г. Горький, 26 августа 2019 г., Дегтярёв
Валера был знатоком всякой философии, психологии, прочего ненужного дерьма, он бы наверняка сказал, что я столкнулся со своей анимой, тёмной половиной. Всё это неважно, просто не повезло. Просто какая-то муть в голове, злость на дуру Настю сказалась, хотелось её прибить, вот и вспомнилось, как я помог моей однокласснице уйти пораньше из этого мира. Это случилось поздним вечером, о чём говорил старик, в августе, больше года назад. Я шёл себе, никого не трогал… Потом потрогал и всё, сразу убийца. Ха-ха-ха! Поняли?! Не трогайте людей, ха! Ну, а если серьёзно, то я увидел мою одноклассницу, из параллельного. Я, честно говоря, даже не знал как её зовут тогда, но она была прелестна, это факт. В красивом вечернем платье, на небольших каблучках, приподнимающих бёдра и зад, она шагала словно была рождена для подиума, только ростом не вышла. И знаете, поймите меня, вот такая злость пробрала, я шёл, дышал практически в спину, и даже не обернётся, шлюха, даже не глянет, не боится ничего. Я привык, что девушки должны бояться по вечерам, от них должно пахнуть страхом, знаете ли, так освежающе около шеи и волос, а тут нет. И пусть бы с ней, но я же знаю, кто это — дочь мусора, КМС по волейболу, если не уже, то почти, волонтёр чего-то там, медалистка, надежда района и… ноль внимания на меня, даже как на элемент опасности. Жизнь, понимаешь, расписана до старости вперёд, ЗЮИ, вертухайка и кабуча, потом пенсия и БДСМ-порки детей в тихом углу. Нет, я понимаю, кто я, кто она, где мы друг для друга — в разных точках системы ценностей, политических координат и иерархии потребностей — я гедонист, она альтруист. Да, я понимаю всё. Зачем ты меня стыдишь?! Ах, ты не стыдишь, ты просто существуешь, прости. Ну-ну, я знаю каждое слово из твоего маленького ротика… С подобными шальными мыслями я следовал за ней, забыв, куда мне надо идти и зачем я вообще выбрался на улицу. Была причина… Теперь у меня лишь зрела злость на это беспечное тело, что медленно гуляло по дорогам темнеющего города. А ведь ночь — это всего лишь баночка чёрного акрила, и даже вот уже несколько часов горящие фонари ничего не изменят, я набрал немного этой краски. Прощай, су… А может, не надо? Ну мало ли таких баб, есть же море тех, кто тебя в чём-то уделывает, успокойся. Ой-ой, нашелся моралист, тебе-то что до её жизни? Отнять её будет приятно, ну, ну… — ВИИИИИИ-ВИИИИИИИ! — закричал клаксон Нивы, сносящей тело беспечной девушки. «Всё, поздно причитать, я толкнул, теперь можешь успокоиться», — сказал кто-то моим голосом, и я успокоился. В памяти чётким слайд-шоу отпечатался полёт девушки, её красиво развевающиеся волосы и сломанный нос, прикрытые глаза, словно она спит, её черное платье. Оно задралось, и я увидел красивые загорелые ножки, такие гладкие и блестящие. Как я был поражён… станок набрила и готова! Да и сейчас сложно это вспоминать, не фантазируя, ведь всё было наяву, не на фото в группе «Пахомовки» или ещё в каком свинарнике, по-настоящему. Я жалею, что убежал. Я хотел бы шевелить её конечностями, чтобы узнать, как дубеют мышцы и как теряет мягкость живот, я был бы там часами, я бы хотел попробовать кусочек её бритой ноги и понюхать область бикини после смерти… Но водитель не стал уезжать, он остановился, и мне пришлось сматываться. Теперь порою я снова хочу встретить такую же девушку, с аккуратными славянскими чертами лица, голубыми глазами и длинными русыми волосами, пусть и крашеными, с крепким телом и духом. Казалось, я мог подойти и раздавить это смазливое лицо, как арбуз, своей ногой, и вся армия господня сидела тогда в моём сапоге.г. Горький, 27 августа 2019 г., Дегтярёв
