за пару часов до этого
Все тот же Разумовский стоит где-то посреди бара, скрывающий свое лицо под маской ворона. Жаль, что никто не видит его безумных янтарных глаз в этот момент. Любой бы испугался. Он осматривает своё «творение», глядя вокруг на языки пламени, красиво переливающиеся из жёлтого в красный. Под его ногами лежат мужчины в дорогих пиджаках и брюках. Женщины в пестрых платьях. На лице каждого видна боль. Кто-то пытается прикрыть нос от едкого дыма из последних сил, а кто-то уже и не старается вовсе. Под костюмом и маской становится душно от температуры вокруг. Некомфортно. Неприятно. Мерзко. Где-то краем уха он слышит визги сирен. Полиция со скорыми уже как тут. Вот это оперативность! Птица наклоняется, проводит пальцем по бордовой луже на полу. Подносит его к барной стойке, что-то старательно выводит на ней. Любуется результатом и спешит стремительно к черному выходу. Оставив все так, как оно сейчас и есть. — Я не хотел.. Не хотел.. — Сергей снова закрывает лицо руками, вжимает до боли, стискивает челюсти, чтобы прямо сейчас не закричать на месте. — Ещё как хотел. Не ври самому себе. — ухмыляется Птица неподалеку. Подходит ближе, дергает за волосы на макушке, оттягивает, да так, что ладони приходится убрать и поднять голову. — Я не делал этого! Хватит говорить мне чушь! — Разумовский все же срывается на крик, вперемешку с плачем. Птица на это подносит свою когтистую руку смолистого цвета, растирая слезу. Сережа снова задерживает дыхание от страха. — Ты не делал. Мы сделали. Вдвоем. Вместе. Сообща. — "Альтер эго" улыбается, оголяя острые зубы, злобно гогочет над ухом. Разумовский готов поклясться самому себе, что это всё — кошмарный сон. Надеется оставшимися частицами здравого смысла в голове. Готов вновь поверить в Бога, лишь бы тот его спас в эту секунду. Готов на всё. И верит всему. — Я знаю, ты этого хотел.. — Нет! Я не хотел никого убивать! Они ни в чем не виноваты! Почему я имею право отнимать у них жизнь? — Разумовский смотрит стеклянными глазами цвета Байкальского льда, выдавливает из себя слова, но сил уже совсем нет ни на что. — Ты не хотел убивать. Но хотел, что бы он обратил на тебя внимание. — на лице Птицы проскакивает ухмылка. — Ты о чем говоришь вообще?! — Гром.. — фамилию он произносит с рычанием, протягивает гласную с явным удовольствием. — Майор Гром.. Разве я не прав? Не о нем ты без конца думаешь? Не ты мечтаешь, чтобы он взглянул на тебя? Обратил внимание? Бросил свою пассию-журналистку? — Заткнись.. Просто заткнись.. Оставь меня в покое! — Сергей грубо убирает руки от своего лица и замахивается тут же кулаками на Птицу. Образ его же самого растворяется в черном дыму. Разумовский падает на пол коленями, ползет на четвереньках от ужаса в первую комнату, которую он видит перед собой, закрывается в ней. Сергей сидит, прижав к себе колени в самом углу спальни, прикрывается уголком одеяла, затыкает рот им. Боится издать и малейшего звука. Писка. Всхлипа. Тишина давит на уши, отчего в голове неприятно гудит. Ладони потеют, глаза болят от слез и бегают по комнате. Он готов прямо на месте умереть, лишь бы это закончилось всё. — Добро пожаловать, майор Игорь Гром! — слышит из соседней комнаты женский голос Марго, а после этого и захлопывающуюся входную дверь. Серёжа не дышит вовсе. Смотрит на вход в комнату сквозь темно-оранжевую подсветку. Он любил включать именно такое освещение по вечерам, придает какой-то «теплой» атмосферы. Хочется в таком свете лежать в объятиях, уткнувшись носом в ворот кофты. Хочется, а получается лишь плакать навзрыд и затыкать себе рот. В комнату врывается Игорь. Весь растрепанный, злой до жути. Куда-то уже успел бросить кепку с кожанкой. Гром оглядывается по сторонам и замечает Серёжу. Сердце почти останавливается. Всё. Это конец. — Разумовский.. — майор усмехается. — Мои догадки оказались правдивы.. А мне никто не хотел верить. — на этом моменте он вздыхает, скрещивает руки на груди, смотрит куда-то в окна. — Я ведь давно догадывался, кто же на самом деле является «чумным доктором». А сегодня я понял все окончательно. Я ведь верно говорю? Ты ведь вывел на барной стойке вензелями «Твой С.