***
Кевин двигается на танцполе Райских Сумерек под действием алкоголя и чувствует на себе пристальный взгляд. Кевин не умеет танцевать, — он бы никогда в жизни не оказался тут сейчас, если не был бы настолько пьян, — но сейчас плавные движения его бёдер притягивают взгляд Нила так, что он не может перестать пялиться. Он этого даже не скрывает: зачем? Просто смотрит на то, как Кевин танцует посреди толпы других выпивших людей, под огнём флуоресцентов, с этими его растрепанными черными волосами, — и глаза блестят от количества выпитого алкоголя, когда он возвращается к их столу, чтобы залить в себя ещё один шот текилы. Нил хватает его за руку. Пока не знает, зачем, — но потребность слишком сильная, просто хочется коснуться, разгоряченные пальцы Кевина тут же переплетаются с его собственными. Кевин знает, что делать, — подсказывает количество этанола в крови, — и он тянет Нила за собой на танцпол. Большие ладони обхватывают стройную талию, пока бедра Нила прижимаются к его бедрам; толпа заставляет их оказаться ещё ближе, и Кевин вдруг целует Нила прямо посреди танцпола Райских Сумерек, заставляя его почувствовать терпкий привкус алкоголя на пухлых губах и сладость вишневого сиропа, который был в одном из коктейлей Кевина. Нил вплетается в его растрепанные волосы так отчаянно, словно Кевин может исчезнуть, — но он никуда не исчезает, целует лишь глубже, даже когда Нил пытается отстраниться и сказать ему, что им нужно более укромное место. Но покрасневшие губы Кевина манят так, что Нил с трудом наконец отодвигается достаточно, чтобы дотянуться до уха Кевина и докричаться до него. Минуту спустя Кевин уже прижимает его к выложенной плиткой стене туалета. Не самое романтичное место, но Кевин целовался и в местах похуже, — в Гнезде понятие «свобода» отсутствовало и вовсе, приходилось создавать ее из обломков того, что имелось в их с Жаном распоряжении, и он бы многое отдал за возможность поцеловать его хотя бы в раздевалке, а не в темноте ночи под одеялом или в одной из кладовых комнат. Воспоминание о Гнезде приходит так невовремя, потому что Кевин ужасно пьян, Кевин ужасно возбужден, и он стонет Нилу в губы, бедрами вжимая его в стену, а потом вдруг отстраняется и смотрит распахнутыми глазами. Нил замирает и ждёт пояснения. У Кевина перед глазами — алкогольный туман и лицо Жана, которое накладывается на лицо Нила, но сопоставления не происходит. И Кевин не может целовать Нила и представлять Жана, как не может и не думать о Жане, пока целует Нила. И этот диссонанс в его голове вдруг становится таким острым, что ему приходится взять перерыв. — Все хорошо? — спрашивает Нил неуверенно, проводя по его щеке подушечками пальцев. — Я по нему скучаю, — выдыхает вдруг Кевин. Нилу требуется несколько секунд, чтобы сопоставить факты, — всё то, что Кевин ему рассказывал, то, о чем он знал сам. И он понимает, о ком речь. Медленно кивает, убирая ладонь, но Кевин тут же берет его за руку снова, переплетая их пальцы. — Я не пытаюсь заменить его тобой, — говорит он горячо, и Нил почему-то верит беспрекословно. — Я просто… Блять, — Кевин проводит ладонью по волосам, и Нил видит в его взгляде растерянность, испуг, вину. Нил обхватывает ладонями его лицо. — Расскажи мне о нём, — предлагает он. Кевин смотрит на него как на идиота, но в конце концов кивает. Позже он рассказывает Нилу о Жане: обо всём, что было между ними, и это всё равнялось ухваченные поцелуи плюс отчаянная забота друг о друге; о том, как они стали друг другу важны, потому что рядом больше не было никого; и о том, как Кевин, сбегая, не знал, на что подписывает их обоих. Но он рассказывает об огромном чувстве вины перед Жаном за то, что бросил его там, хотя у него, кажется, не было другого выбора, но это для Кевина недостаточное оправдание, он рассказывает о том, как много Жан значит для него до сих пор, даже через километры расстояния и месяцы расставания. А ещё Кевин, спотыкаясь на каждом слове и отводя взгляд, рассказывает о том, как это странно, — что его чувства к Нилу