***
Нет конца цикла
Казалось, что путь по коридору к проклятому тронному залу на самом деле самый тяжёлый из всех путей. Генри не оборачивается, он оставил своих товарищей по несчастью позади, получив в спину привычное: «Пришло время нас освободить». Но Штейн-то прекрасно знает, что этого он никогда не сделает. Свободы нет. Уже который год, да, ему кажется, что прошли, несомненно, годы, мужчина плутает по закоулкам студии. Пытается найти выход или другую лазейку из цикла. И теперь он прекрасно знал, что всё бесполезно. Дрю не оставил ему даже шанса, что уж говорить о надежде. И в который раз Штейн шёл по расписанному сценарию: без сюжетных дыр или конца. Самым неприятным было то, что в самом конце Джоуи оставил ему лишь своё воспоминание, которое говорит одну и ту же воодушевляющую речь. И Генри даже обидно — лучше бы и тут была кассета, а не Дрю во плоти, который лишь напоминал обо всём с новой силой. И особенно напоминал о Джоуи. Настоящем Джоуи. О том Джоуи, которого чернильный Штейн никогда и не встречал на самом деле. Возможно, от этого было ещё горьче. Медленными глухими шагами Генри зашёл в злосчастный зал, который в самый первый раз чуть не заставил его свихнуться от счастья. В первый раз, когда он думал, что его путешествие имеет конец. Хотя бы конец. Необязательно счастливый, так он думал попозже, но оказалось, что такой роскоши у Штейна нет. Мужчина не мог даже исчезнуть. Он мог умирать, но всегда возвращался из чернил, впрочем как и все остальные. Потому что история Джоуи Дрю на помятых листочках не имел изъяна. Как всегда он увидел его — достаточно молодого Джоуи Дрю, ну, по сравнению с его образом в следующей сцене, которую Штейн получал, когда последняя бобина играла свою роль и Чернильный Демон исчезал. Этот образ Дрю радостно и со всем возможным пафосом, сидя на троне, от которого Генри уже воротило, начал свою шарманку: «Впечатляюще, чего можно достичь своими руками. Кусок глины может превратиться во что-то значимое… Если размять его с достаточным энтузиазмом. Посмотри, чего мы достигли!» «Создали жизнь, да-да…» — подумал Штейн, морщась. Он молчал и с бешено стучащим сердцем ждал. Приходилось играть роль и сейчас, в ожидании одного единственного жеста. Невольно он вновь рассмотрел Джоуи и с печальным теплом задержал взгляд на чужих чёрных усах. Да, он любил эти усы. Или его заставили думать, что он любил. Генри Штейн не был уверен. Также ему всё ещё нравился жилет этого Дрю, который был всё-таки измазан чернилами и от этого мужчина напротив казался живым. И, наверное, поэтому в первом цикле мужчина поверил, что это настоящий Джоуи и попытался сам к нему броситься после того, как пришёл в себя. Однако, тот буквально растаял в воздухе, когда отдал ему бобину и закончил говорить. «Не только на киноэкранах, но и в сердцах тех, кого мы радовали нашими прекрасными мультфильмами. Но… Когда билеты перестали продаваться… Когда появилось следующее новшество… Только монстры остались… Тени прошлого. Но ты можешь их спасти», — это было то, чего Штейн ждал. Потому что именно в этот момент Джоуи сделал паузу и глубокий вдох, после чего чуть наклонился вперёд. Вот оно. Штейн давно продумал свои действия после того, как в его руках окажется бобина. Весь этот цикл он чуть ли не трясся от мысли, что он сделает. Генри не мог спать, а ещё голова шла кругом. В прошлом цикле он так и не смог сделать задуманное. Испугался. Но в этот раз он не отступит. Главное успеть до того, как Джоуи договорит свою речь и исчезнет. Надо застать того врасплох. Мужчина еле сдерживался, чтобы не выхватить бобину из чужих рук. Штейн покорно ждал, в то время как Дрю протянул ему заветный предмет и, заканчивая предложение и