tender electricity

Шаги раздаются в темноте у окна, там, куда не достаёт бледная дорожка света от уличных фонариков. Цзин Юань спит чутко, поэтому ещё до того, как чужой силуэт обрисовывается за тканью полупрозрачного полога, он открывает глаза. Одеяла шуршат, когда он медленно садится, всё ещё неуклюжий из-за бинтов на груди. Как по мановению его руки, когда он тянется чтобы отодвинуть штору, за ней проявляются очертания высокой фигуры. Они одновременно замирают. В середине ночи его резиденция утопает в тишине, не слышно даже шагов и разговоров охраны. Цзин Юань оглушён своим дыханием, волоски на его затылке встают дыбом, но не из-за страха, а из-за ирреальности происходящего. Момент, застывший в безжизненной ночи, на секунду кажется волшебным, хочется отодвинуть алую завесу и увидеть реалистичный, душераздирающий мираж: вот Инсин расслабляет завязки наруча, вот вытаскивает шпильку из пучка и серебро его волос рассыпается с хрустальным шелестом похожим на трепетание крыльев мотылька. Но наваждение отступает, а протянутая рука падает обратно на постель. Цзин Юань прикрывает глаза, улыбаясь своим глупым мыслям, пока уже рука незваного гостя отодвигает полог. – Неосмотрительно с твоей стороны вот так заявляться, – говорит он, вздрагивая от хриплости своего голоса. Лицо Блэйда холодное и бледное, чёрные пряди волос обрамляют грубые грани скул, и тени во впадинах его щёк делают его похожим на призрака. Но неожиданно он опускается на колени у края кровати и на секунду в изгибе его бровей и губ читается ярость, страдание и страх. Затем Цзин Юань моргает, и человек у его ног снова кажется бесстрастным. Лишь подобие кривой ухмылки трогает уголок его тонкого рта. – Твоя охрана бесполезна, – Блэйд медленно спускается взглядом от лица Цзин Юаня к его груди, там, где за распахнутым халатом виднеются плотные слои бинтов. – И ты сам достаточно глуп, раз позволил себя ранить. Цзин Юань смеётся, кончиками пальцев прослеживая складки одеяла. Ему трудно смотреть Блэйду прямо в глаза. Ему больно даже от мимолётного взгляда на его незнакомо-юное, точёное лицо. Он всё равно заставляет себя смотреть, зная, что такая возможность – щедрый, но недолговечный дар. Удивительно, как бессмертие отбирает больше времени, чем даёт. Сердце Цзин Юаня такое громкое, что из-за его грохота в ушах звенит. Говорят, когда очень скучаешь по другу, можно принять стук своего сердца за топот копыт его коня, правда не уточняют, что когда друг не возвращается несколько сотен лет, его шаги мерещатся в любом случайном шорохе и даже в голосах людей. Так, когда дыхание Блэйда едва сбивается между вдохом и выдохом, Цзин Юань рисует для себя беспокойство в его глазах. Выдуманное, желанное, но обмануть себя после сна и лекарств легко. Трезвость ума скорее привилегия в его возрасте, и с каждым годом память слабее, а спутанность и хаос в мыслях крепче. В сонливости фантомное влияние мары незаметно и незначимо, но стоит вынырнуть на поверхность извечной усталости, как цепкие когтистые пальцы вонзаются в зияющие дыры размытого самосознания, напоминая о неминуемом пугающем будущем. Куда более близком и неутешительном, чем хотелось бы Цзин Юаню. Отвлекая, рука Блэйда ложится на край повязки, над самым солнечным сплетением. Там, где его пальцы касаются обнажённой кожи, они холодны и грубы от меча. Никто из них не рушит молчания, когда он ведёт касание выше, невесомо очерчивая края раны, скрытые бинтами, будто точно знает её форму и расположение. Затем он опускает лицо и Цзин Юань задыхается, когда его рот прижимается прямо к центру будущего уродливого рубца. На секунду кажется, что и дыхание у Блэйда холодное, или вовсе отсутствует, но горячий и влажный выдох оседает на коже вместе с предательской дрожью, и ничего не остаётся кроме как зажмуриться, пока мир не перестанет кружиться. Руки Цзин Юаня сжимают простыни до треска, затем он не может себя остановить, и одна опускается на затылок Блэйду, пальцы скользят по беспорядку волос. В горле горит зазубренный камень проглоченных рыданий, плечи болят от напряжения. Тёплое дыхание движется вниз по груди, когда Блэйд снова начинает говорить. – Я не хотел, чтобы ты пострадал, – низкий голос опускается до шёпота, но даже так он дрожит по краям, как расстроенная струна гучжэна, а затем становится таким тихим, что если бы слова не оседали прямо на коже, их невозможно было бы разобрать. – Кто угодно, только не… Блэйд не говорит «ты», но его зубы вонзаются в плоть под грудной клеткой, в опасной близости к заживающей ране. Цзин Юань вздрагивает и стонет из-за пронзительной вспышки боли, от которой белеет перед глазами. Всё его тело