С нежностью и любовью

Рацио устало трёт глаза, медленно отодвигает бесконечные бумаги в сторону и поворачивает голову в сторону стеллажа с книгами. Разномастные корешки разной степени помятости глядят на него с тусклым презрением, будто бы даже осуждают за то, что Веритас перестал их брать в руки, ощущать приятные на ощупь страницы, которые изгибались под пальцами, а их запах больше не побуждает большого рвения уткнуться носом в переплёт и глубоко вдохнуть. Технологии двигаются вперёд, не дают продыху в том, чтобы остановиться хотя бы на миг в определённом времени, обгоняя печатные книги, обычные письма, которые отправить раньше было целой проблемой, и легче уж вообще не знать, что происходит на той стороне получателя. И постепенно Веритас просто отодвигает книжные издания на полки, забывает о них, как о чём-то, что приносило когда-то неизменное удовольствие, а на смену приходят электронные книги. Их удобно читать в ванной, пока душистый запах обволакивает пространство, заставляя забыться и постепенно погружаться в историю, как в горячую воду. Перед сном теперь не нужно включать светильник, ведь маленький прямоугольный экранчик сможет настроить комфортную яркость для твоего взгляда. Рацио резко поворачивает голову на приоткрытую дверь, где ровной линией пролегает мягкий свет из коридора. Крылья носа призывно расширяются, а кончик морщится, будто бы чувствует неладное. На языке оседает запах древесины и мёда. Сладкой патокой скатывается по горлу слишком медленно, царапает горло из-за смешанных в составе заноз, источающих терпкий аромат. Веритас встаёт из-за стола, снимает очки и кладёт их на статуэтку совы. В коридоре запах становится ярче, феромоны Авантюрина проникают в каждую клеточку тела, заставляют терять координацию и слепо идти в темень спальни, где тот должен был мирно спать. Дверь бесшумно открывается, Рацио замирает на месте, а сердце призывно сжимается. Авантюрин, свернувшись клубочком, лежит, обложенный всевозможной одеждой Веритаса. Одеяло скомкано в полумесяц, и где-то между складками затерялись подушки, пока с обратной стороны рубашки больше не идеально выглажены, а смяты в непонятное нечто, прячутся под щекой Авантюрина, а между ног покоятся любимые домашние футболки. Он сипло дышит и трётся носом об одежду, сжимается сильнее, скрещивая ноги от тянущей боли внизу. — Снова пришла раньше намеченного срока? — шёпотом произносит Веритас, подходя ближе к кровати. Авантюрин морщится и слепо шарит рукой поблизости, чтобы почувствовать нужное ему тепло. Рацио наклоняется, целует лоб и вдыхает феромоны Авантюрина, пока собственные теряют над собой контроль и тонким шлейфом забираются под кожу партнёра. Авантюрин призывно открывает рот, жадно дышит и старается всеми силами впитать в себя запах сандала и макадамии. Он терпкий, заставляет во рту поселиться сухость, отчего язык призывно облизывает губы, а на теле оседает испарина. — Угу, — тихо отвечает Авантюрин, пока сам старается в глазах Веритаса показаться сильным. Ему совершенно ведь не больно, да и вещи вокруг себя обложил просто из желания подпортить выстиранную до блеска ткань. Но перед Рацио всё меньше и меньше хочется строить взрослого человека, который проблемы решает на раз-два, отлично умеет строить линию переговоров и выходит с победным лицом к начальству, ведь в очередной раз получилось. Но Рацио знает, что потом, где-то ближе к ночи, Авантюрину станет плохо, он накрутит себя вокруг того, правильно ли поступил, можно ли было сказать что-то другое, да и вообще вдруг ничего бы не получилось, и тогда выговор на кровавой дорожке будет поджидать у людей выше его по рангу. Веритас немного отодвигает свои вещи в сторону, ложится рядом, прижимаясь головой ко лбу Авантюрина, и продолжает выпускать волну феромонов, чтобы хотя бы немного прекратить боли от течки. Ему противна одна мысль о том, что кто-то считает, будто бы омеги сходят с ума во время этого периода, а на уме будет только одно желание — лечь под альфу и испытать оргазм. Омегам просто нужен уют и покой, забота, кому-то капелька феромонов, а кому-то присутствие альфы рядом, сексуальное желание никто не отменял из-за особенности периода, но это не должно быть повсеместно главным приоритетом. Авантюрин