Плата за безнаказанность

       Тигнари всегда был тем ещё прохвостом. За что загремел в тюрьму. Он не сделал чего-то совсем плохого, просто продолжал изготавливать подпольно средства, которые запретило государство. И это даже не наркотик, а простое лекарство. Это не его вина, что сироп от элеазарского кашля теперь стал государственной монополией и стоил как табун вьючных яков! Он пытался заботиться о людях, и его за это несправедливо лишили свободы!       В общем-то, он был своим наказанием недоволен. И даже в колонии умудрялся проказничать…        То умудрится получить в посылке ингредиенты для бражки, которой он поит сокамерников и тем самым откупает целостность своего тела. То врачует вперёд тюремных врачей. За купоны на питание аккуратно выдёргивает гнилые зубы не хуже реального стоматолога, за заточку подслушает, что твой недруг про тебя говорит сокамерникам — особенности физиологии позволяют.        Вот так он и жил в тюрьме неплохо. Некоторые даже уважать стали, вопреки строгой иерархии силы и влияния. Впрочем, всегда так было, что лекарь — это отдельная каста. Не ровня пахану, но и не попуск для его издевательств.        В принципе, такая жизнь Тигнари устраивала — не бьют, не насилуют. Просто трудишься над всякими запросами, пользуешься связями за пределами тюрьмы и живёшь день за днём.        Но, конечно же, в один день у лиса скука заиграла в одном глубоком месте. И он организовал перекид. Ему был нужен этиловый спирт, хотел пополнить свои медицинские запасы. Так что он аккуратно бродил возле отдалённой тихой стенки тюремного двора, ожидая, когда ему перекинут пластиковую бутылку с желаемым. Он делал вид, что смотрит на траву, растущую пышно и плотно у самой стены. Все и без того в тюрьме знали, что он тут учёный, поэтому прощали обитание в этом углу двора и игнорировали его.        Тут, впрочем, что-то пошло не так. Он услышал, что к нему кто-то пошёл. И он присел, имитируя бурную научную деятельность — оглядывал растения. Воу, какая тут полынь красивая и сочная. Ох, а вот это вьюнки полезли. Какие милые.        И тут на траву возле него прилетела бутылка. И у него сердце замерло.        Он ещё не видел, кто к нему шёл, и тут был шанс 50/50, что это будет либо заключённый, либо охранник. Бутылка была небольшая, даже жалко-маленькая. Её можно было спрятать в трусах и спокойно вынести со двора внутрь здания.        Решив, что спирт ему очень-очень нужен, он вцепился в бутылку, и ловким движением спрятал, где хотел. А потом человек приблизился к нему, навис тяжёлой тенью.        — И что это мы тут делаем? — протянули издевательски-вопросительно. Тигнари сглотнул в ещё большей тревоге. Он узнавал этого человека. Один из охранников тюрьмы. Иногда ходил, выгуливал заключённых во дворе и загонял назад. Лис поднял взгляд, будто удивлён его появлением и совсем ничего плохого не сделал. Разумеется, это был он — смуглый, с белыми волосами и пронзительными алыми глазами. Гораздо более симпатичный, чем его коллеги.        — Смотрю на местную флору. Вчера вот этих вьюнков ещё не было, а сегодня уже вот: вылезли.        — Да? Очень мило. А теперь покажи, что тебе перекинули.        «Вот, сука, глазастый…»        — Что? — вопросил он максимально не понимающе. Смотрителя не пронимало.        — Что за бугорок в штанах? Так рад меня видеть или что? — и указал на штаны. Тигнари глубоко в душе вздохнул нелегко.        — Да. Вы очень красивый.        — Ты тоже ничего. Пойдём-ка, золотце, на досмотр. — И взял наручники с пояса, тут же заставляя лиса напрячься.        — Зачем нам куда-то идти? — пытался беспомощно уцепиться за свободу лис, но его запястье скоро оказалось в кандалах.        — Ну, я не буду ж раздевать тебя тут. — И потянули прочь со двора. Сердце лисье припустило в тревоге. Он не знал, как много получит в наказание за такую проделку. При всём желании получать из мира извне блага, он не был готов к последствиям. И хотел срезать угол, смягчить падение.        Идея есть, но какой это будет удар по достоинству.        Когда его привели в отдельную комнату, в которой досматривали на предмет контрабанды и прочей запрещёнки, то заперли дверь и приказали:        — К стене. Руки на стену. Ноги шире. — Строго и по делу. Тигнари сделал, как велели, ощущая, что к щекам плывёт тепло от гадкой мысли.        — А может, я могу заставить вас передумать? — начал заманчиво лис томным голосом. Что уж поделать… Хочешь жить — умей вертеться. Надзиратель молчал, начиная обыск. Подошёл сзади и без единого предупреждения залез рукой в штаны лиса, заставляя дрогнуть. Его крепкий торс ощутился худощавой спиной заключённого. Даже мурашки пошли, бодря. — Агх. Залез и даже не попросил, негодный!        — Так и знал, что льстишь. — Бутылочка покинула его бельё с досадным сопением, вытянутая сотрудником тюрьмы. Её содержимое поболтали с бултыханием.        — Ничего я вам не льстил! Правду говорил. Сейчас вот-вот снова встанет. — Он обернулся, пытаясь считать чужую мимику. Ведь охранник-то заигрывал в ответ, но никак не поддавался флирту сам.        — Конечно-конечно. Отвернись. Сейчас ещё посмотрим… — и снова ощущение чужого дыхания в затылок и горячих рук на теле. По плечам, по рёбрам, поясу, тазу, бёдрами и голеням.        Не то, чтобы прежде Тигнари люто интересовали всякие такие мутки, но он бы хотел ощущать эти прикосновения в другом контексте и распределении ролей. Ну, что имеем.        — Ясно, только бутылка. С чем она?        — А может вы во мне найдёте что-то важнее бутылки? — не прекращал попыток лис.        — Что в бутылке? — терпеливо продолжал охранник.        — Да ладно вам, мы с вами красивы и молоды, — Тигнари не предполагал, что с ним сделают за такую наглость, но он осторожно двинул тазом, задирая хвост. Хотя ему начинало казаться, что он уж так борется отчаянно даже не за спирт, а за безнаказанность. — Ну, не стесняйтесь.        — У тебя всё ещё для таких целей целая камера сокамерников. Я уверен, они обеспечат тебе желаемое. — Неподкупно проговорил охранник и попытался взял за плечо. Тигнари отдёрнулся, отошёл от стены, тут же видя, что надзиратель взял дубинку грозно. И сглотнул от понимания, что он вопреки снисходительному точению ляс может и будет его лупить за непослушание.        Спасибо богам, что он терпеливее других охранников!        — А может я в вас влюблён? — тихо проговорил он. Белая бровь изогнулась. И охранник оглядел его с ног до кончиков ушей и обратно. Кажется, началось раздумие. Этого фенек и добивался. — Я спланировал это всё, чтобы мы остались наедине. Вы бы знали, как я боялся, что ко мне могли подойти не вы, а кто-то другой…        — Ты хочешь, чтобы я простил эту шалость за перепихон? Я тебя правильно понимаю?        — Да. Я буду рад чему угодно, как вы захотите. — Надзиратель задумался, поигрывая дубинкой в руке, напоминая, что она у него есть, и он её применит.        — Хорошо. — В итоге выдал он. Нашёл рукой стул, не отрывая пронзительного алого взгляда от лиса, у которого даже румянец выступил и жар потёк по венам от понимания, что сейчас что-то будет. — Я подумаю над этим в процессе. Тебе придётся хорошо постараться.        Ботаник сглотнул вязкую слюну, когда увидел, что охранник сел на стул, расставляя широко ноги и хлопая себе по внутренней части бедра.        Отлично. Тигнари даже от паники заколотило.        Он спешно просеменил к нему, держа закованные руки внизу. Не совсем понял, что от него хотят. Впрочем, охранник поднялся сам, снял с него наручники, развернул, и снова сковал, но уже за спиной.        Тигнари даже досадно стало, что не дали свободу блужданиям рук. Его затем настойчиво усадили на колени, между раздвинутых ног охранника. И понимание его настигло.        — Не расслабляйся, растягивай себя параллельно. Я не буду тебя ждать и одной только услугой ограничиваться не намерен. — Смуглые длинные пальцы расстегнули ширинку тёмных брюк охранника, и выпустили наружу достаточно толстый член с румяной головкой. Лис сглотнул вновь, оглядывая это медленно встающее изваяние. Он не был уверен, что сможет уместить во рту всё…        И, поджав уши, глянул на выгибающего бровь охранника. Похоже, он думал, что фенек струсит. А вот нет. Глаза боятся, а рот — делает.        Он обхватил опасливо голову ртом. Ощутил её тепло и гладкость губами и почувствовал новый прилив крови к щекам. Это самое бесстыжее, что он делал за свою жизнь. Сосать за бутылочку спирта — это сильно.        Облизнул языком уретру. Смазка легла на язык странным необычным вкусом, и он поморщился, беря глубже. Он теперь должен проявить уважение к тем, кто обладает чёрным поясом по горловому минету — ведь даже просто взять толстый орган в рот было непросто, челюсть уже начинала ныть от того, как он широко её раскрыл, а поцарапать зубами член надзирателя он жуть как не хотел — ему ещё нужны были зубы, спирт и сухость после выхода из воды.        