*
у ли минхо дома белое полотенце в разводах фиолетового, которое она швыряет на подушку, когда ложится спать с мокрой головой; у неё крохотный карабин на тамагочи (с кошачьими ушками! тамагочи с кошачьими, чёрт возьми, ушками!), чтобы носить его с собой, но она всё равно постоянно оставляет его дома; у неё серый кот, оставляющий на всех вещах шерсть; у неё вечно залитая солнцем кухня, где она проводит больше всего времени. а ещё у неё в коридоре вмятина в гипсокартонной перегородке, которую минхо ничем не завешивает и называет арт-объектом. вмятину оставил её бывший, который швырнул собственную кружку в порыве гнева. и джисон от неё без ума. не от вмятины, конечно же. подружиться с минхо — самая простая задача из всех возможных. она называет её ласковым «дружочек», треплет по голове, делится крабиками для волос (откуда они у неё с собой, если она никогда не собирает свои волосы?), носит лимонад со льдом и угощает выпечкой. — привет. минхо подкрадывается сзади, сгребая в охапку, и прижимается губами куда-то к затылку — такое её своеобразное приветствие. джисон мычит в ответ, пытаясь закончить воевать со стиралкой в прачечной. её любимая, та, что у окна, сегодня оказалась занята, когда она уже пришла, и приходится мириться с неудобным расположением. — а где же «я так соскучилась, моя дорогая онни»? где твои манеры, неблагодарная? — минхо фырчит и лезет рукой под футболку — джисон тут же взвизгивает, отскакивая в сторону, как только её спины касаются ледяные пальцы. она оборачивается, смотря на лицо минхо, довольное и смеющееся. — не визжи. я принесла тебе лимонад. — так вот почему у тебя руки ледяные. джисон дуется, одёргивая футболку, и возвращается к стиралке. возится с кнопочками, заливает средство, а после, довольно выдохнув, отходит. теперь у неё есть немного свободного времени и — что намного важнее — ещё и минхо впридачу, чтобы заняться чем-нибудь поинтереснее, чем рассматривать крутящийся за дверцей водоворот шмоток. лимонад и минхо дожидаются её на крышке одной из стиралок, стоящих посреди прачечной — те всего в один уровень, без нагромождений друг на друга, а потому на них можно удобно усесться. джисон, не теряя времени, запрыгивает рядом. солнце лижет грязный кафель на полу и её оголённые щиколотки, поблескивает на металлических эглетах в кедах минхо, но едва достигает коленок — не дают приспущенные жалюзи. джисон перестукивает пальцами по стиралке. — ты знала, что шоколадное молоко дают коричневые коровы? минхо склоняет голову набок; на её лице ни намёка на улыбку, а глаза прищурены. если бы джисон не знала её, то поверила бы ей безоговорочно, потому что ей нельзя не поверить, когда она смотрит вот так и говорит своим ровным мягким голосом. так, словно не умеет врать и знает все-все тайны вселенной, словно сама собирала их в пыльных закоулках, выдирая из затянутых паутиной углов, чтобы принести всю правду людям. джисон колеблется. — ты же это не серьёзно, онни? — неблагодарная девчонка. — минхо закатывает глаза, но сдаётся тут же — тихо фыркает-хихикает и её образ трещит, спадая на глазах. она улыбается и тянется к джисон, берёт её лицо в свои ладони, гладит щёки большими пальцами. — но так и быть, я тебя прощаю. мягко. мягко так, как умеет только она. — всё, хватит дурковать. пей свой лимонад, а то весь лёд растает. минхо отстраняется и двигает стакан, оставляющий за собой мокрую дорожку-лужу из конденсата, ближе. джисон цепляется взглядом за фиолетовую трубочку. всё, что приносит ей минхо, обязательно будет с фиолетовой трубочкой. как её волосы и кружевные лямки белья, торчащие из-под футболки, как разводы на белом полотенце и тамагочи — оттенки разные, но суть одна. джисон тянет лимонад к себе, тут же прикусывая трубочку зубами. минхо спрыгивает и, не стесняясь, становится меж её разведённых ног, укладывая руки на коленки; улыбается расслабленно и легко, смотрит прямо в глаза, ни капельки не смущаясь. словно вот так оно всё и должно быть. не смутиться очень тяжело, но джисон старается изо всех сил — тянет лимонад, чуть болтая ногами, едва-едва, чтобы не задеть минхо. — но если ты и правда решишь, что шоколадное молоко дают не коричневые коровы, то мне придётся читать тебе лекцию об этом, дорогая. — она улыбается, легко сжимая пальцами коленки джисон, и игриво морщит нос, когда снова склоняет голову к плечу. придётся ей поверить. как и всегда.*