не первый омега в его жизни, ему давно уже не двадцать, когда можно было переживать о первом опыте во всём, но с ним ощутимо сложнее. Проблемы прошлого вскрываются гнойными ранами, заставляют его захлёбываться в слезах, ощущать себя маленьким потерявшимся ребёнком, который слишком рано стал взрослым. — А можешь принести чего-нибудь сладенького? И попить, — медленно произносит Авантюрин, оставляя смазанный поцелуй где-то в области шеи. Лижет кончиком языка несколько блеклых родинок и сжимает челюсти, когда низ сводит от боли, заставляя ноги на секунду онеметь. — Хорошо. Рацио прикладывает усилия, чтобы встать, потому что инстинкты всё равно будут выше. Они так и вопят о том, что нужно остаться. Подмять под себя, заточить в клетку из феромонов и полностью погрузиться в дикую страсть. Нет, Веритас не феромонный наркоман, не фанат бесконечных горячих ночей. Для него важны чувства, забота, ухаживания, и всё, что сделает времяпрепровождение с партнёром в стократ лучше. Он исчезает за дверью, призраком проходит на кухню и открывает холодильник, бегло осматривая полки. Яблоки и свежая клубника должны сойти за «что-нибудь сладенькое». Быстрыми движениями Веритас достаёт острый нож, вымывает тщательно ягоды и спелый фрукт, начиная нарезать, пока сам мыслями возвращается к Авантюрину. Из-за ужасных условий жизни в прошлом его организм ведёт себя непредсказуемо. Течка может продолжаться дольше положенного, приходить не один раз в три месяца, как это обычно бывает у нормальных представителей вторичного пола, а о её болезненности можно написать целую статью. Конечно, Авантюрин не единственный, кто испытывает сильные боли во время течки, но только у остальных это достаточно легко лечится после бесконечной сдачи анализов, а у его партнёра не получается ни при каких выписанных ранее курсах излечиться полностью. Веритас уже думает о том, чтобы бросить профессию преподавателя и полностью погрузиться в область, отвечающую за изучение омег, чтобы быть ближе к проблеме своего партнёра. Руки сами складывают сочные сладости в пиалу, в стакане появляется гранатовый сок, а сам Рацио глубоко выдыхает. Всего пара недель, нужно просто переждать, будто бы это точно такие же дни, как и все остальные. Нужно взять отгул на работе, где этому совершенно не будут рады и попросят перенести уроки в онлайн-режим. Рацио не против, обучать студентов нужно, а кроме него в этом далеком институте сделать это некому. Он совершенно не оскорбляет других преподавателей, но их подход к подаче знаний оставляет желать лучшего. Веритас заходит обратно в спальню, включает настольную лампу, и Авантюрин, задремавший на несколько мгновений, сонно хлопает глазами в поиске источника его пробуждения. Рацио шумит прикроватной тумбочкой, выдавливает на руку несколько таблеток и подсаживается ближе к партнеру. — Не хочу, они горькие, — куксится, словно маленький ребёнок, Авантюрин и отворачивается от горячей ладони. Веритас глубоко выдыхает и прикрывает устало глаза. — Я понимаю, но от уколов ты отказался, поэтому, — Веритас не заканчивает полностью предложение, лишь показывает действиями. Садится бёдрами возле головы Авантюрина, поддерживает свободной рукой его плечи, пока тот неуверенно приподнимается. Страх Авантюрина перед врачами стал неожиданностью для Рацио, потому что медицина в гонке технологий давно выигрывает. Уколы уже не такие болючие, но эффект от лекарств всё такой же неприятный, обследования теперь не занимают целые недели, можно закончить всё лишь в течение одного дня, что значительно упрощает ситуацию. Но Авантюрин через крики и возмущения готов ставить руку на отсечение, выколоть себе глаза, да всё что угодно, лишь бы не оставаться в кабинете врача один на один с металлическими маленькими иглами, которых он даже не почувствует. Веритас хмыкает, гладит того по макушке, пока Авантюрин неохотно пьёт горсть таблеток, присасываясь губами к стакану с рубиновой жидкостью. — Гадость, — ворчит Авантюрин и сухо чмокает языком между губами, показывая весь спектр негативных эмоций. Хмурит брови, прокашливается и падает головой на согнутые ноги Веритаса. — Позвонишь Топаз, чтобы она предупредила начальство? — Да, без проблем, — кивает Веритас и начинает искать глазами телефон, пока