О женских битвах

Девочка, слезай с баррикад! Это не твоя Революция Первой любви, Революция чувств, Революция веры! Земля Легенд «Революция» Когда Чан Гэн увидела ее впервые, на Гу Юнь был, как она его называла, «злобный наряд». Разумеется, тогда Чан Гэн этого названия не знала и могла думать только том, что девушка перед ней невероятно красивая. В целом, эта мысль проскальзывала всегда, стоило Чан Гэн увидеть Гу Юнь. Она была особенной. Носила этот свой «злобный наряд» — черную кожаную куртку и майку с неприлично глубоким вырезом, открывавшим тонкие белые шрамы, похожие на вшитые в кожу жемчужины, — звонко стучала каблуками, легким движением руки ерошила волосы, уложенные в мягкое небрежное каре, громко смеялась, хитро щурилась при разговорах, часто курила и также часто ругалась матом, а потом напевала мелодии Вагнера. Чан Гэн любовалась ей и иногда забывала мысль, которую говорила, несколько раз роняла перед ней листочки, а один раз чуть не упала прямо ей в ноги, потому что запнулась за шнурок. В общем, позорилась как могла. Гу Юнь была телохранительницей ее матери — и старшей сестры после смерти матери, — Чан Гэн пыталась узнать подробнее, но выяснила только то, что тут было что-то, связанное с традициями и связями внутри их семей. Ли Фэн кривила лицо и беспечно махала рукой, говоря, что Гу Юнь работает из чувства долга, тут ничего не поделать. Чан Гэн чувствовала, что дело в чем-то еще, но никто ей об этом, конечно не рассказывал. Понятное дело, сдаваться она не собиралась, но и управление компанией за один день в руки не возьмешь. Гу Юнь умела драться, Гу Юнь отвешивала пощечицы мужчинам в два раза ее выше, Гу Юнь пьяно смеялась и целовала ее в один из дней зимы. Они тогда возвращались с ее, Гу Юнь, дня рождения — про него Чан Гэн рассказала Шэнь И и она же сказала, что Гу Юнь была очень рада ее видеть. У Чан Гэн тогда все внутри сжалось и перевернулось — они с Гу Юнь были знакомы, но не близко, а, оказывается, она была Гу Юнь важна. Она же и вызвалась проводить Гу Юнь домой. Поцеловала ее, правда, Гу Юнь первой, закинули руки на плечи, а потом радостно улыбалась в поцелуй. Она смотрела на ее внимательно и цепко — Чан Гэн замечала, что довольно часто ее взгляд был туманным, словно завернутым в космическую пыль, и немного расфокусированным, но сейчас в них буквально сияли острые звезды, изо рта Гу Юнь вырывался пал, ветер трепал волосы, потому что от шапки Гу Юнь отказалась, как и от шарфа Чан Гэн. — Ты такая удивленная, — Гу Юнь засмеялась снова, а потом снова неустойчиво переступила с ноги на ногу, и Чан Гэн зачем-то протянула руки, чтобы ее обнять. — Скажи еще, что никогда об этом не думала. — Думала, — растерянно пробормотала Чан Гэн, а Гу Юнь приблизилась снова, и, когда Чан Гэн уже затаила взволнованно дыхание, потерлась своим носом о ее. И еще через секунду вдруг обняла ее, тревожно, мимолетно и крепко. — Ты не обязана как-то реагировать на это завтра. Подумай об этом еще раз получше, — а потом она отстранилась и ушла в сторону своего дома. Хотя, конечно, начать нужно с другого. А именно — с того, что Гу Юнь приехала в маленький городок, где жили Чан Гэн, прах ее отца и ее кошмары, и сказала, что Ли Фэн хочет, чтобы та вернулась в Пекин. Гу Юнь была в своем «злобном костюме», ветер трепал ее волосы, она стояла на крыльце и мягко, но отстраненно улыбалась. Чан Гэн долго смотрела на нее, а потом пошутила, что Гу Юнь — ее персональный Хагрид. Та растерянно заморгала и спросила, кто это такой. В общем, общение не сложилось с первой же минуты. Дома Гу Юнь попросила кофе и пила его, держа кружку обеими руками, качаясь на стуле. На ней были колготки в сетку, тяжелые ботинки, перчатки с отрезанными явно тупым ножом пальцами, и шорты. Плюс, конечно, майка с курткой как неотъемлемые атрибуты злобного костюма. Чан Гэн путалась в словах, что-то путанно рассказывала про то, как она оказалась в этом городе, спрашивала, зачем вдруг понадобилась Ли Фэн, объясняла, кто такой Гарри Поттер, а потом Гу Юнь вздохнула и попросила перестать волноваться. Уехали они в тот же день — Гу Юнь легко взяла оба тяжелых чемодана Чан Гэн, пока та несла только рюкзак, и они пошли по узкой дорожке между частных домов, собирая заинтересованные взгляды. — А кто вы? — все же решилась спросить Чан Гэн. Гу Юнь весело улыбнулась. — Телохранительница Ли Фэн. Нет, не любовница, хотя однажды мы целовались. Ох, наверное, это не та информация, которая обрадовала Чан Гэн, впрочем, это означало то, что Гу Юнь нравились девушки, а значит, давало шанс… Чан Гэн начала трясти головой. Нельзя о таком думать. — Разве не мужчины обычно таким занимаются? — спросила