Promise

      Сигаретный дым был повсюду, разъедая слизистую носа и заставляя смаргивать влагу в глазах. Комната, в которой почти ничего не было, освещалась только светодиодной лентой, мигая с красного на зелёный, потом и вовсе на фиолетовый, только добавляя дискомфорта. Ему не нравилось здесь находиться, видеть этот потёртый диван посреди помещения (это смотрелось нелепо, что за идиотское дизайнерское решение), чувствовать противный запах табака, на самом деле надеясь, что это всего лишь табак, ходить по груде неопознаваемого мусора на полу и искать того, за кем пришёл.       Не квартира, а притон. Из соседней комнаты слышались вздохи и полустоны, даже думать не надо было, чтобы понять, что происходит, на кухне пьяная ругань и дезориентированные тела, бьющиеся головой о стену.       Никому не было дела до того, что какой-то незнакомец шастает по коридору, заходит в ванную, возможно даже роется в грязном белье, дверь никто не запирал, захочешь – заходи.       Когда-то он сам часто ходил на такие тусовки, трахался, сексом это было не назвать, с кем попало и возможно это было даже весело, но медленно утекающая в помойку нормальная жизнь давала о себе знать звонками от матери, кричащей в трубку, что Уён позор семьи и лучше бы ему не возвращаться домой, если не хочет попасть в реабилитационный центр.       Туда он, кстати, всё же попал. Познакомился с парой человек, которые, вроде как, по их рассказам, бросили и хотят вернуться в жизнь. Хотелось верить. Он верил. Ходил на групповые занятия, ел овощи и считал дни до возвращения домой, чтобы снова ходить на танцы (друзья в нём наверное уже разочаровались, надо искать новую студию).       Сейчас он снова здесь. Кажется, что та же квартира, где часто пропадал сам, только там, если память не изменяет, не было загаженного дивана и занавесок, которые бы хоть немного прикрывали творящееся безобразие.       В углу комнаты послышалось шевеление и нечленораздельный бубнёж. Стоило бы испугаться и уйти, но нет. Он нашёл. На Уёна смотрели мутные, пустые глаза, отражая фиолетовой свет ленты. При других обстоятельствах в руках бы уже была камера, готовая снимать, но не сейчас.       Сейчас он перед ним было нечто, что ещё недавно было похожим на здорового человека, готовящегося к выходу на свободу из центра.       Соврал, не сдержал обещание, заставил бегать по помойкам и искать.       Разглядев в госте знакомое лицо, глаза стали полумесяцами, а на щеках вылезли ямочки от широкой улыбки. – Уён! Ты как тут? – Кряхтя и пытаясь подняться, он смотрел прямо на друга. – А я вот, отдыхаю. Ты знаешь, такой тяжёлый день был, а до этого ещё и неделя паршивая, представляешь? – Рот не закрывался, тело слишком резко двигалось, как будто не зная, что делать, глаза бегали. – Тоже пришёл расслабиться? А говорил же, что... – – Ты под чем? – Простой вопрос, ни на секунду не скрывающий раздражения прогремел на всю комнату. Собеседник поёжился, теребя край футболки. Из‐за двери до сих пор слышались стоны. Можно было позавидовать выдержке. – Да... в смысле? Ни... ни под... чем.– Взгляд отводит, губу прикусывает. – Ты что вообще говоришь такое? – обиженно шепчет. – За идиота меня не держи. Я ношусь по всему району, ищу тебя, а ты опять за старое! – Не вынося отвратительного запаха, Уён открыл окно, носком ботинка отбрасывая со своего пути какие-то банки. – Сан, ты обещал. Мне как минимум. – Он пытался воззвать к совести. Кричать и разводить драму сил уже не было.       Собеседник дёрнул плечом от холода. – Оденься, на улице зима и пошли домой.       Мычание, как будто не с человеком, а коровой говорит. – Почему я должен с тобой куда-то идти? Ты хочешь помешать моему веселью? – шипит. Может не корова, а кошка? – Валяться в грязи под каким-то психостимулятором и потом подыхать на отходах ты называешь весельем? – А сам? Ты не помнишь, где мы познакомились? – Пытался задеть, открыть едва зажившую рану. Думал, что Уён недостаточно себя винил, чтобы сейчас просто принять прошлое.       Сан заставил только брезгливо поморщиться от того, насколько жалок стал.       Сначала всё было хорошо, они вместе заново учились жить, ходили танцевать. Благодаря ему Уён даже помирился с прошлой компанией. Дальше что-то снова пошло по наклонной. Снова появились странные квартиры, провонявшие всем существующим на свете дерьмом. Только теперь это было не в поисках возможности потусить, а навязчивое желание вытащить из замкнутого круга зависимости друга, как с ним это сделал брат. Уговорить снова обратиться в центр было отчего-то боязно, поэтому Уён упорно шарился по притонам и каждый раз разочаровывался всё сильнее. Понимал мать, которая кричала на него и пыталась заставить вернуться. Только вот Сан не его сын и вроде как взрослый человек, осознанно принявший решение вести этот образ жизни, от чего руки опускались помогать и прощать.       Когда вновь началось, он часто ругался, топал ногами и забирал ключи, чтобы не найти друга где-то кроме дома, но после прыжка со второго этажа и сломанной ноги перестал так делать. Выдумывать при враче, как это произошло было нервно.       Ветер заносил в комнату вместе с холодом снег, сигаретами уже не пахло, но закрыть окно равно снова обрести себя на муки в душном прокуренном помещении. Лента теперь мигала красным, слишком ярко для двух часов ночи.       Что Уён вообще здесь делал? Завтра репетиция в студии, а он безуспешно старается спасти того, кто сам отказывается меняться. Они стояли в относительной тишине, (кто-то всё ещё уподоблялся кроликам) прожигая друг друга взглядами. Думали о своём, если один из них вообще был в состоянии это делать.       Выдох. – Знаешь, ты прав. Не буду мешать твоему веселью, откисни как следует. Мой номер только не забудь стереть из телефона. – Уён закрыл за собой дверь, оставив уже бывшего друга одного.       В коридоре воняло, ругань на кухне закончилась. Кто‐то либо напился и отрубился, либо умер. Его это не волновало. Хотелось помыться и забыть все эти абсолютно убогие и забитые хламом места как страшный сон.       Морозный воздух обжёг слизистую носа, но этот запах зимы хотелось вдыхать.       Завтра он пойдёт с друзьями после репетиции в кафе, в парке заиграется со снегом, а вечером будет греть руки о кружку с чаем.