I am not ruined, I am ruination

Просишь ты дорогих даров У меня лишь монеты ломкие Да табун вороных скакунов Да мечи с драгоценной ковкою И однако ж ты беден, князь Раз не властен в боях-скитаниях Ни добыть, увы, ни украсть То, что скрепит моё обещание WaveWind «Сватовство» То, что в начале звучит как абсолютно простой план, на деле оборачивается катастрофой. Все начинается с не предвещающего беды «хочу вернуться и посмотреть, как там дела у Чжоу Цзышу», которое У Си легко интерпретирует как «мне жизненно необходимо навести суету», и в целом это не звучит как трудная задача. Собраться, попросить Лу Та не дразнить соседскую злобную, любящую только У Си и рыбу, кошку, доехать до… ну до куда-нибудь, где в данный момент будет Чжоу Цзышу. С этого начинается катастрофа. — Нет, так решительно невозможно, — Цзин Ци стоит посреди груды вещей, патетично взмахивает руками, взвешивает в руках два ханьфу, но так и не решает, какое ему нравится больше. — Возьми оба, — предлагает У Си, который с видом давно познавшего жизнь монаха сидит на кровати и наблюдает за происходящим. — Слишком много места занимает. — А коробка с заколками занимает меньше? — заинтересованно уточняет У Си. — Это другое. — А, — глубокомысленно изрекает тот, залезая на кровать глубже и беря в руки стопку бумаг. — Что там у тебя? — мгновенно переключает внимание Цзин Ци и садится рядом, перегибаясь через еще одну гору одежды и неудачно тыкаясь У Си носом в плечо. — Письма, нужно будет отправить перед отъездом. — Да это пока не важно, нам важно выбрать мне ханьфу, — недовольно сообщает Цзин Ци, возится, подползая ближе, копошится в соседней куче и выуживает еще одно. — Синее, желтое или розовое? — Синее? — осторожно предполагает У Си. — Без понятия, — вздыхает Цзин Ци. — Предлагаю сделать как обычно происходит во время уборки: ты распихаешь их все по разным полкам, а я возьму то, которое найду первым. У Си весело фыркает, а потом мягко обнимает его за плечи. — Ты все равно берешь еще пять. — Да, но к ним достаточно взять еще только одно. Видя безгранично озадаченное выражение лица У Си, Цзин Ци не выдерживает и смеется. — Хорошо, пусть будет розовое, — соглашается он, а потом ложится к У Си на колени. — Мы уезжаем завтра же? — Можем сегодня вечером, если успеешь собрать свои вещи, — ехидно откликается тот. — Ну нет, — протестует Цзин Ци, а потом удовлетворенно закрывает глаза. — Как думаешь, можно ли заставить Лу Та тут прибраться в образовательных целях? — А ты не хочешь прибраться в образовательных целях? — Неа, — радостно отвечает он и улыбается, когда У Си гладит его по волосам. — Это совершенно неинтересно, а твоему ученику нужен жизненный опыт. — Ты также говорил, когда потащил его учиться целоваться на помидорах. — Конечно. — Ему десять! — Между прочим, я в его возрасте… — начинает Цзин Ци. — Лежал на кровати и отказывался куда-то выходить? — вредно уточняет У Си. Ну вообще да, но надо же было повыпендриваться, в конце-концов! А помидоры они так-то собирали в основном для того, чтобы подразнить раздражающего Цзин Ци болтливого поэта, который вечно на праздниках читал какую-то тоску, но У Си отказывался запрещать ему выступать, потому что свобода выражения же и все такое, так что все было прилично. Но не стал бы он рассказывать об этом У Си, правильно? Поэтому пришлось наболтать какую-то чушь про поцелуи, хотя, очевидно же, что на них-то целоваться научиться невозможно! Хотя, наверное, не стоит говорить У Си, что первый его поцелуй был с Чжоу Цзышу… С другой стороны, наверняка тот догадывается и сам, учитывая характер их отношений. — Ты знаешь, какое у тебя смешное лицо, когда ты о чем-то задумываешься? — спрашивает У Си. — Правда? — Невероятно, — внутри все сжимается от нежности, с которой У Си это говорит. Кажется, давно пора бы привыкнуть, но не выходит — каждый раз, когда он показывает, как сильно им дорожит, ломает, хрупко и звонко, что-то в сердце. Будто оно у него еще есть. — Так вот, про Лу Та и уборку… У Си закрывает ему рот рукой, и Цзин Ци бесстыдно целует его ладонь. Почти всю дорогу он нагло спит у У Си на плече. Пару раз чуть не падает, и У Си успевает поймать только в последний момент, недовольно цыкает, но ничего не говорит, только предлагает привязать его веревкой к сиденью. Цзин Ци, конечно, такой инициативы не оценивает. — Как