рука осторожно оглаживает острое плечо. Он ставит себе напоминание на завтра, ведь часы показывают время позднее, а беспокоить людей в обязанности Веритаса не входит. Телефон откладывается на тумбочку, потому что больше нечего там ловить. Студенты все на беззвучном, лишь утром автоматические настройки сбросятся, и Рацио завалят бесконечными вопросами, поделятся сплетнями — и зачем ему это вообще нужно? — и попросят слёзно не ставить плохую оценку в ведомость. Сердце Авантюрина бьётся под собственными пальцами, когда ладонь спускается к груди, громко стучит и словно старается сплестись с разгоряченной чужой кожей, которая сейчас кажется слишком аппетитной пищей. — Хочешь чего-нибудь ещё? — Веритас осматривает кровать, думает, как бы поудобнее улечься и не испортить самодельное гнездо Авантюрина, потому что знает, как этот жест важен для омег. А особенно для такого проблемного омеги, как сам Авантюрин. В этом коконе он чувствует себя в безопасности, сюда не придут злые люди, не схватят за руки и за ноги, чтобы потом повесить кандалы, нет, они не посмеют этого сделать, ведь всё вокруг пропахло Рацио. Авантюрин мычит что-то невнятное, не успевая прожевать яблоко, и выпячивает указательный палец вверх, безмолвно прося прощения за его бескультурность и прося подождать. — Мы хотели сегодня погулять, но я опять всё испортил. Авантюрин жмётся к приоткрытому из-за задравшейся футболки животу, вдыхает жадно феромоны Веритаса и вздрагивает всем телом, потому что кожа покрывается мурашками, сердце приятно трепещет от осознания, что этот человек с ним. Лежит сейчас рядом, помогает решать проблемы со здоровьем и не пользуется беззащитным положением. Рацио приподнимается на руках, кладёт голову на свернутое одеяло и пододвигает к себе под бок Авантюрина. — Брось, ничего ты не портишь. Как будто от тебя здесь что-то зависело, — буднично произносит Веритас, словно читает очередную лекцию невыспавшимся студентам, пока те всеми силами стараются держать голову над партой, а не на ней. Авантюрин обнимает его руками и ногами, оплетает, словно дерево, что пускает корни в землю и не собирается уходить с занятого места. Ведь здесь и солнце приятно согревает со всех сторон, совсем неподалёку горный ручей, дающий нужное количество влаги, да и белки с птицами — частые посетители. С Рацио действительно спокойно, даже если они часто ссорятся, в этом нет ничего ужасного. С Авантюрином легко поссориться, но вот Веритас тут же угомонит его, в угрожающем жесте посадит на стул и начнёт разбирать всё по полочкам. От вопросов, что именно расстроило или разозлило Авантюрина, до того, что могло к этому привести, исходя из прошлого. Авантюрина это удивляет, заводит в какой-то тупик, и он не понимает, как можно так спокойно обсуждать проблемы, чувства, его отношение к себе, которое никогда не было проблемой для окружающих. Но Веритаса это задевает, не даёт покоя, и из раза в раз он заставляет Авантюрина думать, анализировать, заставляет ковырять необработанные раны, которые когда-то просто перевязали грязной тряпкой, и теперь они гноятся. — Не хочу быть омегой, — канючит Авантюрин и тяжело выдыхает, сжимая челюсть с такой силой, что всё сводит судорогой. — Как кто-то вообще может ещё и трахаться в эти моменты? — У всех свой организм, течка для этого и существует, чтобы шанс забеременеть был выше, чем в обычные дни, просто тебе немного не повезло с укладом жизни, — проговаривает Веритас, пока ладонью слепо шарит по животу Авантюрина и осторожно оглаживает под пупком, чем вызывает лёгкий смех. — Конечно, куда мне, авгину, до нормальной жизни, — сквозь маску смеха говорит Авантюрин, чем вызывает тонну недовольства в лице напротив. Веритас поднимает брови вверх, хмурится и всем своим видом показывает, что ждёт объяснений. — Ладно-ладно, не буду себя снова оскорблять лишь из-за расовой принадлежности. — Так-то лучше. Авантюрин показывает язык и прячет глаза в области груди, когда Веритас порывается схватить его за щеку и оттянуть её. Они коротко смеются друг другу и продолжают лежать в тишине под тяжёлое дыхание Авантюрина, что всеми силами старается сдерживать всхлипы. Внизу всё липко, естественная смазка полупрозрачными дорожками скатывается по бёдрам сквозь