никуда не прогнали предыдущие чувства к Жану, и теперь и те, и другие существуют внутри него, сплетаются между собой, словно языки пламени двух костров, смиряются и успокаиваются. И Кевин не понимает, как — как может быть такое, что он влюблён в них обоих, просто по-разному. Он рассказывает это, целует пальцы Нила, и Нил видит блеск слез в его глазах, потому что Кевин с ним абсолютно честен, когда клянется, что ни за что не хотел бы причинить Нилу боль, и потому не стал бы врать ему о таких вещах. Нил привык дважды проверять все, что слышит, но Кевину он начал доверять ещё пару месяцев назад, — и в голове не укладывается, как он может врать ему о своих чувствах, это просто невозможно — не в случае с Кевином. И Нил кивает. Он верит: и в глазах Кевина встаёт такое искреннее облегчение, он прижимает Нила к себе так тепло и крепко, что все оставшееся сомнение рассеивается сигаретным дымом в ту же секунду. Кевин изо дня в день доказывает свои чувства к Нилу незначительными действиями, на которые он сам даже, пожалуй, не особенно обращает внимания, но Нил — замечает всё, каждую деталь и мелочь, и в груди теплом разливается это чувство острой привязанности к Кевину, которая становится лишь крепче. И эта привязанность натягивается между ними болезненной кровоточащей нитью, когда случается Зимний банкет, когда случается разговор с Рико, и когда Нил говорит Кевину о своем решении лететь в Эвермор. Панику на лице Кевина нельзя передать ничем: он, кажется, готов прямо на глазах у Нила порвать этот чертов билет на самолет, да только они оба знают, что это нисколько не поможет. Кевин помнит слишком хорошо даже спустя год: хорошо настолько, что тревога комом встаёт в горле, пальцы сводит от страха за Нила и от этих воспоминаний, что мелькают белыми вспышками, а травмированная рука снова начинает скулить ноющей болью. Он помнит кровь, помнит слезы Жана, помнит свой животный страх, который накрывает привычной волной, даже когда он просто думает об этом. Нил оправдывается несколькими причинами, но в его голове причина только одна: вытащить Жана и привезти его Кевину. Он хочет увидеть на его лице искреннюю улыбку, которую видит так редко, он хочет, чтобы Кевин злился и кричал о том, что Нил просто, нахуй, сумасшедший, — а Нил будет смеяться, потому что по крайней мере Кевин почувствует себя счастливым и сможет решить то, что происходит между ним и Жаном — чем бы оно ни являлось. Нил не знает, как это отразится на том, что сейчас зарождается между ним и Кевином, — но от мыслей об этом что-то в груди скручивается в тугой узел, и потому об этом он пока не думает. Нил в принципе не знает, что будет дальше, потому что он уверен, что сам будет мертв к весне, — а вот у Кевина будет шанс почувствовать себя счастливым даже после ухода Нила. И Нил оставит ему часть себя, вернув ему Жана. Кевину свои планы он не озвучивает: знает, что тот будет твердить о невозможности их исполнения, о том, какой Нил идиот без инстинкта самосохранения, — поэтому он молчит. Молча целует Кевина, обещая ему, что с ним все будет в порядке, — улетать ему уже завтра, в полуночной темноте общей гостиной страх ощущается как никогда остро, — но по глазам видит: Кевин ему не верит. У Кевина не хватает сил произнести это вслух, но Нил знает, что он хочет сказать: не обещай того, чего не сможешь выполнить. Но Нил почему-то уверен, что сможет. То ли на него так действуют красивые глаза Кевина, то ли его ладонь на талии Нила под футболкой, то ли — их объятия, Кевин не отпускает его весь вечер и даже засыпает на его руках в конце концов. Все это — причины, безусловно, важные и первостепенные, и Нил думает о Кевине, когда самолет совершает посадку в Западной Вирджинии, думает, пока идёт через аэропорт с сумкой через плечо. Но Кевин на несколько секунд испаряется из его мыслей, когда Нил видит Жана Моро, который приехал встретить его. Точнее, он и на Жана-то смотрит через призму Кевина Дэя: сразу пытается увидеть в нём то, что видел Кевин, пытается понять, чем он так его