вместо этого она. Гу Юнь пожала плечами. Вышло немного неловко из-за двух чемоданов, но по-прежнему прекрасно. — Ну, мой отец всегда и хотел мальчика, — беспечно бросила она. Наверное, Гу Юнь бы не хотела, чтобы Чан Гэн это запомнила, но фраза врезалась ей в сознание, и весь вечер она крутила только ее, смотря на Гу Юнь — одновременно изящную и грубоватую, смешливую, пьющую какую-то гадкую бурду в поезде с соседями, держа чашку, оттопырив мизинец, гордо держащую прямо спину, даже сидя на неудобной полке, где даже голову выпрямить нормально нельзя. Ли Фэн никак это не прокомментировала, только сухо поблагодарила, и Гу Юнь ушла за дверь с такой же идеально ровной спиной. Прямо сейчас Гу Юнь лежит на диване вверх ногами и объясняет Шэнь И, что та может позвать понравившегося мальчика на свидание, и в этом нет ничего стыдного. — Но он должен сделать это первым, — несчастно замечает Шэнь И. — А ты должна подойти, взять за руку и уверенно сказать: хочешь стать моим мужем? — Гу Юнь пинает ногой стену и вздыхает. — Это же не сложно. — Вообще-то сложно. — Поддерживаю, — соглашается Чан Гэн. Гу Юнь заинтересованно поворачивает голову в ее сторону. — А когда-нибудь ходила на свидания? Чан Гэн качает головой. — Видишь! — всплескивает руками Шэнь И. На это Гу Юнь только лукаво щурится. — Пойдем? — Куда? — глупо спрашивает Чан Гэн и ставит чашку мимо блюдца. — На свидание, конечно! — Гу Юнь резво переворачивается и смотрит на нее теперь прямо — довольная и взъерошенная, со съехавшим с плеча свитером, открывающим вид на ее плечо и хрупкую ключицу. — С тобой? Гу Юнь хохочет, видя удивление на лице Чан Гэн, а потом слезает с кровати, шутливо встает на одно колено и протягивает его резинку, стянутую с руки. Резиночка — розовая, лак на ногтях — черный и чуть облупившийся. — Пойдешь со мной на свидание? — повторяет она, а Чан Гэн одной рукой берет резиночку, а другой закрывает горящие от смущения щеки. На свидание Гу Юнь приходит в джинсах и топике, открывающем живот — нагло, откровенно, так удивительно смущающе, на Чан Гэн смотрит на вырез несколько долгих секунд, а потом перевод взгляд выше, на грудь, чтобы услышать напоминание Гу Юнь: — Мое лицо выше, — смеющееся, счастливое, с темно-бордовыми губами, а у Чан Гэн все внутри сжимается в узел при мысли, что она может эти губы поцеловать. — Привет, — шепчет она. Ходить на свидания с Гу Юнь — совершенно не то, что просто с ней общаться. Общаться с Гу Юнь — чувствовать, как твои пятки лижет огонь, а ты бежишь куда-то вперед, и внутри все искрится от ощущения чего-то грядущего и радостно сжимается от любой возможности услышать ее голос. Ходить на свидания с Гу Юнь — падать в громадную пропасть, зная, что она поймает. Все то же знакомое ощущение опасности и предвкушения, но уже более спокойное, мягкое, надежное. Когда ты знаешь, что дальше все будет хорошо. Гу Юнь берет ее под руку, мотивируя тем, что на каблуках ходить не удобно, на Чан Гэн-то видела, как на этих же самых каблуках Гу Юнь однажды дралась в тренировочном зале, поэтому дело явно в другом, и внутри все тепло сжимается от осознания, что, возможно, Гу Юнь просто хочет быть ближе. Гу Юнь смеется на ее шутки и внимательно слушает все ее рассказы, Гу Юнь смотрит на нее внимательно и цепко — и Чан Гэн пропадает окончательно. — Правда, потом оказалось, что я перепутала мерки, и в это платье можно было одеть трех меня, — заканчивает она и смотрит на то, как Гу Юнь улыбается. А затем вдруг зачем-то спрашивает, — почему ты пошла в телохранительницы? И мгновенно жалеет об этом, потому улыбка Гу Юнь тухнет. — Мой отец хотел мальчика, — говорит она. — Это я уже слышала, — настаивает Чан Гэн, раз все равно терять нечего. — И воспитывал меня как мальчика, — пожимает плечами Гу Юнь. — Ему было все равно, что я девушка и не способна вынести все это, как бы не старалась. — Мой отец хотел, чтобы я просто меньше высовывалась и напоминала ему о себе, — тихо говорит Чан Гэн. — Я его раздражала, он считал, что разошелся с мамой из-за меня, если бы меня не было, у них все осталось бы хорошо. Гу Юнь убирает руку с ее локтя, чтобы через минуту сжать крепко ее ладонь. — Он был мудаком, — она пожимает плечами. — Мой тоже. Чан Гэн слабо улыбается. — Почему ты позвала меня на свидание? Гу Юнь лукаво улыбается, и эту улыбку Чан Гэн воспринимает как личную победу. — Потому что ты очаровательно улыбаешься, если сделать вот так, — она приближается вплотную и целует ее в уголок губ, а Чан Гэн, к своему счастью и ужасу, понимает, что правда начинает расплываться в мечтательной улыбке. — Ты очень красивая, — шепчет она. — И смешная. — Я стараюсь, — кивает Гу