Часть 1
22 мая 2024 г. в 22:06
— Эй, ты тут?
Питер ненавидит свисать с кровати вниз головой — в виски тут же выстреливает из автомата, а к горлу подступает тошнота. Но это — единственный способ наладить тот самый контакт. А Питер — очень ответственный мальчик.
— Тони?
Промучившись в бесконечном ожидании с минуту и так и не дождавшись ответа, мальчик хмурится, а следом устало потирает заспанные глаза. Чёрт, он же забыл зажечь свечи. Какой дурак! Тони обожает свечи.
Желательно те, что с древесным фитильком — они какие-то особенные. Но и те, что из супермаркета напротив, с обычным торчащим из воска чёрным обрубком, тоже подойдут. К тому же, Питер сейчас располагает исключительно последними, так что…
Комнату обнимает мягкий аромат ванили и кофе. Отблески на стене играют в причудливые узоры, и на сердце становится чуточку теплее. Это значит, что Тони уже совсем близко.
Питер на носочках добирается до комода, на котором лежит загодя приготовленная приманка.
— Прямо сейчас я открываю твой любимый крекер… с морской солью и кунжутом.
Он показушно шелестит обёрткой, а спустя пару секунд делает первый торжественный хруст. И аж прикусывает язык, пока делает вид нарочито радостный. Будто какое-то печенье действительно способно сделать его жизнь чуточку лучше.
— И без меня? — наконец, слышит он над ухом.
В густой темноте, обрамляющей тёплое свечение дешёвых ароматических свечек, которые потеряют свой шарм через минут сорок — от силы час — Тони и впрямь кажется непостижимо мистическим.
— Почему ты сразу не пришёл? — хмурится Питер. Он словно мальчик из «пинтереста» — Тони замечает это каждую ночь — в растянутой худи, с искусно вычерченными ресницами и глубокими тенями под глазами.
— Малыш, извини. Дела были.
— Что за дела? — в который раз интересуется Питер, и в который раз он не получит внятного ответа.
— Ты же знаешь, я не могу тебе говорить.
— Значит, у тебя от меня есть секреты?
Солёный крекер встаёт поперёк горла.
— Ты — мой самый большой секрет.
Питер расплывается в тревожной улыбке. На самом деле, его тревога всякий раз отступает, когда постель мягко прогибается под весом тела Тони — его светоча в этой гигантской и безутешной штуке под названием «жизнь».
Тони, как обычно, ложится позади Питера, обнимая его всеми возможными конечностями, и тогда тревога Питера превращается в крохотное облачко далёкой и влажной от дождя грусти.
— С тобой так тепло, — шепчет Питер, поглаживая руки Тони своими. Они сильнее и крепче его собственных раза в два, оттого Питер ощущает себя маленьким зверем в объятиях своего храброго защитника, который уж точно ничего не боится.
— Чем ты сегодня занимался? — спрашивает Тони своим томным бархатным голосом. У Питера от этого пальчики на ногах поджимаются. Он постоянно думает о Тони в этом смысле. Ох, как бы он хотел…
— Я всё слышу, малыш, — улыбается Тони над его ухом. — Ты же знаешь, я пока не могу…
Питер в ответ уныло мурчит.
— Ничем особенным, — вспоминает мальчишка адресованный ему вопрос. — У меня вообще ничего особенного не происходит. Каждый день — одно и то же.
— Может, тебе завести друга? — как-то слишком уж энергично интересуется Тони, а тот отмахивается.
— Не нужны мне друзья. У меня есть ты.
Треск свечи заполняет все пустоты в этом странном диалоге.
— Знаешь, — продолжает Тони, — я сегодня видел Майка.
— Майка? — сердце от этих слов заходится безудержной дробью.
— Ага. Он скучает по тебе.
Питер вздыхает так, будто это невыносимое бремя всё же перевесило зыбкую лёгкость его едва бьющегося сердечка.
— Почему тогда он не может прийти ко мне в гости так же, как ты? — грустно потягивает Питер.
— Он пробыл там слишком мало времени. Я — другое дело. Плюс мои особые контакты. Чтобы иметь возможность ходить к тебе в гости.
— Особые контакты? — словно ребёнка, Питера завораживает каждое его слово, и на каждое такое слово он задаёт ещё дюжину своих жизненно важных вопросов.
— Конечно, малыш, — улыбается Тони, легонько целуя Питера в шею. — Благодаря этим контактам я могу… тебя… вот так целовать.
Это щекотно и до одури приятно одновременно, и Питер что есть мочи сводит коленки, чтобы не преподнести Тони нежданный сюрприз.
— Вот… чёрт, — слышит мальчик, и на мгновение трусливый проблеск надежды мигает в его зрачках.
— Тони, пожалуйста… коснись меня.
— Ох, Питер, — тот легонько покусывает его плечо, — пока никто не видит, может, и впрямь можно…
— Пожалуйста! — почти визжит Питер, и Тони ласково опускает свою ладонь ему на промежность. Питер извивается на кровати даже через одежду, а ладонь Тони такая мокрая, мокрая, мокрая, что он и сам на удивление быстро теряет остатки рассудка. Уж слишком Питер сейчас лёгкая и податливая…
И такая желанная добыча.