кажется слабым и бескостным, кровь сжигает вены изнутри, и только ледяное прикосновение жёсткой ладони на ключицах отрезвляет и заземляет. Он сжимает пальцы там, где они запутаны в чужих волосах, не зная хочет ли оттащить от себя опасное существо, или прижать ближе возлюбленного друга. Он не может нащупать эту тонкую грань между прошлым и настоящим, его воспоминания мутны и причиняют боль, попытки воскресить прежние чувства пробуждают незнакомый потусторонний шёпот в мыслях. Цепляться за Инсина опасно, но Блэйд – незнаком и чужд, даже когда его слова так утешительно наполнены горькой нежностью. – Как скоро ты уйдёшь? – взяв голос под контроль, спрашивает Цзин Юань. Его вторая рука, будто опасаясь, что ответ будет «сейчас», ложится Блэйду между лопаток. Под ладонью слышен беспорядочный и спешащий стук сердца. Странно, но это успокаивает, как будто разумно было ожидать, что оно вовсе не будет биться. – Тебе не нужно, чтобы я оставался. Слова звучат приглушённо, всё ещё адресованные грудине Цзин Юаня, а не ему самому. Он хочет согласиться, но его пальцы конвульсивно сжимаются, не признавая необходимости отпустить, неважно, Блэйда из своих объятий или Инсина из памяти. Он дышит поверхностно и медленно, пытаясь сдержать слёзы, его лёгкие горят, внезапно слишком тесные для разбуженного, разворошённого горя. Глупо, но вместе со слезами, обжигающими уголки его глаз, приходит тяжёлый томный жар, закручивающийся под пупком в узел утомительного напряжения. Блэйд то ли усмехается, то ли вздыхает, прижимая лицо ближе, так что верхняя половина его тела оказывается у Цзин Юаня на коленях, и тот заводится как мальчишка, судорожно наполняя сжимающиеся лёгкие сгустившимся воздухом. Всего несколько вдохов и выдохов, и он уже болезненно твёрд. Тонкая ткань халата раздражает кожу бёдер, лихорадочное тепло стекает по позвонкам. Цзин Юань приоткрывает губы, не в силах удержать шумных выдохов, раздвигает ноги, освобождая больше пространства. Блэйд ничего ему не говорит. Его руки движутся вниз, пока не находят и не расслабляют пояс, затем он оттягивает полы в стороны и его ладони ложатся на подвздошные кости, поглаживая так, будто он усмиряет строптивого жеребца. В бушующем жаре беспощадно нахлынувшей похоти, Цзин Юань не успевает даже подготовиться, прежде чем его член оказывается прижат к животу, когда Блэйд трётся об него щекой. Он не видит этого движения, но даже ощущение скольжения по бархатистой коже непристойное, опьяняющее. Все эти чувства давно забыты, но хорошо знакомы, и теперь память выталкивает кусочки прошлого на поверхность. Стоя на коленях, Инсин зажмуривал глаза и высоко запрокидывал голову, так что Цзин Юань мог видеть, как спускается смущённый румянец по его щекам, и чувствовать, положа ладонь ему на горло, как движется его член до упора в заднюю стенку глотки. Блэйд не показывает лица, когда его сухие губы размыкаются у основания, не позволяет посмотреть на себя, когда его язык нерешительно скользит вдоль вен шершавым широким мазком. Он не церемонится, когда достигнув головки, берёт член в рот целиком, с садистской медлительностью царапая кромкой зубов нежную кожу. Цзин Юань прерывисто выдыхает, дрожа в полусогнутом состоянии, его мышцы горят от напряжения, и пот стекает по шее, рисуя узор, подобный патине на глиняном чайнике. Влажное обволакивающее тепло успокаивает его в томительной неподвижности, убаюкивает, качая на волнах дразнящей ласки. Горячий рот Блэйда движется вниз до упора, после чего замирает, когда он втягивает щёки. Кончик его носа скользит по тонкой дорожке жёстких волосков, губы с влажным звуком смыкаются у основания. Широким движением больших пальцев он гладит косые мышцы и Цзин Юань протяжно мычит на одной ноте, не в силах вытерпеть этой дозированной, медлительной пытки. После секунды промедления Блэйд двигает головой назад, его потрескавшиеся искусанные губы становятся влажными, слюна стекает вниз по стволу. Почти выпустив член изо рта, он прижимает язык к головке и сосёт, грубо и жадно. Цзин Юань содрогается и прерывисто стонет, пытаясь заглушить жалобные звуки, но создаёт только больше шума. Он охвачен огнём и жаждой, под кончиками его пальцев электричество, перед глазами разноцветные пятна. Его рана болит от напряжения, но острого, полумучительного удовольствия достаточно, чтобы этого не замечать. Не двигаясь дальше, Блэйд поднимает лицо. Он откровенно вульгарен в своём меланхоличном прищуре, его рот открыт, головка члена Цзин Юаня лежит на плоскости высунутого языка. Поверхностно дыша, он ждёт, показательно покорный, непривычно, неправильно смирный. Цзин Юань дёргает, тянет его за волосы, заставляя