Часть 1: Юджи
Изначально, Юджи даже не задумывался об этом. Годжо-сенсей мимоходом упомянул, что Иейри-сенсей сейчас на курсах и какое-то время её не будет, поэтому её заменит временный сотрудник. Его и всех остальных подлатали ещё врачи Киотского магического колледжа, и врач — последнее, о чём он думает. По крайней мере, до тех пор, пока не получает бумажное приглашение на ежегодный медицинский осмотр. В Магическом колледже он никогда не проходил профилактический медосмотр, но в его старом колледже в Сендае они были стандартными: обычные осмотры, с прослушиванием лёгких и сердца, измерение артериального давления и индекса массы тела. Так что, в назначенный день и время, он трусцой бежит в лазарет, где знакомо пахнет дезинфицирующим средством и йодом, а пустые кровати застелены белыми простынями. Врач, заменяющий Иейри-сенсея — пожилой мужчина с редеющими волосами, в очках, одетый в костюм под белым халатом. Невыразительный и нехаризматичный. Он жестом подводит Юджи к одной из коек и закрывает дверь, большим пальцем защёлкивая замок, что кажется Юджи немного странным, но ведь врачебный этикет никто не отменял? Тканевых ширм здесь нет, и ничто не помешает любому, пожелающему ворваться в помещение, видеть всё и вся в комнате. — Я Хирояма-сенсей. Ты Итадори Юджи, верно? — его голос пронзительный и тонкий. Однако взгляд его — требовательный, острый и пытливый. — Именно так, док. — Хорошо. Разденься, пожалуйста. Юджи снимает обувь, брюки и куртку, оставляя только футболку и боксеры. Он сидит на кровати, покачивая ногами, пока Хирояма-сенсей достаёт стетоскоп и рефлекторный молоточек, а после натянивает пару белых латексных перчаток. Он смотрит на Юджи и хмурится. — Нет, целиком. Это кажется странным, но, чёрт возьми, Магический колледж — это целый кладезь странностей. Он стягивает футболку и вылезает из боксеров, а после снова садится на кровать, ощущая обнажённой кожей прохладу белых простыней. Юджи кладёт руки на колени и терпеливо ждёт. Доктор подходит ближе и прикладывает ледяной стетоскоп к его груди и спине, слушая его дыхание и сердцебиение. Он измеряет пульс Юджи, проверяет его рефлексы и светит фонариком в глаза. — Ну как там, сенсей? — спрашивает Юджи, пока врач вписывает что-то в свой планшет. — Ты совершенно здоров, Итадори. Но это не значит, что ты не уничтожишь нас всех, — сухо добавляет он, поднимая глаза. — Эм…? — Оставить подростка с Рёменом Сукуной во главе кажется мне верхом безумия. Это то, на что способен только Годжо Сатору. — На самом деле, это больше моя вина, — говорит Юджи, почёсывая затылок. — Я имею в виду, обстоятельства были весьма смягчающими! Но Годжо-сенсея рядом не было, когда я съел палец. — И теперь мы все зависим от твоих слабостей и похоти, — отвечает доктор. — Ты не внушаешь мне никакого доверия. Ты похож на мальчика, который любит себя побаловать, — его взгляд скользит по телу Юджи, от лохматых розовых волос до обнажённой груди, широких бедер и тёмной промежности. — Это как-то грубо, сенсей, — неловко смеётся Юджи. — Я стараюсь изо всех сил в этом плане. Обещаю. — Я не убеждён, — он кладёт планшет на стол и лезет в ящик, вытаскивая пластиковую бутылку с прозрачной жидкостью. — Мальчики вроде тебя все одинаковые — жалкие, грязные и слабые. Кто сказал, что ты не выпустишь Сукуну, пока будешь гнаться за собственным удовольствием? Ляжь на бок. Дискомфорт скапливается в животе Юджи, холодный и скручивающий. — Э-э, сенсей, я не совсем… — Лёг. Сейчас же, — рявкает Хирояма. Юджи слушается, слегка подтягивая колени и прислоняясь спиной к стене. Пытаясь сохранить спокойное дыхание, он обнаруживает, что его живот напряжен он нервов. — Руки вверх, — говорит доктор, и прежде чем Юджи успевает даже подумать об этом, он сам хватает его за запястье и дёргает вверх, обнажая пах. Мгновение спустя врач откупоривает бутылку и выплёскивает жидкость себе на руку. Смазка. Юджи резко втягивает воздух от испуга, потому что это уже кажется неправильным, абсолютно неправильным, неправильным, неправильным, и… Хирояма небрежно протягивает руку и начинает поглаживать его член. Юджи отскакивает, стыд, смущение и ужас захлёстывают его волной настолько огромной, что картинка перед глазами начинает дрожать. — Стоп—, это—… — Как я могу назвать отчёт по тебе чистым, если не удостоверюсь, что ты не выпустишь Сукуну, когда впервые ляжешь с кем-то в койку? — высокомерно спрашивает Хирояма. — И если я его не подпишу, будь уверен, ты не продолжишь обучение в Магическом колледже. Сердце Юджи колотится в груди, температура всего тела — лёд течёт в вены через сердце, но жар поднимается из паха. Они встречаются в его желудке, тошнотворно бурля. Его член пульсирует, стыдливо твердея от омерзительных прикосновений доктора, как будто он действительно этого хочет. — Посмотри-ка, как ты этого жаждешь, — шипит доктор одновременно с отвращением и очарованием. — Ты мелкая шлюшка, да, Итадори? Я уверен, я у тебя не первый. Может быть, ты даже уговорил и самого