Со стороны охранника раздался возбуждённый вздох, Тигнари легко его уловил своим большим ухом и чуть успокоился, полагая, что справляется достаточно неплохо. Стал закованными руками лезть себе в штаны с пониманием, что одним отсосом не отобьётся. Фенек пальцем скользнул себе между ягодиц, провёл пальцем поверх дёргающегося колечка мышц. Благо, когти сгрыз из-за невозможности ухаживать за ними и лёгкой нервозности, что его тут преследовала. Всё боялся какого-то новичка, который не будет знать, на кого лезет.        Слюна во рту вырабатывалась в избытке из-за обмана механизмов организма. Горячий член тёрся о язык и нёбо, иногда лис брал слишком глубоко и давился со слезинками на ресницах щекотным рвотным позывом, когда головка упиралась слишком далеко. Внизу живота стало тянуть возбуждением. Собственный половой орган набухал и нетерпеливо дёрнулся с пульсацией в штанах, что стали так тесны и неудобны. А сзади было неприятно сухо. Тигнари был бережен с собой, разминая тугие мышцы аккуратно и медленно, но дела бы обстояли гораздо лучше, будь там хоть капелька слюны, не говоря уже о нормальной смазке. Проникая вглубь себя пальцем, он скульнул, изламывая брови.        — Чем лучше ты смочишь мой хуй, тем тебе же будет лучше. Старайся, лисёнок. — Подначивающе проговорил охранник, тяжко дыша, но не теряя самообладания. Тигнари едва удержался от злобного рыка, но продолжил доить из себя слюну, ощущая, что процесс даже стал не так уж и плох. Он привык к толстому стволу и пропускал его всё глубже и глубже, почти не ощущая никаких позывов. — Кажется, кое-кто вошёл во вкус.        Он снова злобно промолчал, продолжая двигать головой и проталкивая в себя ещё палец. Эх, вот бы всё реально было в условиях получше.        Ботаник стал «расширять территорию», раздвигая мышцы ножницами. Член покалывало от таких интересных дел, но он не ведал разрядки и страдал, мыча с хуём по гланды. Охранник резко вздохнул. Вот, наконец-то он выбил его из колеи. Хотя бы так.        Лис, хмурясь от самовторжения, которое требовало много концентрации и осторожности, чуть сбавил обороты в минете. И тут его уха щекотно что-то коснулось. Палец огладил шерсть, так сладко и приятно, что Тигнари заворковал по-лисьи, шмыгая носом. Приластился к руке против собственной воли. Тут тело само дёрнулось навстречу ласке. Надзиратель внимательно хмыкнул с толикой интереса. И насадил заключённого на свой член грубым движением. Фенек такого не ожидал, и чуть не подавился, жмурясь с влагой на глазах.        — Не растягивай удовольствие. У других возникнут вопросы, что я увёл тебя так надолго. В темпе работай. — Прозвучал приказ, и ботанику снова пришлось подчиниться, толкаясь в себя пальцами и насаживаясь на член ртом. Орган стал пульсировать на языке, и фенек ускорился, чтобы тут же быть отдёрнутым назад. — Отлично. Вставай.        Тигнари сглотнул слюну, глянул взволнованно на довольного охранника и стал подниматься на ноющих и подрагивающих ногах. Мужчина развернул его, шаткого, и быстро, не давая опомниться, спустил его штаны. Ботаник, весь красный, тяжело дышащий и скучающий по прежнему занятию, вдруг съёжился, прикрыл хвостом срам.        — Мне начинает казаться, что ты этого не хочешь, — усмехнулся надзиратель и убрал рукой хвост подальше. Влажный от слюны член уткнулся пылко в спазмирующее колечко мышц, продавил его и проник внутрь, раздвигая стенки. У ботаника перед глазами россыпь звёзд пошла от ошеломления, когда головка прошлась по нежному местечку внутри. Его всего свело, и он всхлипнул, услышав в затылок позабавленный хмык. — Я у тебя ещё и первый, как я погляжу? Слишком много жмёшься.        На шею надавила твёрдая рука, принуждая нагнуться, а другая потянула цепь наручников назад, фиксируя их и его положение в пространстве строго на усмотрение охранника. А по собственному члену текла капля естественной смазки, и чужой орган в теле ощущался так волнительно, Тигнари от собственной беспомощности заскулил. И тем повеселил тюремщика.        В заду прошлось трение от покидающего члена. Фенек ахнул от того, как был распалён и остро ощущал это действо. А затем в него резко вонзились вновь, до упора, срывая с красных губ недо-вскрик.        — Тихо. — Шикнул ему охранник, взявшись за его кадык рукой, опасно надавливая а горло, но не душа. — Я тебя очень сильно накажу, если кто-то узнает, что мы тут делаем. И это будет даже близко не похоже на то, что деется сейчас.        