Зелёный чай

Япония широко раскрыл глаза. Он был изумлен и даже, не признаваясь себе, рад — он узнал о дипломатической поездке в Британию. Он давно не виделся с Артуром, но по последним ощущениям, у них было достаточно много тем для разговоров, англичанин был ему приятен своей ненавязчивостью, несмотря на его некоторую сварливость и цинизм. Кажется, тогда же и появилось это странное, но приятное чувство, с которым он бы что-то сделал, но времени не было, и не принято почему-то... Но это ведь было так давно, верно? Это осталось в прошлом? *** Конечно, встреча проводилась непосредственно в столице. Вечер только наступал, но в глазах его уже отражались огни тёмного дожливого Лондона. Кику чувствовал себя не в своей тарелке: город был шумным, что-то постоянно где-то шумело — для японца, привыкшего жить в расслабляющей обстановке вдалеке от той же столицы, это было слишком нервным и неприятным испытанием. Разумеется, он не был особо социальным, поэтому когда ему все таки удалось пробраться поближе к месту жительства Артура, японец стоял в коридоре несколько минут, тяжело выдыхая. Людей он увидел много — но он шёл к нему конкретному. Смущённо вспоминая то щемящее чувство, Япония очень долго пытался позвонить в его дверь. Сердце его колотилось от волнения — может, не надо этого, может, уйти, бросить всё, пускай правительство само всё решает, а он вернётся в свой тихий дом, окружённый горами, озёрами и вишневыми деревьями, и никогда не будет вспоминать о том, что когда-то так тепло сходился с Британцем; может не так радикально, но прийти к нему завтра, не сейчас, хотя времени у него так мало; а может гнать мысли прочь, дотянуться тонкой рукой до звонка и позволить себе стоять и ожидать его. И тогда из-за двери он услышит несколько тихих ругательств, а после увидит своими глазами усталое бровастое лицо, которое тут же расплылось в удивлении и даже в улыбке. Зелёные глаза Артура тут же раскрылись, он не ждал от Японии ни слова: - Ну и ну, — он радостно обнял Кику, заставляя его смущаться, — Какими судьбами, Япония? *** На самом деле, не смотря на все своё презрение к беспокоящим его существам, Артур отличался гостеприимством, где-то даже может быть излишнем. Крайне навязчиво предлагая японцу покушать, от чего тот, несомненно, отказывался — во-первых, неудобно ему это было, во-вторых — Артурова еда это отдельный вид насилия над продуктами, которой он не хотел испытывать на своём теле. Он наливал ему чай и даже укрывал пледом. Удивительно смущало это японца, ужасно это его смущало, из-за чего он, конечно, пытался отнекиваться от действий Англии, но взглянув на его циничное лицо, он решил остаться сидеть так. Артур же чувствовал, что кажется он не сможет никогда позволить себе позаботиться о ком-то так же сильно, как об этом милейшем японце, что, на самом деле, смущало его. Почему-то ему хотелось рассказать все истории, ему хотелось обниматься вечно, хотя, с чего бы это — ведь Артур известен как очень нетактильный человек, который даже и в мыслях не подумает об объятии с кем-то. Но японца хотелось обнимать, целовать его бледные щеки, держать его тонкие руки и никогда, черт возьми, никогда не отпускать. Он много и долго думал о нём и правда скучал, по-настоящему, но себе в своей влюблённости практически не признавался. Конечно, они общались по переписке, и общались долго, но Артуру ведь так хотелось прикоснуться к нему, увидеть его, почувствовать его рядом. Кику же наблюдал за тем, как трещат в камине брёвна, как вечер становится ещё темнее, и как Англия жалуется ему на жизнь. Япония лишь слегка улыбался, всё глядя в огонь. Сердце его ровного темпа не держало, пока он находился с ним — чертовщина какая. Что-то