Годжо своим грязным тельцем. Хм? — Пожалуйста, — задыхается Юджи, его горло сжимается, тело напряжено, натянуто как струна от ужаса. Его голос совсем тоненький. — Я не хочу этого. — Конечно же хочешь, — отмахивается Хирояма. Он протягивает свободную руку и грубо тычет двумя пальцами в Юджи сзади: он скулит, ему плохо, его насилуют. — Ты такой же, как любой пацан-подросток, сплошные гормоны и желания. Могу поспорить, что ты трогаешь себя каждую ночь. — Нет, остановитесь, сенсей… — пальцы движутся внутри него, касаются его повсюду, вырывая из него его невинность, оскверняя его. Он чувствует себя отвратительно грязным, его тошнит от стыда. Он просто лежит здесь и терпит, почему он просто не разорвёт этого психика на кусочки, почему не швырнёт его через всю комнату и не растопчет? Потому что именно так поступил бы Сукуна. И он не Сукуна. Он сделает всё, чтобы доказать это и сохранить своё место в Магическом колледже. Испытывая отвращение и ужас от того, что происходит, он чувствует себя еще более больным, осознавая, что на каком-то уровне его тело получает от этого удовольствие. Его член твёрдый, он подтекает и пульсирует, когда Хирояма его поглаживает. — Какая же ты мелкая шлюшка, — удивлённо говорит Хирояма и доводит его до грани. Слёзы катятся по его лицу, когда он кончает, липкий, скользкий и разбитый внутри. Хирояма отступает назад и снимает перчатки. Он хватает коробку салфеток и бросает её Юджи. — Вытрись. И можешь идти, — он поворачивается и уходит. Юджи медленно сворачивается вокруг коробки, его трясёт. Его разум забрасывает метелью вопросов: «Как ты только мог позволить этому случиться? Почему ты не остановил его? Почему ты просто лежал и терпел это?» У него нет ответа. Медленно Юджи выпрямляется и вытирает себя. Затем он натягивает одежду и бесшумно выползает из кабинета, опустив голову.***
Первое, что он делает, когда возвращается в общежитие — принимает душ. Он ощущает себя таким грязным, чувствует, словно он покрыт толстым слоем липкой, отвратительной субстанции. Он включает слишком горячую воду, но его это не волнует, он стоит под струями, пока его кожа не становится ярко-красной, и трёт её мылом и пемзой, которую обычно использует для своих пяток. В какой-то момент эмоций, бушующих внутри, становится слишком много. Мыло и камень выскальзывают из его пальцев и рассыпаются по кафельному полу душевой, он опускается на колени в углу, прижавшись к прочным, устойчивым стенам. Он никогда раньше не ощущал ничего столь сильного. Ни когда умер дедушка, ни когда Сасаки-семпай чуть не съела проклятие, ни даже когда он сам сражался с проклятием особого уровня в колонии для несовершеннолетних. Как будто его разум был раздавлен чувствами, ощущениями и воспоминаниями, стыдом, который разъедал его, словно кислота, и ужасом, что замораживал его изнутри, как жидкий азот, и ощущением пальцех, двигающихся внутри его тела, тела, которое принадлежало только ему одному, только ему, и больше никому, и которое у него отняли, и теперь оно более никогда не сможет вернуть его себе обратно. Он снова плачет, не в состоянии отличить слёзы от воды из душа, но он понимает это по жжению в глазах и комку в горле. Он всегда считал себя сильным, способным справиться с любыми трудностями, которые только преподнесла ему жизнь. Он никогда не знал, каково это — быть слабым и беспомощным. Это ужасно. Он не знает, как долго сидит в душе, но в конце концов кто-то ещё заходит в соседнюю кабинку. Он поднимается, выключает воду и пробирается в раздевалку. Поспешно вытирается полотенцем и ускользает обратно в свою комнату.***
Той ночью он лежит на своём футоне, плотно завернувшись в одеяло, запеленавшись, как младенец, которым он уже больше никогда не станет, как невинный человек, которым он уже больше никогда не станет. Он думает о том, чтобы рассказать кому-то о произошедшем, о том, чтобы невзначай намекнуть на это Фушигуро, чтобы просто побыть двумя братанами, поговорить о своих уязвимостях, которые могут их сблизить. Думает о том, чтобы сказать что-нибудь Годжо-сенсею, не говоря ничего серьёзного и драматичного, а просто предложить администрации Магического колледжа найти иную замену для Иейри-сенсея. Но когда он пытается мысленно отрепетировать такие разговоры, его пульс начинает зашкаливать, а горло перехватывает. Его сердцебиение, кажется, пронзает его мозг яркими вспышками света, а тело ледяное, но в то же время покрытое потом. Время. Ему нужно просто немного времени. Он хватается за эту идею, как за спасательный круг, выныривая из бурного моря. Он сможет рассказать кому-нибудь позже, когда станет готов. Он закрывает глаза и ждёт, пока заснёт. Но его память, полная кошмаров наяву, горячих рук, скользких пальцев и жгучей боли, не даёт ему это сделать. Когда же он наконец отключается, исчезают и его сны.***
— Эй, Итадори, ты в порядке? Выглядишь хреново, — Мегуми рассматривает его за завтраком в крохотном кафе, когда они едят тосты с яичницей и салатом, запивая кофе. — Ага. У меня была тяжёлая ночь, ничего страшного. — Тогда выпей ещё чашку кофе; у нас сегодня спарринг с Пандой-семпаем.***