— почему полотенце белое? — джисон вздыхает, растекаясь по барной стойке. то самое полотенце лежит на подушке расстеленного дивана (джисон понятия не имеет, почему минхо спала на нём, если в спальне у неё есть кровать), и его отлично видно из кухни. минхо хмыкает и вздёргивает вверх бровь, разваливаясь на стуле: ноги тянутся к дверному проёму в кухню, задевают низенький порожек, затылок упирается в перекладины балконного ограждения. она затягивается, выдыхая дым настолько картинно, насколько выходит; из одежды на ней только джинсы с тёмной огромной джинсовкой, да кружевной лифчик, лавандовым пятном мелькающий из-под плотной ткани джинсовки. ветер наверняка лижет её голые щиколотки и ступни, но минхо плевать — она не уходит с балкона уже минут пятнадцать. картина почти что вызывающая. джисон, может, отвернулась бы раньше, но не сейчас — сейчас она к ли минхо привыкла. к ней самой и ко всему, что в ней есть. по крайней мере, к тому, что успела узнать за последние два с лишним месяца. — а каким оно должно быть? джисон задумывается. наверное, если ты имеешь цветные волосы, что везде оставляют разводы, то стоит подкладывать под голову что-то в цвет или что-то тёмное. так бы поступила она. но ли минхо вообще редко поступает так, как было бы логично. она странная, по-настоящему странная, но джисон всё равно с ней нравится. она странная, а ещё она, несмотря на кроличьи однёрки на верхней челюсти, кажется джисон самой настоящей кошкой. своевольной и самодостаточной, статной, такой, на которую невозможно не заглядеться. она кажется той, кому никто не нужен, потому что она сама по себе — про всех ведь кошек так говорят, да? ветер врывается с балкона, сметая со стола салфетки, лежащие стопкой, и разносит их по кухне, словно странные квадратные снежинки. волосы минхо разлетаются тоже — беспорядочное лавандовое поле. ноябрь выдался каким-то слишком уж ветреным. — может, фиолетовым? — джисон приподнимается со столешницы, робко пожимая плечами. минхо ей улыбается. — тогда это не будет ещё одним арт-объектом. — как вмятина? — как вмятина. — и смотрит снова прямо в глаза. джисон видит, как чужой взгляд то и дело блуждает по её лицу, но тут же возвращается обратно, к глазам, словно минхо не даёт себе разрешения на это, словно одёргивает шкодливую кошку. может, ей стоило бы разрешить себе? джисон, пожалуй, была бы не против. а потом минхо шипит, когда пепел с сигареты падает ей на бедро, и момент вылетает вместе с ветром в балконную дверь, уносясь прочь.*
— я не твой единственный друг. — строго говоря, ты вообще мой ученик, — джисон вздыхает, подпирая руками голову, и пялится в экран своего ноутбука так, словно это решит все её проблемы. сынмин привычно закатывает глаза, — по крайней мере, два часа назад я точно звонила, чтобы помучать тебя неправильными глаголами. — я не виноват, что английский интересует тебя меньше, чем сплетни. — пошёл ты. джисон фыркает, ухмыляясь вебке, и сынмин по ту сторону экрана зеркалит её выражение лица. это какой-то ужас, а не занятия, потому что за несколько лет созвонов они так ловко и легко сконнектились, что теперь чаще созванивались просто поболтать, а не позаниматься. это было очень нервно в самом начале: джисон, почти трясущаяся от страха перед звонком с незнакомым для неё человеком (и перед одним из первых для неё учеников!) и сынмин, который, как оказалось, несколько раз успел хлопнуть крышкой своего ноутбука, когда только подносил курсор к нужной кнопке. их