противоестественное, ужасное, невыносимое и такое прекрасное происходило с ним, когда он сидел с Англией. Кажется, япония был готов вечность смотреть в его зелёные глаза, смотреть и чернилами писать пейзажи на открытки, и никто бы и не понял, откуда этот пейзаж он взял, и он бы никому и не рассказал. Может, он мог позволить себе подумать о большем — например, он почему-то был уверен, что точно бы смог поцеловать Англию, но черт, нельзя так думать и вообще нельзя на него смотреть, и что вообще ему делать? Очевидно, оставить это чувство в прошлом, в прошлом, черт возьми, когда они были ближе, чем сейчас, и виделись регулярно, а не как сейчас, и вообще всё было не как сейчас; но почему и тогда, и десять лет назад, и год назад, и неделю назад, и сейчас; и сейчас особенно сильно он думает только о том, как бы прекрасно было бы прикасаться к нему, чувствовать его, видеть его? Артур лишь смотрел, как в его тёмных глазах отражается огонь, и с какой задумчивостью японец в него смотрит. - Ты чего? — англичанин придвинулся ближе, отчего японец слегка вспыхнул, покраснел, смутился и понял, что даже если получит отказ, то была не была — действовать нужно сейчас, чтобы больше не мучить этим своё сердце. Но он никак не мог — скромность, заложенная в его менталитете не позволяла ему и шевельнуться в такой-то ситуации. Англия разглядывал его, как завороженный: - Ты покраснел. Тебе нехорошо? — как заботливо он вывернул это своим грубым голосом. - Я в порядке, Артур. Не стоит беспокоиться, — коротко и быстро отчеканил Кику, когда британец резким движением повернул его лицо к своему и посмотрел на него таким любящим взглядом, которым, кажется никто на японца никогда не смотрел. Он сильно выдохнул, сжался и закрыл глаза. Артур, преисполненный любовью, в которую слабо верил, краснощекий и до смерти смущённый, сел отчего-то понуро, что Кику тут же встревоженно, волнуясь, не сделал ли он чего-то неправильно, словно подскочил с вопросами: - Чего же? Что же случилось? — деликатно спрашивал он, пытаясь не спугнуть Артура. Он был уверен, что тот, скорее всего, просто вспомнил что-то не очень приятное из своей жизни. Но Артур, отворачиваясь, отвечал коротко: - Послушай, Япония, — он посмотрел таким же взглядом, в котором отражались огни от камина, чистая любовь, беспокойство, усталость и алкоголизм, и молча, ничего не объяснив, с ужасным смущением, поцеловал его в щеку, — ...Люблю тебя, просто, — смущённо выдавил он, глядя на краснеющего Кику, который ощупывал место поцелуя и глядел в немом шоке на Англию. Он??? Его??? Поцеловал???!!! Что за черт, что вообще происходит???!!! Краснощекий японец, поставив локти на колени, прикрывал своё лицо руками, чтобы Артур не видел этого стыда, Господи! Он жалок, он и так выглядит жалким. Англия наблюдал за этим его смущением, казалось бы, вечность, хотя на деле прошло не больше минуты. Он не расчитывал на взаимность, но верил в искренность своих чувств, которые осознал только сейчас, когда услышал сдавленное, тихое и высокое; произнесённое дрожащим от смущения голосом: - ....И я... Тебя.... Артур был очень смущен и удивлён. Осознание того, что его долго копившиеся чувства взаимны пришло не сразу. Он как будто прослезился, но себе, конечно, он в этом отчёту не давал и вообще он не показывал слабости, и не признавался, и не смущался. Но как настоящий хам и человек с крайне скверным характером, он решил сделать ужасную по отношению к стеснительному Японии вещь. Наклонившись чуть ближе, он переспросил: - Что ты сказал, Кику?... Япония подумал, что он и вправду не услышал сказанного, потому что он от смущения и стыда, которые вытекали из собственной скромности, произнёс фразу настолько сжеванно, скованно и быстро, что Артур и вправду мог не расслышать, но ему это так важно! Казалось, сил на большее нет и не будет, вся его уверенность ушла в этот сжеванный плевок фразы. Спокойнее, набрать побольше воздуха в грудь и просто произнести погромче: - ...