жестоко, — так и сообщает он. — А я не могу тебя держать, — У Си взмахивает руками с поводьями, наглядно это показывая. — Ага, — легкомысленно соглашается Цзин Ци и ложится обратно ему на плечо. — Как думаешь, Лу Та будет скучать? — Учитывая, как долго он тебя обнимал, да, — соглашается У Си. — Тебя бы тоже обнимал, если бы ты был с ним чуть мягче. — Я не могу, я его учитель. — А я тогда кто? — Ну, мне кажется, по мировоззрению детей, ты его мама, — честно признается У Си, а Цзин Ци от этих слов не удерживается от смеха и утыкается ему в плечо, чтобы его спрятать. — Через сколько мы приедем? — бубнит он прямо в плечо, почти чувствуя, как У Си страдальчески вздыхает. — Вечером должны доехать до первого города. — Хорошо, — Цзин Ци недовольно вздыхает и, раз У Си отказывается его держать, сам обнимает его за талию и придвигается ближе. У них был план — точнее, план был у него самого, хаотичный и в основном сводящийся к тому, что нужно посмотреть, как там дела у Чжоу Цзышу и по возможности навести суету, а У Си просто слушал и кивал. На самом деле, план был хаотичным во многом именно благодаря этому — Цзин Ци видел, как спокойно и уверенно У Си слушал его, и понимал, что, если будет надо, ему помогут, его поддержат, с ним будут рядом, чтобы все точно пошло так, как нужно. Это давало некоторое пространство для маневра — возможность отпустить контроль и доверить его кому-то другому, потому Цзин Ци просто придумывал разные варианты развития событий, бессистемно вываливал их на У Си по вечерам, пока они лежали и разговаривали перед сном, а тот слушал и запоминал. Что он запомнил все, Цзин Ци не волновался. — Ты скучаешь по нему? — спрашивает У Си. Цзин Ци задумывается только на мгновение, чтобы потом уверенно сказать: — На самом деле, да. Он правда скучал по Чжоу Цзышу. Его новая жизнь была чем-то очень сложным. С одной стороны, он наконец-то обрел то, о чем раньше мог только мечтать — спокойную жизнь, в которой он мог просто отдыхать, заниматься тем, что ему нравится, слушать, как У Си ругается с какими-то старейшинами, время от времени вмешиваться и ругаться с ними еще воодушевленнее, гулять по Няньцзану — предварительно научившись узнавать ядовитые растения, пить, наблюдать за праздниками и учиться в них участвовать, ездить с У Си на прогулки. И У Си, У Си — с каждым годом становящийся все более внимательным, чутким, серьезным, но не теряющий мягкости и доверчивой наивности, которую он проявлял только рядом с ним, У Си, который расплетает косы, а волосы смешно кудрявятся мелкими волнами, который грызет неиспользованную палочку благовоний из лежащих на столе, когда о чем-то задумывается, который целует его ладони и который поднимает его на руки, который обнимает его во сне и который по ночам рассказывает ему местные сказки — всегда кровавые и красивые, — который иногда ложится ему на колени и жалуется, как ему все надоели, который обнимает его со спины и который сидит рядом в дни, когда совсем плохо, который целует его в щеки, нос, лоб, губы, который иногда из вредности начинает его щекотать. Но есть и другая сторона — он правда скучает по каким-то частям той своей жизни, вот, например, по Чжоу Цзышу он точно скучает очень. И очень хочет узнать, все ли у него в порядке. — Хорошо, — У Си всегда улыбается скупо и сурово, так, что тогда он тыкает его пальцами в щеки, чтобы тот улыбался шире, выходит всегда невероятно смешно. Когда они подъезжают к городу, У Си берет его за руку и помогает слезть — абсолютно лишний жест, но до чего же все-таки приятно. — Пойдем, — Цзин Ци сжимает его руку и тянет в сторону постоялого двора, кивает юноше у конюшни, улыбается владельцу — в Няньцзане он почти не применяет свои навыки нравиться людям, по крайней мере, честно старается быть более искренним, но тут тело само вспоминает, как именно нужно улыбаться и двигаться так, чтобы понравиться другим, и он с готовностью включается в эту игру. — Одну комнату на двоих, пожалуйста, — легко просит он, улыбаясь еще шире. У Си молчаливо осматривает обстановку, не выпуская его руки, и на сердце от этого становится тепло и легко. — Мне чур кровать у окна, — заговорщически сообщает Цзин Ци, едва получает ключи. — Разумеется, — соглашается У Си. Они оба знают, что Цзин Ци сразу же придет спать к нему. Сначала Цзин Ци ведет себя, по