продолжить, и это движение резкое, лишённое осторожности. Хмуря брови и закрывая глаза, Блэйд задыхается, но не вырывается, послушно принимая весь ствол целиком. Тесное тепло его глотки судорожно сжимается в попытках сделать вдох, отчего лицо Цзин Юаня горит, а бёдра дрожат. Он тянет за волосы снова, затем ещё раз, толкаясь внутрь и наружу, пока не удовлетворяется ощущением восхитительного скольжения, отзывающегося в голове блаженной пустотой. Печаль и боль тают на коже как забытые восковые свечи, под лихорадочным пламенем желания и нужды. Эгоистичный порыв использовать его вот так, глядя как он едва может дышать, не позволяя ему передохнуть, щекочет что-то тайно-тёмное в глубине души. Этот незнакомый шёпот снова оживает, подстрекает, толкая бёдра Цзин Юаня вперёд. Мгновения пока он сходит с ума, слыша лишь влажные звуки скольжения, превращают его во что-то помимо человека. Он рад этому чувству и напуган, он пытается погрузиться в него глубже и тонет, запрокидывая лицо к потолку, открывая рот как золотистый карп на поверхности пруда, беззвучно, но умоляя о милости. Затем наваждение отступает, первые пламенные вспышки оргазма загораются под веками, и Цзин Юань дёргает Блэйда за волосы, резко отстраняя его голову в сторону. Скорее всего, это неприятно, даже болезненно, но куда лучше, чем если бы всё закончилось вот так. Вырываясь из хватки, Блэйд ненамеренно причмокивает, его лицо безобразно испачкано слюной, она стекает по его подбородку, нитями-паутинками соединяет распухшие красные губы. Словно дикий зверь, разинувший голодную пасть, он хрипит, пытаясь восстановить дыхание, становится похожим на живого человека. Цзин Юань кончиками пальцев прослеживает пятна румянца на его щеках и шее, не может насытиться теплом, разгорающимся на коже. – Это лучше, чем я помню, – говорит он, пока неразрешённое напряжение в его теле накапливается и искрит. – Трахать кого-то в рот? – ухмылка Блэйда кривая, голос низкий и севший. Намеренная грубость из его уст кажется попыткой разрушить натянутую струну сакрального единения, выстроенной доверительной близости. У него этого не выходит и Цзин Юань улыбается, больше умиляясь этой пошлости, чем кривясь. Он хочет попробовать покрасневшие, и блестящие в темноте губы Блэйда, хочет разделить свой собственный вкус между ними. Большим пальцем он касается нижней, сминает её, царапая подушечку о кромку зубов. Надавливает на язык, постанывая, когда на ощупь он оказывается мягкий и нежный. – Тебя, – говорит Цзин Юань с придыханием. – Ты так хорош в этом. До сих пор хорош. Глаза Блэйда вспыхивают опасным неукротимым огнём, но он не может ничего сказать. Это не настоящая злость, не возражение, когда он просит забыть своё старое имя, но всё-таки что-то на грани. Он не готов полностью признать, что это не первый их раз вместе, упрямится, прикусывая костяшку пальца. Потом его руки скользят по ногам Цзин Юаня, подхватывают под колени, пальцы гладят вдоль сгиба, вслепую находя притаившуюся слева у косточки родинку. Инсин знал о ней, целовал её, – Блэйд, может быть, помнит об этом смутно или натыкается наугад. Затем он упирается коленями в край постели и дёргает за ноги на себя, так что Цзин Юань опрокидывается и шипит. Его раны не так серьёзны, но ещё заживают, а излишняя грубость болезненна, но терпима. Однако куда важнее как его открывшаяся воздуху кожа покрывается мурашками от контраста температур, заставляя выгнуться в поиске потерянного тепла. Халат сполз с плеч, собравшись неудобным жгутом на локтях, простыни в скомканном беспорядке, но Блэйда это едва ли волнует. Он наклоняется ниже, его лицо приближается к лицу Цзин Юаня. Он почти скульптурно, нереалистично красив. Там, где у Инсина были возрастные морщинки, его кожа гладкая как шлифованный мрамор, и от этого в мимолётном отторжении хочется убежать. Но Цзин Юань никогда не покидал поле боя так просто. Он обвивает руками опущенные плечи, на середине движения встречает рот Блэйда своим. Соприкосновение губ так стремительно, что ударившись зубами о зубы, захватывая в непреодолимом желании единения чужой язык, Цзин Юань чувствует себя звёздным яликом во время крушения. Воздух вышибает из лёгких, и голова кружится, но они скользят друг по другу, друг в друга, так невыносимо плотно, как будто две части нефритовой заколки, высеченные чтобы быть единым целым. Это должен быть простой поцелуй, но это намного больше – Цзин Юань закрывает глаза, приникая всем телом к тому, кто склонился над ним, окружил его, растворяется в трении языков, во влажных звуках губ, в теплоте смешавшихся дыханий. На один неполный вздох он такой целостный, такой полный, что