задравшиеся трусы, а сами они насквозь промокли. Веритас опускает ладонь ниже, жмакает одну половинку, оттягивая, и Авантюрин вскрикивает, упираясь ладонями в широкую грудь. — Ну-ка прекрати! Это смущает, — лицо заливается пунцовым оттенком, расползается пятнами по щекам, обхватывает уши и нитями тянется к шее, заставляя её тоже краснеть. Веритас хмыкает, послушно убирает ладонь и утыкается в мягкие волосы, смотря поверх затуманенным взглядом. Сложно. Слишком сложно держаться рядом с течным омегой, потому что абсолютно всё указывает на то, что тот готов к сексу и будущему зачатию, но Рацио не зверь. В первую очередь он человек, влюблённый, делающий иногда глупые ошибки, спорящий со студентами, мыслящий о затрагивающих струны души темах. И позволить взять инстинктам верх над разумом будет сродни предательству его души. — Не переживай, я ничего не сделаю без твоего ведома, — громче проговаривает Веритас, ощущая, как внизу у самого всё скручивает тугим узлом удовольствия. Авантюрин непозволительно сладко пахнет, заставляет глаза слезиться, а в груди распускаться шипастые розы, что впиваются в мягкие ткани, отчего ощущается лёгкий тремор. Авантюрин расслабленно выдыхает, слабо кусает за плечо и сначала бормочет что-то невнятно, отчего Веритасу приходится переспросить его. — А обезболивающие можно? — с надеждой в глазах повторяет Авантюрин и прикусывает вставший от трения сосок Веритаса сквозь футболку. Тот вздрагивает, оттаскивает его за волосы и болезненно морщится. — Нет, тебе только недавно выписали новый курс лечения, при нём нельзя использовать болеутоляющее. — Херово. — Кратко произносит Авантюрин и закрывает глаза. С Рацио безопасно. В первую встречу, когда Авантюрин от переизбытка ярких феромонов, что напоминали родителей, чуть ли не выстрелил себе в грудь, пока Веритас держал пистолет, тот не на шутку испугался. Отбросил беззащитное оружие подальше, пока глазами искал ответы в Авантюрине, которому во что бы то ни стало нужно было получить ещё больше. Зависимость от бесконтрольного азарта делает его сгустком напряжённой энергии, что мечется из стороны в сторону, ища наконец-то упокоения. Авантюрин поставил цель заполучить этого человека полностью, только вот не учёл одного интересного факта. Влюбленность ворвалась неожиданно, когда в руки осторожно положили напутствие в стране грёз, а может, когда они проводили вечера в номере или разбирали ежемесячные отчёты по миссии, обсуждая, что могло быть утеряно из виду. Авантюрин успел убедиться в том, что у Рацио нет никаких намерений затащить в постель, овладеть, стать его собственностью, и сейчас, когда они лежат в обнимку в их квартире, которую вместе выбирали и спорили из-за цвета обоев в спальне, Авантюрину немного стыдно за то, что плохо думал о Рацио. — О чём задумался? — бубнит возле уха Рацио, накручивая на палец пшеничные взмокшие волосы. Авантюрин судорожно вдыхает и жмётся ближе. — Боюсь, что это может оказаться затяжным сном. — Неожиданно делится он и прикрывает веки. Рацио поворачивается на бок, спускается чуть ниже, чтобы быть на одном уровне глаз с Авантюрином, и вытягивает ладонь между ним. — Посчитаешь пальцы вслух? — Один, два, три, четыре, пять, — поочередно касается каждого оттопыренного пальца, ласково мажет подушечками по ногтям и поднимает взгляд на Рацио. — Как я пахну? — резкий поток феромонов заставляет Авантюрина жадно открыть рот и облизать размашисто губы. — Ярким сандалом и сухой макадамией. — Сколько вопросов я задал? — Два, первый был скорее просьбой, — лукавит Авантюрин и замечает отблеск гордости в алых глазах напротив. Рацио смеётся, поднимает ладонь возлюбленного к губам и осторожно целует поочерёдно костяшки. — Ответил на всё правильно, значит, не сон. Авантюрин улыбается ему, поджимает ноги поближе к животу, отчего коленки начинают неприятно ныть, но ему на это плевать. Он берёт между своих пальцев ладонь Веритаса, подносит к лицу и слепо тычется в неё. Прикладывает ко лбу, отчего Рацио ощущает его поднявшуюся температуру, но не успевает ничего сказать, потому что руку перемещают чуть ниже, заставляя пальцы раскрыться и мазнуть по скуле. В эти действия вкладывают всю нежность, на которую только может быть способно сердце Авантюрина, это