зацепил. У Нила все это работает немного иначе, но очевидного не замечать он не может: Жан такой высокий, что перехватывает дыхание, у Жана пронзительный и тяжелый взгляд графитно серых глаз, и Жан не очень рад его видеть. — Зря ты приехал, — он подтверждает догадку Нила, когда они садятся в машину. — Я могу сейчас закрыть глаза и сделать вид, что вообще тебя не видел, а ты выйдешь из машины и купишь билет обратно. — И откуда в тебе столько благородства, — Нил фыркает, пристегиваясь. — Улечу обратно я только с тобой, кстати. Не приеду же я к Кевину с пустыми руками. При упоминании имени Кевина Жан заметно теряется, замирает, опускает голову. Длинные пальцы крепче обхватывают руль. — Причем тут он? — тихо спрашивает Жан, и Нил не узнает его голос. — Я прилетел сюда из-за него, — Нил пожимает плечами. — И из-за тебя. Так что лучше бы нам поладить. — Глупый ребенок, — качает головой Жан, и от его густого акцента у Нила внутри что-то тянет. Он устремляет взгляд вперед, за лобовое стекло, и молчит остаток дороги, догадываясь, что Жан хотел бы помолчать тоже.***
Нил привязывается к Жану. Это неминуемо, это штамп, который он ставит на себе ещё до вылета в Западную Вирджинию, Нил знает, что так будет, и оно случается, — но он всё равно спотыкается, останавливается на краю обрыва, чувствует это «ох» внутри, которое закручивает внутренности в темную воронку, чувствует, как проваливается в эту воронку и сам на несколько секунд. Это осознание само по себе Нилу дается плохо: так болит всё тело, так адски раскалывается голова, мышцы будто рассечены на лоскуты, а два пальца на левой руке горят — наверное, переломы, хотя жар такой, что Нилу кажется: если он посмотрит, то увидит на руке запекшуюся кровь. Он теряется во времени, перестает считать дни практически сразу, перестает думать хоть о чем-то кроме того, что, во что бы то ни стало, надо отсюда выбраться, — но не думать о Жане он не может. И Жан в его голове неразрывно связан с Кевином, они будто бы одно целое, идут только комплектом, — и этим комплектом Нил вовсе не против их обоих получить. Сначала он решает не рассказывать Жану о том, что происходит между ним и Кевином — Жан кажется сильным, потому что выдерживает очень многое, но, когда речь заходит о чувствах и эмоциях, Нил видит слабость Жана. И одна из главных его слабостей — Кевин. Поэтому Нил не будет, конечно, настолько жестоким, не будет травить душу и сыпать соль на, очевидно, до сих пор открытую рану: но он позволяет Жану говорить о Кевине, рассказывает о том, как он живет сейчас, о том, что в нём поменялось за этот год, а что — осталось прежним, и Жан улыбается так восхитительно, когда слушает это, даже несмотря на гематому цветом в космос, которая расцветает на его спине и которую Нил пытался обработать за несколько минут до того. Но что его удивляет, так это то, насколько много себе позволяет сам Жан. Его чувства к Кевину абсолютно очевидны и ясны, Нилу не нужно спрашивать, чтобы понять, что Жан всё ещё скучает, всё ещё тоскует и всё ещё любит, — но почему-то Жан не стесняется быть таким откровенным с Нилом. Нил думает, что, может, это просто привычное поведение для этого места, — но в жестах Жана нет грязи, пренебрежения или обыденности. Жан ложится рядом с ним, когда Нила мутит от сотрясения мозга, и будит его каждые несколько минут нежным похлопыванием по щекам, потому что спать Нилу нельзя; Жан обрабатывает его травмы устало, но бережно и осторожно, извиняясь, когда ненамеренно делает больно; Жан говорит с ним на французском, Жан рассказывает ему истории перед сном, когда Нил от воющей боли не может уснуть, Жан поддерживает его за плечи, когда Нил готов рухнуть от усталости и боли прямо на корте, и шепчет ему в ухо мягкое «ещё немножко, давай, Веснински». И сейчас это осознание накрывает его теплой и мягкой волной, неожиданно, но ощущается комфортно и правильно: Жан спит на груди Нила, обнимая его, носом уткнувшись в его руку, и Нил тянет нетравмированную ладонь к его взлохмаченным волосам, чтобы медленно, игнорируя