«Тлеет на столе шанта-а-аж…» — играл у Ефанова Корж. — Доброе утро, насильник моих ушей! — поприветствовал я его, встал с кровати и, зажав уши, поклонился. — А ты ничё не… — отреагировал он, отвернулся, не закончив фразу, и переключил песню на что-то более мерзкое. Интересное дело делает со мной косяк. Я понимаю, зачем сочиняется такая музыка. По этому делу, ну, гашишному, абсолютно днищенская запись зацикленного «мама говорит: „Это всё план тормозит“» гнусавым голосом под двухнотный бит звучит очень неплохо и даже немного радует. Хотя под гашишем и котики радуют, особенно нарисованные. Оставалась неделя до начала учёбы. Скоро приедут остальные соседи — «философ» Валера и отаку Санёку-чан. Валера — мой дружочек-пирожочек, эдакой вариант разумной собаки и гавкающего будильника с функцией цитирования поутру пословиц и прибауток. Эх, вот тогда и начнется новый виток безумия! А пока нужно себя чем-то занять. Можно, конечно, спереть гитару Санька или гитару Валеры и неумело побренчать, вторя мерзкой музыкой Ефанову, но нужно было размяться и дойти до Насти. — Охаё, онии-чан! — запищала Настя. Вот уж действительно легка на помине. — Доброе утро, — я уже пожалел, что вспомнил о ней. Но ничего не попишешь, она жила в соседней секции. Встреча с ней в коридоре — самое светлое, что может быть утром. Она вскидывает левую руку, отдаёт двумя пальцами честь, будто прикладывает воображаемый ствол к виску, и мило улыбается. Как тут не растрогаться? Она стояла в коротких шортах и майке, у неё по-утреннему торчали соски. Глаза ещё слипшиеся, но волосы причесать она успела, разве что поработать плойкой — нет. Хотя… зачем мне оценивать её внешность, если я разочаровался на первом курсе, а это просто инерция. — Знаешь, ты очень вовремя. Ты единственный, кто может мне помочь, мне очень нужна твоя помощь, — она приблизилась и стала высматривать выражение моих глаз. День мой пуст. Мне нужно чем-то заполнить… Нет, я не подчиняюсь манипуляциям, я просто… Да, я просто ищу оправдания, чтобы согласиться и получить «морковку». Я ведь знаю, что, если я только шагну в её направлении, она начнёт тереться, мурчать и прижиматься ко мне, как брошенный замёрзший котёнок, голодавший до соска мамы-кошки неделю, дык ещё и после часового утопления в ведре. Чудесные духи. А пониже… — В чём нужна помощь? — спросил её я, стараясь выглядеть беспристрастно. — Коти-и-ик! — запищала тем же хентайным голосом и бросилась меня обнимать. Всё же хорошее у неё тело. Худая, но не костлявая и острая как подросток, а мягкая, но не теряющая плотности, такая, какой может быть только молодая, нераздоенная, нерожавшая, крепкая девка. Она всегда обнимала страстно, совсем не по-дружески. Видимо, какие-то стеснительные барьеры были давно поломаны, хотя я знал в чём дело: дело в том, что она хочет вызвать эмоциональную привязку. Чем больше дофамина и окситоцина потечёт в мою кровь и возбудит мои нервы, возбудит мой член, тем крепче я буду считать служение ей источником этого дофамина. Она делала так со всеми парнями до меня и после меня, и параллельно мне, причём очень ловко. Со стороны кажется, что это дружеское объятие, потому что недолгое, и я уже смотрел много раз на наши со стороны, оно действительно выглядит так, но таким не ощущается. Вы можете подумать, что я просто не знаю, что такое дружеские объятия. Нет, знаю, не совсем же я ублюдок. Я вообще считаю, что, если бы не телеканал «Спас», я был бы агнец господень, добрый белый барашек, мягкий и кушающий только травку. В общем, дружеские объятия — это то, что копировала её подруга Ленка. Она копировала наружную суть, но не видела сексуальной энергии, что Настя испускает откуда-то из своего живота. И её духи, там тоже не всё так-то… — Димочка, мне нужна твоя помощь в… шоппинге! — жизнерадостность прёт из неё фонтаном. — А там будет диван? — спросил я с надеждой. — Откуда