свёл хёнджин. потому что сынмину нужно было подтянуть английский, а джисон нужны были деньги и опыт репетиторства. и, хотя джисон до последнего отнекивалась от сообщений своего друга, он всё же настоял на хотя бы одном занятии, потому что его одногруппнику (смех и только! джисон ещё тогда просекла, что хёнджин неровно дышит к сынмину) и правда очень нужен кто-то, кто поможет с английским. ещё и льстить вздумал, засранец. говорил, что джисон, учившаяся за границей несколько лет, наверняка хорошо владеет английским, а тут ещё и её переводческий факультет… и она сдалась. никак не из-за лести, но из-за желания помочь хёнджину и тому, ради кого он так изворачивался, лишь бы упросить джисон. теперь они бросались колкостями друг в друга по вебке, как самые лучшие друзья навеки, а хёнджин до ужасного мило целовал своего парня (уже как пару лет парня!) в макушку во время созвонов, чем заставлял джисон картинно корчиться. на самом деле, она бы тоже хотела, чтобы во время созвонов кто-то чмокал её в макушку. кто-то, кто подкидывает в её карманы жвачку и всегда находит смешные заколки-звёздочки, чтобы убрать отросшую чёлку, чтобы та не лезла в глаза. взгляд сынмина смягчается, когда он замечает, что джисон выпала куда-то в себя. — скучаешь по ней? — скучаю. очень. минхо не звонила уже неделю, потому что у неё на работе была какая-то жуткая нагрузка из-за грядущих конкурсов и выступлений детей, ещё и одна из коллег свалилась с ужасной простудой, вымаливая заместить её, пока она на больничном. и минхо замещала. джисон знает, что танцы для неё — всё, и никогда не собиралась соперничать, но она правда тоскует. — разве ты не можешь пойти поболтать с ликси? — сынмин обхватывает обеими руками кружку с почакко, присланную джисон по почте ещё на прошлый новый год, и подтягивает её поближе к себе. греется, наверное. хёнджин как-то проговорился, что он та ещё мерзля, — всяко лучше, чем со мной тут по вебке тарахтеть. — хуйни не неси. — джисон громко фыркает, хмурясь и приближая своё грозное лицо к вебке, чтобы сынмин его точно разглядел. — и к тому же, она уговорила онни улететь в австралию, чтобы познакомить с родителями. поэтому бинни, как ты понимаешь, тоже отпадает. — все тебя бросили-и. такой сынмин, конечно, засранец. хёнджин явно плохо на него влияет. — кроме моего дружка-гея, который тоже брошен всеми, да? — я не брошен, мой парень просто сломал ногу! это другое! — сынмин хохочет, обороняясь в этой их дурацкой бессмысленной словесной перепалке. джисон бы с радостью сейчас посидела с ним рядом, но они те ещё неудачники, у которых то расписание не стыкуется, то обстоятельства складываются самым дерьмовым образом. вот они и кукуют в разных городах, созваниваясь по вебке. — как он вообще умудрился? — ты будто не знаешь хёнджина, — сынмин хлюпает чаем, лениво пожимая плечами, — поехал родителей проведать, а там споткнулся через себя на лестнице, да и всё. миссис хван сказала, что никуда его не отпустит, пока кость не срастётся. джисон обдумывает сказанное, слушая тишину и хлюпанья чаем. а потом не может удержаться: — и теперь у вас секс по телефону? сынмин смеётся. — нет, дрочим по вебке. заткнись уже и давай свои неправильные глаголы.*
— с чем вообще может быть столько видов зелёного мороженого… — минхо поражённо вздыхает, глядя на витрину. джисон засматривается на тёмный тинт на её губах. а может, на сами губы. кто знает правду? джисон вот вообще привыкла себе врать — вы у неё ничего и никогда не узнаете, да она и сама ничего не знает. — это всё матча, онни. только с разной насыщенностью. джисон ходит туда-сюда вдоль витрины, рассматривая каждый из лотков с разной степени насыщенности зелёного, и всё никак не может насмотреться, не говоря уже о том, чтобы выбрать что-то одно. интересно, если собрать все цвета в одной чашке, то в какой оттенок они смешаются? они выглядят так, словно к каждому приложил руку хаяо мияздаки — насыщенные