Кошмар

      Прошло уже достаточно лет, но этот небольшой и белый, как не ебанный унитаз, кабинет ни капли не изменился. Мерзкая маленькая статуэтка денежной жабки глядела на него своими косыми глазами, часы тикали, капая Уэйду на мозги. Тик-тик-тик. Запах больницы почему-то отсутствовал.       Уэйд повернул голову влево и только сейчас заметил сидящее рядом с ним красное пятно. Пятно пошевелилось, и Уэйд, моргнув, понял, что рядом с ним сидит странно одетый Человек-паук. Уилсон поморщился, не понимая, как можно было надеть такой ужасный свитер (коричневый, с оленями, которые даже не совокуплялись, боже). Он же совсем не сочетался с его красно-синим костюмом..! — Очень сожалею, — сухо произнесли откуда-то справа. Уэйд повернулся ещё раз; женщина, до боли знакомая и незнакомая одновременно, совершенно неправдоподобно изображала скорбь. — Исключительно жаль.       Паучок поворачивается к нему, и линзы его маски сочувственно сужаются. Сама маска выглядит немного иначе, чем Уэйд запомнил: она темнее от грязи, скопившейся на ней. Оттого обычно опрятный Человек-паук начинает выглядеть ещё более странно в этом маленьком чистом кабинете. Уэйд хмурится и вновь поворачивается к женщине. — Что происходит? — спрашивает он. Его язык немного заплетается, будто бы он набрал целый рот тако и не проглотил, прежде чем заговорить.       Человек-паук шевелится, и Уилсон снова вынужден взглянуть на него. Он чувствует себя совой с вечно вращающейся туда-сюда головой. Какой отстой.       Паучок протягивает руки к маске и неожиданно снимает её. Уэйд замирает в удивлении — на него смотрят грустные глаза Тимоти Шаламе. Уилсон открывает рот, чтобы сказать хоть что-нибудь, но не издает ни звука. Он представлял Паучка совершенно по-другому и пока что не знает, чего в нём больше: удивления или разочарования.       Это, наверное, странно, но Ванесса точно поняла бы его. Она всегда его понимала. — Уэйд, — грустно начинает Тимоти-Человек-паук-Шаламе. Божечки, откуда Человек-паук вообще знает его имя? — У меня рак.       Уэйд замирает.       Внезапно тысяча звуков и запахов обрушиваются на него. Что-то взрывается, и он чувствует, как его тело горит, а уродливая кожа пузырится ещё больше. Сотни игл заползают ему в предплечья, грудь, бедра и ноги. Уэйд понимает, что задыхается, и не может ничего с этим сделать. Это невыносимая агония, преследующая его годами. — Уэйд… Мне так жаль, — где-то далеко скрипит голос Человека-паука.       Уэйд Уилсон распахивает глаза и замирает. Он лежит на чём-то мягком, вокруг тепло и душно, но это не похоже на жар от пламени. А его кожа лишь привычно ноет то тут, то там — никакие иглы его не кололи. Уэйд облегченно жмурится: он ненавидел иглы.       Он понимает, что тяжело и загнанно дышит, будто только что пробежал десяток-другой кварталов, пытаясь поспеть за фургончиком с кокаином. (Удивительная аналогия, — ядовито замечает Белый.)       Привычный голос в голове окончательно приводит в чувство, и ощущение дезориентации исчезает, оставляя после себя неприятный привкус вчерашних буррито и острой слюны. Уэйд с трудом встаёт с кровати, которая скрипит под его весом, и откидывает пропитанные потом покрывала. Затем он открывает окно.       Итак, ему приснился кошмар. И это был самый отвратительный и ужасный кошмар из всех возможных. Уэйд и представить не мог, что Паучок станет частью его воспаленного сознания — окажется там, в том самом ужасном кабинете. Это было несправедливо по отношению к Уэйду; кошмары с Человеком-пауком были ударом ниже пояса. (Он уже давно часть твоего подсознания, нюня). — Заткнись.       Жёлтый молчит, только скулит что-то невразумительное и параноидальное. Кошмар напугал его больше всех. Уэйд не слушает Жёлтого, по крайней мере, очень старается не обращать внимания на него. Сложно не слушать кого-то, кто находится в твоей голове. [...