заботливому определению У Си, как курица наседка — курсирует по комнате, передвигает столику и кровати, перекладывает подушки, заглядывает во все окна. — Тебе нравится? — У Си подходит и обнимает со спины, когда Цзин Ци зависает у окна. — Хорошо, — кивает Цзин Ци. — В целом хорошо. — Мне отправить письмо, чтобы узнать, где Чжоу Цзышу сейчас? — Да, — снова кивает Цзин Ци. У Си вздыхает — мягко и взволнованно. — Тебя что-то беспокоит? Цзин Ци пожимает плечами. — Я пока не решил, — а потом разворачивается и обнимает У Си, утыкаясь носом ему в шею. — Все же будет хорошо? — Разумеется. — А ты… — Я все проверю и узнаю, как нам сделать так, чтобы никто не знал, что мы приезжали, — кивает У Си. После этих слов Цзин Ци немного успокаивается. Тревога похожа на ветер, который крутится у него в голове, свистит, хватает за горло так, что дышать нормально не выходит, накатывает в какие-то моменты, а потом отступает. Мерзкое, неприятное ощущение, которое просто поутихло с момента переезда в Няньцзан, а сейчас снова начало возвращаться. Можно спрятаться за У Си — как за деревом, которое надежно защитит и от ветра, и от дождя, — но разве же можно прятаться вечно? — Что будешь на ужин? — спрашивает У Си, а Цзин Ци мотает головой и прижимается крепче. Ну какая глупость — ему под тридцать, а до сих пор не может справиться с какими-то дурацкими эмоциями. — Выбери сам. — Тогда там будет много зелени, — грозит У Си. — Как жестоко, — несчастно соглашается Цзин Ци, а У Си весело фыркает. Следующие несколько дней они тратят на поиски следов Чжоу Цзышу, на выяснение, что именно творится в цзянху, и на путешествия по городам. У Си не в восторге от перспективы много путешествовать по разным местам, но покорно соглашается и согласно кивает, когда Цзин Ци начинает ему перечислять, куда нужно доехать. — А я могу подождать тебя в постоялом дворе? — аккуратно спрашивает он, когда Цзин Ци вовсю возится в комнате, выбирая наряд. — Ой ну, — Цзин Ци задумчиво пожимает плечами. — Как хочешь. — Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой. — Да, — Цзин Ци улыбается. Всю дорогу У Си держит его за руку, и не понятно — то ли от того, что ему некомфортно, то ли от того, что он боится, что Цзин Ци куда-нибудь сбежит. — Тебе здесь нравится? — спрашивает У Си. — Здесь красиво, — пожимает плечами Цзин Ци. — А где нравится больше, здесь или в Няньцзане? А вот это уже сложный вопрос. Цзин Ци улыбается У Си, а потом крепче сжимает его руку. Может быть, получится не отвечать сейчас — все же он по-прежнему может заболтать У Си, отвлечь его на что-то, наговорить разных глупостей. — Ты можешь не отвечать, если не хочешь, — или не может. И когда он успел стать таким внимательным и осторожным? — Я не знаю, — легко взмахивает рукой Цзин Ци. — Потом подумаю и скажу. А потом тащит У Си выбирать ему сладости. Город шумит, вокруг все пахнет пылью и сахаром, фонарики раскачиваются на едва ощутимом ветру. Цзин Ци начинает болтать что-то бессмысленное про то, как няньцзанские дети подарили ему корзинку конфет буквально на прошлой неделе за то, чтобы он упросил У Си устроить какой-нибудь праздник вместо рабочего дня. — Но ты не упросил, — замечает У Си. — Я еще думаю, — философски замечает Цзин Ци. У Си ласково вздыхает. — Хорошо, хорошо, — соглашается он. А дальше им все же приходится отправиться выяснять, что там случилось у Чжоу Цзышу. Когда они знакомятся с Чжан Чэнлином и Гу Сян, Цзин Ци весь день взволнованно существует. — Они такие смешные! Особенно мальчишка, он буквально как пупс, — сообщает он У Си, когда они оставляют детей одних и уходят к себе в комнату. — А вот девочка очень интересная. — Ты думаешь, от нее нужно чего-то ожидать? — Не знаю, — улыбается Цзин Ци. — Может быть, не от нее, а от человека, с которым она пришла. В любом случае, раз Чжоу Цзышу подпустил их к своему ребенку, то, наверное, он им доверяет. — Ты только Чжоу Цзышу не говори, что называл мальчика его ребенком, — просит У Си, а Цзин Ци весело хихикает. — Ты не поранился в лесу? — Все нормально, — качает головой Цзин Ци, а потом уходит переодеваться в новое ханьфу — то самое несчастное розовое, кажется, настал именно его час. Пока он возится с одеждой, У Си чем-то стучит в соседней комнате, слышится плеск воды, потом все стихает. — Все нормально? — Да, — откликается У Си. После чего