— Блять, Итадори, где ты был во время второго построения? Мы тренировали это всю неделю. Маки-сан надрала мне задницу, — Кугисаки потирает упомянутую задницу, которой жёстко приземлилась на твёрдую землю тренировочной площадки до этого. — Извини. Я просто… немного в прострации. — Ну, тогда соберись. Мы попробуем снова, и если ты всё испортишь, я заставлю Фушигуро подкинуть лягушек в твою кровать. Склизких.***
— Ммм, Юджи, ты чутка не в себе на этой неделе. Что-то случилось? Новый кондитерский магазин? А может, милая девушка? Та, у которой короткая юбка и длинные волосы? —…это больше похоже на то, что на уме у вас, сенсей, — говорит Юджи, обмякая в своём кресле, измученный этой неделей. — Я в порядке. — Уверен? Ты двигаешься довольно скованно. Травмы плохо заживают? Я мог бы отправить тебя к врачу… — Нет, — рявкает Юджи с такой силой, что Годжо-сенсей замолкает и наклоняет голову в сторону. Юджи сглатывает и садится, — нет. Я в порядке. У меня просто плохая неделя. — его сердце колотится в груди так быстро, что он едва различает отдельные удары пульса. Его руки дрожат; он прижимает их к столу, чтобы скрыть это. — Хорошо. Постарайся выбросить это из головы, ты выглядишь так, словно в ней же и живёшь. Повеселись! Подразни Мегуми, купи Нобаре что-нибудь глупое и получи за это от неё. Вот, что такое молодость. Юджи выдавливает улыбку. — Хорошо, сенсей.***
Он не забывает, но эти воспоминания перестают беспокоить его столь же часто. Пока он достаточно много тренируется, он может спать практически без кошмаров и перестаёт так часто просыпаться в холодном поту. И он начинает уделять больше внимания занятиям, чтобы не думать об этом, настолько, что улучшает результаты своих тестов и Кугисаки спрашивает, не пытается ли он превзойти Фушигуро в любви к учёбе. Но даже несмотря на это, именно мелочи выводят его из себя. Прикосновения, когда он этого не ожидает, запах антисептика в коридоре, просмотр телепередач, в которых кого-то целуют без разрешения. Его тело замирает, дыхательные пути стопорятся так, что он едва ли может вдыхать воздух в достаточном количестве, чтобы оставаться в сознании, а его кожа покрывается потом, пока он не становится холодным, мокрым и жёстким, как доска. Ему ещё повезло, что чаще всего это происходит, когда рядом никого нет или когда на него не обращают внимания.***
Он спит, его тело тяжёлое и вялое. Его сны — мокрые и неприятные. Влажные пряди касаются его кожи, руки раздвигают его ноги, он ощущает тупую боль внутри — он кричит раз, второй, извиваясь и борясь, но не может увернуться, не может убежать, и… — Итадори! Он задыхается, просыпаясь, и видит над собою тёмную фигуру, руки прижимают его за плечи. Он реагирует без малейших раздумий, со всей силой и скоростью своей паники: наносит сильнейший удар проклятой энергией. Что-то поблизости тяжело хрустит, тёмная тень исчезает. Юджи изо всех сил пытается вдохнуть, его тело пружинит от напряжения. В комнате тихо. Он встаёт и включает свет. Фушигуро лежит на остатках его деревянного стола, опустив голову на плечо, кровь стекает по его лицу. Юджи смотрит, ужас захлёстывает его, как прилив, густой, холодный и солёный. — Фушигуро? — шепчет он. Затем, бросившись вперёд, — Фушигуро! Парень не отвечает, даже когда Юджи кладёт руки на его обнажённые плечи — на Фушигуро только спальные штаны, свободные фланелевые штаны с завязкой на бёдрах. Юджи сразу понимает, что тому нужна медицинская помощь. И так же сразу понимает, что отвести Фушигуро к Хирояме он никак не может. Так тяжело думать, его разум всё ещё наполовину затуманен сном, а другая половина наполнена паникой. Его трясёт от адреналина, он не может усидеть на месте, не может замедлиться. Ему нужен кто-то, кто поможет ему, нужен кто-то, кому он может доверять. Годжо-сенсей. Он хватает телефон и звонит учителю, отчаянно стуча ногой, слушая гудки. Один. Два. Три. Чет- — Алло? — голос Голджо-сенсея усталый и хриплый. — Сенсей, это я, я всё испортил, мне нужна помощь, пожалуйста, вы должны прийти, у него всё еще идёт кровь, и он не просыпается, но… — Юджи. Дыши, — приказывает сенсей, его голос внезапно становится чётким и полностью проснувшимся. — Что случилось? Он закрывает глаза, концентрируясь. — Фушигуро разбудил меня, и я случайно ударил его об стол. Я думаю, у него сотрясение мозга. Он не просыпается. — Хорошо. Я буду через минуту. Подожди меня, — звонок обрывается, и Юджи снова приседает рядом с Фушигуро. У него течёт кровь из пореза вдоль линии роста волос, он длинный и выглядит глубоким. Юджи прижимает к нему руки, пытаясь остановить кровотечение. Позади него раздаётся тихий звук, похожий на нежное постукивание крыльев мотылька по стеклу. Затем Годжо-сенсей шагает вперёд и приседает рядом с ним. На нём только чёрная футболка с V-образным вырезом с длинными рукавами, джинсы и слипоны без шнуровки с голыми