crépuscule

Не бежевом полотне небольшими точками рассеивается тьма. От одного угла к другому она проносится в своем бешеном танце, не задерживаясь ни на секунду. Точки сходятся в симметрические узоры, но стоит только появиться темному, расплывчатому кружеву на плотной бумаге, как рисунки разбиваются на частицы, ими же опадают к нижней раме и плавными линиями скользят вдоль других. Минорные скрипки завывают точно вьюга. Мрачная мелодия струится по пространству палатки под напрягающие аккорды фортепиано. Звук нарастает каждый раз, пока волны полупрозрачной тьмы плескаются, и обрывается громко и протяжно, когда они нахлестываются друг на друга. Увлеченные детские глаза следят за каждым движением со всепоглощающим вниманием. Маленькие пальчики напряжно, но в восхищении сжимают колени в теплых штанишках или пышных пестрых юбочках. Дети давно позабыли, что находятся в снаружи ничем не примечательной палатке, однако до замирания сердца такой чарующей внутри. Их сердца бьются тревожно, когда танцующие волны, наконец, складываются в женский силуэт. По коже пробегают мурашки далеко не от холода, а от финальных резких тактов скрипки, которые смолкают при появлении уже знакомого детского силуэта. Тень Кая дрожит, кажется, что он обнимает себя руками. Снежная Королева приближается к нему медленно, грациозно. Дыхание детей замирает. Сапфировые глаза с легким интересом следят за представлением. — Что же, ты совсем замерз — полезай ко мне в шубу! — говорит она, обнимая своими тонкими, неповоротливыми руками, — Все еще мерзнешь? — и целует его в лоб. Аудитория ахает, вздыхает взволнованно и чуть испугано. Какая-то девчонка, сидящая рядом с ширмой, шепчет: «Нет, Кай, очнись!..» Темный силуэт мальчишки же лишь склоняет голову, расслабившись, и безвольно идет вместе со Снежной Королевой к ее саням, возникшим из-за рамы. Она сажает его, ладонью проводит по волосам нежно и заботливо. — Больше не буду целовать тебя, — сказала она. — Не то зацелую до смерти. Сиэль выходит из палатки, пуская сквозняк по полу. На улице отнюдь не пурга — спокойный, чуть морозный вечер. Редкие снежинки, как пылинки, блестят в желтом свете газового фонаря и стелятся по серой, влажной брусчатке. Юноша наблюдает за ними, пока перед глазами возникает пляска необузданной мутной тьмы. Сегодня он впервые увидел театр теней. Понятно, почему эти представления произвели фурор во Франции и так полюбились не только детям, но и взрослым. Однако у юного Фантомхайва нет времени, чтобы задерживаться здесь надолго. Он отходит от палатки и оглядывается по сторонам в поисках отца. Винсент стоит в десяти метрах, плавные и широкие движения его руки неоднозначно намекают на разговор с человеком достаточно интересным, чтобы мужчина не отмахнулся от беседы через пару фраз и уже минут на десять забыл о собственном сыне. Последний, не теряя времени, подходит и встает с правой стороны, привлекая внимание лукавых винных глаз и улавливая отцовское: «…нам бы обсудить это подробнее.» — Соглашусь. Безусловно, ты прав: из шкуры можно пошить больше одежды. Однако люди падки на развлечение, нельзя лишать человечества удовлетворять одну из своих потребностей. Panem et circenses. — Голос незнакомца звучит уверенно и без изъянов, когда он говорит на мертвом языке, будто обращаясь к Сиэлю. Юноша пытается сохранить нейтральное выражения лица под этим чрезвычайно пристальным, проникающим под кожу карминным взглядом. Ему не по себе, словно на части разбирают. — Твой сын? — Да, Себастьян, знакомься, сын и наследник — Сиэль. Сиэль, это хозяин театра теней и кукол, а также мой давний знакомый — Себастьян Михаэлис. — Давний и позабытый. — С иронией в голосе Себастьян протягивает руку. — Приятно познакомиться, Фантомхайв-младший. — Взаимно, Мистер Михаэлис. Уголки тонких губ изгибаются в приветливой улыбке, длинные пальцы обхватывают аккуратную юношескую ладонь в крепком рукопожатии. Еще пару секунд назад Сиэлю хотелось отойти от брюнета метра на два, чтобы не чувствовать себя ничтожной бактерией под линзой микроскопа. Правда, сейчас он не понимает, что вызвало в нем эту неприятную реакцию. У Себастьяна аристократически красивое лицо: снежно-белое, с искрящимися любопытством глазами, острый