снова слышится плеск и стук. Цзин Ци заканчивает переодеваться, закалывает волосы, смотрится в зеркало — вышло очень даже неплохо. — Надеюсь, что завтра получится увидеть Чжоу Цзышу, — говорит он, заходя к У Си в момент, когда тот поднимается, чтобы унести чан с водой, покрасневшей от крови. — Что случилось? — Ничего, — качает головой У Си, а потом проходит мимо — просто накинутые на плечи верхние одежды сползают, чтобы обнажить темные нижние, а еще — потемневшее пятно на плече. Цзин Ци хмурится, но позволяет У Си уйти, а когда тот возвращается, все же спрашивает: — Тебя ранили? — Ничего серьезного. — Почему ты не сказал? У Си только качает головой. — Ничего серьезного, — повторяет он. Цзин Ци хмурится, но так и не решает, что стоит сказать. У Си уходит, потом убирается, надевает верхние одежды уже нормально, но спать так и не приходит. Цзин Ци все лежит на кровати, ожидая его, но засыпает до того, как У Си появляется, а когда просыпается, его уже тоже нет. После встречи с Чжоу Цзышу он остается хмурым. Цзин Ци сначала думает, что дело в том, что он переживает, но потом понимает, что, наверное, не только в этом. Цзин Ци никогда не волновала эта мрачная аура У Си — она пугала всех остальных, но Цзин Ци знал, что за ней прячется гораздо более — сонная утренняя мягкость, хрупкая нежность в поцелуях, ворчливость, если он снова занимал своими нарядами и украшениями все поверхности в доме, а еще — если снова не приходил на ужин, у У Си был сложный, тяжелый характер, но рядом с ним он честно старался быть мягче, а сейчас буквально окружил себя печалью и какой-то плотной, бездушной завесой чего-то отчаянного. У Си сидит за чайным столиком в их комнате и крутит в руках чашку, выглядя при этом так, будто он хочет кого-то ей убить. — Ты волнуешься за Чжоу Цзышу? — спрашивает Цзин Ци и садится рядом. — Ты поедешь со мной искать травы для его лечения? — вопросом на вопрос отвечает У Си. — Да, конечно, — соглашается он, а потом вдруг улыбается. — Ты видел, как этот мальчишка, Вэнь Кэсин, ревновал? У Си поднимает на него взгляд — темный, черный, в котором даже свет не отражается. Несмотря на то, что Цзин Ци был свято уверен, что шаманство — типичное шарлатанство, как и любая другая магия в этом мире, ведь все колдовство — только за гранью смерти, людям давно ничего не осталось, в такие моменты он переставал быть так уверен — разве могут быть такие глаза у обычного человека? — Он переживает, — в итоге говорит он. — Из-за чего? — Из-за того, что ты можешь оказаться для Чжоу Цзышу важнее, чем он, — У Си ставит на столик чашку. — Ну подожди, ты тоже, что ли, ревнуешь? — удивляется Цзин Ци. — Нет. — Точно? У Си только хмыкает, но больше ничего не говорит. Но Цзин Ци уже слишком заинтересован. — Почему тогда ты не ревнуешь? Ты уверен, что ты для меня важнее, чем Чжоу Цзышу? У Си на мгновение задумывается. — Нет. — Что нет? Ответь уже нормально, — вздыхает Цзин Ци, а потом тыкает его в щеку. — Я не ревную, — объясняет У Си. — Я знаю, что Чжоу Цзышу для тебя важнее, но пока же ты со мной? Поэтому этого достаточно, — он отворачивает голову. — Думаю, ты бы хотел вернуться сюда и общаться с ним чаще, но пока что ты этого не сделаешь, поэтому, пусть это и жестоко, но я могу быть спокоен. А потом он встает и выходит из комнаты, оставив Цзин Ци в полной, тяжелой, удушающей тишине. Неужели У Си правда так думает? Неужели ему кажется, что Чжоу Цзышу для него важнее? Неужели он настолько уверен в этом, что говорит так спокойно, будто давно с этим смирился? Цзин Ци хмурится, а потом выбегает из комнаты, чтобы найти У Си. Слуга, которого он пугает вопросом «Куда пошел тот мрачный молодой человек в черном?», несчастно путается в словах, пытаясь объяснить, в какую сторону тот направился, впрочем, спустя несколько сбивчивых попыток объяснить, наконец-то становится более-менее понятно — в сторону лавок на торговой улице. Когда Цзин Ци его догоняет, У Си общается с каким-то продавцом трав. — Вот ты где! — Цзин Ци кладет руку ему на плечо и чувствует, как У Си мгновенно напрягается. — Мое маленькое ядовитое создание, зачем ты убегаешь так быстро и посреди разговора? Неужели ты не знаешь… — Подожди, пожалуйста, — тихо просит У Си, а потом аккуратно отстраняет его подальше, чтобы позволить продавцу пройти внутрь лавки. — Вы смогли найти