я знаю! В каком-то будет, в каком-то нет. Мы в штуках двадцати будем! — жизнерадостно воскликнула она. Потягивай я сейчас пиво, непременно бы поперхнулся. Балтики захотелось… — У меня есть ультиматорий! — поднял я угрожающе палец вверх. — Я буду только в тех магазинах, где есть диваны. — Да чего это тебе так важно-то? — она искренне не понимала. — А ты как хотела? Вдруг я захочу поспать, пока ты там «это не то», «это не сочетается с моими носками», «это было модно час назад»… — Пошли, одевайся, чтоб по спичке горящей уже тут был. Мне вспомнилась строчка из песни группы «Тёплая Трасса», родом из этого или очень близкого города: «Мы дома оставили на понедельник зажжённую спичку с другого конца». Пока я одевался, хотелось пояснить, как я оцениваю магазины одежды. Если в них есть диванчик, значит, бутик заботится о мужчинах, приходящих туда из-за женщины и не имеющих интереса менять футболку Сочи-2014 на новую с Рио-де-Жанейро. Я надеялся, что много ждать не придется, и я буду подносить Насте новые и новые баулы одежды в обмен на старую, иначе бы ей помощь не понадобилась. Мужчине, конечно, в этом плане проще в примерочной — можно гаркнуть на работницу и сформулировать запрос, а запросы у мужчины, конечно, гораздо более простые и в словах, а не «эта-эта-эта или не, эта-эта, не то, эта, такой топик с таким э-э…». Я посидел в комнате минут тридцать и, наконец, в дверь постучали. Наконец-то! — Здравствуйте, это компания «Симбирские сети», вы не желаете подключить безлимитный интернет за триста… Отсоси у тракториста. Я коротко ответил «нет» и закрыл дверь. Есть у нас эти «Симбирские сети», работают паршиво, потому что провода двумя волосками касаются друг друга, всё пропадает и катки руинятся одна за другой. Изредка мы всей комнатой играем. Хотя… когда это в последний раз было-то!.. Трактористом буду я, от… Заткнись! Я вышел в коридор, сцепился жёстким взглядом с тем же щуплым парнишкой с папкой бумаг — когда он стоял у двери, я его даже не рассматривал — и следил, как он направляется в секцию, где живет моя дорогая final girl. Она выбежала из комнаты, явно торопилась, хотя её «спичка» горела не меньше часа. Я даже успел перекусить тем же куском колбасы с хлебом и для приличия почистил зубы щёткой, владельца которого не знаю. Знаю, некрасиво и негигиенично, но всё же это могла быть и моя щётка! — Вас интересует качественный интернет? — Меня интересует мир во всём мире, дружба народов и… бывай! — отвечала она парнишке, но заметив меня, приостановила словесный понос, чтобы обрушить остаток уже на другую жертву. Она крупными шагами приближалась ко мне. На ней чёрные узкие брюки, белая рубашка и пиджачок. Мило, ничего не скажешь. Ах да, на этот раз она надела бюст и не забыла поработать плойкой. Меня всегда забавляли эти небольшие груди с огромными сосками, как у неё, которые на холоде могли быть видны даже через бюст. На скамейке мы остановились покурить. Я достал свой «Red Globe», она — вонючий Ротманс. Сразу же начались движения языков, то-сё, пятое-десятое. Слово за слово, чем-то по столу мы вернулись к всегда её волнующей теме «достать дурь». — Я не буду играть рыцаря, у меня есть, но у меня в комнате есть и Ефанов, а звать даму на теплотрассу — моветон. — Я не буду играть целку, — не замедлила отреагировать она, — я в комнате одна и приглашаю вас и ваш сас… — О, прекрасно. — Но застеленная койка всего лишь одна… — начала она томно говорить и напирать на меня. Но тут её игре помешал какой-то пацанёнок, дрищеватый, среднего роста, молодой и безусый, в камуфляжных шортах и поло. Вот на него это женское колдунство подействовало бы мигом. Обкончался бы в диких корчах этот мальчик. — Извините, у вас сигаретки не будет? Я Никита, — сказал он. — Будет, — ответил