боль, вплести в них пальцы. Жан сквозь сон обнимает его крепче. Нил понимает, как сильно он успел привязаться в считанные дни, — и расставание с Жаном сейчас будет подобно разрыву сердца. Нил этого не ожидал, но Жану в эти дни достается больше, чем ему самому. За каждое неповиновение Нила Рико теперь наказывает Жана, вынуждая Нила смотреть, — и это в тысячу раз хуже, чем самому испытывать остроту лезвия его ножей на коже и хватку наручников на запястьях. Нил пытается встать на его защиту, искренне пытается помочь, потому что не может смотреть и бездействовать, — но от этого, кажется, только хуже. Жан гаснет на его глазах, и Нил, в те редкие часы, когда сознание не подернуто плотной дымкой боли, когда туман беспамятства не мешает мыслить, — в эти часы он думает, что без Жана уже точно никуда не уедет. Не сейчас, не когда на собственной шкуре прочувствовал, что Жану приходится испытывать каждый день, — а ведь Нил здесь всего две недели, и у него уже нет сил, тогда как этот мальчик вообще до сих пор жив и почему просто не покончил со всем этим? Жан рассказывает ему, почему. Рассказывает в один из вечеров, когда сидит на бедрах Нила, кусочек ваты, смоченный спиртом, невесомо касается его плеча — режут поверх старых шрамов, даже как-то глупо, — и каждый раз, когда Нил жмурится от боли, Жан дует на обжигающее место. Нил рассыпается на блядские атомы, и он не может даже посмотреть на Жана без этого странного чувства трепещущего тепла внутри. Но Жан чуть двигается назад, Жан берет ладони Нила в свои, кладет их на свои бёдра. Нил смотрит в ответ слегка удивлённо, но рук не убирает. И Жан рассказывает. Хрипловатым полушепотом, то и дело переключаясь с английского на французский, Жан рассказывает о том, как Кевин однажды попросил его дать ему обещание никогда ничего с собой не делать, — и Жан пообещал. А Кевин слишком ему дорог, и Жан неплохо его знает — Кевин такой человек, который загрызет самого себя, если Жан что-нибудь с собой сделает. Особенно сейчас — когда Кевин сбежал, оставив его тут, и каждое действие Жана — на совести Кевина. — И ты держишься только из-за него? — спрашивает Нил пораженно, отчасти не веря, отчасти — изумляясь такой слепой преданности. Жан медленно кивает. В эту секунду Нила разрывают сотни разных эмоций, сотни ощущений, преобладающее из которых — боль, и голова чуть кружится, едва сдерживая молочный туман беспамятства, но одну вещь в эту секунду Нил понимает отчетливо ясно: отсюда он уедет либо с Жаном, либо никак. Просто потому что не простит сам себя, не выдержит взгляд Кевина, который наверняка возьмет на себя заботу о всех его травмах, не выдержит воспоминаний о криках и мольбах Жана, воспоминаний о том, когда Жан был другим — тихий шепот на французском Нилу на ухо по ночам, нежные руки на плечах и лице, кроткие взгляды. Нил не знает, что Жан видит в его глазах в эту секунду, но, видимо, в них отражено многое, потому что Жан склоняется и коротко целует Нила в лоб. Тот обнимает его за шею, притягивая в свои объятия, — и они вновь оказываются в надежной защите рук друг друга, в объятиях, в тепле, и горячее дыхание Нила на макушке Жана — как никогда верное и родное. Вечером накануне отъезда Нила Жан впервые его целует. Он не спрашивает разрешения словами, но они лежат в темноте спальни в почти неловкой, неприличной близости, смотрят друг другу в глаза, Нил тяжело дышит, потому что каждый вдох отдается в легких полыхающей болью, — и Жан вдруг оказывается прямо возле его губ. Замирает, прикрыв глаза, будто ждёт первого действия от Нила, — и Нилу это внезапно кажется знакомым. Только в первый раз целовать Жана самостоятельно он точно не будет, поэтому он шепчет едва различимое «fais-le», и Жан накрывает его губы своими. Его поцелуи не похожи на поцелуи Кевина, но что-то общее у них точно есть: вот эта отчаянность и жадность, возможно, возникшая от того, как часто они оба целовались в страхе, что их застанут. И сейчас Жан целует его настойчиво и уверенно, погружает в сладкий туман движениями