лодыжками. Он кладёт свою руку Юджи на плечо, и тот изо всех сил старается не отпрыгнуть, желудок скручивает с такой силой, что он морщится. — Да, он выглядит хорошенько побитым, — соглашается сенсей после беглого осмотра. — Видимо, он прервал очень хороший сон, — говорит он Юджи. — Почему ты не отнёс его в лазарет? Юджи глубоко вздыхает, борясь со своим спёртым дыханием. — Иейри-сан вернулась? — спрашивает он. Голова Годжо-сенсея склоняется набок. — Мм, не знаю. Если нет, то там должен быть новенький парень. Хиро-что-то-там. Юджи хватает его за рукав, мокрый и скользкий от крови Фушигуро. — Нет, — говорит он, и это слово вырывается из него прежде, чем он успевает его остановить, больше походящее на животный вой, чем на человеческую речь. — Не к нему, — выдавливает он. У него кружится голова, пульс прерывистый, слабый и хилый. — Юджи? — Пожалуйста, сенсей. Вы должны… должны найти кого-то другого. Хорошо? — он дрожит всем телом, дышит поверхностно от отчаяния. Годжо-сенсей смотрит на него, Юджи чувствует его острый и жёсткий взгляд даже сквозь повязку на глазах. — Хорошо, — медленно говорит он. — Обещаете? — Я обещаю. Но когда я вернусь, тебе придётся рассказать мне, почему. Хорошо? Юджи тяжело сглатывает. — Хорошо, — шепчет он едва слышно. Годжо-сенсей протягивает руку и касается плеча Фушигуро. Мгновение спустя они оба исчезают. Юджи, спотыкаясь, поднимается на ноги, и, подрагивая, идёт в ванную. Моет окровавленные руки с мылом, пока они не становятся чистыми, и возвращается обратно. Его разломанный стол всё ещё там, в том же виде, в котором он его и оставил. Он смотрит на это. Затем опускается и садится на свой футон. И ждёт.***
Годжо-сенсей возвращается через некоторое время, выглядя, как и всегда, беспечно. — О, хорошо, что ты ещё не спишь, — говорит он, когда видит Юджи, сидящего на своём футоне. Как будто он смог бы уснуть. Он подходит к всё ещё не тронутому стулу, чтобы сесть на него верхом, опираясь руками на спинку. — С Мегуми всё в порядке — только синяки и лёгкое сотрясение мозга. Сёко вернулась и присматривает за ним. Завтра он будет как новенький, — он наклоняется вперёд, опираясь подбородком на свои руки. — Итак, — говорит он спокойно. — Что происходит? Юджи не может посмотреть на него. С трудом выносит даже его взгляд на себе; Юджи смотрит на своё одеяло, сжав кулаками край. — Это… я… вы знаете, что я прошёл медицинское обследование. Недавно, — он начинает тихо и вяло. Ему плохо, холодно, словно он лежит на дне колодца, и его голос эхом разносится во тьме. — Конечно. Хорошая физическая подготовка, отменное здоровье. Юджи игнорирует это. — На обследовании… он сказал, что ему нужно знать, что я не выпущу Сукуну. Никогда. Даже если отвлекусь. — Отвлечёшься? — От похоти, — говорит Юджи, цитирую доктора, потому что так это кажется менее ужасным, менее ужасным, чем говорить во время секса или даже в постели. — Он думал, что кто-то вроде меня… в такие моменты кто-то вроде меня будет слабым. Он сказал, что не может подписать отчёт, если не будет уверен, что я выдержу. — Юджи, он трогал тебя? — голос Годжо-сенсея мягкий и спокойный, каким он никогда его не слышал. Как водная гладь перед тем, как она закипит. Он резко кивает. Затем его охватывает стыд, сильный и обжигающий, и он говорит громче: — И не важно, что какой-то старик-извращенец трогал меня руками, что он засунул свои пальцы — свои пальцы — внутрь меня, потому что я, я сильный, но если я сильный, то почему я не остановил его… — его голос ломается, трескается, как сухое дерево, и вот у него уже сжимается горло, и он задыхается, горящий и беспомощный. Его трясёт, зубы стучат, и ему нужно дышать, нужно взять себя руки и прекратить это, но он не может-не может-не может. Сенсей медленно встаёт со стула и садится на футон перед ним, не касаясь. — Юджи, тебе нужно дышать, — мягко говорит он. Он старается, он так старается, но его тело сопротивляется ему, мышцы напряжены, зрение затуманено. Его разум полон ощущений этих скользких пальцев на нём, прикосновений к нему, внутри него, и с его губ срывается низкий прерывистый звук, звук, который он даже не подозревал, что может издать. Годжо-сенсей что-то говорит, но кровь стучит в ушах, разбиваясь, словно волны о волнорез, и он ничего не слышит. Он умрёт здесь, задохнувшись в собственной постели, и никому больше не придётся беспокоиться о Сукуне. Что-то лёгкое, как снежинка, касается его лба. Он ощущает, как энергия мерцает во всём теле, и внезапно чувствует себя в безопасности, окружённым чем-то. Тихие звуки ночного общежития — шум кондиционера, жужжание ночных насекомых снаружи, гудение света в коридоре — всё исчезает. Он один во тьме. Один, если не считать Годжо-сенсея, сидящего рядом. Его паника утихает, мышцы и горло расслабляются. Он делает вдох, потом ещё и ещё. Затем смотрит на сенсея, всё ещё касающегося его лба пальцами. — Что.? — Я окружил тебя своей Бесконечностью, — говорит Годжо-сенсей, как будто это что-то объясняет. — Здесь