я. — А ты из Политеха? — Ну да, первокурсник. — Ну, держи тогда, — я достал из своей красной пачки с Иисусом гораздо более тонкий Ротманс, доставшийся от Насти. Он заметил это и вздёрнул бровь. — Как ты этот «Red Globe» куришь? Крепкие, противные. — Ну, а как ты — Ротманс? Вонючие, слабые. Кстати, я Дима, а это… — Я Настя, — сказала она негромко и очень степенно. — Приятно познакомиться, — сказал он, и мы пожали друг другу руки. — Где поселили? — не преминул поинтересоваться я. — Да на девятом, девятьсот седьмая. Рядом с пацаном, который меня заселял. — С Лёшей из студсовета? — Ага. — Дима, ты не знаешь, — влезла в разговор Настя, накручивающая волосы на палец, — он у нас стал старостой этажа. — Во как… Вся эта система старост могла работать в теории хорошо, не будь там за работой конченные ублюдки, лизоблюды и дерьмоеды. Был староста секции — Лысый друг Женя, товарищ Мяу; был у каждой секции свой староста, а у каждого этажа — свой. Как я понял, старостой нашего этажа оказался Лёха, пухловатый целеустремленный гражданин, активист. Под этими словами я скрываю понятия «жополиз» и «успешный человек». Так вот, и у самого общежития был староста, которого назвали «председатель общежития», мастер лопатой черпать лужи и ровнять сугробы — мой тёзка с говорящей фамилией Борзой, наглухо отбитый во время службы в армии. У каждой группы был староста, у какой-то группы добрый, у моей — противный, следящий за выполнением правил для всех, кроме себя и своих приближённых. — То есть, Лика ушла, — сказал я. Мне нравилась Лика. Аккуратная девочка, словно ребёнок тринадцати лет, который из-за нелепой ошибки постарел по документам лет на десять. — Ну, она теперь переехала на четвёртый, там староста что ли. — Так Лёха же не с восьмого. — Ну да, — сказала она и глубоко затянулась. Мы подзабыли о том, что рядом первокурсник. Настя опомнилась быстрее. — Кохай, — сказала она ему, надвинув очки и немного быча, — расскажи о себе. Как тебе общага? — Потихоньку, — ответил он. Выдохнул и добавил. — Только ни в душевой, ни в туалете замок не работает, а у меня сосед какой-то педик. Мы с Настей переглянулись. И не потому что сосед — гей, а потому что… — Душевые?! — она поперхнулась дымом. — У вас есть душевая в секции?! — Ну да, — он смутился. Ага, душевые были только в иностранных секциях, причём не всех, преимущественно арабских, так что индусы, китайцы и все из стран СНГ шли в общие душевые, построенные по тюремному или, если угодно, армейскому типу. Борзой такое люто одобряэ. — Хорошо вам. У вас арабы живут? — усмехнулась Настя. — Нет. А что, у вас душевых нет? — Кроме арабских секций и двух-трёх секций для студотряда, никаких душевых нет, все в общих моются, — сказал я. — О… — для мальчика настал час откровений. — И гей у вас там ещё? — сказал я, сохраняя максимально серьёзное лицо. — Ага. Я проснулся в четыре утра, он лежит, дрочит в открытую. Я подумал, приснилось, но что-то кажется, что нет. Спустился поссать, увидел, он смотрит, как мужики дерутся и друг другу пальцы в жопу суют. — Накачанные-то? — хитро улыбнулся я. — Пошли уже, — сказала Настя. Когда мы отошли, она ткнула меня в бок и тихо забубнила: — Ты конченый идиот! Ещё бы курнуть ему предложил. Без полугода второй десяток, а ты, дебил, духаришься перед пацанёнком, которого поселили в секцию для студсовета! Ты совсем тронулся? — Да и что? Все знают, что мы растаманы. Надо, чтобы… — Нет, не все, — она остановила и схватила меня. — Ну, ты давай, иди реально ему предложи. Даёшь ему, значит, пакетик… а там отпечатки! — Да чё ты… какие отпечатки, тьфу. У нас тут не все чекисты. Или ты думаешь, если у Борзого принтер лазерный, он будет пальчики катать? — Ты же знаешь, какие они поехавшие, там у Борзого в секции душ, а он ходит на первый