карту? — Да, держите, — продавец вытаскивает из груды бумаг какой-то сверток. — Платить не нужно, она давно у меня без дела валялась, хорошо, что кому-то понадобилось. — Спасибо, — кивает У Си и выходит из лавки. — Что это? — Цзин Ци покорно тянется за ним и заглядывает ему за плечо. — Наша дорога за травами для Чжоу Цзышу. — Так ты… — Что я? — Хочешь ему помогать, несмотря на то, что… — Цзин Ци снова спотыкается на фразе, где-то теряя свое хваленое умение заговорить кого угодно. — Это никак не связано, — качает головой У Си. — Он и мой друг тоже. Цзин Ци очень долго катает в голове слова, пытаясь решить, нужно ли им это обсудить. На самом деле, ему всегда казалось, что не надо. Когда У Си только привез его в Няньцзан, они разговаривали мало — он сам выздравливал, У Си занимался делами и все носился по ним с какой-то невиданной скоростью, приходил под вечер, узнавал, все ли хорошо, а потом уходил снова и иногда даже не возвращался на ночь. И Цзин Ци, в целом, такое положение дел устраивало — от него ничего не требовали, кормили и лечили, он мог бездельничать круглыми сутками и дразнить местных детей, которые прибегали интересоваться, кто он такой. Впрочем, довольно скоро это положение дел начало напрягать — У Си так и не появлялся, раны почти зажили, просто сидеть дома стало скучно, поэтому он пошел выяснять, чем занимается сам У Си. Выяснилось, что действительно делами — и Цзин Ци начал околачиваться рядом, иногда просто подглядывая, иногда помогая. Поцеловались они впервые тоже там, сначала просто столкнулись носами, когда У Си наклонился над столом, Цзин Ци потянулся за бумагами, а потом случился и поцелуй. С этого момента напряжение вроде бы отпустило — они целовались, обнимались, занимались любовью, а Цзин Ци… он, кажется, никогда не думал об этом в ключе «А кто мне важнее?» Просто У Си всегда был рядом — всю его последнюю жизнь, как что-то стабильное и неизменное, и проще было подумать, что небо внезапно свалится на столицу, чем то, что У Си от него отвяжется, потому и было так легко думать о том, чтобы провести вместе с ним жизнь. Он был надежным, не слишком параноично-деспотичным, он мог увезти его куда-нибудь подальше от прошлой жизни, и этого было достаточно. Оказывается, Цзин Ци никогда не думал о том, любил он его или нет. А У Си ведь никогда и не спрашивал, и сейчас внутри Цзин Ци все цепенеет, потому что он понимает — У Си считал, что нет. Хотел уехать из столицы? Считал, что рядом У Си было спокойнее? Был не против близости с ним? Видимо, да, но в мыслях У Си это была не любовь. А была ли это любовь? Цзин Ци так задумывается, что пропускает камень, спотыкается и чуть не летит носом в землю, а У Си ловит его — ловким отточенным жестом, и от этого в душе становится еще паршивей. Потому что он-то уверен — У Си его очень любит. — Послушай, — начинает он. — Не нужно, — У Си качает головой. — Хорошо? Давай мы съездим Чжоу Цзышу за травами, а потом ты скажешь эти слова. — Ты так уверен, что это будет что-то плохое? — Цзин Ци мягко улыбается, а вот У Си смотрит на него невероятно серьезно. — Я уверен, что ты не хочешь говорить этого на самом деле. И улыбаться больше не хочется. Они быстро собирают вещи и отправляются куда-то, куда только одному У Си известно. Цзин Ци не сомневается в его знаниях трав, потому покорно позволяет возить себя по разным лесам и деревням. Неприятный разговор почти получается выбросить из головы, особенно учитывая, что У Си больше его вообще не вспоминает, ведет себя мягко и ласково, как и всегда, как и многие дни до этого. Они спят вместе, и У Си обнимает его во сне — Цзин Ци довольно давно выяснил, что так кошмары не снятся, — они вместе завтракают, и У Си приносит еду к ним в комнату, они гуляют по городу, и У Си уверенно держит его за руку, они по вечерам сидят у окна, и У Си мягко его целует, они обсуждают возможные варианты развития событий, и У Си слушает, позволяя Цзин Ци вывалить весь свой поток мыслей. А Цзин Ци понимает, что ничего не делает для него в ответ. Хуже того, он понимает, что их жизнь давно выстроена так, чтобы он ничего сделать и не мог. У Си всегда встает раньше, поэтому утром его поцеловать нельзя, как нельзя и сходить за завтраком, У Си быстро одевается сам, позволяя только плести ему косы, но это тоже больше для Цзин Ци, чем для него — Цзин Ци обожает