Юнь. Он гуляют так весь вечер — Чан Гэн никогда не была на свиданиях и не представляла, как они должны были проходить, но Гу Юнь, кажется, не хотела ничего сложного и просто водила ее по улицам и парку, держа за руку. — А чем ты еще занималась в своем городе? — А ты разве не знаешь? — улыбается Чан Гэн. — Я думала, Ли Фэн все рассказала тебе. — Я хочу от тебя послушать, — Гу Юнь подносит ее руку к своему лицу и целует. — Училась шить, потом пошла на какие-то инженерные курсы, потом перепоступила на политологию, ну училась на ней, пока вы меня не забрали, — Чан Гэн отворачивается, чтобы скрыть смущение, а, конечно, ее выдает скачущий голос. — Ты хочешь перевестись? Чан Гэн кивает. — Я уже почти. Гу Юнь вдруг обнимает ее, прижимает крепко и радостно качает. — Какая же ты умная. — А ты на кого учишься? — Чан Гэн зависает. — Училась? Кстати, а сколько тебе лет? Гу Юнь весело и чуточку печально улыбается. — Двадцать восемь. Нет, я ни на кого не училась, только драться. И немного менеджменту. Так у них восемь лет разницы? Ничего себе. Этого не ощущается совершенно — Гу Юнь выглядит юно, хоть и печально, и сама такая живая, яркая, гибкая, Чан Гэн никогда таких людей не видела. — Ты расстроилась, что младше? — смеется Гу Юнь. — А тебя это не волнует? — осторожно спрашивает Чан Гэн. Гу Юнь пожимает плечами. — Если тебя нет, то все хорошо. С этого дня все меняется — неуловимо, но ярко. Гу Юнь словно немного оттаивает и перестает строить из себя несокрушимую воительницу, а больше тянется к ней и рассказывает о себе, больше улыбается, чаще остается у нее ночевать, а утром смущает ее, пока ходит в лифчике и пижамных штанах по квартире — сонная, теплая, лохматая, со множеством шрамов на спине, животе и руках. Чан Гэн может думать только о том, что хочет обнять ее, уткнуться носом в лопатки и попросить никуда никогда не уходить. Сама Чан Гэн тоже понимает, что чувствует себя рядом с ней иначе — словно раскрылись крылья или родилось второе дыхание. Ради Гу Юнь хочется сворачивать горы, ради ее хочется казаться умной и сильной, ради нее хочется красиво одеваться и смешно шутить. Не потому, что без нее не хотелось, а потому что ради нее хотелось сильнее. Хотелось видеть ее улыбку, хотелось слышать ее голос, хотелось чувствовать ее тепло. Однажды Гу Юнь плакала, лежа у нее на коленях, размазывая слезы по покрасневшему распухшему лицу, а Чан Гэн прижимала ее к себе и шептала, что сделает все, чтобы такого больше не повторилось. Гу Юнь была в майке и вязаной кофточке, которая давно сползла с плеч, обнажив грязно-коричневые синяки, что подобно цветам расползались по ее коже, и Чан Гэн не знала, где была Гу Юнь и что случилось, но хотела лично пнуть этих людей в лицо. — Все нормально, — шепчет Гу Юнь, а потом захлебывается в новом рыдании. — Это нормально. — Нет, и я с этим разберусь, — сурово отзывается Чан Гэн. Гу Юнь хохочет сквозь слезы и гладит ее по лицу. — Моя маленькая воительница, — шепчет она, а потом лукаво улыбается. — Нет, все же принцесса, которая хочет узурпировать трон. От этих слов внутри Чан Гэн все тревожно и тепло сжимается. Неужели Гу Юнь почувствовала, что она хочет сделать? В ту ночь они засыпают в обнимку, Чан Гэн прижимает Гу Юнь к себе, отказываясь отпускать хоть на минуту, и шепчет ей на ухо успокаивающие глупости. В ту ночь она видит слуховой аппарат, который Гу Юнь забывает снять из-за душевного раздрая. Чан Гэн мягко ведет по ее ушной раковине, а потом целует в висок. Гу Юнь жмется к ней, и для Чан Гэн такой трепет и счастье — осознавать, что ей доверяют, ей открываются, ей показывают свою внутреннюю боль, — и она понимает, что не может, просто не может ее подвести. Она спрашивает у нее об этом еще через неделю, когда Гу Юнь, только вылезшая из душа, сидит на кровати в позе лотоса и сушит волосы. Садится напротив нее и говорит, когда Гу Юнь выключает фен: — У тебя проблемы со слухом? — Ты что-то говорила? — хмурится Гу Юнь. Чан Гэн качает головой. — Я в целом. Я видела твой слуховой аппарат. Гу Юнь хмыкает и снимает с плеч полотенце, весьма стратегически коварно открывая Чан Гэн вид на предплечья и плечи, усеянные шрамами и татуировками — тонкими веточками с шипами, но без роз. — Да. С детства. Чан Гэн тянется в ней и забирает полотенце, а потом начинает складывать, чтобы занять руки. — А что случилось? — Ничего такого, неудачно упала. — Просто упала? — Меня уронили. В целом, это говорит достаточно красноречиво, и Чан Гэн обеими руками вцепляется в полотенце, чтобы не сорваться и не пойти выкапывать могилы родителей Гу Юнь, чтобы потоптаться по ним, прямо сейчас. — Только это? — Еще зрение. — Ты никогда не