своих губ и языка, и Нил на пару секунд даже забывает о боли — настолько умело Жан делает это. Не думать о Кевине Нил не может, но это почему-то не кажется ему неправильным. Как будто он знает, что Кевин не будет против, как будто знает, что Кевин и сам бы сейчас к ним присоединился, если бы у него была возможность. На самом деле, Нилу просто настолько больно, что внутри не зажигается ни единого огонька беспокойства, и он целует Жана в ответ, неуверенно опуская ладонь на его шею. На счастье Нила, в аэропорт обратно его отвозит тоже Жан. Он сразу просит его собрать все, что ему нужно, но Жан отмахивается от него, как от назойливого насекомого. Жану слишком плохо, Жан уже второй день пропускает тренировку с разрешения тренера, потому что просто не может двигаться, одышка начинается, как только он поднимается с кровати, — и Нил думает, что ещё несколько дней здесь он может просто не пережить. Не то чтобы Жан не переживал такого раньше, — нет, конечно, он сильный и справился бы, — если бы не Нил. Но Нил все испортил: он сейчас улетит, так и не подписав контракт, вернется к Лисам и пообещает разгромить Воронов в финале, и Рико будет в ярости. Такого Рико полуживой Жан все-таки не выдержит. Поэтому Нил даже не раздумывает: они приезжают в аэропорт, он не помнит, сколько уже не спит, но кажется, что не меньше двух суток, а ещё у него ломит все тело и раскалывается голова, но он оставляет Жана следить за вещами и возвращается уже с купленным для него билетом. Места в разных концах салона, но зато они прилетят вместе, так какое тогда значение это имеет. Жан, очевидно, в ярости — видно по лицу, по движениям, поведению, — но он слишком ослаб, чтобы высказывать свое недовольство, и потому он просто встаёт и собирается уходить. Нил хватает его за плечи, Жан морщится от боли и резких движений, и Нил извиняется перед ним серией коротких поцелуев в лоб и щеки. Пару секунд они оба стоят, не двигаясь, приходят в себя. Потом Нил смотрит на него, прямо в глаза, и пытается донести главное: — Если ты не полетишь, я тоже останусь тут. Я не вернусь к Кевину один. Жан смотрит на него, как на идиота, устало качает головой. — Сдался тебе этот Кевин, — говорит он наконец. — И когда ты успел так к нему привязаться? — Тогда же, когда успел к тебе, — выдыхает Нил прежде, чем успевает подумать. Взгляд Жана становится острее, тверже. Он сжимает челюсти, смотрит на Нила внимательно и пристально, потом вдруг прикрывает глаза на пару секунд, и его лицо бледнеет — кажется, накрывает чересчур сильной волной боли. Жану нужно к врачу, Нил это видит, — и Нил готов будет держать его, если сейчас Жан примет глупое решение бежать. Они ссорятся, спорят на французском, Нил впервые видит Жана таким злым, но силы покидают его быстрее, потому что Жан начинает задыхаться и садится на скамью. Нил смотрит на него с тревогой, садится рядом, — и Жан вдруг утыкается лбом ему в плечо. И Нилу сейчас даже нет дела до того, что на плече — свежие бинты, раны под которыми тут же пробивают тело разрядами острой боли. До этого Нилу дела нет, потому что Жан всхлипывает, и Нил может лишь осторожно опустить ладонь ему на затылок, прижимая ближе к себе.***
Нил, конечно, оказывается прав: Кевин злится, Кевин называет Нила сумасшедшим, безрассудным придурком, самоубийцей и прочими нежными прозвищами, — но это все не имеет никакого значения, когда Нил видит его взгляд. Нил видит, как у Кевина Дэя на глаза наворачиваются слёзы, когда он видит перед собой Жана, как он готов рухнуть перед ним на колени, как целует его пальцы в пластырях и порезах. И Нилу кажется, что в его сердце медленно вставляют раскаленный нож, а затем проворачивают его, пока кровь хлынет горячим потоком, — когда он смотрит, как Жан нежно обхватывает ладонями лицо Кевина, останавливая его, и смотрит с неизмеримой нежностью, от которой перехватывает дыхание даже у Нила. И Кевин злится, но это злость, которая обычно накрывает родителей, как только находится их потерявшийся ребенок, — потому что Кевин испытывает