интимнее, чем любой секс между ними, это прекраснее науки, которой горит всю свою жизнь Рацио. Он старается не дышать, замирает на одном месте, жадно изучает глазами, как дрожат ресницы Авантюрина, как тот словно брошенный котёнок ластится к ладони, жмётся к ней ближе и тяжело дышит. Ему словно мало, он хочет ближе, чтобы без остатка, чтобы хватило везде: под глазами, на скулах, на губах, за ушком, на шее, где осталось клеймо. Рацио случайно царапает ногтями, как раз в этот момент, отчего Авантюрин вздрагивает и улыбается. Уголки губ дергаются, на щеках образуются милые ямочки, которые хочется собрать пальцами, окунуться в эти углубления и пропасть навсегда. Глаза Авантюрина сверкают даже в полутьме, пурпурные зрачки смешиваются с голубым неоновым, и между ними словно проглядывается искра. Они и вправду прекрасны. Авантюрин судорожно выдыхает, хватает крепко кисть Рацио и опускает ниже. Тот не успевает проанализировать резкую перемену настроения, потому что собственное сердце на мгновение останавливается, в ушах слышен переломный треск и последующий писк, что обычно идёт вслед за тишиной. Под пальцами слышны тихие вибрации, Авантюрин приоткрывает слегка губы, и по горлу прокатывается заглушенное «мр», смешиваясь с гулко стучащем сердцем под ладонью. Авантюрин дышит ровно, старается контролировать эмоции, но мурчание резво отзывается на ласку, поддаётся мгновению, заставляя Веритаса зажмуриться. — Эоны, как же ты прекрасен, — с присвистом выдыхает Рацио, и его шёпот кажется слишком громким. Авантюрин боится сделать хоть какие-либо движения, потому что мурчать у него выходит отстойно. Он наслышан об этой прекрасной части омежьего организма, которая может вырваться при любых положительных эмоциях. Не важно, работаешь ты с интересующими тебя исследованиями, сидишь в компании друзей или обнимаешься с партнёром. Это проявление доверия к себе, к окружающим, к тому, кто действительно дорог. Авантюрин просто не очень умеет это делать, потому что положительных эмоций в его жизни было не так много, можно сосчитать по пальцам одной руки, поэтому мурчание, что клокочет в области груди, получается булькающим. Губы растягиваются в улыбке, пока из груди вырываются вибрации, застревающие в горле. Авантюрин слегка прокашливается и смеётся. — Черт, до сих пор не могу к этому привыкнуть, — сквозь смешок и мурчание проговаривает Авантюрин и протяжно зевает, вызывая ответную реакцию у Веритаса. Рацио двигается ближе, чтобы всем телом прочувствовать, не потерять это короткое мгновение безграничного доверия, показывая, что его старания не напрасны. Не зря каждодневно старается работать над собой и своей раздражительностью, чтобы Авантюрину было комфортнее, чтобы им было легче решать вытекающие в отношениях проблемы. — Мне достаточно и этого, — в уголках глаз собираются слезы, хочется спрятать этот маленький ворох безграничной удачи у себя в руках, увезти на задворки цивилизации, потеряться в бескрайнем космосе вместе с ним и не дать упасть в темное прошлое. Авантюрин не успевает ничего проговорить, его прижимают к груди, укладывая подбородок на макушку, пока из груди с ритмичными выдохами вырываются громкие «м» и «р». На глаза наворачивается добрая порция слез, они скатываются по сжатым щекам, пачкают руку Веритаса, и тот только жмётся ближе, поглаживая по голове. Авантюрин заходится тихим плачем, трёт глаза о домашнюю футболку, кладёт руку на низ живота, потому что организм подвозит новую порцию боли, сбивая мурчание. Поперек горла встаёт ком, его окутывают феромонами, нежностью, любовью, лаской. Всем тем, что до этого в его жизни даже не могло предвидиться. Он не готов менять своё прошлое, если такая возможность появится, ведь из-за этого его будущая версия не повстречается с Веритасом. Авантюрин не готов терять ставшего за такой промежуток времени самым родным человеком. — Тише, тише, я рядом, — успокаивающе произносит Рацио, когда понимает, что Авантюрин не собирается успокаиваться и продолжает тихо поскуливать в области плеча, вытирая попутно слезы, отчего лицо точно покраснеет на утро. — И ты никуда не уйдешь? — По коже Веритаса пробегают мурашки, потому что это не тон взрослого человека, который просто за что-то беспокоится. Это голос маленького