Р.»? — Игорь.. — он не узнает свой голос. Охриплый, осевший. — Не подходи ко мне. Я клянусь, это не я сделал.. — Сережа прижимает ноги к себе ещё сильнее, глаза делает до безумия виноватыми в содеянном. — Да? А кто тогда? — наигранно-театрально произносит Гром. Он подходит ещё ближе, уже почти впритык. Разумовскому проходиться запрокинуть голову, чтобы увидеть лицо Игоря. Сергей молчит, смотрит глазами, полными слез, а зрачки совсем крохотными стали от страха. Кивает головой из стороны в сторону, он не может рассказать. Игорь хватает его за шкирку, трясет, как тряпичную куклу или провинившегося кота. — А кто это сделал?! Кто?! Отвечай! — срывается на безумный крик. Разумовский лишь скалится из-за боли от грубой хватки Грома. — Не трогай меня! Прекрати! — кричит куда-то в сторону себе под нос. Смотрит, будто через слой воды, на Грома, перед глазами немного плывет. Тело пробивает дрожью, как во время лихорадки. Сережа не хочет ещё сильнее рушить тот образ вечно смущающегося и забавного майора Грома в своей голове. Пускай тот сейчас и разочарован им, кричит, злится. Но пусть не растворится в мозгах тот образ, тот самый образ, в который он влюблен до звездочек перед глазами. Каждую конечность потряхивает. Разумовский снова поднимает голову, ладони складывает на груди, словно девица, пришедшая на отмаливание грехов. Сидит и смотрит, сидит и ждет, сидит и боится вздохнуть. Майора явно не устраивает такой ответ, и в ту же секунду он замахивается для удара. Его действия несерьезные, кулаком дёргает не в полную силу, кричит не во всю глотку. Все равно где-то внутри что-то теплится и просит остановиться. Рукой Сергей щупает на прикроватной тумбочке первую попавшуюся под руку вещь, оказавшейся блокнотом в черном переплёте, выставляет перед собой, чтобы закрыть лицо и защититься от удара. Но его не последовало. Книгу из его рук забирают, заинтересовавшись. Игорь отпускает бедного парня, дав ему хоть немного, да отдышаться. Разумовский сразу же вскакивает, буквально набрасываясь на майора. — Нет! Верни! Отдай! Не смей её трогать! — машет кулаками, ударяет куда-то в плечо, в спину, но с такой силой, что Игорь даже в лице ни на секунду не меняется. Майор отталкивает от себя разозленного парня, и тот падает на темный ковер. Корчится от боли в области копчика, но не успевает даже вздохнуть, как на его грудную клетку давит с силой колено Игоря. Гром листает пару страничек, мельком глядя на кривые записи черной пастой. Разумовский распахивает глаза, смотрит со стороны, а ничего сделать не может. Нет. Нет. Он снова в слёзы. — Игорь, нет! Закрой его! Не читай ничего! Пожалуйста.. — Серёжа кричит, надрывая горло. Бьется затылком от безысходности, от своего положения. Бьётся в истерике. Гром словно и не слышит его. Внимание заостряется на развороте. Он резко меняется во взгляде. Совсем уже не злой. Растерянный скорее. Приходиться даже проморгаться, чтобы убедиться в подлинности происходящего. Большой черный ворон занял одну страницу, идеально выведенный тонкими линиями до самых мельчайших деталей. Птица смотрит своим нарисованным глазом, будто в самую душу. Словно всё знает. Игорю не по себе. — Игорь.. Соседняя страница исписана неряшливыми буквами, местами с кляксами и размазанной пастой. «День 1526. Я больше не контролирую его. Он живет отдельной от меня жизнью. Сегодня он впервые убил человека в нашем городе. Но сделал это с помощью моего тела. Я не хочу больше смертей. Я боюсь его. Я боюсь навредить тем, кто мне близок. Я боюсь. Его. Себя.» Игорь рассматривает надпись с неподдельным ужасом, в голове словно вспыхивает лампочка. До него все дошло. Все становится предельно