что-если-у-него-правда-рак-и-он-умрёт-или-ещё-хуже-попадёт-к-ним-и-они-будут-пытать-его-как-нас-они-запытают-его-как-нас-и-он-погибнет-он-не-выдержит-и-умрёт-он-точно-умрёт-Фрэнсис-убьёт-его-он-убьёт-Паучка…] (Боже…)       Уэйд устало стонет и хватается за голову. Тревога медленно поднимает свою уродливую (совсем как у него) голову. Она смакует любимое блюдо — страх Уэйда, — и готовится пережевать и выплюнуть его самого. [Фрэнсис-убьёт-его!..] — Хватит… — стонет Уилсон. Его мозг грозился расколоться, как грецкий орех. (А я говорил, блять, что надо выгонять его, — недовольно вставляет Белый. — Он только мешает нам. А ещё псих.) [ФРЭНСИС!!! — переходит на визг Жёлтый.] — Блять, хорошо! — рявкает он, сдаваясь. — Сейчас. Сейчас!       Он бы напиздел, если бы заявил, что спокойно остался бы дома и лег досыпать. Желание проведать Паучка свербило в нём с самого момента, как он открыл глаза, но теперь сопровождалось невероятно сильным чувством тревоги. Те несколько минут, которые он пытался потратить на успокоение, ни к чему не привели. (Потому что кое-кто из нас троих — самый бесполезный кусок дерьма.)       Жёлтый испуганно и обиженно молчал, пока Уэйд быстро влезал в привычный красно-чёрный костюм. Пистолеты, катаны и ножи были ладно пристроены за каких-то полчаса, пока в голове навязчиво играла Taylor Swift — I Can Do It With a Broken Heart. (Слушать новый альбом на протяжении 73 часов без перерыва было ошибкой.) — Заткнись, Мод Пай, — обрубает Дэдпул. — Ты подпевал малышке Тейлор громче всех! I’m so depressed, I act like it’s my birthday… every day!..       Уэйд быстро идёт (на самом деле, буквально бежит), пытаясь обогнать волнение, бубнеж Жёлтого, который почти стихал, и странные мыслишки. Впрочем, за последние годы все его мысли были странными. Не значит ли это, что они вполне нормальные? (От слова «нормальный» в тебе нет ничего, разве что буква.)       Он с недовольством покидал очередную пустую крышу, отмахиваясь от Белого. Уже второе их общее место, где должен был находиться Паучок, пустовало, и это вызывало в нём ещё больше беспокойства, хотя Жёлтый уже давно замолчал. Всё ли в порядке с Человеком-пауком? Может быть, он просто не патрулирует в это время? Было почти четыре утра, а Паучок редко не спал по ночам. По крайней мере, Уэйд не знал о его режиме сна, чтобы быть уверенным на сто процентов... а Уэйду иногда очень хотелось знать о Паучке что-то такое, о чём знал не каждый встречный (которым он и был, если так подумать).       Молчание голосов, что странно, угнетало, а не радовало. Хотя Белый и Жёлтый никогда не утешали его, их болтовня временами не давала ему раскиснуть. Уэйду и сейчас хотелось отвлечься уже хоть на что-то — блядский сон не вылезал из его головы. Он был таким реальным и правдоподобным… (То есть Тимоти Шаламе тебя, блять, не смутил? — подаёт голос Белый.) Вспомнишь говно — вот и оно. [А мне понравилось…] (Тебе любая ебанутая хуйня нравится.) — Брейк, мальчишки! — торопливо прерывает Уэйд, показывая средний палец недовольно гудящему на него водителю. Какая этому уебку, собственно говоря, разница, где Дэдпул переходит дорогу?! — Лучше расскажите мне что-нибудь приятное. [Анекдот! Похоронил мужик своего друга, заходит в магазин…] (НЕТ! — рявкает Белый.) — Да! — воодушевляется Уэйд. [..а ему с порога: Кента нет.] (Я тебя ненавижу.)       Уэйда почти сбивает машина (опять), когда он хрюкает от смеха и спотыкается. Поиски становятся чуть веселее, пока Жёлтый травил совершенно тупые и конченые (Как вы оба, — вставляет Белый) анекдоты. Но места, где они с Паучком обычно встречались, были пусты, и надежда Уилсона медленно угасала… (Почему ты вообще решил, что найдёшь его в такое время? Не будет же он патрулировать допоздна ради такого куска дерьма, как ты.)       