тонкий нос, гибкие бескровные губы, никаких неровностей и шрамов на коже, пряди цвета мглы всех сегодняшних призрачных кукол обрамляют лицо по бокам. Контраст кожи и волос не кажется странным и лишним, наоборот, добавляет таинственности и мистики. Черное пальто явно не из дешевых. Видимо, люди действительно не прочь побаловать себя иностранными искусствами. — Как тебе представление? Надеюсь, сказка не кажется лишней в это предрождественское время. — Детям нравится. — Фантомхайв замечает, как выгибается темная бровь на столь краткий ответ не на тот вопрос, и вздыхает. — Складывается ощущение, что в палатке свой собственный мир. Не могу сказать что-то конкретное, потому что я был там от силы три минуты, но признаю, что выглядит завораживающе. Однако, если быть откровенно честным, меня больше интересует, как все выглядит за ширмой. — Манит обратная сторона? — Миндалевидные глаза чуть заметно щурятся с примесью азарта. — Похвальное желание. Хоть любопытство и губит кошек, к моему глубочайшему сожалению, но оно является основой многих неожиданных открытий. — У Сиэля кожа мурашками покрывается от глубокого голоса, в котором только что промелькнуло что-то, скрывающее угрозу. — Если твой отец серьезен в своем намерении встретиться со мной в ближайшее время, то я с радостью покажу тебе все и отвечу на любой вопрос. — Спасибо, — конец слова идет вверх, придавая вопросительную интонацию, на что новый знакомый только посмеивается и говорит что-то Винсенту. Сиэль не слышит, он запутан в неоднозначных реакциях своего сердца и разума. Инстинкты шепчут что-то об опасности, глаза не могут найти ее. Что ж, юноша решает оставить исследования на следующий раз. Не факт, что они встретятся снова. Однако они встречаются. Чета Фантомхайвов приглашена на благотворительный ужин, организованный в, как выяснилось, родовом поместье Михаэлисов. Оно стоит в низине, окруженное потемневшими деревьями, почти как забытый полуразрушенный храм в покинутом городе. Только вот фасад сквозит мрачным величием и богатством. Вдоль серых крепких стен стоят окунувшиеся в спячку кусты, царапая их колючими ветвями и шипами при каждом дуновении ветра. Мраморные статуи поникших ангелов провожают кареты по подъездной дорожке своими пустыми взглядами. Всего на миг Сиэль видит еще одну статую, потерянную среди других, своим видом напоминающую старую сломанную куклу. Поглядывая в то место, он не может понять, действительно ли она стоит там или ему всего лишь показалось. Внутри поместье все такое же таинственное, с высокими потолками и мебелью из темного дерева, обшитой темно-синим бархатом. Сейчас залы освещены бесчисленными свечами, блики от хрустальных люстр опадают на стены, словно домашние звезды, теряясь меж картин. Столы уставлены сверкающими блюдцами, бокалами, бутылками дорого вина и шампанского. Подавали черепаховый и луковый супы, на блюдах лежала жареная говядина, баранина и иная приготовленная дичь, рядом стояли йоркширский пудинг и чуть подальше жареный картофель. На столе, привлекшем внимание Сиэля, расположились всевозможные десерты: аппетитный бисквитный торт с фруктовым джемом, покрытый сливочным сыром морковный торт, среди пышных кексов и пирожных с заварным кремом теряются банановый хлеб и сконы со взбитыми сливками. Фантомхайв принимается считать пироги, — «яблочный, вишневый, мясной и, кажется, рыбный?» — но его прерывает голос хозяина поместья. — И все-таки правду говорят, что слишком много сладостей портят ребенка. — Я уже не ребенок, — Сиэль чуть краснеет от этого замечания и от того, как его поймали за таким беззастенчивым разглядыванием, поворачиваясь к брюнету. — Для наших родителей мы всегда будем детьми, возможно, для их знакомых тоже. — Тогда знакомым следует изменить свое мнение. — О, уверяю тебя, Сиэль, не следует. Их мнение вполне соответствует реальности. — Обмен репликами приостанавливается на то, чтобы взять два бокала с игристым шампанским у проходящего мимо слуги. Михаэлис оставляет один себе, а другой предлагает Фантомхайву. Тот не отказывается. — Не знаю, что думают другие знакомые твоих родителей, но я вижу перед собой статного, молодого юношу, который уже готов приступить к отцовским делам, с необычайно