переполняющее облегчение и счастье от того, что Нил не только вернулся в целости и сохранности, но и привез с собой второго самого важного человека в жизни Кевина. А ещё выясняется, что Нил был прав: Эбби, вздыхая, приводит в порядок их обоих и обнаруживает у Жана коллапс легкого из-за перелома ребра — еще пара дней без обследования и с тренировками Воронов, и его можно было бы уже не спасти. Так что Нил, несмотря на все претензии и возмущения, оказывается только в выигрыше. Когда они оказываются наедине, Кевин просто не выпускает Нила из объятий и не может от него отлипнуть. Не слишком тактильному Нилу это все кажется непривычным, учитывая и количество бинтов и травм на теле, но Кевин с ним предельно осторожен и нежен: носом утыкается в его волосы, осыпает лицо короткими поцелуями, ведёт себя так, словно они не виделись по меньшей мере несколько месяцев, — но Кевин просто знает, что всё могло закончиться гораздо хуже. — Ты идиот, если сделал это ради того, чтобы забрать Жана, — шепчет он горячо, поглаживая большим пальцем скулу Нила, заклеенную пластырем. — Я и раньше не заслуживал его прощения, а ещё и таким способом… — Не говори ерунды. Я уверен, он будет убеждать тебя в обратном, только посмей сказать подобное при нём, — Нил закатывает глаза. Он открывает рот, чтобы сказать, что теперь Жан хотя бы останется с ним, но вовремя себя обрывает — правда, Кевин тут же хмурится, словно все равно прочел эту мысль в его глазах. — Я не позволю тебе уйти, — произносит он почти беззвучно, и слышать такое от Кевина, который предпочитает выражать эмоции действиями, а не словами, по-настоящему непривычно. Нил обнимает его за шею, тянет ближе, целует в висок, вдыхает его запах и думает, что, возможно, Кевин и прав, — но было бы наивно верить, что Кевин сможет как-то повлиять на обстоятельства и пойти против них. Похищение Жана из Гнезда — проблема, которая волнует их сейчас больше, учитывая, какими трудностями все это сопровождается, но общими усилиями они справляются и устраивают все так, что Жан входит в состав Лисов. Почему-то это даже не поддается обсуждению сейчас, когда он проводит с Нилом и Кевином все свободное время, когда они с Кевином заново выстраивают их сложные отношения, когда Жан засыпает у Нила на плече в общей гостиной, и Нил лишь улыбается Кевину, оставаясь с ним там, потому что не решается его разбудить. Кевин, кстати, приносит им плед и сам устраивается рядом с Нилом, переплетая их пальцы. Так что — да, ни у кого не остается вопросов к тому, почему Жан теперь — один из Лисов, но для этого приходится сделать очень немало. И эти трое пытаются отвлечься от трудностей всеми способами — как только Жан немного приходит в себя, — и отвлекаются они разговорами о своих чувствах. Точнее, именно Нил неосознанно начинает эту череду: начинает он её своим признанием Кевину. — Я целовался с Жаном, — говорит он в один из вечеров, когда они вдвоём лежат на кровати Кевина и смотрят матч. Кевин тут же замирает, нажимает на паузу и откладывает ноутбук в сторону, а потом приподнимается на локте, чтобы посмотреть на Нила. На удивление, Кевин не злится и он не расстроен — наоборот, он выглядит так, словно пытается сдержать улыбку. — Перед ним невозможно устоять, да? — вдруг смеётся он тихо и тянется к Нилу, замирая возле его губ. — Когда? — спрашивает, глядя прямо в его глаза. — В Гнезде, — не моргнув, отвечает Нил. — В одну из ночей. — Вы только целовались? — Кевин вскидывает брови, и Нилу кажется, что в его голосе слышится удивление. Он не может сдержать улыбку. — Да. Но… Кев, мне кажется, это был не просто поцелуй для меня, — говорит он наконец то, в чем собирался признаться Кевину все это время. Веселость на лице Кевина слегка блекнет. — Хорошо, — медленно отвечает он, — а что? — Это похоже на… На то, о чем мне говорил ты, — Нил сам ещё не до конца разобрался со своими чувствами, ему до сих пор тяжело принять этот факт, но он надеется, что будет легче, если он озвучит их Кевину. Они разберутся вместе, раз для Кевина это не