Уэйд молчит — возразить ему нечего. Они с Человеком-пауком познакомились лично совсем недавно. До этого Уэйд лишь слышал о нём, да не особо интересовался; мало ли супергероев в разноцветном трико в Нью-Йорке? Но личная встреча изменила многое, перемолов маленькое уэйдовское сердечко. Человек-паук был шикарен. А ещё почему-то одинок.       Это было странно, потому что, несмотря на свою исключительную принципиальность касательно способов борьбы с преступностью, Паучишка умудрялся находить общий язык с кем угодно. Он покорил Уэйда, Петра и, как сам утверждал, когда-то знал Железного хрена человека лично. Но ни в одной базе данных о его личности не было ни словечка. Уэйд прошерстил всё, подключил даже Хорька — безрезультатно, будто бы Человек-паук уже существовал как Человек-паук и появился на свет в красно-синем памперсе.       Позже Уилсон даже застыдил сам себя. Паучок не любил болтать о своём прошлом, поэтому дэдпуловские поползновения он бы воспринял не очень хорошо, как пить дать. [Крепче знаешь — меньше спишь.] (Меньше знаешь — крепче спишь, идиот.)       На самом деле, стыд был Уэйду не знаком, как и высокие моральные принципы. Но сложно не становиться более лучшей версией тебя, когда регулярно тусуешься с Человеком-пауком.       Уэйд даже убивать стал меньше, отчего Колосс очень гордился им. (Сомнительное достижение…) [Ванесса точно нами гордилась бы! — возражает Жёлтый.]       Белый не отвечает, Уэйд тоже. Они оба знают, что Жёлтый прав.       Когда силы и вера кончаются, Уилсон находит Человека-паука на одной из крыш Адской Кухни. Уэйд даже немного возмущен. Пять утра! Маленькие арахниды должны в это время давным-давно спать! Паучок оборачивается на быстрые шаги Дэдпула и расслабляется, когда понимает, кто перед ним. Уэйд тяжело опускается рядом, совершенно уставший, и свешивает ноги с края крыши, прямо в бездонную яму в 13 этажей. — Святые Иисусьи яйчишки! — восклицает Дэдпул, и Паучок фыркает. Уэйд расплывается пуще прежнего. — С тобой всё в порядке. Я рад, сэр, исключительно рад. — Почему я не должен быть в порядке? — спрашивает Человек-паук озадаченно. Несмотря на плотную маску, он выглядел немного усталым. Уэйд легко заметил это по его сгорбленной, усталой позе и был очень доволен своей наблюдательностью. — О! — открывает рот Уэйд и замолкает. (Вот ты и попал, — ехидно протянул Белый.)       Жёлтый, который моментально успокоился при виде живого Паучка, громко заржал в его голове. Уилсон зажмурил один глаз, подсчитывая, насколько нормальным будет выстрелить себе в голову прямо сейчас, чтобы не слышать этого звука. (А я говорил, что с ним всё в порядке, но ты меня не послушал. Выкручивайся теперь и страдай, ушлёпок.) — Понял, — отвечает Уэйд. — Дэдпул? — тянет подозрительно Паучок. Его белые линзы сначала комично расширяются, а после сужаются. Уэйд издает очарованный звук. — Что случилось?       Уилсон качает головой: — Ничего такого, тыковка. Ты ж меня знаешь! — Вот именно, — ворчливо замечает Паучок и отворачивается, устремляя свой взор вниз, на проезжающие машины и снующих даже в такой час маленьких человечков. — Я тебя знаю. Поэтому и спрашиваю. — Ох, ты переживаешь обо мне! — Конечно, — удивленно оборачивается Человек-паук, отпихнув Уэйда локтем (не осуждайте, он не может не хотеть обнять этого букашечного мистера перед ним). — А теперь рассказывай, что стряслось?       Дэдпул отрицательно машет головой. Паук решительно поворачивается к нему. Уэйд показывает, как он закрывает рот на замок и выбрасывает ключ на дорогу. Глаза паука сужаются, поза становится угрожающей: руки он упирает в бока. В это время Жёлтый бубнит что-то неразборчивое, с мечтательной интонацией.       