☽
Я курю, пока жду, забежавшего в продуктовый, Кастиэля. На улице достаточно холодно, несмотря на то, что уже конец марта. Хотя, скорее всего, мне так только кажется из-за вечерней прохлады, моего статичного положения и не особо подходящей погоде одежды. Он вышел из магазина с бутылкой вина, этикетку которого я не успел разглядеть, и сразу же запихал её себе в рюкзак. Видимо, даже моё молчание было достаточно вопросительным, чтобы он захотел на него ответить. — Это на потом. — Думаете, трезвым Прагу я не полюблю? — он не ответил, лишь отвёл взгляд и улыбнулся чему-то своему. Я не помню, когда последний раз проводил вечер в чьей-то компании, да и с кем это было тоже. Может, прошло около трёх лет. А сейчас передо мной стоит парень, которого я встретил меньше двух часов назад и загадочно отводит взгляд на вопрос о, только что купленном им, вине. Хотя, по большому счету, мне все ещё нет особого дела. Мы двинулись вниз по улице ведущей к главному музею. Меньше всего мне нравится находиться в самом центре, здесь всегда толпа и шум, что днём, что ночью. А в выходные место можно сравнить с нью йоркским метро в час пик и надеяться, что выйдешь живым из этой давки. Но гид сегодня не я Через полчаса мы уже стояли около большой деревянной двери служившей входом в один из домов на вацлаваке — главное площади Праги. И когда мне на лицо упали первые капли моросившего дождя Кастиэль жестом пригласил внутрь. Я опешил, задержав на нём вопросительный взгляд, а потом оглянулся отчего-то цепляясь за всё, что находилось во дворе — дома, которые нас окружают устремляются вверх не давая увидеть ничего, кроме неба. И асфальт стал приобретать более тёмный оттенок от усилившегося дождя. Я снова взглянул на Кастиэля, покорно держащего входную дверь открытой и ожидающего какой либо моей ответной реакции на его предложение. Но, почему-то, в голове проскользнула лишь мысль о том, что в центре слишком мало деревьев, что делает город более серым и каменным. Отчего-то я не чувствую страха — Думал, вы мне Прагу собирались показывать. — всё же нашелся я. — Так и есть, — Кастиэль перешагнул порог парадной. Его волосы уже насквозь мокрые и ещё пару минут на улице грозят тем, что и одежда станет такой-же. Я вошёл вслед за ним не желая доставлять лишних неудобств своей медлительностью и простаиванием на улице, когда дождь уже больше походит на ливень. Мы поднялись на последний этаж, где Кастиэль провернул ключи, открывая дверь в квартиру, и продолжил, как только я переступил её порог, — Ночь только начинается, просто наберитесь терпения. Ночь? Мне захотелось переспросить, ведь через пару часов я надеялся уже быть дома. — Вы же не против, если я украду ваш сон сегодня? И я зачем-то ответил — Не против. Ведь и ваш сон будет украден мной.☽
Полноценной квартирой данную жилую площадь назвать трудно, ведь она является студией примерно в тридцать квадратных метров. Потолок немного скошен, ведь сверху нас только крыша. Кастиэль разулся и сразу направился на кухню, находящуюся справа от входа, уже наливая недавно купленное вино в бокалы. — Не стойте в проходе, — не поворачивая ко мне головы попросил он. — Присаживайтесь на те пуфики, которые у окна, я принесу вино. Голова у меня начала немного кружится и реальность кажется туманной, а я ещё даже не начал пить. Я сделал, как сказал Кастиэль. Уселся на один из мягких, бежевых, пуфиков у окна. Повернул голову и не ожидал увидеть такого вида. Я, как ребёнок, подполз ближе, чтобы лучше разглядеть улицу. — Никогда не видели площадь с такого ракурса? — неожиданно послышался голос у меня за спиной. — Не видел. — подтвердил я. — действительно не видел. Со стороны, наверное, моя завороженность выглядит странно, но мне не хочется об этом думать. Я почувствовал легкое прикосновение ладони к моему плечу и развернулся к Кастиэлю принимая из его рук бокал красного и, наконец, отводя взгляд от окна. На улице темнеет. Загораются фонари. Но людей не становится меньше. Мыслей в голове не становится меньше. Кастиэль сел, на такой же пуф, прямо передо мной. Он не стесняется смотреть мне в глаза и больше не улыбается. Отчего-то я почувствовал себя голым, как будто он уже обо всём знает, будто Кастиэль слышал мои ночные крики в маленькой темной квартире. Я не могу объяснить своё состояние в данную секунду времени. Не могу ответь на вопрос «Что ты тут забыл, Дин?». Может, завтра смогу. Передо мной сидит человек и я не знаю, могу ли ему доверять. В моменты, когда меня охватывает ужас, я остаюсь с этим чувством один на один. Мой страх метатется из стороны в сторону ища кого-то, кто смог бы помочь его унять, но чей бы номер я не хотел набрать, осознание того, что никому из знакомых мне людей я не могу доверить ни одну из своих проблем, отрезвляет лучше любого Атоксила. И сейчас я смотрю в глаза Кастиэля не зная, чего от него ожидать. Что ему сказать и даже... почему он здесь Иногда я хочу удалить все контакты из своего телефона, сменить адрес и сделать так, чтобы все, даже когда-либо близкие мне, люди не знали где