говорила. — А ты не заметила, значит, у меня получается вести себя так, будто все хорошо, — смеется Гу Юнь. — Ох, Цзыси, — шепчет Чан Гэн, но, прежде, чем она успевает к ней потянуться, Гу Юнь слезает с кровати и шлепает босыми ногами по паркету, отправляясь в ванную. В ту ночь Чан Гэн обнимает ее особенно отчаянно, словно пытаясь забрать себе всю ее боль, словно пытаясь перенести все шрамы с ее кожи на свою, словно пытаясь слиться с ней и разделить все ее чувства. Ее немного пугает то, как сильно она волнуется, но потом она растворяется в своем волнении и своей щемящей нежности, и зацеловывает Гу Юнь лицо, а потом чувствует слезы, но не знает, чьи они. Все следующие полгода Чан Гэн тратит на то, чтобы забрать большую часть дел по управлению компанией в свои руки. Иногда — успешно, там, где Ли Фэн особо не следит, иногда — не очень. Продираться приходится через многое — гордость Ли Фэн, кучу руководителей-мужиков, которые только посмеиваются над ее желанием забрать часть полномочий в свой отдел, сотрудников, настолько неэффективных, что вообще чудо, что их отдел дожил до этого дня. Гу Юнь все говорит, что Чан Гэн зря все это затеяла, но не спорит и только приходит в восемь вечера забирать ее из офиса, чаще — сонную, реже — готовую еще полчаса целоваться на крошечном неудобном диванчике. В такие моменты Чан Гэн любит сидеть у нее на коленях, хотя это объективно не очень удобно — чаще всего она приходит в юбках, и двигаться в них в целом не всегда получается нормально, а садиться так тем более, но ей слишком нравится ощущение того, как Гу Юнь обнимает ее и целует куда-то в шею, поэтому можно и потерпеть. — Первым делом отправлю тебя в отпуск, — мечтает Чан Гэн, когда Гу Юнь, поддерживая ее обеими руками, встает с дивана — это второе преимущество сидеть на коленях у нее. Чан Гэн восхищало то, какой Гу Юнь была сильной. Восхищало — до чего-то трепетно сжимающегося в груди — и радовало, потому что ее могли вот так носить на руках, когда она обнимала Гу Юнь руками, обвивала ногами, а та уверенно держала ее, прижимая к себе, и Чан Гэн почти физически чувствовала ее силу, прячущуюся в довольно худой фигурке. — А не себе? — ехидно уточняет Гу Юнь. — Мы можем поехать вместе. — Куда? — заинтересованно уточняет она. Чан Гэн задумывается. — На пляж, — Гу Юнь в купальнике в море она еще не видела. А та, кажется, ловив, в каком направлении текут мысля Чан Гэн, смеется, так, что она чувствует вибрации этого смеха, а потом аккуратно ставит ее на пол. — Хорошо, пляж так пляж. Где тепло. — Конечно, — соглашается Чан Гэн. Холодно прямо сейчас в ее офисе — головы бы пооткручивала, но сейчас уже поздно, поэтому головы всех причастных полетят завтра. Гу Юнь натягивает ей шапку — почти до носа, потом заворачивает в шарф. — Заедем за твои любимым кофе? — Поехали, — бурчит Чан Гэн из-под слоев шарфа, а Гу Юнь смеется и целует ее в нос. Иногда Гу Юнь засыпает, едва заходит в квартиру — прямо на пороге, прислонившись головой к двери. В такие дни она приходит тихо, и Чан Гэн даже не сразу улавливает ее присутствие, а когда улавливает, то обнимает, помогает раздеться, держит крепко, хотя Гу Юнь все еще сонная и врезается во все косяки. Такие дни Чан Гэн ненавидит. Они означают только одно — Гу Юнь снова послали на сложное задание, ей снова сделали больно, она снова обнаружит под одеждой царапины, синяки и бинты. Иногда ей кажется, что Гу Юнь вся состоит из шрамов, и Гу Юнь знает, что ее это расстраивает. Чан Гэн никогда не говорит этого вслух, но это видно в ее взглядах — ей нервно и больно, и сначала Гу Юнь думала, что не нравится ей такой. Но Чан Гэн не нравилось только то, что кто-то решил, что имеет право делать Гу Юнь больно. Гу Юнь вообще не нравилась себе без одежды, и Чан Гэн не понимала, как это все укладывается внутри нее: отчаянное, изящное любование собой и каждым своим жестом, которое сквозило в том, как Гу Юнь сидела на стульях, как отпивала вино из бокала, как расчесывала свои волосы и откидывала их назад, выгибаясь в спине, как беззастенчиво ходила перед ней в полупрозрачной ночнушке, открывающей вид на все — от ключиц, шрамов и позвонков до татуировок на ребрах, и жестокая мысль о том, что ее тело изуродовано и не должно никому нравится; выразительная, глубокая женственность, от которой внутри Чан Гэн все сладко закручивалось, и злое желание быть похожей на мужчин и вести себя так, будто ее ничего не задевает. Гу Юнь засыпает в ее объятиях спокойнее, но в такие дни это спокойствие означает только то, что ей больно двигаться. Утром она возникает на пороге кухни поздно, в длинной рубашке, но без брюк, шлепает босыми ногами по плитке