от этого больно, а на следующий уже издаёт тихие жадные звуки, хватая Блэйда за волосы и прижимая его лицо к своему. Вкус этого поцелуя полон соли, пота и кожи, Цзин Юань вылизывает из чужого рта самого себя, ревностно глотает всё что осталось, пока дыхание не сбивается, и ритм не теряется в лёгком головокружении. Они расстаются неохотно, нить слюны тянется между губами, пока не рвётся, оставляя в прошлом момент откровенной, почти по-настоящему любовной ласки. Блэйд тяжело дышит, его скулы в красных пятнах и кожа тёплая, когда Цзин Юань гладит его лицо. Всё ещё полностью одетый напротив нагого, распалённого тела. Пальцы Цзин Юаня настойчивы на мелких пуговицах, торопливы с неподдающимися застёжками. Он спешит обнажить, и уровнять их, и своей спешкой лишь больше замедляет, вызывая короткий низкий смешок. Взгляд сам собой цепляется за чужое лицо, почти физически ощутимо как растекаются по золотистой радужке зрачки. Дыхание прерывается. У Блэйда красивая улыбка. Не звериный оскал, не кривая, полная злой иронии ухмылка. Мягкий, едва заметный изгиб тонких губ, с чётко очерченной, соблазнительной аркой купидона, подобный воинственной форме натянутого лука Повелителя Небесной Дуги. Выражение его лица не нежное, нет, но умиротворённое, лишённое острых углов и теней. Сразу же Цзин Юань хочет вновь его поцеловать – и целует. Руки нащупывают нужный угол, чтобы распутать застёжки, стаскивают одежду, открывая прикосновениям почти оголённую кожу груди. Плотные повязки досадная помеха, но тугие изгибы мышц под пальцами отвлекают, а новый поцелуй спешный и игривый. Зубы Блэйда цепляют нижнюю губу, дразнят. Он втягивает её в рот и посасывает, руками скользя по бёдрам, пока не ловит ответные вздохи. Снова усмехается, позволяя поймать этот короткий глубокий смех в поцелуе, и тот тает на коже Цзин Юаня как солнечный свет. Отстранившись, он смотрит нечитаемо долго: темнота в его глазах облизывает Цзин Юаня от кончиков ушей до небрежно раскинутых в стороны ног, пока он не решает прикасаться по-настоящему. Его узкие и грубые ладони опускаются на бока, большие пальцы прослеживают мышцы живота, доводя эту ласку до самого края бинтов. Затем его руки прижимаются уже на верхней границе повязки, точно под грудью, переставая быть осторожными. Блэйд больше не исследователь, не ищущий вслепую путь первопроходец, он оглаживает упругую плоть, сжимает её, наслаждаясь твёрдостью, гладкостью. Он ловит между пальцами оба соска, трёт до жжения, заставляя извиваться, а потом приникает губами к одному, к другому. Прохладная влажность его языка перемежается с жестокой остротой зубов. Он не нежен, не груб, но каждое маленькое касание это мучительная дразнящая пытка. Тяжело дыша, Цзин Юань прижимает его к себе за затылок, тут же пытается отстранить и беспомощно стонет. Он разваливается в чужих руках, рассыпается, лёгкий как листья гинкго на ветру, не может помешать этому изводящему назойливому ритуалу. Сам жадно хватается за твёрдые плечи, скользит ладонями по рельефной изогнутой спине. Кожа под ладонями гладкая, без единого шрама. Это сомнительный дар бессмертия, безусловно, но ощущение безупречной бархатистости завораживает, манит коснуться губами. Раскрытым ртом Блэйд движется по ключицам, его язык рисует извилистую дорожку, слюна холодит кожу, когда её касается дрожащее дыхание. Мурашки бегут по задней стороне шеи, пока Цзин Юань двигается, чтобы прижать болезненно твёрдый член к чужому бедру. Тереться о ткань неприятно, остро, но это лучше чем ничего. Губы на шее замирают и медлят. Затем Блэйд вонзает в плоть зубы, резко и без предупреждения. Это не любовный укус – клыки рвут кожу, глубоко её прокалывая, оставляя след-полумесяц. Цзин Юань вскрикивает, сильнее обнимая его за шею, толкает бёдра вперёд в отчаянном порыве стать ближе. Острая боль растекается от места укуса по всему плечу, возвращает краткую ясность мыслей. Цзин Юань смотрит в лицо Блэйда, которое снова на расстоянии выдоха, любуется его уверенной, спокойной собранностью. Двигается, чтобы слизнуть каплю крови в уголке рта, обхватив за щёки, и не может удержать себя от ещё одного поцелуя, затем ещё одного, и ещё, пока оба они не задыхаются друг напротив друга. – Я сожру тебя, – низкий, звучащий из глубины груди голос Блэйда, даже когда он шепчет, вызывает прилив стойкого жара к лицу и члену. – Я хочу. Я мог бы, Цзин Юань. Цзин Юань охотно верит, и пьянеет от звучания своего имени на чужих устах. Его уже не спасти, он так возбуждён, что не заметил бы, начни Блэйд отрывать от него куски плоти. Но тем приятнее, когда вместо этого тот упирается плечами в постель, прижимаясь щекой к груди, чтобы