Уэйд сдается, не продержавшись даже трех минут. — Я не выгляжу как… Тимоти Шаламе? Я даже не знаю, кто это, — вздыхает Паучок, выслушав короткий и сбивчивый рассказ. Его белые «глаза» смотрят Уэйду, кажется, в самую душу. — Но я в порядке. Правда в порядке. [Если бы Паучишка выглядел как Тимоти Шаламе, то это было бы совсем странно... — неуверенно добавляет Жёлтый.] (Это всё, что тебя беспокоит?) [Спасибо, что спросил! Вообще-то нет, мне кажется, что-] (Это был риторический вопрос. Закрой свой рот.)       Уэйд отвлекается от привычного спора и дергается, когда сбоку раздается: — Кто-то из твоих близких… умер от рака? Поэтому ты был так напуган?       Паук не издевается, он звучит очень сочувствующе и понимающе. Однако он не жалеет его. Человек-паук никогда не проявлял жалости к Дэдпулу, и это, казалось, было главной причиной, почему Дэдпул так полюбил его. Волна горячего тепла распространилась по всему уэйдовскому телу и душе, если она у него вообще была. [Ну какой он милашечка! — восклицает Жёлтый, попавший под чары.] Белый молчит, а молчание, как известно, знак согласия. — Не совсем, тыковка, — Уэйд чешет лысый затылок сквозь маску. Он раздумывает пару секунд, а после закатывает маску до переносицы; всё равно Паучок уже видел его уродливую кожу. — У меня рак. А эта прекрасная мордашка досталась мне в награду.       Дэдпул ухмыляется, а Человек-паук задумчиво молчит. Так бывало, когда Дэдпул раскрывался перед ним в странных и/или ужасающих мелочах; супергерой замолкал, переваривая информацию и выдавая каждый раз что-то совершенно невероятное. Например, когда Уэйд отрастил свои оторванные ранее ноги, Паук отреагировал на это довольно спокойно: — Ты должен мне пиццу, гавайскую. А ещё вечер в Mario Kart. Нет, две пиццы. В качестве моральной компенсации. Понял?       Уэйд понял. После этого они ещё пару раз зависали, будто были отличными друзьями, а не случайными встречными, не знающими даже имен друг друга.       Человек-паук, наконец, кивает и произносит: — Как насчёт тако и разговора по-душам? — Это что, предложение руки и сердца? — ахает он в ответ. — Скорее тако и чимичанги. — Дорогуша, да за это какие угодно разговоры! — моментально реагирует Уэйд. — Можно даже не душевные.       Человек-паук лишь вздыхает и качает головой. Он знает, что разговор состоится, даже если Дэдпул отшучивается и избегает его всеми силами. Каким-то образом Паучок мог задеть те струны души, которых не касался никто очень давно.       Уилсон не знает, чем заслужил это всё от Паучка и заслужил ли вообще. Но каждый раз, когда эта мысль закрадывалась в его дырявую голову, он отгонял её всеми силами. Подобные самокопания занимали большую часть его времени наедине с собой и никогда не приводили к чему-то хорошему. Уэйд был тем самым орешком, который ненавидел себя и не понимал, почему люди проводят с ним время, но не мог отказаться от подобной роскоши и сам тянулся к окружающим. А потом ненавидел себя ещё больше, потому что обязательное острое ощущение незаслуженности преследовало его всегда и везде.       Он не всегда был таким, более того — он никогда не хотел становиться таким. Но жизнь не спрашивала у Уэйда, чего он хочет, поэтому Уэйд молчал, воспринимая всё как данность и пытаясь напиться в баре (безуспешно) или убить себя (ещё более безуспешно) чаще, чем хотелось бы любому здоровому человеку.       Они жуют тако из ближайшей любимой забегаловки, и Уэйд рассказывает. Сначала нехотя, опуская подробности и стараясь не сильно отбить чужой аппетит, но после того, как Человек-паук настойчиво пнул Уэйда в голень, слова потекли из него, как река, кровавая и каменистая.       Дэдпул рассказывает о Ванессе, об их совместной жизни и планах, которые он старался никогда не строить и никому не обещать. Рассказывает о том, как у него нашли рак, и Ванесса всеми силами пыталась спасти его, но он ушёл. Рассказывает об Аяксе, лаборатории и пытках, которые проходил ежедневно, и что он слишком поздно одумался, чтобы отказаться, потому что его уже никто не отпустил бы. Рассказывает о взрыве и пузырящейся коже, а после замолкает, задумчиво уставившись в недоеденный тако.       