни всех на свете людей.              - Без тебя - не было бы и меня, - совсем тихо, но эти слова будто набатом бьют в голову Минхо, - без тебя невыносимо дышать – застенчиво говорит он. - Мне нравится в тебе так много, это непосильно то, что ты делаешь и ради тебя я готов на все, только вот я ничего не умею, - он пожимает плечами, кривя губы в виноватой улыбке, - я могу только воскресить тебя.              Только.              Только воскресить. Пусть это и единственное, что он умеет, но это спасает людей, дает надежду, делает их счастливыми. А разве смысл всей жизни не в том, чтобы быть счастливым?              Так забавно, что имея всего по одной способности, противоречащей друг другу - жизнь и смерть, - к ним настолько разное отношение. Ведь, не было бы цены жизни не будь в ней смерти. А смерти без жизни существовать и вовсе не может.              Джисон дает людям самое ценное, но сам себя обесценивает, считая недостойным такой любви и внимания. Он считает несправедливым отношение людей к Минхо, ведь неужели они не видят, что ему приходится делать? Разве кто-то смог бы взять на себя такую ношу? Никто и ни за какую цену не согласился бы. И Минхо молча терпит все, что дают ему им же любимые люди, что разорвали его на части. Терпит и не жалуется, покорно принимая от них это внимание. А Джисон робеет, когда видит его и так хочет сказать ему, как он восхищен им и как безмерно он благодарен. Он так хочет сказать, что полюбил его. Действительно и по-настоящему, несмотря ни на что. И он говорит ему эти слова, и в ответ получает неверие, за которым вспыхивает свет в черных глазах и Джисон слышит ответные слова, почти в точности, повторяющие то, что говорил он.              Они разные. Они противоположности. Они различные грани одного и того же. И не будь одного из них - не станет и другого. Потеря одного из них - исключит какой-либо смысл в существовании другого. Поэтому они, как магнит с разными зарядами - тянуться друг к другу и создают гармонию для себя и для всего, что есть на всем белом свете.