освободить руки и расстегнуть брюки. Охваченный, раздавленный его весом, Цзин Юань может только нетерпеливо кусать губы, дожидаясь пока он разденется и, уже полностью обнажённый, притиснется ещё ближе, одна упругая линия твёрдого горячего тела против другой. Он сам спешит выпутаться из рукавов халата, чтобы ускорить это. Затем они двигаются друг к другу, переплетаются ногами, руками и замирают, совпадая каждым изгибом как вставшие на свои места пазы. Цзин Юань смеётся от лёгкости и простоты этого первобытного ощущения, горит, пронзённый до костей чем-то, что страшно и неловко назвать счастьем, но к чему невозможно подобрать других слов. Блэйд двигается. Сырая, плотная тяжесть его члена скользит по коже внутренней стороны бедра, сминается о его изгиб, неуклюже толкает Цзин Юаня под яйца, пока не останавливается, не находит себе место, тесно прижимаясь в ложбинку его задницы. Слишком дразняще, многообещающе и откровенно, так что поджимаются пальцы на ногах и всё нутро голодно сокращается. Цзин Юань очень болезненно ощущает себя пустым, практически полым, его мысли путаются от желания это исправить. Блэйд, судя по тому, как каменеет в растерянной хмурости его лицо, думает о том же, и толкается ещё раз, привыкая к новой грани удовольствия. Но он колеблется. Это едва заметно в кратком замирании, перемене взгляда, когда он, явно сдерживая какой-то порыв, вонзает пальцы в мышцы бёдер Цзин Юаня, зарываясь в них до тревожного жжения. Тонкие дуги его бровей складываются в болезненный, но великолепный изгиб, заставляя Цзин Юаня поднять руку, чтобы разгладить морщинку на переносице кончиками пальцев. – Тебе лучше не позволять мне делать это снова, – говорит Блэйд, голос твёрд и лишён прежней страсти. – Сейчас уже поздно. – Кто сказал, что я стану? – Цзин Юань улыбается как можно мягче сквозь своё похожее на агонию нетерпение, но его сердце сжимается, будто старается уйти от удара. Это глупо, думать о будущих встречах в такой момент, и глаза горят, когда призрак глубокой тоски застревает комом в горле, делая произнесённые слова угловатыми. – Продолжай. Блэйд по-своему понимает команду продолжать. Его руки снова перехватывают под коленями, тянут вверх, надавливают, заставляя согнуть ноги, и Цзин Юань на резком выдохе, вызванном болью от потревоженной раны, оказывается сложен практически пополам. Его бёдра раздвинуты, лодыжки замирают где-то над головой, и весь он открыт, выставлен напоказ. Едва ли это смущает, но на секунду он кажется сам себе слишком старым для таких выкрутасов. Хотя в следующий момент он уже об этом не думает – Блэйд, продолжая удерживать его ноги в согнутом положении, сползает вниз, прижимаясь лицом между ягодиц. В очередной раз тепло его рта обжигает яркостью ощущений. Чувства Цзин Юаня обострены настолько, что он слепнет от этой стимуляции, захлёбываясь стоном, который невозможно удержать в груди. Его трясёт, бёдра дёргаются, когда он пытается свести их, уйти от этой чрезмерно чувствительной ласки, но руки под его коленями не позволяют даже двинуться. Блэйд лижет жаркую длинную полосу от копчика до мошонки, прижимается губами ко входу, посасывает кожу. Затем его язык проталкивается внутрь, скользя с грязным влажным звуком, и Цзин Юань сходит с ума. Он толкается навстречу этому бесстыдному рту, выгибаясь и вскрикивая, воет, полный разрушительного, нежного электричества, которое струится по венам. Его член течёт, прижатый к низу живота, дёргается из-за новой волны возбуждения от ощущения прохладной и робкой наполненности. Блэйд спешен и жаден, его язык беспощадно преодолевает сопротивление мышц, толкается глубже, сильнее, не обращая внимания на то, как слюна стекает вниз по ложбинке, превращая Цзин Юаня в беспорядок. Он ещё больше лижет, надавливает, посасывает, будто и правда стремится сожрать, мычит, посылая вибрацию по коже. От этого голодного хриплого звука у Цзин Юаня кружится голова. Он накрывает руки Блэйда, удерживающие его на месте, своими, сжимает их, царапая костяшки тупыми краями ногтей. Больше нет связных и последовательных мыслей, нет нетерпения и предвкушения. Он распадается, проваливается в бездонную пропасть беспамятства, почти не дышит, только моргает, а потом даже этого не делает, закрывая глаза и обрывая связь с реальностью. Комната за пределами кровати, за алым полупрозрачным пологом больше не существует. Сама кровать фантомна, Цзин Юань бесплотен. Он дрейфует в блаженной тишине своего сознания, в полном отрыве от физического тела. А затем все чувства возвращаются к нему слишком резко. Виски простреливает так, будто его ударили по голове, дыхание сбито, кожа мокрая от пота. Цзин Юань