Белый молчал, будто бы вся эта идея раскрыть нутро и довериться казалась ему заранее тупой и абсурдной, а Жёлтый, временами вздыхая, вставлял комментарии, которые Уэйд игнорировал. Дэдпул старался не смотреть в сторону Человека-паука, но, когда скосил взгляд, увидел, что тот тоже не доел свою порцию. [Кажется, мы испортили ему аппетит…]       Но Уэйд почувствовал себя легко и одновременно отвратительно от этой легкости. Нагружать любого человека (даже паука!) своей биографией казалось ему кощунством, но стоило открыть рот и выложить всё под чистую, и стало так легко, будто он сбросил целую тонну с своих плеч.       Он болтал ногами в воздухе, отложив тако и уставившись в небо. Тёмное и отражающее в себе ночные огни Нью-Йорка, оно почти съедало Уэйда. По крайней мере, ему очень хотелось, чтобы оно его съело. — Что с ними сейчас? — тихо спрашивает Паучок. Уэйд непонимающе поворачивает к нему голову. — С лабораторией и этим... Аяксом-Фрэнсисом. Где они? Всё ещё на свободе? — Я убил их всех, — просто отвечает Дэдпул. — То ещё задание со звездочкой, скажу я тебе. Паучок просто тихо кивает: — Хорошо. [Чего?!] (Что?)       Дэдпул удивленно оборачивается, давится воздухом. Глаза на его маске расширяются, а безобразный рот приоткрывается в удивлении. — Mamma mia! — восклицает Уэйд. — Это ж кто помер в лесу, сам Ник Фьюри? Что же такое ты говоришь, Паучишка?!       Дэдпул почти схватил Человека-паука за плечи, чтобы встряхнуть и выяснить, не сидит ли в этом трико кто-то другой, Уэйду незнакомый. — Ты знаешь, о чем я, Дэдпул, — вздыхает Паук, и Уилсон успокаивается, почувствовав серьезность момента. Казалось, что Паучку тяжело разговаривать, и он внимательно подбирает каждое слово, тщательно обдумывая что-то в своей умной голове. — Эти… люди делали отвратительные вещи. Ужасные. И что ещё страшнее — у них были связи, что делало их неуязвимыми. В тот момент ты был один и единственным, кто пытался их остановить. Пусть даже вот так.       Паучок поджимает тонкие губы, и Уэйд зависает. Жёлтый тоже пораженно молчит, а Белый хмыкает как-то слишком довольно. — Я не такой святой, как ты думаешь, — еле слышно бубнит Паук, а потом раздраженно фыркает, когда Уэйд чересчур влюбленно вздыхает. — Я и не думаю, — вдруг говорит Дэдпул. — Просто ты очень-очень хороший, Паучок. Лучший из всех людей, которых я когда-либо встречал. — Почему ты так уверен в этом? — О, я ни в чем не уверен! — противоречиво восклицает Уэйд. — Я даже не уверен в том, не сплю ли я. Возможно, я проснусь через секунду, потому что в такой сладкий и душещипательный разговор между нами очень трудно поверить, не находишь? Но тем не менее…       Человек-паук оборачивается, когда Уэйд таинственно замолкает и натыкается на протянутую бугристую ладонь. Паучьи линзы расширяются, и он склоняет голову набок, словно большая собака. Дэдпул кивает. — Меня зовут Уэйд Уилсон.       Паучок жмёт ладонь в ответ, и Уэйд мысленно благодарит Бога за то, что догадался протереть жирные от тако руки салфетками. Человек-паук задерживает взгляд на Уэйде, и Уэйду кажется, что это длится бесконечно долго. Наконец, протягивает вторую руку, снимая свою маску. — Питер. Питер Паркер, — он улыбается и Уэйд забывает как дышать. (Бонд, Джеймс Бонд, — насмешливо коверкает Белый.) [ПИТЕР ПАРКЕР! ПИТЕР ПАРКЕР!! ПИТЕР-ПАРКЕР! ПИТЕРПАРКЕРПИТЕРПАРКЕРПИТЕРПАРКЕР!!!]       Уэйду плохо, он забыл, как думать и двигаться. Уэйду хорошо, он чувствует себя влюбленным придурком. — Приятно познакомиться, Пити, — задушено выдохнув, очень искренне кивает Уэйд Уилсон. — Приятно познакомиться, Уэйд, — улыбается в ответ Питер Паркер.