и залезает на стол, пытаясь скинуть волосы с лица. — Я их ненавижу, — сообщает ей Чан Гэн. — Кого? — смеется Гу Юнь. Чан Гэн тревожно изгибает брови. Тех, кто делает больно ее Гу Юнь. Себя, за то, что ничего не может с этим сделать. — Что ты хочешь на завтрак? — Кофе, — Гу Юн задумывается. — Твое печенье с шоколадом, оно еще осталось? Чан Гэн бессильно стукает чайником по столешнице. — Ну не злись, — просит Гу Юнь, — принцесса. Это такой нечестный прием. Еще более нечестно только то, что Гу Юнь подходит ближе, целует в уголок губ, утыкается носом в ее плечо — сонная, теплая. — Я не злюсь, я негодую, — сообщает Чан Гэн. Гу Юнь громко смеется и целует ее куда-то в скулу. Иногда Гу Юнь много пьет — в такие дни она возвращается в свою старую квартиру, а Чан Гэн с одной стороны знает, что та не хочет, чтобы ее видели, а с другой — что ей очень нужен кто-то рядом. Склад полупустых бутылок Чан Гэн находит довольно быстро и даже коротко сцепляется с Гу Юнь за то, чтобы его выбросить, но та резко отказывается и недовольно щурится. В такие дни Чан Гэн понимает, что еще слишком многого о ней не знает, а еще — что все равно будет с ней. Несмотря ни на что. Вино Гу Юнь пьет из бокалов, коньяк и водку — из розовой кружки с плюшевым медведем. Обычно она сидит либо на полу, либо на столе, хрупкая, тонкая, в топиках и в свитерах одинаково уязвимая. Когда Чан Гэн присаживается рядом, поднимает на нее взгляд — вечно чуть туманный и одновременно цепкий, сколько бы она не пила, менее цепким этот взгляд не становится, что восхищает и пугает — словно в тебя всматриваются фонари в темноте, которых там быть не должно. — Цзыси, — шепчет Чан Гэн и гладит ее по коленке. — Не обязательно было приезжать, — так же тихо отвечает та. — Что случилось? Гу Юнь склоняет голову, взбалтывает что-то в кружке — вообще, вроде это вино, но почему тогда в кружке? — допивает одним глотком, а потом откидывает голову на стену. — Отец звонил, сказал, что могла бы стараться и лучше, — он фыркает. — Кто-то рассказал же, что на той неделе я с заданием справилась не идеально. — Что за задание? Гу Юнь задумчиво склоняет голову, словно ее мысли неповоротливо катаются по голове, но Чан Гэн знает, что дело в чем-то другом. — Нужно было сопровождать одного важного человека и его семью на конференцию, а среди персонала оказался наемный убийца, — Гу Юнь хмыкает. — Никто не погиб, но пропустила же. Чан Гэн вспоминает бинты на ее правой руке, которые появились как раз неделю назад, а внутри все сжимается. — Тебя ранили? — Что? — недоуменно уточняет Гу Юнь. — Тебя ранили там? — Да ладно бывает… — Гу Юнь замолкает, а потом вздыхает. — Ну звездочка, ну ты чего… Не нужно плакать, — она отставляет кружку и тянется к ней, чтобы обнять. От Гу Юнь пахнет вином, железом, какими-то горькими духами и цветочным шампунем. У нее холодные руки и острые локти, а Чан Гэн прижимается к ней и всхлипывает, хотя, наверное, это она должна утешать Гу Юнь. — Они все пожалеют, — шепчет она. — Все, кто сделал тебе больно, я обещаю. — Да все нормально, — рассеянно отвечает Гу Юнь, а Чан Гэн обнимает ее только крепче. Так они сидят где-то с полчаса — в клубке из объятий, в темной комнате, в которую проникает только свет фар с улицы, на полу со слоем пыли, потому что Гу Юнь приходит сюда не так часто, чтобы убираться. — Пойдем домой? — спрашивает она и встает первая, а потом тянет Гу Юнь за собой, крепко хватая ее под руки, когда Гу Юнь шатко оступается, а потом прижимается к ней и утыкается носом в шею. — Не хочу никуда идти, — сонно бормочет она. — До машины только, хорошо? — Чан Гэн гладит ее по волосам. И почему она не может поднять ее на руки и унести? В машине Гу Юнь засыпает, прислоняется лбом к стеклу, и Чан Гэн приходится ехать совсем медленно, чтобы та не ударилась. Под светом фонарей теперь можно разглядеть синяки, расползшиеся по щекам, шее, плечам, обнажившимся от того, что ее свитер съехал вниз, запекшуюся корочку крови на губах, царапину поперек брови. Чан Гэн бессильно бьет рукой по рулю, а потом ойкает от того, что выходит это больно. Гу Юнь, которая, оказывается, просто прикрыла глаза, пьяно хихикает. — Не смешно, — буркает Чан Гэн. — Ты такая красивая, когда злишься, — мечтательно бормочет Гу Юнь, а потом гладит ее рукой по щеке. И Чан Гэн, конечно, позорно краснеет. В тот вечер они долго целуются в коридоре, а потом Чан Гэн идет за мазью от синяков, а вот когда возращается, то видит, что Гу Юнь точно заснула — обняла подушку, завернулась в плед и заснула — тонкая, хрупкая, такая сильная. Чан Гэн мажет ее синяки, потом гладит по выступающим позвонкам, складывает свитер, чтобы убрать