и красивые. джисон умрёт прежде, чем сможет решить — слишком уж всё красивое. может, она уснула и бродит по какому-то аниме? это бы облегчило ей задачу — она бы просто проснулась, и выбор бы остался позади. — пойду возьму нам кофе. минхо ласково трогает её за плечо, мимолётно почёсывает под подбородком, как котёнка, и тут же скрывается за поворотом. нет, точно не в аниме и не во сне. тогда бы её сердце не пыталось предательским грохотом сотрясти весь её внутренний мирок — и тот, где органы, и тот, где душа. это невыносимо. джисон, волнуясь, прижимает руки куда-то под ключицы. там тарахтит так быстро и сильно, что ей чудится, что сердце вот-вот выпрыгнет к ней в руки. если она отдаст сердце минхо, то минхо его примет? джисон снова смотрит на лотки с мороженым; рассматривает градацию зелёного от тёмного-тёмного к самому светлому и обратно. сердце продолжает грохотать где-то у неё почти в руках. вот бы минхо сама догадалась, вот бы она, самая мудрая и всезнающая, так серьёзно рассказывающая ей про шоколадное молоко от коричневых коров, сама сказала ей: «я вижу, что ты хочешь отдать мне своё сердце. давай, дружочек, я заберу его и оставлю себе». вот бы снова забрала в свои нежные руки правду, на этот раз самую-самую настоящую. — ох, чаги, такая ты копуша, — минхо появляется внезапно, жмётся ближе со спины, губами касаясь её затылка. шепчет в самые волосы, — я заняла нам столик. буду ждать там. а потом она исчезает, словно призрачное видение, напоследок лишь тронув холодными руками открытую шею джисон. джисон даже не визжит, перепуганная тем, что, возможно, ей просто показалось, и никакая ли минхо сейчас не целовала её затылок; возможно, она просто сошла с ума, ведомая своим безумным сердцем, и дорисовала себе всё-всё, что могла. она поворачивается так резко, что едва держит равновесие, но успевает углядеть то, что хотела — растрёпанную копну волос цвета лаванды и джинсы с пятном под коленкой, что мелькают меж столиков. не показалось. всё ещё не сошла с ума. джисон всё же выбирает себе один из самых насыщенных цветов мороженого. шарик тает, пока она, словно самая медленная улитка, медленно бредёт к столу. если бы её чувства тоже можно было представить градацией из цветных лотков мороженого одного цвета, то её зелёный бы был на несколько тонов темнее, чем самый тёмный из тех, что остались позади в витрине. был бы словно самое настоящее болото, а ещё горчил бы от того, насколько насыщенный. стал бы самой настоящей отравой. такой был бы её зелёный, потому что это просто невыносимо. минхо улыбается ей, смешно хлопает глазами, когда пробует мороженое и спрашивает, всё ли в порядке. в айс-американо на столе трубочки зелёного цвета. в порядке, наверное. всё… зелёное. а зелёный цвет — цвет того, что всё в порядке, да?*
минхо, пожалуй, не оценит её чувств. она нежно зовёт её «дружочек» с самого первого дня и ведёт всегда себя легко и открыто — так, как вела с самого начала. с самой первой мурчащей фразы на английском в залитой солнцем уходящего августа прачечной. она легко может говорить глупые вещи серьёзно, но не играет с тем, что по-настоящему важно. она бы показала, прокололась, если бы в ней тоже что-то было. что-то колотящееся и ноющее. и, может, она бы не пропадала так надолго. джисон, свернувшись в маленький комок— носом между коленей, руками обнять всё, до чего возможно дотянуться, — дрожит прямо у тумбочки в ванной. приваливается к ней плечом в поисках опоры, но всё бестолку. та, к кому она хотела бы привалиться плечом, где-то там следит за детьми на конкурсе. она говорила, что постарается вырваться из круговорота репетиций и подготовок, что обязательно успеет заглянуть перед отъездом, но… но джисон пятнадцать минут назад (может больше? с полчаса? сложно сказать, когда плачешь где-то на полу в ванной) видела историю из её инстаграма. ту, где минхо стоит в зеркале позади детей с подписью «приехали!». но к ней она