Эта серая многоэтажка нас запомнит навсегда

*** Арсений сидит на кухне и как всегда, пьет любимый зеленый чай в кружке, нервно поглядывая на настенные часы. Антон должен был уже вернуться домой, как минут десять, но его нет. На душе неприятно скребут черные кошки, а в горле стоит колючий комок из слюней, что не желают просто так откашливаться. Эта серая многоэтажка нас запомнит навсегда. Сегодня ты есть, а завтра тебя не будет более на этом свете. Но серые бетонные стены, будут помнить твой смех за чашечкой горячего чая по утрам на кухне. Твои печали, которые ты так старательно прячешь от людских глаз, чтобы не разочароваться от того, что тебя жалеют не искренне, а так просто для галочки, что–ли… Но серые бетонные стены, будут помнить твой смех за чашечкой горячего чая по утрам на кухне. Твои печали, которые ты так старательно прячешь от людских глаз, чтобы не разочароваться от того, что тебя жалеют не искренне, а так просто для галочки, что–ли… Твои красные глаза, что не спали бессонными ночами, в ожидании чего–то спокойного или того самого человека, который почему–то задерживается сегодня на работе. Непозволительно долго, кстати говоря. Но многоэтажки неинтересны все эти людские ожидания, она просто помнит и все. — Где же ты? Я приду уже ночью… — напевает мужчина, громко ставя белую кружку на стол, и в очередной раз, заходится кашлем. Нет ему не больно, от того что кашель, пронизывает ребра острыми прострелами. Ему не больно, от того что, возможно про него и забыли вовсе… Правда. Он просто сидит. Сидит и ждет. Да сердце в груди горит от несправедливости вокруг, но Арсений никого и ничего, никогда не винит в жизни своей. Просто он не такой человек. Вдруг со стороны прихожей раздается негромкое, но такое знакомое и отчетливое чертыхание, отчего на лице Попова появляется легкая улыбка. — Не забыл, значит, — также тихо шепчет он, и кашель вновь дерет мужское горло. Удивительно как еще слизистая глотки держится, и не дает ему совсем охрипнуть. — Прости. Я думал, что ты уже спишь. Кстати как себя чувствуешь, Арсений? — Спрашивают его совершенно будничным тоном, будто бы и вовсе не испытывают вины за свое отсутствие. Но они знают, что это не правда. Антон на самом деле переживает, что так вышло. Но не показывает этого. Не привык это делать с детства, и теперь в юношестве не знает, как это сделать правильно, чтобы в следующий раз не разочаровать друга, если вновь опять задержится на работе. А судя чем он занимается в ночное время суток, это вполне возможно. А еще возможно и не вернуться и вовсе назад. Но он ему об этом не говорит. Да и не нужно это. Правда он еще не догадывается, что Арсений испытывает к тому, далеко не дружеские чувства. Но об этом чуть позже. Сейчас Шастун наконец садится перед брюнетом на соседнюю кухонную табуретку, и заглядывает в голубые глаза, что нормально не спали уже более трех суток, кажется. А может быть меньше. Он честно не помнит. Да и когда ему помнить то, если его дома, почти никогда не бывает. — Ел хотя бы? — Не понимаю. Антон вот скажи мне, пожалуйста. Кто я для тебя? Друг, парень или просто человек с которым тебе просто, так сказать: хату удобно снимать? Только честно… — Измученный не только кашлем, но и всеми внутренними демонами, что давно задаются теми же вопросами, что и Арсений, а также ранами, которые больно ноют где–то на краю его истерзанной души. Но Шастун молчит. Ему больно все это слушать. Но он понимает, что по сути своей, Арсений в чем–то и прав. Но он боится, что если признается ему в своих истинных чувствах, то в лучшем случае над ним начнут смеяться сейчас, или вообще выгонят из квартиры. Ведь хозяин тут не он, а Попов. Да и поди разбери этих людей искусства. Сейчас они спрашивают одно, а когда им говоришь правду, они смеются тебе в лицо, и говорят, что все ранее вопросы были простой шуткой. И они не пидоры какие–то, чтобы спать с людьми своего же пола. — Да, ел. Спасибо, что интересуешься моим графиком еды. А еще, я сегодня срал! — По голосу слышно, что тот врет на счет первого, но Антон настолько сейчас поглащен своими мыслями, что ничего не замечает вокруг себя. — Ладно, расслабься. Я пошутил. Иди поспи, друг. А то выглядишь так, будто бы, ты не за барной стойкой работал, чтобы выудить нужную инфу про очередного лоха, что завтра будет где–то красоваться на страницах журнала, что любит грешить желтой прессой, а не действительно умными статьями. Ты же журналист, как никак