красивыми и выразительными глазами. Красивые и выразительные глаза, прячась, наблюдают как тонкие полосы золотых пузырьков поднимаются со дна бокала, пока румянец неизбежно появляется на еще по-детски нежных щеках. Юноша делает глоток напитка, чтобы скрыть это за реакцией организма на алкоголь. Потерявшись и не зная, как лучше ответить, он быстро, практически незаметно возвращается к лицу Себастьяна, неминуемо цепляясь за этот цепкий, изучающий, препарирующий взгляд, в глубине которого плещется не только лучшее вино Бордо, но и искреннее восхищение и желание, возникающее при редкой и судьбоносной находке нового экземпляра себе в коллекцию. Желания обладать полностью, не оставляя другим и возможности увидеть свое сокровище. Сердце замирает на миг, что-то обрывается и с эхом падает вниз, и Сиэль решает выбрать себе десерт, чтобы не показать очередного, безосновательного страха. Себастьяна крадут приглашенные гости, и до конца вечера они больше не разговаривают и даже не выхватывают силуэты друг друга в толпе. Ужин очень хорош, у Фантомхайва только чуть побаливает голова от шума и духоты, пока он пытается подсчитать сколько примерно денег скупые аристократы соизволят выпустить из своих карманов за столь обаятельное гостеприимство. Кто-то из оставшихся (видимо, близких друзей) спрашивает Михаэлиса о его персональной коллекции кукол. Сиэль с интересом прислушивается. — О, хорошо, что ты напомнил, — брюнет посмеивается с обворожительной улыбкой, — я как раз привез новую куклу из прошлого города. Она стоит внимания. Пойдемте. Таким образом, около дюжины утомленных и полупьяных людей оказывается в комнате, что рядом с хозяйским кабинетом и спальней. До их прихода дверь была закрыта на полукруглый золотой замок, исписанный незамысловатыми узорами такими же, как несколько дней назад созданными снежинками танцующей тьмы на бежевой ширме. Полутемное помещение освещалось только лунным светом, пока Себастьян без спешки зажигает свечи. В тот момент несколько десятком стеклянных глаз устремляются на зашедших. Желто-оранжевые отражения пламени не добавляют цветным шарам жизни. Перед зрителями довольно обыденная сцена. Куклы в пестрых, богатых нарядах сидят на диванах и в креслах вокруг небольшого кофейного столика из темного дуба, на котором выставлен винтажный фарфоровый сервиз. На ближайших к застывшим, как на фотографии, маленьким аристократам часах ажурные стрелки застыли чуть дальше пяти. — Как всегда, работа мастера достойна похвалы, — говорит человек, чьего имени Сиэль не знает и не хочет знать. — Благодарю. Это уже интереснее. Он делает их сам? Это странно, но похвально, да. Фантомхайв-младший вглядывается в тонкие черты кукольных лиц, почему-то чрезвычайно схожих с детскими, и в неверии замечает, что их глаза сделаны из драгоценных камней. — У этой куклы с темными волосами в зеленом платье изумрудные глаза? Юноша спрашивает негромко у коллекционера, пока остальные обсуждают мастерски выполненную работу и качество материалов. — У Зиглинде? Да. У всех срединных кукол глаза из камней, не только у нее. — Михаэлис подходит к серванту и достает оттуда еще одного уменьшенного мальчика с блондинистыми волосами. — Вот, например, Алоис. Он еще не готов принимать участия в чаепитии, не хватает ноги, и выражение лица, — мужчина критически осматривает ее с каплей призрения, словно эта кукла успела что-то натворить прежде, чем быть изготовленной его же руками, — слишком наглое. Однако, посмотри, его глаза из аквамарина. Пусть и не такого дорогого в сравнении с изумрудом, зато цвет — просто идеальный. Фантомхайв замечает, что мелкие, частые плоскости цветного камня создают светлый голубой оттенок чистой воды. Он хотел бы восхититься, но драгоценности вместо глаз вызывают у него тихий ужас и ощущение надвигающейся опасности. Бледное лицо блондина, видимо вырезанное из дерева (или костей?) неприятно ухмыляется и пялится на него. Беспричинно, Сиэлю тоже не нравится эта кукла. В своей неприязни он солидарен с хозяином. Шок настигает юношу, когда он видит за спиной мужчины стоящие вдоль стены, в тени мебели и плотной ткани куклы в полный человеческий рост. Если до этого лица напоминали игрушку, то сейчас они были точной копией