моргает, привыкая к полутьме, облизывает пересохшие губы. Сначала он замечает что его ноги уже опущены на кровать, что не вяжется с его последним сохранившимся в памяти положением. Потом он видит лицо Блэйда напротив своего и моргает ещё чаще, смущённый тем фактом что тот, похоже, уже какое-то время хлопает его по щеке. Он выглядит удивлённо, почти обеспокоенно. Цзин Юань яростно краснеет, понимая что отключился. К ещё большему стыду он чувствует сырость на своём животе – оргазм такой силы захлестнул его, что несколько минут начисто стёрлись из памяти, но, несмотря на это, он по-прежнему твёрд. Ощущая тяжесть в напряжённой груди, Цзин Юань прерывисто выдыхает, расслабляя всё тело, замершее от грубой посторгазменной судороги. Короткая неловкость сходит на нет, когда он потягивается, невольно задевая нависшее тело своим, ленивым и тяжёлым. Постанывает, довольный лёгкой эйфорией, которая не мешает ему по прежнему желать большего. – Ты уже в том возрасте, когда тебе нужно хорошенько вздремнуть после первого оргазма? – голос Блэйда бесцветен и сух, но Цзин Юань улавливает тонкую издёвку между строк. Он хмыкает, не слишком задетый комментарием, но всё равно изгибает губы в ответно издевательской ухмылке. Даже если годы, когда они, будучи совершенно другими людьми, перебрасывались колкостями, давно прошли, он помнит, как это делается и легко находит в себе задорный огонёк веселья. – Не ворчи, Нинлао, это ты тянешь, обхаживая меня как невесту. Сам-то ещё способен трахнуть так, чтоб я в процессе не уснул? Провокация предсказуемо работает. Блэйд рычит, хищно пригибаясь, дёргает за плечо, прилагая усилие, и переворачивает Цзин Юаня на живот. Тот охотно поднимается на колени, хотя прижатая к постели грудь не добавляет приятных ощущений. Ладони опускаются на его задницу, сжимаются, тянут в стороны. Затем по очереди по каждой ягодице прилетает звучный шлепок. Кожа горит, ещё больше раздражённая последующим поглаживанием, с губ срываются задушенные всхлипы. Больше никакой грубости Блэйд себе не позволяет, только гладит между ягодиц, надавливая на уже заласканную языком дырку, трёт покрасневшие припухшие края. Вздыхает, оглядываясь в поисках чего-то, что облегчит ему задачу подготовить Цзин Юаня под себя: прикроватные столики пусты, только одинокая фарфоровая чашка с водой бликует лунным светом по краю. Цзин Юань проницательно разгадывает природу этой задумчивой паузы и устало вздыхает. – В столе есть массажное масло, – говорит он, повернув лицо зарытое в подушку, чтобы бросить взгляд в нужном направлении. Блэйд поднимается с постели. Ткань полога поглощает его, скользя по матовой белизне плеч, скрывает его вытянутый силуэт так же, как скрывала его ранее, когда он только пришёл. Цзин Юань следит за ним тем глазом, который не утопает в подушке, наслаждается лёгкой и грациозной походкой, невозмутимой, несмотря на то, что он бродит по комнате абсолютно нагой. Потом зажмуривается, давая себе минутку собраться с мыслями. Тишина резиденции всё так же непоколебима. Воздух вокруг кровати нагрет, но остывает тем быстрее, чем дольше Цзин Юань остаётся один. Его колени дрожат под собственным весом, крутой изгиб в пояснице ноет без поддержки крепких рук. Словно завершая эту развратно-унизительную картину, с члена капает на простыни, напоминая о том, как сильно он всё ещё хочет быть наполненным, как остро нуждается в физическом контакте. Бесшумно кровать прогибается под новым весом, жар тела Блэйда прижимается сзади, налегая, вжимая глубже в постель. Одна его рука ложится на внутреннюю сторону бедра, широко раздвигая ноги, вторая давит между ягодицами, скользкая и прохладная. Цзин Юань вцепляется в подушку под собой, глубоко дыша, когда внутрь втискиваются два пальца. Они сразу же беспощадно раздвигаются, нетерпеливо разминая мышцы, изворачиваются, находя нужный угол. Первый же толчок вышибает из него отчаянный вопль. Это ощущение давно забыто, стёрто из памяти, но так же приятно спустя столетия. Пальцы Блэйда осторожны, но торопливы, растяжение жжётся, давление на внутренние стенки почти идеально. Скольжение фаланг внутрь и наружу дразняще и недостаточно, костяшки цепляются за край, подушечки зарываются глубже, массируя. Блэйд не старается быть обходительным, его подготовка суха и технична, но даже от этого живот в предвкушении поджимается. И дёргается, стоит Блэйду надавить куда нужно, пока перед глазами Цзин Юаня рассыпаются искры. Два пальца, три, ещё больше масла налитого прямо по ладони Блэйда, отчего каждое скольжение внутрь хлюпает и пачкает постель. Цзин Юань ёрзает, выбитый из сил уже только этим, невнятно бормочет, призывая прекратить