с четвёртого, письку мылит и бреется, и свою дрянь, Ульянову, посылает в нашу одновременно на первый этаж. Нет бы вместе помыться. На всю голову ведь! Вон зимой ребята «Уля, не пиши рапорт» на снегу вытаптывали, весь корт протоптали, а она написала. В общем, передай пока мне травку… Вот для чего представление… За её нежными прикосновениями и эмоциональным разговором попытка заполучить стафф. Она сама прикоснулась к карману. — Ага-ага, губу закати. Я дебил с собой траву таскать? А ребята потом член вытоптали на том же корте. Хватит. Пошли в «Апрель», — сказал я ей. Опять её НЛП не сработало, она хмыкнула. — Ясно. Знаешь что, Дегтярёв, — сказала она, — говорят, что только ненормальные такие непробиваемые. Пока петух не клюнет! Ничем их не… — Пойдём, — решил закрыть эту тему я, и мы пошли. По пути туда и обратно я чуть не выкурил половину пачки. — Нет, ты понимаешь?! — не унималась Настя. — Не понимаю, — устало ответил я. Конечно, приятно смотреть на «декольте» без платья, когда невзначай заходишь подать топ «вон тот с рюшечками», но думать о моде утомительно. — Что ты не понимаешь?! Что ты не понимаешь?! В Горьком через сколько осень наступит? Где осеннее поступление шмоток?! Скоро на лужах наледь будет, говно твёрдым станет, а у них пальто не вынесли! — Чего ты со мной об этом? Я, что ли, «Апрель» верчу? Зимнее завезут и всё. Наледь потом перестанет таять, вот тебе и осень золотая, — искренне недоумевал я. Это что, опять психологический приём, когда с тобой разговаривают, как с парнем, чтобы к такой роли привыкал, или прошлое забыть не может? У меня уже бровь устала дёргаться от этой Насти. — Знаешь, что меня волнует? — Что там не было диванов, — она закатила глаза и забрала у меня пакет со своими джинсами. Видимо, этот жест должен меня пристыдить, мол, я её не слушаю. — Нет. Пацан этот… Как его... — я щёлкал пальцами. — На языке крутится. — Никита. — Ага, он же не в секции студсоветовцев — та на четвёртом этаже. Не помнишь, как на Валеру орал Борзой с балкона? Чуть не вылез с него, красный весь. — Помню. Ульянова оттуда же орала. Я знаю, что на четвертом. — Да. Лика, получается, дослужилась. Не староста она четвертого этажа, просто перебралась в эту секцию «элитную». — Элитную… тьфу, — усмехнулась она и смачно сплюнула. Так Абрамова себя ведёт только со мной. Вряд ли другой парень увидит, как она плюется от омерзения. Просто я пропащий для неё человек, со мной уже ничего не слепишь, ни куличи, ни пирожки, так — остаточная спонтанная симпатия — поэтому можно плеваться во все стороны, она при мне, наверное, и за гаражами могла поссать стоя, с силой выставив бёдра вперёд. Вообще, если девушка столь непринуждённо себя ведет с вами, то вы либо похожи на девушку, или ей являетесь, либо девушка даже в самых сакральных анналах бессознания не думает с вами строить серьёзные отношения. Но вы не смущайтесь, дружить-то можно? Вон как весело, вроде как, кожа женская на тело натянута, такая гладкая, где бритва и не проходила, но ведёт себя как нормальный мужик — пьёт пиво, кроет матами и говорит о ненависти к бабам. Ах да, есть ещё один вариант. Если вы живёте долго с девушкой, и любовь переходит в дружбу, можно увидеть то же самое. — Проходи в мою обитель, не стукнись головой, великан, — сказала она в усмешку, потому что, стыдно признаться, я был на пять-десять сантиметров ниже неё. — Ну ты язва. — От тебя нахваталась, — показала она мне кончик языка. — Зараза к заразе не липнет, как же так?! — Ну, ты ещё по-библейски это перефразируй, я знаю, ты умеешь, — усмехнулась она и, сняв пиджак и слегка ослабив ремень, плюхнулась на единственную застеленную койку. — Проповеди не боишься? — я прищурил глаз. — Чего бояться? Это ж юрмала, как его, Петросян. — Я не похож, но перефразирую, раз