детских выражений. Вот и Зиглинде стоит в своем пышном зеленом платье, на ее темных коротких волосах повязаны банты, в глазах замерли различные оттенки трав и растений, они пустые и одновременно осознанные и вдумчивые, маленькие губы окрашены розовой помадой. Сиэль замер, словно одна из этих марионеток. — Ты заметил? — С гордостью в голосе спрашивает Михаэлис, переводя внимание то на лицо Сиэля, то на своих больших марионеток. — Сначала я делаю большие куклы и только после — их маленькие копии. Это занимает очень много времени, слишком сложно найти достойный прототип. — Вы хотите сказать, что это вправду живые люди? — То, что ты видишь — однозначно нет. Но когда-то они были такими. Юноша покидает поместье Михаэлиса, запутанный в благоговении и изумлении, и возвращается снова в канун своего дня рождения с ошеломляющим осознанием истинного хода вещей. За окном кареты сгущаются сумерки. Стекло покрылось ледяными кружевами так, что сложно заметить небо грязно-синего оттенка. Вечерняя тьма безжалостно окутывает каждый миллиметр заснеженного пространства. Сейчас снег, который днем радостно искрился под солнцем, напоминает болото. Один шаг — никак не спастись, утянет без промедления. Древние ангелы все такие же величественные, однако их ничего не выражающие глаза уставились на Фантомхайва с предупреждением, гипнотизируя и вызывая панику. От газовых фонарей их четкие тени падают на подъездную дорожку и складываются в картинку, как около недели назад на ширме в палатке. Сиэль отворачивается: на снегу один ангел душит другого. Сиэль дрожит то ли от холода, то ли от зарождающегося ужаса, он так боится подтверждения своей догадки, что сжимает пальцами ориентировки из Скотланд-Ярда. Он должен был отвезти их своему отцу, чтобы они вместе принялись расследовать дело о похищении детей. Должен был, но не смог. Юноша просто не смог, когда увидел лица этих детей. На черно-белых изображениях он видел не людей, а застывшие кукольные черты, еще немного и они бы засверкали в желтом свете свеч. Вместо их глаз он видел разноцветные драгоценные камни, поражающие своей красотой. Его без лишних вопросов ведут в кабинет хозяина поместья. Стены кажутся еще мрачнее вечером, они будто медленно сближаются друг к другу. Сердце молодого аристократа начинает биться быстрее, воздух попадает в легкие с каждой минутой все труднее. Внезапный визит застает Михаэлиса в расслабленном состоянии. Мужчина сидит в дорогом удобном кресле перед камином. Теплый свет очерчивает линии его привлекательного лица. Волосы будто впитывают всю темноту приближающейся ночи и ярко контрастируют с утонченной бледностью кожи. Пальцы одной руки мягко и аккуратно держат бокал с кровавого цвета вином, пока в другой руке то исчезает, то появляется ярко-синий сапфир круглой формы. Себастьян медленно поворачивает голову к Сиэлю и улыбается ему словно лучшему другу. — Добрый вечер, Сиэль, твой визит хоть и неожиданный, но от того не менее желанный. От чего же ты здесь? Разве тебе не стоит заниматься приготовлениями к своему дню? — Он спрашивает, однако Фантомхайву кажется, что ему уже известно, почему он здесь. — Простите, что не предупредил, я не планировал заезжать к вам. Я здесь по довольно странной причине и у меня к вам настолько же странная просьба. — Я буду рад помочь. И поверь мне на слово, дорогой друг, в этом месте все, что остальные считают странным и недопустимым, становится нормой. — Тогда, если вас не затруднит, покажете мне снова свою коллекцию? — Черная бровь выгибается на чужом лице в легком вопросе и задумчивости. — Я буду считать это подарком на свой День Рождения. — Хорошо. После нескольких секунд молчания слово звенит в комнате. Оно — приговор. Оно — предопределение судьбы Сиэля. Мужчина грациозно поднимается с кресла, в его пальцах вместо сапфира уже сияет ключик. Рукава светлой рубашки закатаны и обнажают предплечья. Фантомхайву чудится, как мышцы рук напрягаются под кожей, когда переносят с места на место те большие марионетки. Он представляет, как умело вага зажимается и наклоняется из стороны в сторону, чтобы кукла имитировала человеческие движения. В каком-то мимолетному бреду он даже видит тонкие пальцы, испачканные кровью, нет, не кровью, а