лучезарно улыбаясь, назвал его по имени: «Генри!» Когда вещь оказалась в ладонях мужчины, впервые он почувствовал словно держит раскалённый камень. Руки горели и пальцы немели от того, как он впился в бобину. Поспешно Штейн сделал пару шагов назад с целью предосторожности. Ему казалось, что на этот раз ошибки повлекут непростительные последствия. Ему было страшно. Правда, страшно. Генри понимал, что чернила утянули его вместе со всеми на дно. Хотя мужчина всегда был частью этого мира, всё равно ему казалось, что Дрю заложил в него нечто большее, чем просто существование ради страданий. Какое-то своё ненормальное упрямство. И теперь, когда он собирался рискнуть, Штейн понимал, что тюрьма ощущалась по-родному. Цикл был привычен. А он хочет поступить иначе, изменить рутину и это вызывало чувство липкого страха. — Ты можешь всё исправить! Видишь ли, Бенди не знал только… — Джоуи напротив ни о чём не подозревая, продолжая петь эту арию ложной надежды и мрачного воодушевления. И тут у Генри в лёгких словно появился воздух, а в теле силы и он громко воскликнул, топнув ногой: «Нет!» И одно единственное слово будто билось о стены, поднимаясь под потолок. Дрю замолчал и замер, в удивлении глядя на Штейна. И мужчина понял, что это шанс и пора начать говорить ему. Пусть собеседник ничего не поймёт, но ему надо высказать всё это хотя бы кому-то. — Я больше так не могу, Джоуи, каждый раз одно и то же, — Генри сжал предмет в руках с новой силой, словно желая его сломать на глазах у того. — Я из раза в раз прихожу сюда и слушаю твою громкую речь, которая ровным счётом не значит ничего. Дрю, который всегда играл одну роль был в замешательстве. Он был создан ради своих слов здесь и сейчас и Штейн никогда не перебивал его, нет, не то чтобы он имел представление о цикле, но возмущение Генри не ожидал. Вообще то что его речь прервали ощущалось чем-то нереальным. Потому что так не может быть. Нет, так не должно быть. Не должно быть потому что это давно прописанный цикл со всеми событиями и никогда не было такого. Генри Штейн в этой сцене должен стоять и слушать. Он обязан молчать и внимать речи Джоуи. Но почему-то мужчина не собирается оставаться немым и из него льётся всё накопленное. И в чужих пустых глазах Дрю видит разочарование, злость и обиду. Будучи одним из образов оставленных в цикле, он уверен, что видит Генри впервые, но в ужасе растерянно понимает, что внутри всё невольно сжалось. Теперь воспоминанию кажется, что он видит эту человеческую фигуру с бобиной в руках не в первый раз. Штейн, весь в чернилах и с синяками под глазами, кажется старым знакомым, которого он давным-давно почему-то забыл. — Генри… — Дрю аж встал с трона, внезапно осознавая, что он даже не помнит, как пришёл сюда. Он не помнит, приходил ли он вообще. И не мог. Ведь он не приходил, воспоминание Джоуи появился здесь исключительно ради Штейна и только чтобы сказать речь. Потом мужчина напротив был обязан любым способом включить плёнку и уйти дальше, а он исчезнуть. Ведь у воспоминания была одна затхлая роль во всей этой истории. Правда, что-то пошло не так. Что-то определённо пошло под откос: Дрю не может договорить речь. Теперь он вообще ничего не мог выдавить, словно язык прилип к нёбу. — А потом мне откроется дверь в твою мёртвую квартиру, — Штейн решил, что вывалит всё хотя бы какому-то Дрю, раз истинный виновник этого торжества неизвестно где и вообще жив ли. — Я терпеть её уже не могу, она тошнотворна. Знаешь, Джоуи, она ещё хуже, чем вся студия. А ведь твоя квартира убрана и там нет этих чернил. Генри казалось, что у него встал ком в горле, а из глаз наровят всё-таки потечь слёзы. А ведь ему казалось, что он забыл как плакать и вообще