так делать, для него это своего рода моральный отдых, — У Си сам решает какие-то дела, сам покупает вещи, которые ему нужно, сам спрашивает, если ему что-то нужно, еще можно помочь ему в общении с другими людьми, но за годы жизни в Няньцзане и решения разных проволочек с его населением У Си и сам научился это делать прекрасно. Он даже на какие-то трудности никогда не жалуется, так что же еще Цзин Ци может для него сделать? — Тебе принести чай? — спрашивает он, садясь рядом с У Си. — Не нужно, спасибо, — качает он головой, на пару мгновений приподнимая взгляд от бумаг. — Не холодно? — подходит он к У Си, пока тот стоит у распахнутого окна вечером. — А ты замерз? — сразу начинает волноваться У Си. — Нет, все хорошо. — Тогда что случилось? В общем, ничего у него не выходит. С другой стороны, не беря во внимание его откровенно тщетные попытки найти брешь в той броне, которую У Си выстроил вокруг себя при его халатности, их путешествие оказывается очень хорошим. У Си, конечно, таскает его таким лесам, в которые явно никогда не захаживала ни нога, ни рука, ни другие части человеческого тела, но в этом есть свои плюсы — его можно держать за руку, его можно обнимать, можно класть голову ему на плечо, когда они сидят у озер в этих лесах. Можно просить его рассказать про разные цветы и травки, а еще иногда счастливо понаблюдать то, как сильно он переживает, если Цзин Ци лезет к ядовитым растениям. Можно сидеть рядом с ним по вечерам, пока У Си эти травы перебирает, можно болтать в это время всякую чушь, можно бегать по городу и собирать сплетни, а потом счастливо выбалтывать их все У Си, а тот будет кивать и слушать. Можно обнять его — теплого и такого привычно-близкого, можно от скуки вплести его в волосы ленточки, попросить потаскать себя на руках, так, что слуга будет смотреть на них с молчаливым удивлением по взгляде. Можно тихонько лежать на кровати весь день, зная, что У Си не придет дергать, не будет спрашивать, что случилось — потому что он не раз и не два заставил Цзин Ци в таком состоянии. Они накатывали все реже из года в год, но никогда не уходили до конца — когтистые злые сны, желание выскользнуть из реальности в прострацию, невозможность встать с кровати и пойти что-то делать, пустота внутри, такая глухая и слепая, что Цзин Ци никогда не мог найти слов, чтобы ее выразить. В такие дни У Си целовал его утром в лоб, приносил завтрак, терпеливо ждал, пока Цзин Ци его поклюет, укрывал одеялом и что-то тихонько делал в одной комнате — он как-то бессловесно почувствовал, что Цзин Ци спокойнее, если он не уходит совсем, когда есть ощущение, что рядом кто-то есть, а он не остался один. А вечером Цзин Ци лежит у него на плече, У Си гладит его по волосам — в полной тишине. Цзин Ци много об этом думает — раньше он бы никогда не позволил никому так близко увидеть собственные уязвимости, понять, как они работают, что с ними можно сделать. Тогда почему У Си было можно? Потому что Цзин Ци знал, что тот никогда не сделает ему больно. Что всегда будет рядом. Что любит У Си его любым — счастливым, шумным, болтливым, пусть иногда и ворчит, когда Цзин Ци уходит совсем в пространные рассуждения, сонным, расстроенным, пьяным, не желающим разговаривать вообще, больным и злым, потому что, оказывается, Цзин Ци уверен — его не оставят, потому что он… Это слово тяжестью ложится на сердце — он доверяет. Когда эта мысль заканчивает думаться, сердце на секунду замирает. — А сколько нам еще нужно найти? — спрашивает он как-то вечером, когда помогает У Си перекладывать травы — на самом деле, занятие, по ощущениям, какое-то крайне бесполезное. — Думаю, через пару дней сможем поехать обратно, — откликается У Си. — Ты устал? — Нет, — покачав головой, отвечает Цзин Ци. — Просто хочу знать. Он внимательно смотрит на У Си — тот хмурит брови, поджимает губы, казалось бы, уже совсем вырос, а расстраивается так же, как в детстве. — Что-то случилось? — Ничего, — тихо говорит тот. Цзин Ци вздыхает, а про себя думает — ну наконец-то он нашел лазейку в этой непробиваемой броне. Он пододвигается ближе к У Си, а потом раскрывает руки, приглашая его обнять. У Си удивленно приподнимает брови, мешкает, но не сопротивляется, когда Цзин Ци тянет его на себя, все же позволяет обнять, кладет голову ему Цзин Ци на плечо. — Тебя что-то волнует, — тихо