его на полку, и ложится рядом. А еще Гу Юнь невероятно красивая. И умеет быть сногсшибательной. Чан Гэн прекрасно помнит корпоратив на Новый Год — она все предлагала сшить Гу Юнь на него платье, но то лукаво улыбалась и говорила, что хочет устроить сюрприз. Что ж, сюрприз получился — она пришла в черном платье до щиколоток, с глубоким вырезом на спине, но не оголяющим ее, потому что вырез был закрыт тонкой серебряной тканью, похожей на кольчугу. Она звонко стучала каблуками, широко улыбалась, а Чан Гэн думала только том, что вечером все ее лицо будет в этой ярко бордовой помаде. Волосы Гу Юнь, кажется, будто просто взлохматила, и теперь они бесстыдно и откровенно кудрявились под теплым светом ламп. — Ты восхитительная, — шепчет Чан Гэн, когда подходит ближе, а Гу Юнь только смеется, а ее глаза радостно сверкают. — Все ради моей маленькой принцессы, — от этих слов все внутри взволнованно теплеет, и Чан Гэн отчаянно держится, чтобы не начать целовать ее прямо здесь. Гу Юнь умеет нравиться людям, хотя обычно только бьет им лица — это Чан Гэн особенно отчетливо видит на этом же корпоративе. Гу Юнь ходит меж групп людей, смеется со всеми, вставляет какие-то комментарии, оставаясь при этом прекрасной, холодной и недоступной, а сама Чан Гэн в этом время осторожно ведет разговоры с людьми, чья помощь ей понадобится для получается власти в компании. Так улыбнуться, тут что-то пообещать, тут вспомнить какой-то нужный факт. В какой-то момент они с Гу Юнь встречаются глазами, Чан Гэн спотыкается на слове и смущенно замолкает. Весь вечер в голове курсирует только одно желание — я хочу пригласить ее на танец. Она все ищет Ли Фэн, чтобы проверить, обратит ли та внимание, но в итоге Гу Юнь зовет ее первой. — Не хотите ли вы станцевать со мной? — он появляется почти из ниоткуда, улыбается тепло и широко, вычурно склоняется, протягивая ей руку. — Хочу, — шепчет Чан Гэн и отчаянно просит всех известных ей богов не позволить ей споткнуться. — Я веду, — сообщает Гу Юнь и уверенно кладет ей руку на спину, а Чан Гэн окончательно теряет остатки адекватных мыслей. — Ты тоже очень красивая. Платье же твое, да? Да, ее. Чан Гэн специально выбирала все тона золотого и белого, чтобы контрастировать с Гу Юнь — она знала, что та выберет черный, а теперь они могут быть солнцем и луной. Гу Юнь весело мажет губами у ее щеки, а потом прижимает ближе. — Как думаешь, Ли Фэн будет в бешенстве? — Вероятно да, — кивает Чан Гэн, но прямо сейчас ей так все равно. Домой они возвращаются вместе — Гу Юнь лежит у нее на плече всю дорогу в такси и гладит ее по руке, выходит чуточку щекотно, но одновременно очень хорошо. — Ты не замерзла? — Чан Гэн крепче сжимает ее ладонь. Гу Юнь — только в одной куртке поверх легкого платья, без шапки и шарфа, когда они вылезают из машины, она ежится от ветра, но одновременно с этим легко встряхивает головой. — Нет, все хорошо, звездочка, — она широко улыбается и целует Чан Гэн в нос. Явно очень нечестный отвлекающий маневр. В ту ночь они долго целуются, лежа на кровати, а Чан Гэн все думает, что Гу Юнь такая красивая-красивая, со всеми шрамами у живота и на ребрах, на спине, с одним, явно очень опасным, почти у сердца, с несколькими на голенях — есть точно пара от пуль, есть, вероятно, он ножей, есть шрамы от открытых переломов. Гу Юнь смеется от щекотки, когда та их гладит, а потом прижимает Чан Гэн к себе. — Звездочка моя, у тебя же тоже есть шрамы, — шепчет она, когда ведет по ее рукам и по спине. — Их я сделала сама, — хмурится Чан Гэн. Они раньше никогда об этом не говорили. Шрамы на руках Гу Юнь видела, но никогда не спрашивала, а шрамы на спине, кажется, заметила только сейчас. — Не все, — та качает головой. — Тебя это волнует? — Это сделал твой отец? — Я не очень ему нравилась, — пожимает плечами Чан Гэн. Откровенно говоря, сейчас об этом говорить вообще не хочется. Хочется только целовать Гу Юнь, размазывая ее помаду, хочется зарываться руками в ее волосы, хочется гладить ее спину, хочется целовать ее в живот, хочется быть отчаянно близко, так, что ближе уже не придумаешь. Голова чуть кружится, хотя пила она совсем мало, и внутри все искрится глупым счастьем. — Он идиот, — шепчет Гу Юнь. — Хочешь, обсудим это завтра? — Ладно, — легко соглашается Гу Юнь, а потом целует ее первой. По утрам Гу Юнь обычно встает первой и идет заваривать кофе — обычно она делает его кошмарно горьким, таким, что Чан Гэн всю первую неделю совместной жизни плевалась, а Гу Юнь только посмеивалась — она-то привыкла. — А не таким горьким его делать нельзя? — Так в этом и вся суть, — возражает Гу Юнь. — А можно эта суть будет не такой противной на