Тоже тебя... Люблю, — всё так же смущённо, скованно, но чуть слышнее произнёс он. Англия принял непонимающий вид: - Ты можешь нормально сказать, блин!! — с напускным раздражением начинал он, — Ничерта не понятно. Раздражение британца Кику даже перенял — да какого чёрта он ничего не слышит? Он тут старается, как может, все соки из себя выжимает; но это ладно, надо сдерживаться, он,всё-таки, пытается в любви признаться. Он снова куда-то отводит взгляд, глубоко вдыхает и заново начинает: - Говорю, что тоже... Люблю тебя, — и как будто даже улыбнулся. - Черт, Япония, ты там на каком языке бормочешь? - Да люблю тебя, くそ!!! Кику тут же отвернулся в сторону. После такого ему хотелось закрыться, уйти, расплакаться — какой позор. Ругаться, злиться при нём — какой стыд. Он практически дрожал от понимания произошедшего и заново удостоверялся в том, что никогда, никогда и ни за что нельзя давать эмоциям верх, и кто он теперь после этого в глазах Артура, когда этот самый Артур так же резко повернул его лицо, посмотрел с неким ехидством и протяжно поцеловал его. *** Япония понял, что его чувства преобразовались во что-то иное, когда отвечал на артуров поцелуй, но он совершенно не заметил тот момент, когда был повален на диван, и всё так же ощупывая собственным языком артуров рот, он заметил за собой тяжёлое дыхание и то, что он был сейчас готов ко всему, что произойдёт, забыв, кажется про все на свете. Стыдно, конечно, было, но сейчас он находился в моменте, схожим с вечностью. Артур был ведомым тем же чувством, что и Кику. Ему ужасно хотелось почувствовать японца настолько, насколько это возможно. Он кусал его нежные губы, быстро проходился языком по зубам его, нëбу и языку непосредственно. Разорвав поцелуй, он обратился к взьерошенному Японии, может ли он действовать дальше, на что получил тихое возбуждённое угуканье. Англия рассматривал его тело, и Боже, как оно было прекрасно — наконец-то он может признаться себе в этом. Оставляя на его худом теле алые засосы, он, прежде тем, как войти, ощупывал пальцами, вставляя их. Кику издал тихий стон — Боже, почему этот звук вырвался из него? Что, черт возьми, происходит, почему он позволил этому происходить, и ведь помнит, как позволил? Ужасное чувство влечения увеличилось, когда Артур вошёл в него, прижав руки Кику к дивану своими руками — на самом деле, Японии не хотелось, чтобы он останавливался, как бы его не пожирал стыд. Наверное, он может позволить себе тихий стон, ещё один и ещё, что, конечно, только взводило Артура и тот двигался быстрее, что взводило уже Японию, и тот позволил себе что-то прошептать и стать слегка громче. Артур как будто что-то ворчал себе под нос и мычал от возбуждения. Он... Он не мог сдерживаться. Япония привлекал его столько времени, и сейчас он узнал, что сам привлекает его в ответ... Черт, он не может этого стерпеть. Британец крепко схватился за нежные бёдра Кику, вжался крепче и позволил себе кончить в него, вызвав у Японии сдавленный стон. *** Япония сел, посмотрел на часы, что висели на стене. Господи. Неужели, он так долго спит? Где Артур... Неужели... Вот черт. Это не осталось в прошлом — это только возрасло, довело его до такого позора и преумножилось, возвелось в квадрат, в куб, в ужасно огромную степень, стало бесконечностью, которую никак не мог выразить, но кажется выразил уже вчера. Ужасное чувство стыда окутало его, когда вдруг показался и этот самый Артур в переднике: - О, доброе утро. Я заварил зелёный чай.