ново. — В смысле, ты говорил, что у тебя есть чувства к нам обоим, просто они разные. Я не… Слово «чувства» здесь не очень подходящее, но тянет меня определённо к вам обоим, — Нил поводит плечами. Кевин коротко касается его губ своими. — Хорошо, — говорит он вдруг. — Хорошо? — переспрашивает Нил удивлённо. — Мы что-нибудь с этим придумаем, — уверенно говорит Кевин, и Нил целует его снова — на этот раз более настойчиво и уверенно. — Поцелуй его тоже, если хочешь, — вдруг говорит Нил ему в губы, не открывая глаз. — Ты забавный, — Кевин улыбается. — Только я сделаю это на твоих глазах. Нил едва не дрожит от предвкушения и обхватывает Кевина за шею, утягивая его в поцелуй. Прежде, чем делать это, Кевин выделяет минутку на то, чтобы поговорить с Жаном. Говорить о чувствах для Кевина — задача не из простых, но он, как может, держа Жана за руки, объясняет ему, что происходит между ним и Нилом, говорит, что знает об их поцелуе, признается, что Жан до сих пор заставляет его чувствовать слишком многое, — но Кевину не удается соединить эти три отдельных пункта в один, провести между ними нить. А вот Жан в своей голове их соединяет, и потому его губы тут же расплываются в ухмылке. Кевин выполняет свое обещание уже через пару дней: они втроем сидят на диване в общей гостиной, Нил — посередине, Кевин и Жан устроились по бокам. Кевин бросает на Жана чересчур открытые взгляды, и тот в конце концов начинает тоже с ним переглядываться. Обнимая Нила за талию, Кевин садится и манит Жана к себе пальцем. Тот послушно подается ближе, замирает напротив его лица, — и Кевин тут же говорит прямо, без обиняков: — Я хочу тебя поцеловать, — его глаза смотрят в глаза Жана, который бросает взгляд на Нила в ту же секунду. — Не переживай, он сам просил меня об этом. Жан усмехается. Смотрит на Нила, в глазах которого тут же загорается интерес, потом — снова на Кевина. А следом Жан целует Кевина, не дожидаясь дальнейшей неловкой паузы — и Кевин внезапно целует в ответ так настойчиво и нетерпеливо, словно только этого и ждал все последние месяцы. Нил смотрит на них во все глаза, на его щеках вспыхивает слабый румянец, когда Кевин, отстранившись, молниеносно поворачивается к нему. Нил кивает, глядя на него с улыбкой, и следующим Кевин целует уже его — на глазах у Жана. — Для полноты картины тебе тоже надо поцеловать меня теперь, — говорит Жан с легкой хрипотцой, глядя на Нила. Тот смеётся, но все же поворачивается к Кевину за одобрением. Тот вскидывает брови и лишь опускает ладонь на бедро Нила, с интересом наблюдая. Инициативу на себя всё-таки берет Жан, когда опускает пальцы на подбородок Нила, осторожно двигаясь ближе к его лицу, прежде чем накрыть его губы своими. С Нилом Жан целуется совсем иначе, и Кевин даже несколько завидует, что он сам больше похож на Жана, и в них обоих вечно горит эта жажда получить больше. А Нил целует Жана в ответ как-то спокойно и увлеченно, и Кевин не может отвести взгляд. Отстранившись, Жан в первую очередь смотрит на него. Кевин не может сдержать улыбку, и в груди вмиг появляется непривычная легкость от осознания того, как много их ждет впереди. Следующие несколько месяцев проверяют эту троицу на прочность. Они, кажется, слегка теряют бдительность, провалившись в чувства, и вдруг — Балтимор, похищение Нила, неизвестность, пыльными ботинками наступающая на горло, — и Кевин захлебывается в собственной вине. Жан в этом плане не настолько критичен к себе, но воспринимает исчезновение Нила он все равно остро, — но, к счастью, Кевин рядом, и с ним пройти через это проще. Эти дни они проживают вместе, бок о бок, держась за руки крепче, чем обычно, — и в конце концов Нил возвращается к ним, уже по-настоящему Нил, и Жан обрывает себя, когда снова в мыслях хочет обратиться к нему по настоящей фамилии. Потом — восстановление, разбирательства, череда матчей, Жан наконец выходит на поле, и они втроем — Дэй, Джостен, Моро — убийственное трио из защитника и двух нападающих, которое работает, как идеально слаженный механизм. И они