так и не приехала. и джисон знает, что это всё — только её проблема, что минхо не обязана была приезжать, когда устала. джисон ведь не маленькая, она знает, что нельзя вот так: глупо и эгоистично, плакать, икая, в ванной, что ей не уделили время. может, минхо и правда было не до неё, не до того, чтобы тащиться куда-то, когда валит с ног, не до сообщений и звонков. в конце концов, она ведь ничего ей не обещала — она лишь сказала, что постарается, если у неё получится. джисон знает, что у минхо нет ничего важнее танцев. знала с того самого момента, как впервые спросила о её карьере и увидела в её глазах фонарики, яркие настолько, что можно обжечься. знала и обещала себе, что примет это, но, как обычно, снова наврала. только её проблема, что она не умеет так, чтобы не было больно. не умеет оставить своё сердце в покое, не умеет не распахивать дверь нараспашку, едва увидев того, кто ей близок, не умеет так, чтобы было только на половину. только её проблема, что, когда она остается одна, она не чувствует никакой свободы, а чувствует только одиночество. чувствует только то, что её бросили. минхо её не бросала, но джисон не может это объяснить своему безумно глупому сердцу. за окном был март и она так, блять, скучала по ней.*
— поверить не могу, что ты взаправду сделала это… — сынмин задумчиво смотрит в монитор, а джисон, шмыгая носом, вертит голову вправо и влево. она всего с час назад ножницами откромсала себе волосы, стоя над раковиной. даже не успела убраться — сразу побежала звонить сынмину, — но тебе идёт. истерика, охватившая её пару дней назад, теперь окончательно стихла, оставляя после себя только какое-то липкое разочарование. в себе. в том, что решила, что минхо может быть подлой и жестокой. во всяком. — позови моего любимого гейского гея к ноуту. я хочу, чтобы он тоже заценил. — я думал, что я твой любимый гейский гей. — ты мой самый любимый гейский гей, понимаешь? самый! сынмин смеётся, покачивая головой, словно в неверии, что терпит это всё уже несколько лет, а потом всё же встаёт со стула и испаряется из поля зрения. наверное, пошёл вытряхивать хёнджина из его творческого транса. проще говоря, просто ушёл стягивать с него наушники, потому что дозваться его сквозь музыку было нереально. джисон любила то, как они двое легко друг друга понимали и принимали. волшебство какое-то. её волшебство должно было вернуться с соревнований, но джисон не проверяла инстаграм и даже сам телефон в принципе — тот разрядился ещё с утра. найти в себе силы, чтобы поставить его на зарядку, просто не получилось. было страшно. страшно столкнуться с последствиями своей глупости, страшно решать что-то, страшно открывать себя ещё больше, чем есть, страшно быть хоть капельку честнее с собой и, тем более, с минхо. она заслужила, чтобы с ней были честной, но джисон… ей было так страшно, что она просто не сможет этого сделать. объяснить свой игнор и показать свою мерзкую сторону, ту, в которой она не глупенькая девочка, спутавшая кондиционер для белья со средством для стирки, а обиженное эгоистичное нечто, требующее к себе максимум внимания. господи, как же от самой себя мерзко. — вау, а я всегда ждал, когда ты вернёшься к каре! хотя это короче, чем тогда, — хёнджин смешно щурит глаза, придвинувшись ближе к экрану. джисон бы очень хотела увидеться с ним, как раньше. хотелось просто посидеть и посмотреть аниме, а ещё досмеяться до болящего живота, — и правда сама? джисон цыкает, закатывая глаза: — ножницы ещё в раковине. — да ты прям вандалка. — завали. она пытается говорить и дальше; что-то рассказывает про одного из своих учеников и про то, что в магазине рядом с домом дико неудобная новая рассстановка продуктов, не умолкая твердит, что недавно вышедший тайтл, который она решилась посмотреть — то ещё дерьмо, а сериал, что она так долго держала в отложенном, не оправдал ожиданий. щебечет и щебечет, хихикает невпопад, а потом, когда хочет