я или вовсе забыли. Просто потому что мне страшно. Я не узнаю ни себя, ни людей вокруг. Чтобы не думать о том, что Кастиэль знает и об этом, я делаю глоток вина. Оно тёплое, что странно, и вкус его необычный, я никогда раньше не пробовал такого. Я чувствую, как напиток обволакивает мою гортань теплом попадая в желудок. Отчего-то захотелось прикрыть глаза и смаковать этот вкус на языке. Но Кастиэль подал голос — Вы говорите о Праге так, будто она способна убить. — Она убила меня. — Скорее, переродила. — Вы не можете этого знать. — Кастиэль не стал ничего на это отвечать, но мне показалось, что может. — Посмотрите в окно, Дин. — его голос звучит чуть тише, чем на улице. — Разве этот город может убить? В голове проносится «Может», но я не озвучиваю этого. Отворачиваюсь от окна и допиваю вино залпом, на что Кастиэль качает головой. — Не нужно пологать, что сможете изменить моё отношение к городу. Я пытался, годами, но оказалось, что время не лечит, и что жизнь я живу совсем не свою, а где моя понять не могу. — Оно и не сможет ничего вылечить. Вы лишь привыкаете к той боли, которую испытываете, и становитесь к ней равнодушны. — Звучит совсем не так, как в любовных романах. — Не так. Я отставил бокал на пол и поднял глаза на Кастиэля снова сталкиваясь с его, странно притягательными голубыми, глазами. — Душа у вас — всё равно, что… — он поднял мой пустой бокал в руки и тут же разжал пальцы давая ему упасть и разбиться. — Что вы делаете?! — он смотрит на моё смятение в абсолютном спокойствии. Бокал разлетелся на маленькие осколки и лишь чудом они не задели никого из нас. — Всё это…вы… — мне захотелось уйти, но поднявшись на ноги я почувствовал действие вина, которое не так давно решил выглушить из этого самого бокала. И, испугавшись, что не устою, облокотился на рядом стоящий книжный стеллаж. — Вы можете уйти, если хотите. — Кастиэль не сдвинулся с места, не поменял позы и не перевёл взгляд на меня говоря это. — Почему? — Вы же не думаете, что я буду удерживать вас силой? — я не думал, но, возможно, совсем чуть-чуть, мне бы этого хотелось. — Зачем? Зачем ты зашёл в мою кофейню, зачем заговорил со мной, зачем притащил сюда, почему решил, что можешь заставить полюбить то, что рвёт меня меня на куски изо дня в день? Я не произнёс ничего из этого вслух, но он наконец посмотрел на меня, потом на осколки бокала и ответил этим совсем не на тот вопрос, который я задал. И меня затошнило, где-то в районе сердца. Я взглянул ему в глаза, но так и не понял, почему он рядом, почему держит за руку и вытирает мне слёзы. И почему его самого не тошнит от меня. Я не заметил, когда он, наступая на стекло очутился передо мной. Не понял, почему его прикосновение заставило меня почувствовать страх, который до этого, с момента, как я его встретил, будто растворился. Этот страх идёт изнутри и я не могу сравнить его ни с чем, что чувствовал до этого. Это не тремор, но, невидимую для окружающих дрожь, я чувствую даже в кончиках пальцев на ногах. Будто выпил смертельную дозу кофеина и через считанные минуты моё сердце остановится. Я смотрю на Кастиэля и знаю, что он видит, как дрожат мои ресницы и в немом стоне содрогаются искусанные губы, словно я умираю прямо на его руках, но не могу произнести последнего слова. Своим присутствием он заставляет чувствовать, ощущать давно забытое. Он подобно наркотик разливающийся по моим венам и подбирающийся всё ближе к мозгу. Кажется, мои ладони вспотели и мне трудно дышать. Я обернулся к окну и по спине дрожью прошлось всё то, что ещё большими слезами покатилось по моим щекам. Резко захотелось оправдаться. Извиниться и убежать, сорваться. Забыть этого человека, как страшный сон посреди тихой и спокойной ночи. Но Кастиэль молча сжал мою руку в своей. Мне не нужно говорить, чтобы он понимал. Я его не знаю, но он обо мне знает всё. К черту этот город, к черту всю мою жизнь. Его пальцы обводят вены на моей напряжённой кисти и я ощущаю их тепло на коже. Мои собственные будто колют сотни иголок и они начинают неметь. Я знаю, что любое неаккуратное движение и мышцы на ногах сведёт судорогами, от которых мучаюсь по ночам. Не знаю, будет лучше, если он уберёт свою руку или не будет отстраняться. Ведь я хочу и того, и того. Или лучше будет выразиться не так. Я жажду. Жажду его прикосновений и их отсутствие, потому что не знаю смогу ли их пережить. Я проседаю под напором кастиэлевых глаз, как клавиши на фортепиано под пальцами музыканта играющего на сцене в последний раз. И это больше не вино, ведь мне совсем не жарко. Это действительность. Он настоящий. И ни дня своей жизни я не мог представить себя в подобной ситуации. Я не могу найти оправдания своим действиям и эмоциям, это всё не похоже на реальность, но это она, я отчего-то уверен. В восемь вечера я умер у него на руках. В восемь ноль-одну я протрезвел, как будто не пил алкоголя совсем, и я больше не чувствовал боли. — Кто ты. — мой голос дрожит, я уже не отдаю себе отчёта, когда перехожу на неформальное обращение. — Твой ангел хранитель, Дин.