ясно. Разумовский поднимает глаза на него, смотрит долго-долго. Шепчет одними губами. — Я не хотел. Не хотел этого. Не хотел, чтобы кто-то это узнал. — ладонями вновь затыкает себе рот, будто произнес лишнего. Гром забирает книгу для дальнейшего внимательного осмотра. Но его волнует сейчас далеко не это. — Серёж. — слова даются трудно от такого вида Разумовского. Лежащего на полу с разрисованными синяками коленями. Всего потрепанного, с опухшими глазами, обкусанными губами, взгляд полного отчаяния голубых очей в пустоту. Тяжело. У Игоря все сжимается внутри. — Да всё уже. Ты всё понял. Молодец. — голос вновь перескакивает на нервный крик. — Ты вычислил Чумного Доктора. Браво! Ты выиграл! Поздравляю! — Серёж. Тебя можно спасти ведь от всего этого. Давай спустимся? Отвезу в больницу. Походишь к психологу, или кто там этим занимается?.. — Мне ничем не поможет психолог. Как только люди узнают, что перед ними неуравновешенный с раздвоением личности, мной сразу займутся. Рано или поздно меня в дурку запрут. Или я сам быстрее выпилюсь. — он издает нервный смешок, и снова заливается слезами, на этот раз вскакивая и прижимаясь к Грому. Хватается руками за него, как за спасательный круг в этом дерьме, за последнюю свою надежду на спасение. Обнимает крепко-крепко. Игорь встает с пола, дав парню спокойно повиснуть на нем и садится на кровать. Сережа перебирается на чужие бёдра, седлает их, прижимается ещё ближе к телу. Гром не отстраняется, наоборот — молча обвивает тонкую, совсем девичью, талию. — Серёж… — не дают договорить, так как по его щеке мажут губами. Целуют где-то за ухом. Утыкаются носом в изгиб шеи, медленно выдохнув горячим воздухом. Разумовский тяжело дышит ртом. Трется щекой о щеку Игоря. Она у него с колючей щетиной, но его это совсем не напрягает. — Прости меня. — вновь шепчет на самое ухо. — Не за что извиняться. Ты ведь не виноват в своей болезни? Ты не можешь контролировать это. Тебя вылечат. Все будет хорошо! — майору слова даются трудно. — Ничего ты не понял. Прости меня. За то, что я люблю тебя. Прости. Прости, Прости! — Сережа кладет одну из рук на шею Грома, чтобы прижать к себе ещё ближе. — Серёж. — Меня уже ничего не спасет. Я буду медленно и мучительно гибнуть в психушке под веществами и в смирительной рубашке. Уже ничего. Поздно что-то делать. — парень произносит это нервно, вздрагивая через слово. — Дай хоть напоследок что-нибудь почувствовать. Что-нибудь настоящее. Пусть оно меня и убьет. Сергей немного отстраняется, берет лицо Игоря в свои ладони. Смотрит тяжело-тяжело. Мажет взглядом, пытаясь зацепиться за все, запомнить этот момент. Разумовский глупо хихикает, брови сводит «домиком». — Ты так на Олега похож… У тебя такие же глаза. И руки у тебя, прям как у него. Такие же сильные, с длинными пальцами. — снова шепчет, вжимает плечи, лбом касается лба Грома. Игорь знает про существование некого Волкова Олега. И что он также рос в детдоме с Разумовским. Только от чего-то тревожно все равно. Сережа сравнивает его с ним. А ведь он также знает, что Олег был всей его жизнью. Серёжа берет одну из рук на своей талии и перекладывает на собственную грудь. Не разрывает зрительный контакт. Он некоторое время молчит, но позже подает голос, совсем тихий. — Ты слышишь? Чувствуешь? — произносит на выдохе, прикрывает глаза. — Да. — ладонь отбивает быстрый ритм сердца, который он ощущает даже сквозь грудную клетку и одежду. — Оно из-за тебя так бьется. — Серёжа улыбается одними уголками рта. — Я верю тебе. Не послышалось? Точно? Это не сон? Реальность? Правда? Верит? — Ты мне веришь? — раскрывает глаза Разумовский, не веря своим ушам, смотрит удивлено. Но в ответ ничего не следует. Гром сдаётся, когда прижимается губами к чужим. Целует максимально аккуратно, боясь спугнуть. Чувствует привкус железа. Его это вовсе не напрягает. Делает всё нежно. Трепетно. Серёжа сразу же отвечает, нервно вздыхает