ничто не может коснуться тебя, чему я не позволю. Хорошо? Юджи робко кивает. — Хорошо. Ты не против, если я потру тебе спину? Юджи снова кивает, и Годжо-сенсей протягивает другую руку, чтобы медленно круговыми движениями начать поглаживать Юджи по широкой части спины, не доходя до низа его грудной клетки. Только когда он прикасается к Юджи, он убирает пальцы ото лба. Это приятно. Успокаивающе. Он никогда не думал о Годжо-сенсее, как о поддерживающем и заботливом человеке. Он ни разу не продемонстрировал хоть какой-то особой доброты, кроме минимум, необходимого для обучения ученика и поддержания его жизнедеятельности. У него характер циркулярной пилы, человека, который разрежет всё, что его не интересует, и у него нет времени на что-то более мягкое. Юджи всегда был благодарен ему за спасение своей жизни, но не принимал это за сострадание со стороны Годжо-сенсея. — Сенсей? — Хм? — Как думаете, вы можете снять повязку с глаз? Лишь ненадолго? Трудно понять, о чём вы думаете, когда носите её. Он ожидает протеста или отклоняющей шутки. Вместо этого Годжо-сенсей согнутым пальцем опускает повязку, открывая свои ярко-голубые глаза. Юджи смотрит в них и видит спокойствие — своего рода непринуждённое терпение, которое успокаивает его. Остатки панической атаки уходят из него, оставляя изнурённым и измученным, как старая верёвка; он падает на бок, и Годжо-сенсей осторожно обнимает его. Его учитель всё ещё гладит его, прикосновения передают безопасность его Бесконечности —чем бы она ни была. Юджи задаётся вопросом, сможет ли он тоже ей научиться. Всегда чувствовать себя в безопасности… это было бы великолепно. — Юджи? Как ты себя чувствуешь? — он кажется таким другим без повязки на глазах, легкомыслия и его насмешек. Или, может быть, он просто не такой социопат, как о нём всегда думал Юджи, и понимает, что сейчас неподходящее для этого время. — Лучше, — он переводит дыхание, — Лучше, спасибо. — Я хочу, чтобы ты знал: я позабочусь об этом. Хирояма больше никогда и нигде не будет пользоваться доверием. И ты никогда больше его не увидишь. Юджи кивает в плечо Годжо-сенсея. Рука учителя лежит на его спине, прижатая к позвоночнику, ладонь ощущается теплой сквозь лёгкий хлопок футболки Юджи. — Это не твоя вина. В этом виноваты многие люди, но ты — не один из них. Его желудок скручивает. — Я должен был останвить его, — говорит он тихим гортанным голосом. — Юджи, причина, по которой взрослые используют детей, заключается в том, что они дети. Они молоды и уязвимы. У тебя не было власти в той ситуации, каким бы сильным ты ни был, потому что ты умный, добрый и заботливый. Ты бы не позволил ничего с собой сделать — он бы использовал силу, принуждение и своё положение. Юджи прижался к Годжо-сенсею; теперь он полупрятал лицо в рукав. Превращает ужас в стыд, который скрывается под ним, проникая глубоко в мозг. — Он заставил меня ощутить… части меня это понравилось. — Это было твоё тело, делающее то, что делают все тела. Не твой разум. Не та часть тебя, которая делает тебя тобой. Это не значит, что ты этого хотел, и не значит, что ты этого заслужил. Он снова плачет, но уже тихо. Острая, очищающая боль, вытекает из него, словно гной из раны. Годжо-сенсей просто держит его, хотя ему, должно быть, неудобно сидеть на полу, и даже несмотря на то, что Юджи размазывает слёзы и сопли по его футболке. Держит его, кажется, вечность. — Тебе стоит попытаться немного поспать, — говорит наконец сенсей. — Уже через пару часов рассвет. Юджи кивает. — Простите, я так долго не давал вам спать, я… — Юджи. Не волнуйся. Хорошо? — Хорошо, — шепчет он. — На завтра я освобождаю тебя от занятий — на сегодня, в плане. Я вернусь утром, и мы сможем увидеться. Юджи кивает. — Сейчас я отпущу тебя. Хорошо? — он ждёт недолго, а после отступает. Мир, кажется, растягивается, а затем Юджи возвращается в реальность — снаружи уже начинают петь птицы, а наверху всё ещё шумит кондиционер. Он чувствует себя уязвимым и незащищённым. Он смотрит на Годжо-сенсея, который снова натягивает повязку на глаза. — До скорой встречи, — говорит он, плавно вставая, несмотря на то, что провёл на полу больше часа. — Пока, сенсей, — говорит Юджи, и Годжо-сенсей уходит. Он забирается под одеяло и ложится. Пытается вспомнить тепло руки сенсея на своей спине, надёжность его защиты. Спать.Часть 2: Сатору