и с твоей легкой руки, большие дядьки и портят нормальным людям жизнь. Хотя ты не виноват. Работа, Антон, есть работа. Я понимаю, правда. Вздрогнув от легкого касания руки Арсения на своем плече, Антон будто бы просыпается от долгого сна, как какая–нибудь диснеевская принцесса. — Блять. Арс… Я тебя… Люблю… Ты мне дорог, как человек которого, я не хочу отпускать. Хочу всегда просыпаться и засыпать рядом с тобой, хочу чтобы ты кричал мое имя, когда мы занимаемся любовью… Подчеркиваю любовью, а не сексом! Поэтому, хватит быть таким грустным, будто бы ты не болеешь гриппом, а ебешься пока меня нет дома, с каким–то карликом, по путно думая, что лучше маленький член в жопе, чем большой в горле. — Шутливо бросает парень, вставая почти впритык к Арсению, беря его руку в свою, заглядывая в голубые глаза. Лицо того слегка касается улыбка, и Антон радуется, что хоть немного разрядил эту серьезную паузу, возникшую недавно между ними. — Сучка, ты Шастун! Какие нахуй еще карлики с маленькими пенисами? И тебя то шпалы такой хватает, а ты еще тут предлагаешь, с карликами трахаться! И вообще; кончай уже строить из себя героя. Эд говорил, что ты работаешь на мафию. — Неправильные какие–то у него представления обо мне. Пора обновлять данные, так сказать. Я не работаю на мафию. Я и есть босс мафии, Арс. Но ради нашего будущего, передам все права Эду. Тем более, он никогда меня не подводит. Да и ему больше подходит эта работа, чем мне двадцатилетнему чуваку. А ему между прочим двадцать пять. Он и старше и мудрее. — Смеясь говорит, Шастун и с секунду посмотрев на губы Арсения коротким взглядом, облизнув свои, наконец целует того глубоким поцелуем, обнимая осторожно за талию. А тот довольно сопит, уткнувшись своим носом в его шею. Антон улыбается данной картиной, берет Арсения на руки и стараясь того не разбудить, относит спать в спальню. Положив парня на кровать, целуя того нежным поцелуем в лоб, и уходит обратно на кухню, прикрыв за собой дверь, доставая телефон из кармана джинс. — Алло! Эд? Ты чего наговорил Арсению? Какое работаю на мафию? Совсем с катушек улетел со своими детективами? — Расслабься, старина. Пошутил я. Чего напрягся так? Хотя, знаешь по тому, как ты сутками напролет, пропадаешь на работе, это вполне себе возможно. Мол босс крепко держит за яйца, и ты без его разрешения даже в туалет сходить не можешь. — Смеются на том конце провода, и вздохнув, Антон сдается и также заливается тихим смехом. — Я сам себе босс. А если серьезно, то я работаю журналистом. И у нас частые командировки бывают. Поэтому меня и не бывает дома по несколько дней… Хотя меня даже возбудила роль плохого парня. — Ну, так иди и потрахайся. В чем проблема, солнце? Или твой до сих пор не выздоровел? — Его зовут Арсений! Ладно, я спокоен. Да, не выздоровел. Он даже мои вопросы проигнорировал, что тот ел. Но сказал, мол что да была какая-то там трапеза. — Трапеза? Антон, ты чо из девятнадцатого века сбежал? Ладно, мне как–то пофиг, если честно. Главное, что вы счастливы. Счастливы же? — Ага. Прям как в сериале: «Счастливы вместе», и это спасибо тебе, что выслушиваешь иногда мои проблемы. Мне порой кажется, что только ты и стены серой многоэтажки нашей, способны на это. Нет, не подумай плохо об Арсе, он тоже… Но не так. Или это я уже загоняюсь. — Скорее всего последнее. Но я рад, что у вас все хорошо, друг. И да: эта многоэтажка запомнит вас навсегда. Такими, какими вы есть сейчас, и какими будете в будущем. Вообще, она помнит всех и вся. А ее старые стены, хронят в себе много секретов. — Да ты прав, Эд. Эта серая многоэтажка запомнит нас навсегда своими покосившимися окнами, измятыми лестничными маршами и запахом старой краски. Здесь мы пережили моменты счастья и горя, смеялись и плакали, мечтали и сомневались. В каждой квартире звучат свои истории, свои тайны и переживания. Это место, где мы строили свою жизнь, где каждый день был неповторим и запоминающимся. И даже когда мы уйдем отсюда, память о ней останется навсегда в наших сердцах. — Нихера, ты сказанул Шаст. Но мне нравится ход твоих мыслей. Не хочешь пойти ко мне в помощники? А, точно — ты же у нас журналист. Теперь понятно откуда у тебя такой шикарный слог. Я вот писатель-самоучка. Ой, мне пора бежать. Созвонимся еще. — Да, давай. Удачи тебе, друг. — Спасибо, тебе тоже удачи там. И не проподай больше так надолго. Звони хоть иногда, хорошо? — Постараюсь, Эд. Спокойной ночи, дружище. — Спокойной, друг.