Питер тянется к Тони за поцелуем. Тони знает, что лучше этого не делать, но его мнимое тело само отзывается на Питеровские вибрации.
— Ещёещёещёещёещё, — рефреном выдаёт Питер, танцуя на простынях, словно мотылёк в ореоле света одинокого фонаря. — Ещё…
Всё заканчивается слишком быстро, или не заканчивается вовсе. Питер ощущает себя выпотрошенной рыбой, выброшенной на побережье. Ему должно быть хорошо, а стало только хуже.
Он сонно тянется за пачкой сигарет на краю прикроватной тумбочки. Перманентная сонливость и тошнота. Господи, как же его это достало. Курение натощак — все его завтраки и ужины за последнюю вечность.
— Вечность… она тебе нравится? — оборачивается Питер к Тони. Тот смотрит в него упрямо, пристально, будто читает всю его подноготную. Видит всё. Видит больше, чем всё.
— Как по мне, это немного утомительно, — деланно небрежно отзывается Тони.
— Там, наверное, спокойней, чем здесь… — рассуждает Питер, глядя куда-то сквозь. Тони косится на разбросанные тут и там опустошённые пачки крохотных белых таблеток.
— Почему ты спрашиваешь? — шепчет он.
— Я не прочь провести с тобой вечность, — слышит он в ответ. Этой ночью грань между двумя мирами особенно тонка и уязвима, потому Тони чувствует каждое слово Питера буквально физически — неслышными шагами мягких кошачьих лап по спине. — К тому же, если там я снова встречу Майка… и бабушку. Будет здорово.
— Питер, это так не работает, — колкий упрёк заставляет Питера вновь осознать чудовищную реальность. А ведь он так надеялся. — Там не будет здорово. Там просто — никак. Никого и ничего. Ты думаешь, что ты есть, а тебя — нет.
— Торжественно подтверждаю, что ты — есть, — пытается отшутиться Питер, хватаясь за Тони, как за спасательный круг. — Ты — здесь, рядом со мной, я тебя чувствую…
— Ты давно перестал что-либо чувствовать, малыш.
Питер сглатывает.
— Пожалуйста, не говори так.
— Пожалуйста, не ври себе.
Питер наконец-то затягивается. Этот разговор просто невыносим.
— Я думал, мы будем счастливы вместе, — цедит Питер голосом, полным глубокого, мрачного разочарования. — А вышло всё, как всегда. Через одно место.
— Питер, я — твоя фантазия.
О, нет. Он не намерен слушать это сейчас. Вообще никогда.
— Не смей, — шепчет мальчик, закусывая губу. Тони смотрит на него с укоризной. — Я тебе больше не нужен? Поэтому ты так говоришь? — глаза мгновенно становятся влажными. Он так жалок.
— Питер, ты нужен здесь. Как бы я не хотел забрать тебя к себе.
— Ты врёшь, — Питер глушит свой голос очередной затяжкой. — Ты просто недостаточно хочешь.
Внизу слышно, как мать Питера открывает дверь наряженным в праздничные костюмы детям, требующим от неё сладостей. Причудливый детский смех, звонкий голос мамы. Питер уже и не помнит, когда искренне смеялся в последний раз.
— Ты не заставишь меня остаться здесь. И не проси, — он вскакивает с кровати, тушит окурок о край тумбочки, резко задувает свечи. Запах погасшей надежды — единственное, что он сейчас способен почувствовать.
Тони исчезает.
— Тони!
Питер кричит, забирается под кровать, неистово зовёт Тони. Клянётся по возвращении размазать его сопливое личико кулаками, грозится заобнимать его до удушья. Тони не отвечает. И не приходит.
Очень не вовремя мать стучится в дверь его комнаты.
— Питер, сынок… к тебе пришли.
Ну, кто ещё? Кому он, блять, нужен?
Питер швыряет через всю комнату наполовину пустую пачку сигарет. В глазах щиплет так, словно их залили кислотой. Он ненавидит себя, ненавидит всё, что есть вокруг. Тони обещал всегда быть рядом — или это Питер за него обещал?
Так или иначе, сейчас ему особенно паршиво.
На пороге дома Питера никого нет. Кроме этого угольно-чёрного кошака.
Он странно моргает на Питера — и даже не подаёт голоса. Просто молча пялится на мальчика своим чудовищно очеловеченным взглядом.
Тело Питера уныло стекает на пол. Руками он обхватывает колени и бережно опускает на них голову. Закрывает глаза, а с ресниц срываются огромные градины слёз. Незаметно, беззвучно, часто. Кажется, они затопят всё вокруг.
Кошак приводит его в реальность звучным мявканьем.
— Ты ведь не бросишь меня, да? — жалобно спрашивает Питер. — Не бросишь…
Шерсть у кошака плотная и жестковатая, но тёплая и приятная. Питер улыбается.
— Я знаю, что ты здесь, Тони, — кошак довольно устраивается возле его ног, направляя философский взгляд в никуда. — И завтра я снова буду ждать тебя. На том же месте. — Питер вытирает пальцами брызги слёз со впалых щёк. — Я только куплю твои любимые свечки, дай мне немного времени.
Кошак пристально наблюдает за Питером. Мысль о том, что Тони он больше не увидит, гонится прочь всеми правдами и неправдами.
Питер берёт кошака на руки и уносит в дом, а тот и не сопротивляется.