Уже поздно. Или рано. Сатору на самом деле плевать; он встаёт только тогда, когда дела идут совсем плохо, и на этот раз это словосочетание получает новое определение. Он смотрит на свою футболку. Мокрая, перемазанная блестящими соплями. Он мог бы пойти домой и переодеться, но он не станет этого делать. Ему хочется ощущать эту влагу на груди, помнить горячие слёзы, пропитавшие эту футболку. Эта ярость будоражит. Ему надо достать нужную информацию из кабинета Яги, но это проще простого. Старик записывает свои пароли на стикере, приклеенном к древней фотографии главной пáгоды Магического колледжа, сделанной примерно в 1890 году. Сатору хватает его, чтобы разблокировать компьютер, а после просматривает файлы, пока не находит то, что ему нужно. Он снова блокирует компьютер, заменяя картинку, и уходит. Практически мгновенно он оказывается в токийской квартире. Свет не горит, но чтобы видеть, он ему не нужен; словно кот, он легко проходит через тесную гостиную в спальню. Включает свет и смотрит на мужчину, который резко подрывается на кровати. Нет. Кусок мусора, который подрывается на кровати. — Ч-что- Годжо Сатору? Годжо входит и садится на край кровати, небрежно скрещивая свои длинные ноги и улыбаясь. — Доброе утречко, доктор. — Что ты здесь делаешь? Сатору откидывается назад, упираясь ладонями в матрас, вытягивая ногу. — Знаете, я никогда не хотел быть учителем. Я не очень люблю детей, и они не очень любят меня. Лекции о проклятой энергии и оккультной истории? Скучно! Но единственное, чего бы мне очень, очень не хотелось — это ответственности. Мне, как магу, этого хватает —зачастую я сам решаю, кому жить, а кому умереть. Как думаете, мне действительно нужна ответственность за воспитание детей? Ни за что! — он откидывает голову назад и смеётся. — Я не- — Но знаете, что? — он поворачивается и смотрит на Хирояму. — Я бы сам перерезал себе горло вместо того, чтобы тронуть хоть одного из них. Потому что, когда кто-то находится под моей защитой, их жизнь важнее моей. Доктор, сидящий, завернувшись в одеяло, бледнеет. Сатору подносит руку к лицу и стягивает повязку с глаз во второй за за ночь. Скрещивает пальцы, позволяя своей территории расшириться. — Необъятная Бездна. Он встаёт, и кровать исчезает; доктор парит в воздухе, а звёзды проносятся мимо, их цвета подобны свету, проходящему через призму. Сатору подходит к нему и смотрит вниз. Хирояма тяжело дышит, пот течёт по его лицу. Его глаза лихорадочно бегают туда-сюда, ошеломлённые поступающей информацией. — А теперь, мразь, — говорит Сатору, — ты упадёшь. Земля разверзается под Хироямой, и он с криком падает в бесконечную пустоту. Сатору спокойно наблюдает, засунув руки в карманы, как мужчина падает в пространстве, корчась в абсолютном ужасе. Для Сатору проходит около двух минут. Для Хироямы это годы. Когда Сатору закрывает свою территорию, доктор лежит, сгорбившись, в своей кровати, дрожа и пуская слюни. От него пахнет потом и мочой. Сатору наклоняется и тихо проговаривает: — Не беспокойся, я позабочусь о том, чтобы у тебя отозвали лицензию. Никто больше никогда не обратится к тебе за помощью. Отныне ты будешь зависеть только от милости других. Если я не забуду вызвать тебе скорую. В противном случае, ты можешь просто умереть здесь от голода, и ох, не трагично ли это? Глаза Хироямы закатываются, всё его тело трясёт. Сатору подмигивает ему. — Пока, ничтожество. Спустя мгновение его уже не было в комнате.***
Сатору идёт домой, снимает с себя одежду, бросает её в корзину для белья и в одних трусах возвращается в постель. Первые лучи солнца согревают горизонт, черное небо на востоке постепенно становится голубым. Он стонет и закрывает лицо рукой. Первое, что он делает, когда просыпается — звонит в службу спасения и анонимно сообщает о сумасшедшем человеке, нуждающемся в психиатрической помощи. Затем встаёт, принимает душ, бреется и укладывает волосы. Одевается, готовит завтрак, ест. Простые, повседневные вещи. Он пишет Нобаре и сообщает, что её уроки на сегодня отменяются; в конце концов, Мегуми в лазарете, а Юджи явно не в том состоянии, чтобы концентрироваться на уроках. Сделав ставку на то, что Юджи, вероятно, идти в кафе на завтрак не захочет, он быстро забегает в ближайший конбини и берёт дынный хлеб, пару сваренных вкрутую яиц, онигири с лососем и пакет апельсинового сока. Именно такой завтрак, какой мать здорового растущего мальчика никогда бы ему не позволила. Сатору здесь не для того, чтобы быть чьей-то матерью. Хотя в юбке и фартуке он выглядит весьма неплохо. Вместо того, чтобы просто телепортироваться в общежитие, он идёт пешком, в знойную летнюю погоду. Цикады стрекочут во всю, над головой проносятся стрекозы. В стране тихо и мирно. Сатору это ненавидит. Он поднимается по лестнице на этаж первокурсников, коридор из пяти комнат, в которых проживают всего два парня. Он проходит мимо пустой комнаты Мегуми и останавливается у двери Юджи. Поднимает руку и стучится. — Да? — Это я~ — пропевает Сатору, толкая дверь. — Я принёс завтрак! Юджи уже убрал свой футон и оделся в повседневную одежду — футболку и холщовые шорты. У него в руках веник и мусорное ведро, он подметает мелкие обломки его стола. — О, привет, сенсей, — говорит он, прислоняя веник к стене. — Как Фушигуро? — Не знаю, я ещё не был у него. Мы можем сходить потом, хорошо? Юджи проводит рукой по волосам. — Хорошо. Мне нужно извиниться. — Ты не… — Я не хочу, чтобы он знал, — рявкает Юджи, глядя на него снизу вверх. — Если вы реально собираетесь избавиться от… от него, то Фушигуро не нужно ничего знать. — Это твой выбор, — мягко говорит Сатору. — Что касается