сказать про съехавших соседей снизу, слышит дверной звонок. сынмин громко выдыхает. как будто даже с облегчением. — иди скорее, сони. ты сама не своя. сердце снова пытается выскочить, разгромить её грудную клетку и сбежать, ускакав куда-нибудь подальше. наверное, туда, где не придётся чувствовать этого всего, удушающего и распирающего. джисон хочет снова себе врать, хочет сказать, что кто-то ошибся дверью, хочет ныть, словно малышка, что она не пойдёт всяким незнакомым дверь открывать, но знает, что это всё — глупость. и понимает, кто же трезвонит ей в дверь. сынмин, судя по его «ну же», тоже прекрасно понимает. может, они просто оба хотят в это верить. она медленно прикрывает крышку ноутбука, пару секунд вслушиваясь в тишину, а потом крадётся к двери. идёт тихо и осторожно, словно не у себя дома, словно ей правда нужно прятаться. она заглядывает в глазок, ловя глазами привычный лавандовый, и проворачивает замок. минхо выглядит уставшей. она смотрит с таким беспокойством, какое джисон ещё никогда на ней не видела. смотрит так, словно джисон на её глазах растерзала стая голодных собак, а теперь её легко и просто с каким-нибудь «абракадабра» явили перед минхо. она ведь ничего не знает. не знает про обиду, одиночество и брошенность, про слёзы и истерику, про мерзкую девчонку. она видела только странные ответы и игнор с самого утра, видела сброшенные вызовы и неотвеченные сообщения. без объяснения причин, без ничего. становится так страшно, что минхо сейчас уйдёт, если ничего не сказать, но сказать страшно. боже, как же это тяжело и страшно. джисон бросается к ней на шею, роняя слёзы. не плачет, нет, практически воет, трясясь в объятиях и слушая над ухом встревоженное «сони».*
минхо выслушивает всё от начала до конца: и про чувства, и про обиду, и про враньё, и про болото, и про мерзость, да и про другое тоже. про всё. говорить тяжело и сложно, больно настолько, что джисон никак не может перестать плакать, давясь собственными словами, словно они рвут ей горло изнутри, цепляясь липкими лапками и острыми колючками. — ох, дружочек, — минхо лежит с ней рядом на боку; гладит её живот, грея кожу своими пальцами, а второй рукой, чуть неуклюже и неловко (потому что это чертовски неудобно в таком положении) касается кончиков отстриженных волос, — ты могла просто сказать мне. джисон отворачивается от неё, шмыгая носом. — это не просто. минхо вытягивает руку из-под футболки, почти пугая этим джисон. она не хочет больше её слушать? сейчас встанет и уйдёт, да? нельзя было вот так отвечать, нельзя было… её голову осторожно разворачивают обратно. — я знаю, что это непросто. прости, что сказала сейчас тебе это, — минхо вздыхает, гладя её щёку пальцами, и придвигается ближе, почти утыкаясь своим носом в нос джисон, — но… блять, как же это сложно выразить… сони, я всегда готова тебя выслушать — вот что я тебе скажу. и я не отвернусь от тебя, даже если ты сама себя заебёшь — уж прости, что так прямолинейно. джисон снова шмыгает носом. минхо, такая тёплая и родная, лежит совсем рядом и никуда не сбегает. слушает её, слышит её, хочет её понять и разобраться. боже, если бы было чем расплакаться, то она бы расплакалась. ей не приходится ей верить — она верит легко и привычно, безоговорочно, как и всегда. — я знаю, что мне стоило приехать, дружочек. и что стоило тебе сказать о своих чувствах. я же видела то, как ты смотришь. я просто… хотела, наверное, дать себе время разобраться, — минхо цыкает, закатывая глаза. это привычно настолько, что джисон даже тихо хихикает, — вот и разобралась, блять, на свою голову. думала, что смогу понять больше, когда тебя не будет рядом, что будет яснее в голове, но это была… не знаю, ёбаная глупость, наверное. вот что это было. — но ты же разобралась? — о да. в том, что из тебя всё надо тянуть силком. минхо вздыхает, сдвигая руку с щеки на затылок, и тянет джисон ближе. и был март, но джисон уже по ней не скучала.