многочисленными красными нитями от рук и ног безжизненных маленьких копий. Пока Сиэль теряется в своей фантасмагории, Михаэлис берет два подсвечника и отдает другой парню. Синие глаза сначала в легком недоумении смотрят на свечу, но потом Сиэль понимает, что в прошлый раз в комнате было темно и сейчас, наверняка, тоже. От кабинета до этой загадочной комнаты всего пара метров, но Сиэлю кажется, что это самая длинная дорога, по которой он когда-либо шел. Сейчас он зайдет в эту дверь и назад дороги не будет. Никогда. Фантомхайв закрывает глаза в попытках успокоить свое паникующее сердце. Ориентировка прожигает карман. Пламя свечи изгибается в такт его трясущимся рукам. Холодный пот по всему телу. Внутри крайне неприятное, липкое ощущение. Возможно, было глупо с его стороны идти сюда одному, без отца, только по своей инициативе. Услышав теорию, отец без сомнений отругал бы его за обвинение мало того, что непричастного человека, так еще и давнего знакомого. В случае, если он все же прав, придется приложить много усилий для того, чтобы просто покинуть это поместье. Ключ поворачивается в золотом замке. Раз, два. Отступать поздно. Себастьян пропускает Сиэля в комнату и закрывает за ними дверь. Сиэль, собравшись и успокоившись, сразу же идет к самым большим марионеткам из тех, что он видел за всю его жизнь. Мужчина же идет к небольшому представлению, разыгрывающемся куклами в центре комнаты. Он не выглядит так, словно его заботит то, чем занимается Сиэль. Он просто перемещает куклы с места на место, пока Фантомхайв, к ужасу, подтверждает свою теорию. — На самом деле, с куклами интереснее играть, когда они живые. В ответ молчание, его и не ждут. Когда фотографии детей и реальность совпадают, Фантомхайв судорожно думает лишь о том, как же ему вернуться домой, пройдя мимо маньяка, разыскиваемого как минимум в семи городах. Тогда его глаза замечают еще одну дверь за чередой кукол. Поддаваясь донельзя безрассудному порыву и совершенно не контролируя свое тело, он толкает эту дверь, и она с легкостью распахивается, лишь скрипнув петлями. — А живые они, когда чувствуют свою смерть. Голос звучит над ухом. Свет свечи тусклый, однако, когда в одной присоединяется вторая, его становится достаточно, чтобы осветить лежащий на столе труп мальчика. Нос морщится от смердения и запаха смерти. У Сиэля внутри все скручивается и опадает вниз вместе с подсвечником. Пульс оглушающе бьется в ушах, воздух не идет в легкие, его трясет, он оцепенел. Все мысли складываются в одну простую, жизненно-важную команду: «Беги!». И он бы побежал, если бы мог пошевелить хотя бы своей рукой. При виде ноги, которая оторвана от основного тела и небрежно брошена сверху, Фантомхайву получается сделать шаг назад, но он спиной бьется о крепкую ледяную грудь. Чужие, сильные, смертоносные руки обхватывают его за талию в неподходяще нежном объятии. — Впервые увидев тебя, я подумал о том, что в моей коллекции еще никогда не было таких выразительных глаз глубокого синего цвета, впитавших красоту ночного неба, загадочность космоса и далеких звезд и изящность обработанного сапфира. Его шепот дьявольский, под стать обаятельному тембру и неземной внешности. Голос проникает Сиэлю в голову, и она пустеет в ту же секунду. Перед глазами мелькают тени на бежевой ширме, постепенно складывающиеся в тонкий женский силуэт. Комната заполняется призрачными завываниями скрипки и тревожными минорными аккордами фортепиано. Юноша больше не дрожит, только чувствует обжигающий холод обнимающих рук. — Спасибо, Сиэль. Я увековечу тебя и превращу в искусство. Тихое дуновение и пламя свечи затухает вместе с жизнью Сиэля. Через несколько дней Себастьян невесомыми прикосновениями оглаживает прохладные блестящие щеки, накручивает прядь сизых волос на палец и с удовольствием смотрит на свое отражение в синих сапфирах. Его ничего более не держит в Лондоне. Винсент занят поисками пропавшего сына. Запланированные представления уже показаны и возлюблены публикой. Пора двигаться дальше. Он размещает свою новую марионетку в кресло, ставит перед ней пустую фарфоровую чашку и, бросив последний, уже соскучившийся взгляд, выходит из комнаты. Ключ поворачивается в золотом замке. Раз, два.