Хироямы, то я уже со всем разобрался. Юджи моргает. — Серьёзно? — Да. Хочешь знать, как? Парень смотрит на разбитый стол, на мусорное ведро и пыльный веник. Сатору практически видит, как вращаются шестерёнки в его мозгу. Наконец, он поднимает взгляд. — Вы обещаете, что он больше никогда не будет работать врачом? — Я обещаю. — Тогда мне не нужно ничего знать. Я не хочу знать — я просто хочу, чтобы это закончилось. Сатору кивает, проходя в маленькую комнату общежития. В отличии от кристально чистой комнаты Мегуми в комнате Юджи царит уютный беспорядок: тут лежит толстовка с капюшоном, там немного манги, на стене висят плакаты с известными актрисами и певицами. Молодой, невинный. Сатору ощущает внезапную вспышку ярости, он безжалостно подавляет её. — Прошлой ночью было только начало. Но я не думаю, что тебе стоит ждать, что всё вдруг наладится. Травма — штука коварная, Юджи. Она похожа на проклятие с кучей голов, которые появляются в тех местах и в то время, когда ты ожидаешь их меньше всего. И подавлять их — не всегда лучший вариант. — Как вы с этим справляетесь? — внезпно серьёзно спрашивает парень. Сатору слегка напрягается, потрясённый. — Я? — Ну, да. Яга-сенсей говорил, что магам приходится иметь дело с ситуациями, когда умирают люди, умирают их коллеги. Вы сильнейший маг, наверное, вам приходилось иметь дело с каким-то подобным дерьмом. Сатору медленно садится на пол и бросает пластиковый пакет с едой из конбини Юджи, тот его ловит. — Думаю, лучше всего помогают разговоры, — говорит он наконец, после некоторого размышления. — С кем вы разговариваете? Это что, 20 вопросов? Сатору хмурится. — Ну… Сёко, например. — это не совем правда, но однажды он напился и разревелся и у неё на плече после того, как показ его любимого драматического фильма отменили. — Сенсей… извините, но я думаю, вы врёте. — Юджи прислоняется спиной к стене и открывает контейнер с варёными яйцами. Он кладёт одно в рот и проглатывает целиком. — Послушай, я не лучший образец для подражаения. Я начал слишком рано, увидел слишком многое и так и не научился с этим всем справляться должным образом, и теперь я стал одним из тех чокнутых людей, которые нужны всем, но на самом деле никто не хочет быть с ними рядом. Так что делай то, что я говорю, а не то, что я делаю я сам, ладно? Юджи задумался. — Можете ли вы научить меня этой «Бесконечности»? — наконец спрашивает он. — Что? Нет. Это родовая техника моей семьи, она наследуется генетически, ей нельзя научиться. А зачем? Юджи суёт другое яйцо в рот, жуёт и глотает. — Когда вы это сделали… я почувствовал себя в безопасности. Как будто ничего не могло меня коснуться. Сатору делает паузу. Затем, лёгким движением, он протягивает руку и хлопает по полу рядом с собой. Юджи подходит и садится рядом с ним, держа на коленях пакет с едой. Сатору поднимает руку с раскрытой ладонью. — Вот, — говорит он. И когда Юджи не двигается, — Давай, положи свою руку. Юджи поднимает свою ладонь кладёт её. Сатору позволяет барьеру Бесконечности возникнуть между ними, так что чем сильнее Юджи давит, тем сильнее его отталкивает. — Ты прав. Таким образом никто и ничего не сможет дотронуться до тебя. И я могу понять, почему прямо сейчас это может тебе нравиться. Но в конечном итоге… Быть отрезанным от мира — это не благо, — он отключает Бесконечности и ладонь Юджи встречается с его, кожа тёплая. Сатору сжимает пальцы Юджи и складывает их вместе. — Лучше, правда ведь? Человеческие прикосновения важны, Юджи. Забота о других людях очень важна. — Сенсей… это ещё одна вещь, про которую вы говорите «делать то, что вы говорите, а не то, что вы делаете»? Сатору вздыхает. — Ешь свой дынный хлеб, — только и говорит он.***
После завтрака Юджи они идут в лазарет. Мегуми сидит на койке и читает книгу — никакой техники еще сутки, — как сказала Сёко. — Привет, чувак, — говорит Юджи, в то время, пока Сатору отходит и болтает с Сёко. Оба уделяют больше внимания парням, чем друг-другу. — Мне очень жаль за вчерашнее. — Нет, это моя вина. Мне не следовало так приходить и будить тебя. Просто… ты кричал, понимаешь? Юджи фальшиво улыбается. — Да, я знаю. Плохой сон. И он всё еще продолжался, когда я проснулся, и… бац. Ты точно в порядке? — Ага. Иейри-сенсей подлатала меня вчера ночью. Она отпустит меня уже сегодня днём. Юджи облегчённо вздыхает. — Отлично. Я сделаю для тебя всё что смогу. Устроим вечер кино или что-то вроде. Хорошо? Мегуми кивает. Сатору, почувствовав, что они договорили, направляется к двери. — Да ладно тебе, Юджи. Оставь этого бедного, беспомощного инвалида в покое. — Я не… — уже начинает Мегуми, но Сатору уже выходит за дверь.***