при этом. Внизу все скручивается. Разумовский целует жадно, хочет, чтобы это длилось вечно. Внутри разливается что-то теплое, обжигает все на пути. Щеки вмиг вспыхивают, что на белоснежной коже румянец выглядит нездоровым. — Гром.. — выдыхает в губы. Игорь медленно и молча лезет под домашнюю кофту, ведет по спине ладонями, по животу, груди. Хочет снять через горло, но его останавливает встрепенувшийся Серёжа. — Нет. Не надо. Не снимай. Пожалуйста.. Гром отпускает свою затею. Возвращает ладони обратно на спину. Пальцами проводит по позвоночнику, очерчивая каждый позвонок. Попутно тычется в щеки, перебираясь к шее. Долго и аккуратно целует тонкую кожу, но в один момент кусает, оставляя забавный мокрый след от зубов, который тут же зализывает, как бы в качестве извинения. Разумовский глухо стонет сквозь закрытый рот, глаза прикрывает, голову запрокидывает. Ладонями Игорь подползает к пояснице, надавливает большими пальцами на косточки, а тело на нём выгибается с выкриком, прижавшись грудью к груди. — Гром!.. — хватается за чужие плечи, дышит до невозможного тяжко. — Нашел эрогенное место? — тихо усмехается майор, продолжая держать трясущегося от желания парня за поясницу. Разумовский прикусывает нижнюю губу, ерзает на бедрах, сводит вечно колени друг к другу, и все делает так неуверенно, так нервно. Гром тоже не промах, сам тяжело вздыхает от разгоряченного вида Сергея, у самого щеки краснющие, у самого в голове бардак и шквал переполняющих эмоций через край. Игорь роняет Серёжу на подушки, обтянутые атласными наволочками. Наверняка стоят, как годовая зарплата Грома. Гром наклоняется ниже, снова целует Разумовского, который закидывает руки на шею. Майор оттягивает его опухшую до невозможности нижнюю губу. Переходит ко скулам, зацеловывает острые углы, так красиво выглядящие со стороны. Буквально вгрызается в шею, вновь оставляет яркие следы. Разумовский дёргается от такого, стонет через каждый выдох. — Гром, пожалуйста.. — смотрит из-под полуопущенных густых ресниц. — Потерпи ещё немного. — растерянно произносит Игорь, сам не зная, почему. Может, хочет ещё больше полюбоваться телом Разумовского под ним? С тонкой кожей, на которой остаются следы от самых простых касаний. С бешено бьющимся сердцем в грудине, которое он чувствует издалека. С таким открытым перед ним, блять, самим Сергеем Разумовским? Который никогда и никого не подпускает к себе даже на метр, что уж говорить о чем-то большем. А тут сам просится, изводится весь, чуть ли не хнычет, даже после допроса в грубой форме. Игорю приятно от этого факта. Майор заползает под кофту, приподнимает до шеи, а сам склоняется к ребрам. Целует аккуратно каждое по очереди, будто бы пересчитывая. Краем уха слышит, как Сергей дышит ещё более учащенно, жадно хватая воздух ртом. Он резко переворачивает на живот Разумовского, который утыкается лицом в одеяло, глядя на Игоря через плечо, наблюдая за каждым действием. Игорь падает рядом с ним, прижимает к себе и обнимает со спины. Обнимает так, как перед прощанием у аэропорта или железнодорожного вокзала. — Серёж. — начинает Гром, произнеся имя в чужую макушку. — А? — тихо отвечает парень. — Я тебе не говорил никогда этого. — грустно ухмыляется майор. — О чём ты? — Я рад, что ты мне открыт. Я тебя тоже люблю. А за грубость прости, работа такая.. Игорь вылезает из объятий и куда-то пропадает буквально на миг, а Разумовский даже не замечает, так как готов вот-вот провалиться в сон. Моргает медленно, сквозь дрем почти не чувствует уже ничего, но слышит за спиной громкий щелчок, до этого момента никогда не слышимый, а затем его запястья словно окантовали чем-то металлическим и холодным. От этого он ежится, покрывается мурашками. Все же найдя в себе силы, он поднимает голову и видит, как его запястья заперли в наручники. Игорь сидит рядом с самым виноватым лицом на свете, поджимает губы, сразу же отводит глаза, как