Фенек, задыхаясь воздухом и сжимая челюсти, уяснил. Будет худо, крайне худо, если их спалят.        Надзиратель толкнулся вглубь него вновь, и вновь, сначала небыстро. Тигнари всеми силами подавлял в себе вскрики, лишь иногда срывался на вздохи от того, как до боли приятно, до дрожи в коленях хорошо толстый член смуглеца проходился по простате. Жмурясь, хватая воздух ртом и закатывая порой глаза, лис жалел, что, опять же, такое происходит в таких условиях.        Лучше бы он был на свободе и так отчаянно трахался с каким-то симпатягой, найденным в баре. Что в баре делал бы ботаник? Да бездна его знает! Спирт добывал.        Эти ощущения были сногсшибательны, с течением времени Тигнари понял, как же сильно взмок, как некрепко держался на ногах, завися, наверное, только от сильных рук охранника, что его драл в зад, долбясь знойными бёдрами об его. Сердце в груди подскакивало в ритм того, как несчастное сплетение нервов стимулировалось грубым мощным касанием. У него вязало внизу живота, перетекало в яйца. Он был уверен, что кончит. Рассудок туманился и сужался чисто до телесных ощущений и трепета с дрожью, ползущими по клеточкам тела.        Надзиратель становился всё хаотичнее и хаотичнее в своих движениях, иногда больно прихватывал за шею, но позже отпускал, дёргал либо слабо, либо сильно на себя. Тоже уставал, но фенек едва ли это замечал, пребывая на грани острых ощущений. Вот пик, и падение. Он вздрогнул, почти неслышимо что-то выстонал, излился с дрожью в коленях. Но удивительным оргазмом для него ничего не закончилось. Нужно было ещё дотерпеть сквозь полуболезненную-полусладкую сверхстимуляцию, пока надзиратель сделает последние, вышибающие из тела душу толчки. И изольётся внутрь, вызывая ощущение чего-то тёплого…        Всё ещё стоя раком и возвращая себе должный ритм дыхания, ботаник ощутил, как по хвосту прошлась рука, приглаживая распушившиеся шерстинки, и его совсем отпустили, позволяя встать ровно. Тигнари воспользовался возможностью, выпрямил торс. И по бёдрам тут же потекло противно семя.        — Блять… — шикнул себе лис.        — Да? Ну, ничего, поносишь в штанах до душа. Кстати, ты мне тут стену замарал. Вытри. — Тигнари поднял взгляд, увидев, что правда… Стрельнул сам. Придётся вытирать внутренней частью одежды… Ну, хотя бы это не дополнительные месяцы к отсидке… Так ведь?        — Я же… Смог расплатиться? — робко вопросил он, слыша, что наручники снимают с характерным щелчком. Сзади долго было слышно молчание, что не утешало и даже пугало.        — Я, так и быть, не заметил, что у тебя был запрещённый спирт. И я очень понадеюсь, что он будет использован по врачебному назначению, а не с целью кого-то отравить.        — Ты… Постой, бутылка треснула?! — сразу переполошился лис.        — Ко мне ты можешь обращаться на «вы». И нет. Просто была некрепко закрыта крышка, немного вытекло, и я учуял запах.        — Но откуда вы… Ах, нет, ладно, я надумал… — Тигнари натянул хотя бы трусы и стал вытирать свою же сперму со стены. Вот так ситуация, конечно. Будет, что детям рассказать в старости.        — Я знаю, что ты врачуешь других заключённых. Тебя бы давно задрали, если бы ты не представлял какой-то иной ценности им. И уж точно не пришёл бы ко мне нетронутым цветочком. — Вытирая непокорные белёсые разводы, лис нахмурился. Его образ жизни здесь так читаем для охраны? — И ты в моих глазах чуть выше остальных из-за причины отсидки. Только по этой причине я сделал тебе послабление.        Вот уж послабление, конечно… У Тигнари голова кругом, горло с очком болит, ноги не держат, и в нижнем белье противно, влажно и липко.        — Очень рад быть для вас особенным. — Съехидничал он, на самом деле, удивлённый, что кому-то не так уж безразлично.        — Разумеется. Всё, пойдём. Больше не балуй так. Я не буду прощать тебя вечно.        — Даже за мои красивые глаза и пушистый хвостик? — проскулил он. В принципе, не такой уж и плохой обмен за безопасность, если подумать…        — Если ты будешь так торговаться, я начну приглядывать за тобой активнее. — Под резинку штанов и нижнего белья скользнула рука, заставив вновь напрячься и застыть. Вдоль живота гладко проскользила бутылка со спиртом, а на плечо легла горячая большая рука, толкая чуть вперёд, побуждающая идти. Прочь из комнаты для досмотров, в камеры, ведь к этому моменту успело закончиться время для прогулок.        Тигнари вдруг подумал, что неплохо было бы обзавестись чем-нибудь ещё.