ты просишь, — я сложил руки. — Евангелие от Иуды, главу и стих не помню: «Не то, что входит в уста, оскверняет нас, но то, что выходит». Вольная цитата. — Настя не могла сдержать смеха. — А как будет «бог не выдаст, свинья не съест»? — широко улыбнулась она. — Укрой меня от мятежа злодеев, замыслов коварных, — ответил я, не мигнув и глазом. — Шекспир, однако. Гамлет. Тут уже заржал я. В детстве меня принуждали учить некоторые отрывки Писания, а бабушка водила под ручку в церковь, пока не умерла. Иногда в голове возникает их непонятная смесь. Я же начитанный был, как собака Павлова — по сигналу выдам слюнки в фистулу, только лампочку зажгите. Хотя сейчас я активно выдумывал. — Ладно, богема, — она закрыла дверь на замок, — давай раскуривать. Мы вышли на балкон и присели на коврик, спинами к ограждению, друг напротив друга, переплетясь ногами. — Знаешь, я бы села по-турецки, но боюсь брюки порвать. — А ты их сними. — Как же я раньше не догадалась-то? — она усмехнулась. — Сейчас сниму, и тебя оберну, как ёлочку. — На ёлочки надо мандарины вешать и конфеты. И не сезон пока. Я положил в тюбик аккуратный катышек. Настя взяла и отщипнула ногтями от большого такой же и положила в свой тюбик. — Какой-то он вонючий, — сказала она через минуту. — В носках что ли прятал? — Не бубни. Не в носках. Когда мы хорошо накурились, и тело стало слегла подводить, а небо захватывало своим океаном, я заметил красноватые глаза, следящие из-за бортика балкона. Бр-р-р. — Пошли, Шекспир! Расскажи мне сказку! — она бросила тюбик, схватила меня за руку и повела. — Сказку? — спросил кто-то моим голосом. Нет, не голосом мысли, а именно тем голосом, что слышишь в записи. — Расскажи ей, Дима. Это был тот старик. Он стоял на балконе и с интересом крутил в руках Настин тюбик из-под мази Вишневского, заменявший курительную трубку. Наконец, он присел в воздухе на что-то невидимое и подпёр щёки ладонями, как делают дети, ожидая сказки на ночь. Я понимал, что он нереален, но не был уверен. — Какую тебе сказку рассказать? — Не знаю, мне скучно, — она стала вытягивать ножку и собирать пальцами покрывало. Выглядело очень мило, только старик всё портил. Блин, как он внимательно следит. — Хорошо. Располагайся внимательнее… — Кто так говорит?! — старик прошёл через окно. — «Располагайся внимательнее»… Ты Сказочник или неуч? — Не мешай разговаривать с милой девушкой! — Ты кому? — удивилась Настя. Её зрачки уже расширились. — Да так. Самому себе… — Расскажи, как я одну милую девушку лишил расписанного будущего… — пробормотал старик. Я решил не обращать внимания на него. — Ты ведь и этой хочешь того же, хочешь увидеть… Это помогло, я перестал слышать противный голос. Настя легла набок, повернувшись ко мне. — Послушай сказку. Представь, что где-то есть человек, который похож на тебя до последнего волоса. — Я сказки из Библии не хочу. — Да не из Библии это. Ну, короче, представь, если бы про тебя книгу написали, художественную, изменили прошлое и представили, какая бы ты сейчас была. Ну, так бы представили, что это стало как реальность, что ли. — Это в чём поменяли? Иди сюда ближе, чего сидишь, куда оглядываешься? Я прилёг, чувствуя спиной укоризненный взгляд старика. — Ну, тут два варианта. Ты либо никогда не знала реального отца, либо убила отчима. И вот какая ты станешь? Сам факт того, что у тебя в жизни был такой отец либо отчим, понимаешь? Как он поменял жизнь, ты ведь сознаёшь. — Сознаю. Но не лезь к моей семье, — сказала она и нахмурилась, причём очень мило, знаете? Мне бы хотелось проверить, смогла бы она так хмуриться, придуши я её слегка руками. Она высокая, и шея тонкая. А если бы кулаком в нос, как бы она сглотнула это? Как бы кашляла от крови, затекающей в глотку? — Ого-го! — удивился