о любой жидкости, кроме чернил. Хотя, кто знает, возможно вместо слёз у него потечёт всё та же чёрная жгучая жижа, окончательно подтвердив, что он не человек и никогда им не был. — А знаешь чем твоя квартира так ужасна? — Штейн сделал шаг к собеседнику, гневно махнув рукой. — Тем, что она по-прежнему уютна… Неожиданно он замер, поджимая губы и глядя на опешившего Дрю с такой болью, что воспоминанию самому стало дурно. — И она тоже является ложью, хотя напоминает о прошлом, — закончил мужчина, очень тихо добавляя. — Которого ни у меня ни у тебя на самом деле не было. И это так. В самых первых циклах Генри пытался поговорить с другим Джоуи — с пожилым Дрю из финала цикла. Однако, эта фигура даже не пыталась выглядеть как реальный человек — он действовал как робот. Не отвлекался, его нельзя было перебить и двигался ровно так, как было «вычерчено». Безуспешно Штейн пытался тому что-то сказать — пожилой Дрю всегда замирал в неизменной позе, опираясь о стол со словами: «Сходи-ка в старую студию. Я хочу тебе кое-что показать». И всё. Он буквально замирал и больше не двигался, не говорил, не дышал. Генри подходил к тому вплотную, чтобы проверить — дыхания не было, как и пульса. Почему-то Джоуи не особо потрудился над финальной сценой своего гениального цикла. Именно концовка выглядела мёртвой и фальшивой. Хотя, про пульс стоит признать, что у себя Генри его тоже так и не смог найти… Этот Дрю замирал у столешницы, а в стене открывался белоснежный проход, который вёл в самое начало. Штейн знал это и он пытался упросить Джоуи изменить это, но всё бесполезно. Пару раз он оставался в этой квартире, чтобы просто провести время в покое. Правда, по итогу, это место оказалось пыткой похуже, чем бегство от Чернильного Демона и всей студии в целом. Потому что старик Джоуи стоял у стола и не двигался, а за окном никогда не менялось освещение. Не было ночи и солнце даже не поднималось выше, нет, было вечное утро. В студии, под землёй, это хотя бы не было заметно. В квартире же это ужасно давило. И часы, Генри в надежде к ним подходил, они никогда не меняли расположения стрелок. Время не шло… В отчаянии Штейн даже разбил их в одном из циклов: сорвал со стены и швырнул об пол, а потом всхлипывая, без слёз, топтал ногами. И в общей тишине квартиры раздавались глухие звуки сломанных деталей и вылетевших пружин. Всё это продолжалось напротив этого неживого Дрю, который не двигался, не реагировал и, казалось, на самом деле не смотрел. Штейн пытался поесть еду, которая лежала на тарелке у телевизора, но не смог. На вкус она была как бумага и он даже не мог её проглотить. По причине невозможности измерения времени по какому-либо признаку, его ощущение полностью отсутствовало. Штейн лежал на старой скрипучей кровати Джоуи, которая находилась в маленькой комнатке, а солнечные лучи из окна мешали даже вздремнуть. На стенах висели его собственные рисунки, которые он давным-давно подарил другу. В тот момент он понял, насколько всё бесполезно. Мужчина знал, что в соседней комнате пожилой Дрю всё в неизменной позе и дверь в стене всё так же открыта. И это приводило его в ещё большее отчаяние. Поэтому он решил сделать иначе, на этот раз действительно иначе. — Джоуи, я не представляю за что ты так поступил со мной, — наконец сказал Генри и уверенно вскинул голову. — Я никогда не пойму, но теперь я хочу тебе сказать. Нового цикла не будет. Я отказываюсь играть в твою игру. Я много раз пытался что-то изменить, но всё повторяется. Больше я не хочу этого. — Повторяется? — воспоминание Джоуи напротив пыталось понять о чём он. Его голова даже начала болеть от такой уймы информации. Невольно Штейн порадовался — Дрю здесь хотя бы