потерянного ребёнка, который не успел получить достаточно любви, который в подростковом возрасте пережил столько боли, сколько не каждому хочется ощутить; это мольба потерянной, ставшей неожиданно взрослой души, которая скитается между планетами, осматривает круглыми глазами звезды и ищет в них ответы, смиренно ожидая восхода солнца. — Куда же я от тебя уйду? Мы ещё не все твои травмы проработали, — успевает пошутить Веритас и судорожно выдыхает, когда Авантюрин в руках дёргается, посмеиваясь. Он уже успел испугаться за то, что шутка была слишком неуместной. Потому что выбирать слова рядом с Авантюрином не приходится, но иногда Рацио может случайно попасть речами в самое сердце. Размашисто ударить по лицу шуткой, сделать болючий укол в грудь фактами, и хрупкая лестница доверия начнёт сыпаться. — Надеюсь, что я не приношу этим тебе какие-нибудь травмы. — Не переживай, я психически лечусь, когда вижу твой моральный рост. Авантюрин немного отодвигается назад, прикусывает губу и жмурится, потому что не знает, правильно ли будет прервать такую атмосферу между ними ненужными вопросами. Веритас клюёт его в кончик носа, коротко лижет, давая волю своим чувствам, и улыбается. — Даже если я не смогу родить тебе ребёнка? — неуверенно начинает Авантюрин и выдыхает весь воздух из лёгких. Он прав, Веритас отлично знает, что ужасные условия жизни угробили любые попытки на счастливое будущее с собственными детьми. Рацио раньше это задевало, ведь его семья полная, из разряда «идеальная». Омега-отец родил, альфа-отец помогал воспитывать и всегда находился рядом со своим чадом. Маленькому Веритасу всегда хотелось так же, но жизнь — не прописанный заранее сценарий. Ты знаешь только, что будет в самом конце, но что тебя к нему приведёт, что именно будет происходить на извилистой тропе жизни, ты не сможешь предугадать. — Меня это в данный момент никак не волнует, и, даю слово, к тому моменту, как мы задумаемся о детях, медицина продвинется ещё на несколько шагов вперёд. Что-нибудь придумаем, Рин. Чего ты так резко заговорил о детях? — Не знаю, просто эта течка как-то в голове неприятные мысли заставляет крутиться, потому что на каком-то подсознательном уровне хочу от тебя детей. — Рано нам ещё о них думать, давай поживём для себя и постараемся решить все проблемы, — бубнит Веритас и закрывает глаза. Сон медленно подкрадывается сзади, ложится на плечи, заставляя почувствовать слабость в теле, и звенит успокаивающей мелодией над ухом, погружая в транс. — Да, ты прав. Авантюрин достаточно быстро успевает проанализировать свои слова, успокоить разбушевавшееся сердце и выровнять дыхание. Ему действительно пока что рано думать о детях, как бы не хотелось стать отцом более усовершенствованной своей личностью перед будущей его копией. Ему достаточно того, что Веритас спокойно готов заснуть в куче его белья, не разрушая даже часть гнезда. Оставляет всё так, как уложил Авантюрин, лишь слегка укутываясь в неаккуратно накинутый с краю плед. Авантюрин подгибает ноги, тычется лбом в мерно вздымающуюся грудь и расслабляется, когда на спине ощущаются знакомые нежные поглаживания. Рацио чертит разные геометрические фигуры, какие-то завитушки и улыбается с закрытыми глазами, когда из груди Авантюрина вырывается слабое мурчание. — Люблю тебя. Он оставляет на макушке Авантюрина поцелуй, прижимает его ближе и продолжает мирно проваливаться в дрему под аккомпанемент из мурчания и сиплых вдохов возлюбленного. — И я тебя, — вторит ему Авантюрин и наконец-то расслабленно закрывает глаза, продолжая сжимать руку на животе, пока Рацио осторожно гладит его по спине, подложив пальцы под голову. Яркие феромоны смешиваются где-то под потолком, образуя сладостную смесь, которую не каждый выдержит, но для них это идеальный дуэт запахов. Занавеска покачивается от слабого ветерка, поддувающего из полуоткрытого окна, открывает больше пространства для уличного фонаря, что освещает комнату, сплетаясь с прикроватной лампой. Веритас осторожно тянется пальцами, чтобы выключить её, поудобнее укладывает голову заснувшего Авантюрина и не удерживается от того, чтобы не поцеловать его в лоб и не полюбоваться расслабленным выражением лица. Он действительно до безумия любит этого человека.