старик. — Какие мысли! — Я не буду. Давай на примере меня, — сказал я, не обращая внимания на старика. — Представь, что где-то есть такой Дима Дегтярёв, прошлое которого немного поменяли. Ну, он убил женщину, допустим, или девушку, и каким он будет? — Он будет самым сексуальным сукиным сыном, которого я знала… — протянула Настя и легонько тронула кончик моего носа. — А если серьёзно? — Ах, серьёзно? — она резко поднялась. — Серьёзно? Я и так вижу, что ты чёртов козёл, который кого-то убил и иногда хочет приложить руку на меня. Думаешь, я не знаю, что у тебя взгляд моего отчима? — она начала лупить меня ладошками. — Ты зачем мне кайф ломаешь, засранец? Не чувствуешь настроения вечера? Не хочешь хорошего вечера, а? Скотина, так подыграй мне! — В чём подыграть? — Нормальную сказку расскажи. Про красавицу и чудовище, где я красавица, а все мужики — одно большое чудовище, и все меня хотят, или катись к чёрту… И вообще. Почему тебя тут двое?! — она подорвалась с кровати и стала подниматься. Старик исчез. — Был тут. А что я такого сказала? В чём подыграть? Двое?! Надо лишь помнить, что мы выкурили немало дерьмовой травы. Вот только из чудес нам обоим явился старик, смущавший меня, и не дающий нормально расслабиться. Сначала он напугал глазами у балкона. Когда ты на восьмом этаже, видеть такие глаза… Я понимал, что это трава, что на это просто можно не обращать внимания, как это делает Настя, но когда то же самое видит и она?! Я в массовые галлюцинации верить отказываюсь, иначе можно не стать конспирологом. — Он говорил. Ты тоже видел, что ли? — Нет, мы ж накурились. Я вижу, что у тебя тень кошки с ушками, — ответил я и не соврал — я действительно видел тень в форме кошки, которая двигалась синхронно с Настей. — Спасибо, — она улыбнулась. — Слушай, почему мы ругались? — я тоже поднялся, и она села рядом. — И почему меня не вставило? Меня же всегда вставляет. Ты же знаешь? — Знаю. — Меня и кашпировские пустышки вставляли, и конфетки Лысого. — Тебе честно сказать? — я решил признаться. Несмотря на то, что я пытаюсь не поддаваться техникам НЛП и всего такого и обычно не поддаюсь, мне стало совестливо. Настя не такой уж плохой человек, может, самую малость хуже меня. — Я тоже видел старика. — Старика? Какого старика? — Ну, такого как я, только старик, — объяснил я ей. — Не видела я никакого старика. Пошли лучше покурим. Вдруг возьмёт? Был бы тут ещё человек, который видел хотя бы на секунду в тот же момент моего клона, я бы даже засомневался, вдруг это реально, но двое — мало для любой научной выборки. Тем более наблюдатели под неизвестным сортом травы. Подозрительно странно Настя его забыла… Сама же посмотрела туда, подскочила. Я не понимаю, что творится. — Не верю я в массовые галлюцинации, мне шапочка из фольги нужна, — пробормотал я. — О, про шапочки из фольги! Мне мой батя рассказывал, пока растворял, как он, когда ещё в деревне жил своей, Гадюкино, — она усмехнулась, — в девяносто первом инопланетян сигаретами угощал. — Даже инопланетяне курят?! — удивился я. — Инопланетянин там манерный петух, тощий, в зауженных глянцевых штанах, повернул руку, типа сомелье с рюмкой, а мой батя подумал, что это он тянет пальцы, мол, сигаретку. — М-да. Какой диковины ещё не видел свет, — я почесал затылок. — Ладно, я пойду. Держи этот план, без него проживу. — Мне эти катышки шерстяные с носок не нужны. Кури сам. До завтра. Она открыла мне дверь и бесцеремонно захлопнула, так что я пошёл восвояси без обнимашек, полный вопросов, на которые нет ответа. Это, наверно, самый бессмысленный и непонятный день в моей жизни, и он не закончился! — Дэгутярёбу-сан, — пробасил на японский манер, словно персонаж «Джо-Джо», Санёк. — Конбанва. Сайкин до-о, десу ка? — спросил он. — Думаешь, я что-то понял?