вкус? Гу Юнь весело смеется. Еше Гу Юнь оказывается незаменимой советницей в делах управления. Когда Чан Гэн в очередной раз зарывается по голову в бумажки, Гу Юнь залезает на стол рядом и берет одну из стопок себе в руки. — Что не получается? — спрашивает она. — Я не знаю, как лучше, — Чан Гэн устало массирует себе виски. — Я забрала одну из сфер перераспределения финансов из-под влияния Ли Фэн, но пока не успела найти новых сотрудников, старые оказались слишком бесполезными, а делать нужно что-то срочно. — Хм, — тянет Гу Юнь. — Давай посмотрим вместе. И весь следующий час они пересобирают финансовый план, а Чан Гэн может только взволнованно думать, что, наверное, готова доверить Гу Юнь все — и свое сердце, и жизнь, и компанию, которая потихоньку уплывает от влияния Ли Фэн. Свет лампы мягко падает на растрепанные волосы Гу Юнь, она смешно трет нос, оставляя на нем следы от ручки, а потом заканчивает сводить все суммы и победно улыбается. — Ну что, теперь бумажное рабство готово отпустить тебя отдыхать? — А мы не можем посмотреть еще речь на планерку? — просит Чан Гэн. — Можем, — легко соглашается Гу Юнь. — Сейчас только стул принесу, на столе сидеть на очень удобно, — и быстро убегает за стулом. Сначала они придумывают речь, потом читают ее по ролям и смеются, потом долго целуются, валяясь на полу среди разбросанных листков с черновиками речи. Еще они смотрят сериалы — фильмы с их графиками как-то не выходит, а сериалами на ускорении вполне ничего. Сначала — «Ганнибал», потом — «Молодые монархи». — А если бы я была принцессой, ты бы сказала, что со мной сложно быть из-за того, как много людей следит за мной и моими действиями? — интересуется Чан Гэн. — Нет, — уверенно отвечает Гу Юнь. — Я бы осталась рядом и помогала бы тебе во всем. Что за чушь? С тобой не может быть сложно, — она мягко улыбается. — Мне нравится все, что ты делаешь. И это важно. А Чан Гэн, ну, действительно много чего делает. За последний месяц она успевает переговорить с большей частью руководителей отделов, готовит документы по передаче прав собственности, придумывает, куда бы деть Ли Фэн, ссорится с каким-то мужиком, решившим начать ей указывать, как именно нужно проводить планерки, рисует себе эскизы платья на день принятия новой должности. Ничего из этого она не рассказывает Гу Юнь, которая по уши зарывается в поручения Ли Фэн, во многом от того, что, конечно, методы, которыми она добивается своих целей, совсем не честные, довольно подлые, а временами жестокие, все же, наверное, не слишком красиво угрожать одному из владельцев акций тем, что она что-то сделает с его семьей, если оно не перепродаст свой пакет, не прямо, конечно, но намек тот понял, и, наверное, не хочется, чтобы Гу Юнь думала о ней плохо. Впрочем, кажется, та что-то понимает, потому что по вечерам приходит чаще обнимать и говорить, что поддержит любое ее решение. — Ты так в меня веришь? — смеется Чан Гэн, а внутри все тревожно сжимается. — Я абсолютно в тебя верю, моя принцесса, — кивает Гу Юнь, а потом целует ее в щеку, так, что короткие волосы щекочут щеку Чан Гэн. По ночам Чан Гэн часто лежит на животе или на плече Гу Юнь, гладит ее кожу и думает о том, что с ней будет, если она ее потеряет. В целом, конечно, как и все остальные события, она сможет это пережить. Но при этом — а какая тогда будет цель? Для кого она вообще так старается? Чтобы Гу Юнь была счастлива. Чтобы все мерзкие мужчины в управлении увидели, на что способна девушка. Чтобы ходит по главному офису в красивом кремовом платье. Гу Юнь гладит ее по шрамам на запястье, а потом его целует. — Ты снова задумалась, звездочка. — Да нет, ничего, — Чан Гэн улыбается и качает головой. — Кстати, а куда ты хочешь поехать, когда будет отпуск? — У меня нет отпуска, — смеется Гу Юнь. — Как нет? — та только пожимает плечами. Ну и вот — чтобы отвезти Гу Юнь в самый чудесный отпуск в ее жизни. Звучит как очень хорошая мотивация. Когда Чан Гэн забирает управление в свои руки, Гу Юнь в городе нет — Ли Фэн отправила ее на какое-то очередное задание, и Чан Гэн долго копается во всех возможных системах передачи информации, чтобы наконец выяснить, куда и зачем. А потом сама едет в Шанхай, пугая новых секретарш удивительным рвением и желанием выбрать «да, самые ранние билеты, да, хоть пусть через час отправление». Ли Минь, 21:23 Ты сейчас занята? Моя драгоценная рыцарка, 21:30 привет, звездочка! а что? Ли Минь, 21:31 Нет ты сначала скажи Моя драгоценная рыцарка, 21:40 да нет вроде Ли Минь, 21:41 Тогда готовься встречать меня! Моя драгоценная рыцарка, 21:49 подожди, ты едешь ко мне? все точно хорошо? звездочка? Ли Минь, 21:50 Все