побеждают. Они проходят вместе через матч с Воронами, большую часть которого Жан проводит на скамье, потому что за его жизнь искренне опасается вся команда, они проходят через смерть Рико, через череду разговоров с Ичиро, который лишь утверждает с Нилом условия уже заключенной ранее сделки — это было сделано сразу, как только Нил привез Жана с собой, и тот разговор с Ичиро был трудным, но запомнился всем; они проходят через нервные срывы Жана, через панические атаки Кевина, через плохие дни Нила, которых становится неприлично много после всех этих событий. Но они справляются. Чёрная полоса сменяется относительно посветлевшей серой. Нил выходит утром на их кухню и видит там Кевина возле плиты и Жана, который обнимает его за талию со спины, — и в этот момент Нил понимает, что они справились. Они оборачиваются одновременно, словно по команде: Жан тут же выпускает Кевина, поцеловав его в плечо напоследок, и подходит к Нилу, растрепывая его и без того взлохмаченные после сна волосы. У них есть определенные привычки относительно тактильности: Жан и Нил знают, что Кевин никогда этого не покажет, но их прикосновения нужны ему, как воздух: он всегда пытается будто случайно коснуться их, и они учатся предугадывать это и касаться его чаще первыми. В любое время — когда они смотрят матчи втроем, тесно прижимаясь друг к другу на диване, и Жан кладет голову Кевину на плечо, начиная перебирать его волосы, а Нил берет его ладонь в свою, заботливо поглаживая большим пальцем костяшки и шрам; когда идут куда-то рядом, и Жан незаметно опускает ладонь на поясницу Кевина, а Нил обхватывает его руку с другой стороны, поднимая на него искрящийся взгляд. Тактильность Жана зависит от его состояния: бывают дни, когда он не может вытерпеть даже короткого прикосновения, потому что зуд в шрамах не дает покоя, и хочется закрыться от всех. Но Кевин и Нил находят другие способы быть ближе и не переходят границы. Однако бывают и другие дни — дни, когда Жан хочет касаться, касаться и только касаться, — и в такие дни Кевин от него просто не отходит. Он ложится к нему в кровать утром и даже готов полежать лишние двадцать минут — лишь бы с Жаном, он при любой возможности берет его за руку, он заставляет Жана лечь головой ему на колени, и они могут просидеть так полчаса за разговорами, пока Жан закрывает глаза, а Кевин перебирает его волосы. Во время тренировки в порыве эмоций они могут начать ругаться на весь корт, — а потом к ним подходит Нил, Нил кладет ладонь Кевину на плечо, Кевин делает глубокий вдох и целует Жана, чтобы тот заткнулся. Прямо на поле, прямо на виду у остальной команды — на виду у Ники, который не может сдержать восторженный фанатский писк, и Эндрю, который тут же закатывает глаза. Нил из них троих — тот, кто никогда не говорит о том, что ему нужно, потому что он сам не знает ответ на этот вопрос. Но он всегда готов обнять Кевина, всегда готов взять Жана за руку и фыркнуть от разницы в размерах их ладоней, всегда готов поделиться своим теплом — потому что он напоминает ходячую печку, в то время как Жан и Кевин вечно мерзнут. И поэтому сейчас Нил сразу падает в объятия Жана. На Джостене — огромная футболка с фамилией «Дэй» на спине, и Жан, утыкаясь носом ему в плечо, чувствует вперемешку запахи Кевина и Нила. — Кев пытается что-то приготовить, — бормочет он на ухо Нилу, машинально накручивая на палец одну из его кудряшек. — Я, правда, думаю, что нам все равно придётся идти завтракать в какое-нибудь кафе. Если он, конечно, не спалит кухню, потому что тогда нам придётся тушить пожар. — Эй, это было грубо, я не настолько плох, — отзывается Кевин с притворной обидой в голосе, оборачиваясь на парней. Жан ухмыляется и посылает ему воздушный поцелуй, а Нил со смехом прижимается к нему ближе. Кухню заливает солнце, Жан целует Нила в лоб, тот поднимает на него сонный взгляд, и Жан со смехом целует его снова, — и Нил чувствует себя дома, окруженный теплом рук, тихими голосами и непривычным чувством безопасности, которое ему дарят Кевин и Жан.