Они выходят на школьную территорию, пышащую зелёным, пересекаемую дорожками, выложенными камнем. Сатору ведёт их к торговым автоматам и покупает им холодный кофе, а после идёт к ближайшей скамейке. Несколько минут они сидят молча, Юджи допивает банку кофе, а после горбится, зажав руки между колен. Он проводит пальцем по земле, делая линию, пинает камень. — Вам не нужно так беспокоиться обо мне, сенсей. Сейчас мне намного лучше. — Ну, они платят мне за то, чтобы я беспокоился о тебе, так что с таким образом они могут окупить свои деньги, — легкомысленно говорит Сатору, медленно потягивая свой кофе. — Ты знаешь, что я ничего не сделаю и не расскажу без твоего разрешения. Но я думаю, что есть несколько вещей, которые стоит сделать. Дыхание Юджи слышно, оно немного тяжелое. — Какие? — Сначала я должен рассказать Сёко. Она отвечает за ваше лечение, а так же организует всё, когда её здесь нет. Она должна знать. Парень делает глубокий вдох. — Хорошо. Что-то ещё? — Я думаю, тебе стоит поговорить с кем-то более опытным. — Что-то типо психотерапевта? — Мм, может быть, психолог. У нас есть здесь парочка, работающая по контракту, и они разбираются с травмирующими инцидентами. — Я даже не знаю, сенсей… Мысль поражает Сатору, и он слегка выпрямляется. — Ну, всегда есть Нанамин. Возможно, он сможет дать тебе какой-то совет. Я знаю, что он сам несколько раз бывал у психолога. — Серьёзно? Нанамин? — В этом нет ничего постыдного, — мягко говорит Сатору. Юджи краснеет. — Нет-нет, я знаю, — бормочет он, проводя большим пальцев по краю банки с кофе. — Конечно же, ты можешь сам решать, чем хочешь поделиться, но он абсолютно профессионален. Он никому не расскажет. Несколько мгновений тишины, ветер шелестит ветками деревьев, раздаётся отдалённый звук классного звонка. — Хорошо. Я поговорю с ним. — Отлично. Я позвоню ему. И если я тебе понадоблюсь… Юджи поднимает глаза и слегка улыбается. — Я знаю, где вас найти.***
— Нанамин? Угадай, кто~ На другом конце линии раздаётся вздох. — У меня поджимает время, я занят, Годжо-сан. Сейчас не лучшее время. — Я быстро, не волнуйся — как ты любишь, да? — говорит он, и тон его наполнен намёками. Нанами молчит, и тот перестаёт поддразнивать. — Я хочу, чтобы ты поговорил с Юджи. — Юджи? Зачем? — Кое-что произошло. Я не имею права говорить, что именно, но ему, вероятно, стоит обратиться к психологу. Возможно, тебе получится убедить его. Я не совсем… — Хороший объект для подражания? — серьёзно предлагает Нанами. — Ну, типо того. — Я позвоню ему. — Чем раньше, тем лучше, — говорит Сатору. — И лучше лично. — Тогда сегодня днём. — Шикарно. Продолжай в том же духе, Нанамин! Звонок обрывается.***
Ближе к вечеру он сидит в своём кабинете, готовя планы уроков — вопреки всеобщему мнению, он действительно прилагает некоторые усилия для обучения своих учеников — когда дверь без предупреждения распахивается. Он поднимает глаза и видит, как входит Нанами, его пиджак расстёгнут, галстук свисает. Как всегда, он держит свою проклятую энергию под строгим контролем — но это не мешает ему излучать гнев. Он закрывает дверь и садится на скрипучий деревянный стул, отведённый для посетителей. Сатору откидывается назад и кладёт ручку на ладонь. — Я поговорил с Юджи, — говорит Нанами, хотя в этом и не было необходимости. — Отлично. — Он рассказал мне, что произошло. И он согласился, что ему, вероятно, стоит поговорить с кем-то с соответсвующим образованием — он не сказал прямо, но дал понять, что не хочет в конечном итоге получить тот же ущерб, что и вы. Сатору на мгновение замирает, а затем отмирает с лёгкой улыбкой. — Что ж, умно с его стороны. Как думаешь, Нанамин? — Ещё он сказал, — продолжает Нанами, игнорируя его, — что ты позаботился о том ублюдке. — Правильно. — Что вы сделали? — Я не убивал его, если ты об этом, — говорит Сатору с притворным возмущением. — Я не убийца. Я просто кинул его в бесконечность на пару минут. Он овощ, — добавляет он, пожимая плечами. Нанами просто кивает, что немного шокирует Сатору. — Я дал Юджи информацию по психологу, которому доверяю, и предложил неофициально связаться с ним. — Хорошо. Что-то ещё? Или ты просто пришёл посмотреть на моё красивое личико? — спрашивает Сатору, весело улыбаясь. Нанами смотрит на него с минуту, как всегда серьёзно. — Я просто скажу это один раз. Годжо-сан, если ты захочешь с кем-то поговорить, ещё не поздно… — Ох, давай не будем обо мне. Моя жизнь не более трагична, чем у любого другого мага, и я совершенно доволен лечением своей боли сахаром и алкоголем. — Мы наблюдаем, как умирают люди, — неожиданно говорит Нанами. Люди, которых нам не удалось спасти, умирают ужасной, чудовищной смертью. Эти неудачи имеют свою цену. — И я рад, что ты так здорово справляешься с этим. Но что касаемо меня, я бы предпочел просто забыть об этом. Ты знаешь меня, Нанамин. Ничто не может меня тронуть. Нанами стоит с тяжёлым лицом. — Я знаю, — говорит он и уходит.***
Неделю спустя Сатору лежит на кровати и прокручивает нечто мрачное в голове, когда получает от Юджи сообщение. Он открывает его большим пальцем и читает. Только что встретился с психологом. Как вы и советовали, мы решили немного поговорить. Спасибо, сенсей. Сатору открывает клавиатуру, проводит по ней несколько раз большим пальцем и закрывает. Он возвращается к своему дум-скроллингу.