говорит Цзин Ци, запуская пальцы в его волосы распущенные сейчас, вьющиеся мелкими кудрями. — А если Чжоу Цзышу не получится вылечить? — Ты же сказал, что способ есть? — Но он уже не соглашается на варианты, которые я предложил, — отвечает У Си. — Он может и дальше продолжить отказываться. — Да, Чжоу Цзышу упрямый как осел, — Цзин Ци задумывается. — Хотя, наверное, ослы более сговорчивые. У Си мягко хмыкает, что Цзин Ци празднует как маленькую победу — тот наконец-то перестал выглядеть как дождевая туча. Он прижимает его сильнее к себе, целует в макушку — волосы щекочут нос, так, что хочется чихнуть. — А ты не переживаешь за него? — Переживаю, — отвечает Цзин Ци. — Но мне кажется, что пока рано загадывать, как оно все повернется, — он вздыхает. — А ты все работаешь и работаешь, — У Си поднимает голову, смотрит на него — чуточку печально и мягко, и Цзин Ци гладит его по щеке, а потом целует в лоб. — Мой цветочек, — он улыбается. — Ты… — начинает У Си. — Все точно хорошо? — Лучше не бывает. — Будет, когда Чжоу Цзышу вылечится, — голосом ответственного взрослого уточняет У Си. — Нет, тогда будет хуже, потому что он оживет и станет таким же раздражающе хаотичным, как и этот его, — кривится Цзин Ци, на что У Си только фыркает. — Он тебе не нравится? — Ну, — весело улыбается Цзин Ци. — Он должен нравиться не мне. В целом, Цзин Ци оказывается прав во всем — как только Чжоу Цзышу передумывает умирать, все свои душевные силы он переносит на то, чтобы ссориться Вэнь Кэсином, ухаживать за Вэнь Кэсином, бесить Вэнь Кэсина. Выходит невыразимо шумно — а в Няньцзане даже Лу Та знает, что раньше обеда будить Цзин Ци нельзя. У этого есть свои плюсы — Чжоу Цзышу остается живой и невредимый, но есть и минусы — У Си становится все тише, и Цзин Ци уверен, что это от наблюдений за Чжоу Цзышу и Вэнь Кэсином. Правда, разговор не клеится с самой первой фразы. — Ты что, хочешь так же? — выходит просто невероятно обвинительно. У Си поднимает на него удивленный взгляд. Они сидят у окна в их доме, У Си смотрит куда-то на улицу, Цзин Ци ворчит на противный холод рядом с ним. — Чего хочу? — Чтобы наши… — Цзин Ци спотыкается, — отношения были такими же, как у них? — Почему ты так решил? — У Си хмурится, и Цзин Ци понимает, что случайно задел хтонье-шаманскую часть его натуры. Обычно она доставалась только другим людям — мрачная, суровая, невероятно чуткая к чувствам других и одновременно по-жестокому не щадящая их словами. У Си не помнил их встреч в загробном мире, но это не значит, что в его словах, поступках, знаниях это не проявлялось — отчетливое ощущение, что У Си знает и чувствует гораздо больше, чем другие люди. Рядом с Цзин Ци он обычно старался быть мягче и добрее, но иногда все же не выходило. — Потому что ты очень печально смотришь на них, — пожимает плечами Цзин Ци. — А нельзя? — в его голосе так отчетливо слышится сухость старых вековых деревьев, что у Цзин Ци по коже идут мурашки. — Да можно, конечно, — неловко улыбается он. — Но я же вижу, что тебя это расстраивает. И мы можем это обсудить. У Си хмыкает и отворачивает голову, переводя взгляд обратно на улицу. Его глаза — черные, в них свет только тонет, чтобы уже не всплыть, а черты лица — суровые, тоже сухие, будто создавали его из хлестких сожженных пожаром ветвей, Цзин Ци почему-то никогда этого не замечал. Ему вообще-то многие говорили, что У Си пугающий, не совсем словно человеческий, суровый, а Цзин Ци, конечно, это знал, но для него существовал совсем другой У Си — болтающий с птичками, который прилетали к ним на крыльцо, У Си, иногда устало утыкающийся носом в бумажки, У Си с растрепанным взъерошенными утром кудрями, У Си, однажды запнувшийся за свою же мантию, У Си, тыкающий палочками с едой ему в рот, когда он отказывался доедать зелень с тарелки. Его маленькое ядовитое создание, его Великий Шаман. — Замечательно, что ты решил это обсудить почти десять лет спустя, — хмыкает в итоге У Си. — Пожалуйста, — тихо говорит Цзин Ци и кладет свою руку на его. Наверное, будь на его месте другой человек, он бы уже давно испугался, расстроился и закрылся, услышав такой холодный тон, но он помнит, что У Си никогда не захочет сделать ему больно, а говорит так сейчас, потому что больно самому У Си. — Ну говори, — тихо произносит тот. — Ты думаешь, что я тебя не люблю, — смело