себя изводить. На четырёх пальцах, вогнанных по последние фаланги, всё заканчивается и Блэйд сдвигается, перемещая свои бёдра между разведённых, дрожащих от напряжения ног. Тепло его тела вновь наваливается сзади, пальцы перепачканные в масле давят на поясницу, успокоительно гладят по боку. Губы касаются плеча, когда он, помогая себе рукой, прижимает головку члена ко входу, надавливая внутрь, неторопливо потираясь и раскачиваясь. Изматывая и себя, и Цзин Юаня, он медлит, приталкивается к краю, сорвавшись, скользит по ложбинке, опять вдавливается головкой. В конце концов, сам сбивается с дыхания, хрипит в кожу на шее, жадно притискивает к себе за живот. Затем замирает и одним слитным толчком оказывается внутри. Цзин Юань не дышит. У него под веками ослепительно бело, пальцы конвульсивно сжимаются поверх подушки. Не в состоянии стонать он сипит, сводя брови от мучительной волны удовольствия, едва удерживает колени от окончательного позорного и бессильного скольжения в стороны. Блэйд тоже замирает; лоб прижат между лопатками Цзин Юаня, одна рука оставляет синяки на бедре, вторая упирается в кровать, удерживая его от падения сверху. Судя по тому, как отрывисто и беспорядочно он дышит, он растерял всё своё хладнокровие и, застыв на грани, пытается вернуть самообладание. Не желая этого позволить, Цзин Юань сам двигается, толкаясь бёдрами назад – влажный хлопок заставляет их обоих застонать, пальцы Блэйда сильнее впиваются в бедро, его лицо скользит по коже спины, щека прижимается к позвонкам. Он выдвигается назад, ждёт секунду, снова вонзается внутрь, затем ещё раз, ещё раз, и ещё, пока ритмичные хлопки не заполняют спальню. Кровать скрипит, напоминая, что Цзин Юань не часто позволяет себе столь юношеские развлечения, Блэйд увеличивает амплитуду и спинка бьётся о стену. Один раз, другой. Не в силах сдерживаться, Цзин Юань присоединяется к бесстыдному шуму: на каждый толчок он сперва тихо поскуливает, затем стонет, потом начинает кричать. Его лицо всё ещё наполовину скрыто подушкой, звуки приглушены и невнятны; Блэйда это не устраивает, он обвивает рукой поперёк груди, продолжая беспощадно врезаться сзади, тянет на себя, призывая сменить положение. Теперь они оба на коленях, Цзин Юань дрожит, упираясь ладонями и лбом в спинку кровати, рука под грудью фиксирует его положение, и толчки становятся грубее, жёстче. Блэйд в основном молчалив, но его дыхание неровно, прерывисто, пот скатывается по его шее, плечам, позвоночнику, кожа красная от жара. Он накрывает ладони Цзин Юаня своими, пальцы сцепляются, переплетаются, путаются; ртом прижимается к настолько же потной спине. И толкается, заслуживая громкие, ничем не приглушённые стоны. – Да, хорошо, – его шёпот дрожит, выдавая нетерпение, срывается. – Покричи для меня. И Цзин Юань, не смея ослушаться, кричит. Глаза у него закатываются под веки, каждая клеточка в теле наэлектризована, кровь кипит. Он захлёбывается звуками которые издаёт, задыхается между ними. Их ладони, сцепленные, скользят, костяшки пальцев белеют, когда они крепче сжимают резной край спинки. Блэйд ускоряется, толкает всем телом вперёд, так что с трудом удаётся удержать себя на коленях, его висок трётся о лопатку, брови нахмурены и глаза закрыты. Он теряет себя так же сильно, так же страшно как Цзин Юань, растворяется в близости, в страсти, в простом и понятном удовольствии, забывается, забывает: сам не знает кто он такой. Он кончает так внезапно и сильно, что Цзин Юань обрывается на середине долгого стона, беззвучно воет, поднимая лицо к потолку. У него внутри горячо и влажно, правильно, желанно растянуто, и теперь он грязный, отмеченный, и это вызывает очередную волну жара в животе. Блэйд становится тяжелее, его тело практически всем весом давит сзади, но несмотря на полную вымотанность, он тянется, чтобы обхватить член Цзин Юаня ладонью и щедро его приласкать. Только почувствовав предвкушающую дрожь, он не даёт кончить, пережимая у основания, и снова подталкивает бёдрами сзади. Он уже наполовину мягкий внутри, но это не мешает Цзин Юаню захныкать. Он изгибается, желая получить больше трения и сзади и спереди, но его крепко держат. Блэйд выжидает, потом снова гладит, толкается, и снова ждёт. Повторяет два раза, три, изводя до предела. Ноги Цзин Юаня трясутся, его голова пуста, он обмякает, не получая желанную разрядку, усиленно дышит. Мычит, подталкиваемый бёдрами сзади, толкается в подставленную руку, почти кончает, остановленный в последний момент. В полном отчаянии Цзин Юань плачет. Слёзы катятся по его лицу, пока он упирается лбом в сложенные на спинке руки, возбуждённые всхлипы рвутся из груди. Блэйд