только встречается со взглядом ледяного цвета. — Гром. — Не говори ничего. Не надо, прошу. Молчи. — прикрывает ладонью рот, жмурится. — Игорь. — Прекрати. Я не хочу об этом говорить. — Игорь? — выходит с ноткой усталости и печали, Сережа всё понял еще сразу, но надеется, что это все же глупая шутка Грома. — Нам идти надо. Нас там заждались уже. — Майор поднимает Разумовского с постели, пребывающего в каком-то трансе. Совсем не сопротивляется, идёт покорно на выход из собственной квартиры. Оба также молча стоят в лифте, боясь проронить и слова. Выходят из здания на улицу, обоих обдувает теплом августовским ветерком. Вдали Сережа видит несколько машин, пару полицейских, одну скорую. И кучу людей, направивших на них пистолеты, сопровождая их до самой кареты скорой помощи. — Знаешь, Игорь. — тихо и совершенно спокойно говорит Серёжа. — Как думаешь, за что меня так жизнь покарала вот этим всем? — смотрит в пустоту, точнее на железные двери скорой, которые заботливые медсестры побежали открывать. Игорь молчит, стыдно. Страшно. — Я же тоже хотел быть, как все. Работать, любить, жить, в конце-то концов. А в итоге? — усмехается Разумовский, которого усаживают на кушетку. — Это ради твоего же блага всё. Я помочь пытаюсь. — Гром сводит брови ко лбу, разводит руки в стороны. Серёжа улыбается уголком губы, смотрит на свои домашние тапочки, болтает ногами. — Наклонись, хочу кое-что сказать тебе. Игорь послушно исполняет его просьбу, дав Разумовскому склониться над самым ухом. Но ему ничего не говорят. Молча целуют в щеку. Вокруг раздаются удивленные охи, но как-то плевать на это сейчас. — Прощай. Майор Игорь Гром. — смеётся Серёжа. — Я буду тебя навещать, обязательно! — Я тебя люблю. Спасибо за этот вечер. Думаю, без преувеличений, это были самые яркие пол часа моей жизни за последние лет пять. — подмигивает Разумовский***
— Эй, ты чего?! — кричит напуганный Игорь, трясёт за плечи рыжего парня в смирительной рубашке. — Эй? Серёжа. Серёжа! Разумовский хрипит, закашливается, пытается прикрыть рот ладонью, но хватается куда-то снизу от нестерпимой боли. Изворачивается, корчится. Чувствует чужие руки на бедрах, обеспокоенные крики над ухом. Гром пачкает горячей кровью пальцы, аккуратно кладёт голову себе на колени. Серёжа глупо улыбается с приоткрытым ртом, смотрит на бледного, как смерть, Игоря. — У нас получилось? Тот обхватывает лицо, сводит брови до острых изгибов, тени под его глазами мрачнеют с каждой секундой. — Д-да. Получилось. — голос предательски дрожит. Разумовскому так надоедает это всё. Какой-то гул на улице, верещание компьютеров, хныканье Игоря над ним. Хочется прикрыть глаза и отдохнуть, хоть на минуту... — Нет! Не засыпай! Пожалуйста! — срывает горло Гром в животном ужасе, перекладывает голову Серёжи на свою скомканную кофту, подползает на четвереньках к кровоточащей ране. Белоснежно-молочные брюки с кожаными ремнями окрашены бордовыми пятнами, ещё теплыми. Нервно приподнимает её подол, внимательно рассматривает ранение, и тени на лице майора светлеют, а в глазах видно какое-то осветление, будто солнце озарило их лучами. — Одна сквозная и пару касательных в бедро, ничего серьёзного. Ещё не всё потеряно, Серёж. — улыбается наисветлейшей улыбкой, которую Разумовский до этого момента никогда не видел никогда и ни у кого. Гром вскакивает с пола, бегает по кабинету, перескакивает из одного угла в другой в поисках чего-нибудь, хотя бы отдалённо напоминающее аптечку. Находит то, что нужно, светлеет ещё ярче, возвращается к хихикающему парню. Смачивает бинты, стирает лёгкими движениями уже успевшую запечься кровь, действует максимально оперативно, но без резких движений. Затягивает жгут чуть сверху, накладывает повязку на нужное место. Помогает приподняться и встать на трясущиеся ноги. Набрасывает на плечи откуда-то взявшийся шерстяной плед. — Давай, пошли. — нервно-весело произносит Игорь, помогает Серёже