реагировал. Вообще персонажи цикла напоминали живых, в отличие от существа в квартире его старого друга. Поэтому он и решил поговорить с этим образом Джоуи Дрю, Генри искренне хотел отдачи, а не пустоты и неподвижности. Вопрос собеседника стал для него глотком свежего воздуха, Штейн прижал к груди бобину и со всей уверенностью, которую мог себе позволить, громко объявил: — Я не буду смотреть финальную плёнку. Конца не будет. Ни демону, ни циклу, ни мне, ни тебе. Эти слова прозвучали даже громче, чем мужчина ожидал: ему показалось, что тронный зал содрогнулся и с потолка стали капать чернила. Снаружи раздался ужасающий рёв — не совсем понятно чей. Будто вся студия закричала, услышав такое решение. Сразу из прохода подул сильнейший ветер и послышался шёпот, будто стены переговариваются. Будто весь цикл осуждает его и готов порвать за такое решение. — Ты не можешь не смотреть… — Джоуи оказался дезориентирован всем происходящим, он спустился со ступенек и попытался подойти к Генри, который тут же отшатнулся. — Могу, — Штейн одарил того резким взглядом. — Теперь я могу всё. Когда наконец-то понял, что сделал со мной человек, которого я любил и ценил. И по глупости решил, что он желал мне тоже счастья. — Я тоже тебя любил же… — Дрю опешил, он не понимал почему эти слова вырвались. Воспоминание потёр глаза, пытаясь прийти в себя. Что он такое ляпнул? Почему? — Я заметил, — Генри с презрением усмехнулся и сделал ещё один шаг назад. — Твоя любовь, Джоуи, оказалась пыткой. Спасибо за этот подарок в виде цикла, никогда теперь не отделаюсь от этой «любви». — Я не понимаю о чём ты даже, — в отчаянии человек напротив схватился за свои волосы и потянул их. — Я не знаю кто ты, я не знаю кто я! — Вот именно, — Штейн невольно нервно хохотнул. — Ты не знаешь и он даже не удостоил тебя воспоминаниями, а я помню. Прощай, Джоуи. И после этих слов мужчина развернулся и бросился на выход, прижимая бобину к своему сердцу, которое не билось. Он знал, что это шанс на миллион и впервые Генри почувствовал себя немного, совсем чуть-чуть, но свободным. Мужчина знал куда направится через коридор, спотыкаясь и падая, а потом вылетев наружу. Сначала вброд он помчался вдоль этого странного подобия храма, а потом Штейн схватил несколько скреплённых между собой досок и прыгнул на них. Пора было в путь по чернильной реке и теперь мужчине было всё равно. До тех пор, пока бобина при нём и цикл не закончен — он свободен. И впервые Генри почувствовал, что он волен делать то, что хочет. Теперь Штейн пишет историю, может недолго, кто знает, вдруг сейчас плот перевернётся и он утонет. Правда эти мгновения того стоили. Однако, плот не перевернулся, а чернильные воды были подозрительно спокойными. Генри впервые за долгое время улыбнулся. В это время воспоминание Джоуи пришёл в себя, по какой-то необъяснимой причине схватил проектор и в шоке побежал по чужим чёрным следам. Он смотрел на пол, чувствуя, как впервые земля задрожала под ногами. Тут раздался грохот: Дрю обернулся и увидел, что потолок зала обрушился и там возник Чернильный Демон, который, неестественно изгибаясь, смотрел по сторонам. С крыши теперь лились реки чёрной жижи, затапливая всё вокруг. Воспоминание не мог даже представить, что происходит, но он понимал, что Генри надо найти любой ценой. Однако, когда он выскочил наружу, Штейн был уже далеко на своём импровизированном плоту. Джоуи прижал проектор к себе и смотрел вслед Генри, не представляя, что теперь делать. Единственное, что он знал — этот человек обязан включить запись и просто должен вместе с Чернильным Демоном посмотреть её. Иначе нельзя. Дрю ощутил странное чувство внутри — будто он в ловушке. Впервые он почувствовал себя так.