продолжает свою сладкую пытку, его вторая рука поднимается по груди, гладит вдоль ключиц, останавливается на шее. Край ладони жёстко и ощутимо надавливает под кадыком. – Можно? – спрашивает он серьёзно. Цзин Юань, потеряв способность говорить, кивает головой, жадно глотая воздух чтобы подготовиться. Пальцы сжимаются медленно, давая привыкнуть, раз-два-три, и он больше не может вдохнуть. Рука на члене расслабляется, гладит, слегка закручиваясь, растягивает движение от головки по стволу. Цзин Юань распахивает рот, пытаясь дышать, дёргает бёдрами, но ладонь отстраняется, не позволяя потереться. Секунда, две, десять – пальцы на горле разжимаются, и он делает глубокий вдох, ссаживая горло и лёгкие. Блэйд, напоминая о себе, толкается внутрь, теперь снова твёрдый. Спрашивает с мягкой настойчивостью: – Ещё? Цзин Юань, цедя раскалённый воздух сквозь зубы согласно мычит. Большой палец Блэйда гладит вдоль артерии, там, где кожа горит от будущего синяка, даёт несколько секунд на подготовку. Он считает шёпотом в кожу под лопаткой: «раз, два, три», и стискивает шею во второй раз, ещё сильнее, не давая дышать и вместе с тем возобновляя толчки, сразу сильно и быстро, так что кровать опять жалобно скрипит под коленями. Лицо Цзин Юаня горит от слёз, те катятся по вискам, когда он запрокидывает голову, оставляют бледные дорожки на шее. Он содрогается всё сильнее и чаще, измученный ладонью на основании члена, напряжением в мышцах, нехваткой кислорода. Он готов отключиться ещё раз, но только Блэйд продолжает трахать его сквозь это состояние, напоминая жёсткими ударами в простату о необходимости оставаться в сознании. Десять секунд, двадцать, двадцать пять; в глазах темнеет, окружение размывается, есть только рука на горле, рука на члене, губы, неожиданно прижимающиеся к виску. – Сейчас, шиди, – голос командует над ухом и это едва ли не последнее что Цзин Юань готов услышать перед блаженной тьмой. Пальцы у основания члена разжимаются, головка ударяется о раскрытую ладонь, и Цзин Юань кончает, не способный ни выдохнуть, ни закричать. Его сотрясает от силы этого освобождения, перетряхивает, пронзая молнией каждую кость, выворачивает наизнанку. Секундой позже ослабевает давление на шее, и он рыдает, повиснув на удерживающей руке, с оглушительным звоном в ушах и пожаром в лёгких. Блэйд трахает его сквозь оргазм и всхлипы, гонясь за собственным удовольствием, и чувствительные вспышки от его толчков рождаются и гаснут вдоль позвоночника. Через минуту он замирает, тепло омывает бессильного Цзин Юаня изнутри – мир погружается в привычную тишину. Хотя это большая ложь. Блэйд дышит, и его дыхание такое громкое, будто это он тот, кого лишили кислорода на полминуты. Между ними влажно хлюпает, когда они расцепляются, грязные и липкие. Цзин Юань всё ещё отчаянно всхлипывает, пытаясь остановить поток слёз. Медленно, очень медленно он перестаёт дрожать. Оба не двигаются, прижатые изгибами тел друг к другу, пока ноги не ослабевают окончательно. Блэйд возится, распихивая беспорядок на кровати коленями, не даёт упасть, помогает лечь на бок. И, совершенно неожиданно, обнимает, прижимая к себе, позволяя устроить голову на груди. Гладит успокаивающим движением по спине, прильнув щекой к макушке, его дыхание касается растрёпанных волос. Цзин Юань прислушивается к выравнивающемуся ритму его сердца, считает: два, четыре, шесть, восемь. По два удара на каждый вдох, только так получается прийти в себя, пряча робкую улыбку на коже. Ночь пересекла свой пик, незаметно подкрался час тигра. Где-то за иллюзорно недостижимым куполом корабля зажглись самые яркие звёзды и сложились в незнакомые, переменчивые созвездия. Цзин Юань помнит их такими же, какими они были восемь сотен лет назад, и в этот момент не думает ни о чём кроме упругого стука жизни в теле человека, который его обнимает. Даже имена его больше не интересуют, когда пальцы скользят по коже с хорошо знакомой любовной трепетностью. Затем, сдувая эту иллюзию как песок с только отполированного клинка, Блэйд зевает. Человечность этого жеста пугает, умиляет. Тонкая шёлковая лента надежды оборачивает запястья стальными наручниками, Цзин Юань тревожно вздыхает. И говорит, как всегда слишком смелый, чтобы молчать: – Останься пока не рассветёт. Не следует никакого ответа. Где-то за окном на ветру колыхаются трубки металлического колокольчика, раздаётся отдалённый высокий звон. Рука Блэйда выписывает бессмысленный узор между лопаток, ловит непослушно вьющуюся прядь волос. – Я никогда не встречал такого дурака как ты, – говорит он, не имея в виду ничего, кроме этого. – Хорошо, – отвечает Цзин Юань, закрывая глаза.