начинает Цзин Ци, а потом смелость куда-то улетучивается, потому что У Си снова переводит взгляд на него, но приходится продолжить. — Что ты не так важен, что я остался в Няньцзане только потому, что там было спокойно, — он вздыхает. — Но это не так. Я… Я доверяю тебе, только тебе, — он опускает голову и утыкается взглядом в узоры на ханьфу, белом, а узоры — золотые, подарок У Си, — и ты… Единственный человек, с которым я чувствую себя настолько в безопасности, чтобы доверять. И оставаться рядом. Я же пытался сбежать, ты знаешь, но не получилось, поэтому я решил остаться. Именно с тобой, — и куда делось его хваленое красноречие, когда оно так нужно? — Я люблю быть с тобой, мне нравится слушать твои истории про твою работу, мне нравится гулять с тобой по Няньцзану, и наше путешествие сюда было замечательным… И это произошло потому, что я могу позволить тебе контролировать происходящее самому, а ты знаешь, какие у меня проблемы с тем, чтобы не следить за каждой проползающей мимо гусеницей, — он фыркает, наблюдая, как первая слеза падает прямо в центр золотого завитка. — Мне нравится, когда ты обнимаешь меня во сне, мне нравится проводить с тобой вечера, я был так счастлив в тот праздник… — он замолкает, копаясь в памяти в попытках вспомнить название, — когда ты отнес меня на руках к реке подальше от остальных людей, и мы просто сидели там вдвоем. Я люблю слушать твои речи перед людьми в Няньцзане, и я считаю, что у тебя так прекрасно получается ими управлять, — он делает еще один вздох, уже рваный, потому что внутри все скручивают удушением слезы. — Ты очень умный и смелый, и я никогда не устану этим восхищаться. И тем, как ты воспитываешь Лу Та. И тем… — он замолкает, чтобы шмыгнуть носом. — Или когда мы вместе катаемся на лошадях. Или когда на одной. Или когда ты таскаешь новые пугающие цветы в наш дом, — на словах «наш дом» он всхлипывает уже громко, закрывает лицо руками и начинает плакать по-настоящему, но договорить все же нужно, поэтому приходится вздохнуть, стиснуть руки в кулаки, а потом продолжить. — Я думал, что давно разучился любить, но если все это означает любовь, то да, я тебя люблю. Несколько мгновений проходит в тишине, а потом У Си осторожно убирает пряди с его лба и заправляет их за ухо. Цзин Ци поворачивает голову и утыкается носом в эту ладонь, пахнущую чем-то травяным, лишь бы не видеть лица У Си. — Не отворачивайся, — просит он, а потом Цзин Ци обнимают, так, как обнимали сотни раз до этого, когда он просыпался от кошмаров, когда плакал, когда обижался, когда ему было больно. — Я такой идиот, — шепчет Цзин Ци. — А ты даже ведь не знаешь, что произошло… — Не знаю, — соглашается У Си. — Но выслушаю, если ты захочешь рассказать. Или просто буду рядом, если не захочешь. — Хорошо, — всхлипывает Цзин Ци и обнимает его в ответ. — Я тоже тебя люблю, — тихо говорит У Си. — И спасибо, что сказал все это. — Мне давно следовало сказать. — Ты же не был готов, — возражает У Си. — Но не десять же лет… У Си вздыхает и отстраняется, так, что у Цзин Ци все испуганно скручивается — неужели вот этого точно говорить не стоило? Но тот приобнимает Цзин Ци одной рукой, а второй вдруг разбивает чашку на столе. — Видишь? Она разбита, — начинает он, после чего собирает осколки обратно в чашку, подгоняя их так, чтобы она вернула свою форму. — А так кажется, будто она разбита и починена, но стоит отпустить, — он убирается руку, — и все снова разваливается. А для того, чтобы она не сломалась снова, нужно потратить какое-то время и соединить все заново, а потом зафиксировать. — Ты только что сравнил меня с чашкой, — фыркает Цзин Ци, а потом снова шмыгает носом. — Нет, я наоборот сказал, что ты сложнее чашки, — возражает У Си, а потом целует его в макушку. — Надеюсь, ты порадовался, — желчно отвечает Цзин Ци. — Я чувствую себя самым счастливым человеком на свете, — честно отвечает У Си, а у Цзин Ци внутри от этих слов что-то сжимается. Именно в этот момент за окном что-то грохается, и Цзин Ци утыкается носом У Си в плечо. — Поехали обратно уже, ладно? Мне кажется, еще один день в их компании, и понадобятся все успокаивающие травы Няньцзана, чтобы лечить мои нервы. — Зная тебя, ты потом отправишь Чжоу Цзышу счет с просьбой компенсировать. — Ну разумеется, — соглашается Цзин Ци и слышит, как У Си начинает смеяться.