замечательно! Она быстро бежит из такси к дому, где остановилась Гу Юнь — маленькому, низенькому, зажавшемуся между двумя домами повыше, с цветами на подоконниках, никогда и не угадаешь, что тут живет телохранительница и наемница, стучит каблуками по ступенькам, а потом влетает в Гу Юнь, открывшую ей дверь. — Я так скучала, — бормочет она, обнимая ее крепко. — Меня не было неделю, — фыркает Гу Юнь. — Так долго, — Чан Гэн отстраняется и берет ее за руки. Хмурится, качает головой. — Что случилось? Кто это сделал? Гу Юнь и раньше ранили, причем сильно, но сегодняшний раз превосходит все худшие опасения — на голое тело накинута рубашка, которая совершенно не скрывает живот и грудь в бинтах, синяки на руках, и, конечно, не может скрыть синяки на лице, шов у брови, в такой опасной близости к глазу, бледность, чуть дрожащие ладони. — Звездочка… — Мне так жаль, — шепчет Чан Гэн и снова ее обнимает. — Очень больно? — Я справлюсь. И от этих слов так сильно хочет плакать — почему Гу Юнь должна справляться, почему она просто не может быть счастлива, почему все так сильно несправедливо? Чан Гэн прижимается к ней и гладит по спине. — Ты устала? — спрашивает Гу Юнь. — Сколько ты ехала? — Ничего, ничего, — шепчет Чан Гэн, а потом начинает рыдать в голос. — Тихо, тихо, звездочка, — растерянно бормочет Гу Юнь, гладя ее по растрепанным от быстрых сборов волосам, а Чан Гэн просто не может замолчать, ей кажется, что в этих слезах все месяцы переживай, борьбы и любви, все трудности попыток отстранить Ли Фэн, все то счастье, которое она испытала рядом с Гу Юнь, весь ее страх на нее, Чан Гэн и не подозревала, что в ней может быть столько чувств. Гу Юнь здесь, она жива, теперь у них все точно будет хорошо. — Теперь я директорка, — тихо говорит она дрожащим голосом. — А ты… — начинает Гу Юнь, но потом ничего не говорит, впрочем, Чан Гэн почти чувствует эти неозвученные слова — та поняла, что методы были нечестными и жестокими, и благодарна Гу Юнь за то, что она так ничего и не говорит, только спрашивает, — ты уверена, что будешь в безопасности? — С тобой — всегда, — отвечает она. Потом они сидят на кровати, и Чан Гэн помогает Гу Юнь сменить бинты, попутно стараясь не залить их слезами. Гу Юнь все вытирает ладонью ее щеки, ловит ее руки, целует костяшки пальцев, а потом просто тянет на себя и обнимает. — Звездочка, — тихо зовет она. — Не расстраивайся. — А если… — Никаких если, — сурово отвечает Гу Юнь. — Ты вообще принеслась сюда почти в час ночи, тебе пора отдыхать. — Цзыси… — Спать, — качает головой Гу Юнь. — Поищи, там в шкафу должен быть второй комплект пижамы. — Хорошо, — покорно соглашается Чан Гэн, а перед тем, как встать и уйти, озорно целует Гу Юнь в губы, а потом в нос. В итоге спать они ложатся все равно не сразу — сначала долго обнимаются, лежа в кровати, потом целуются, потом Гу Юнь, расстроившись от того, что спать ей не дают, начинает щекотать Чан Гэн, та чуть не падает со смеха с кровати и тянет Гу Юнь за собой. Щекотать в ответ она не решается, потому что боится за швы Гу Юнь, так что приходится признать свое поражение и уже спокойно лечь. Спят они в итоге почти до обеда, а потом Гу Юнь вытаскивает ее завтракать. — И что ты дальше будешь делать? — спрашивает она, пока наливает кофе. — Переделывать все, искать варианты, чтобы ты смогла уйти в отпуск, — улыбается Чан Гэн. — И что я буду в этом отпуске без тебя делать? — удивляется Гу Юнь. — Передашь мне потом часть бумаг, я тоже посмотрю. — Да это не обязательно… — начинает Чан Гэн. — Звездочка, — Гу Юнь подходит к ней и тыкает в лоб. — Ты вроде такая умная, а вроде иногда говоришь совершенные глупости. Ты думаешь, я оставлю тебя одну со всеми этими обязанностями? — Ну я же сама этого хотела… — растерянно отвечает та. — Умереть в тридцать под горой бумаг? — Гу Юнь приподнимает брови. — Цзыси! — А что? Это ты глупости болтаешь. — Хорошо, молчу, — соглашается Чан Гэн и хлюпает своим кофе, на что Гу Юнь начинает смеяться. Она тянется на этот смех, поднимает голову и смотрит на Гу Юнь, а потом не выдерживает, встает и снова обнимает. — Я тебя так люблю, — шепчет она. — Иногда мне кажется, что эти чувства просто выплеснутся за край, их так много, ты не представляешь, как их много, и я не подозревала, что умею такое чувствовать. А ты… ты, — она вздыхает. — Невероятная. — Это ты невероятная, звездочка моя, — Чан Гэн так отчетливо слышит в ее голосе улыбку. — Удивительная, — она обнимает ее крепче. — И я тебя тоже люблю. Только не нужно больше приезжать ко мне в час ночи из другого города, хорошо? — Это было импульсивное решение, — бормочет Чан Гэн, а Гу Юнь снова начинает громко смеяться.