Вечность

“Ярослав, мне снился сон, долгий, страшный, душный. Он будто остался на лице паутиной, мешая видеть все в верных красках. Снилось что-то про — Вас, будто Ваше письмо — последнее, и больше я не увижу. Не смерть даже — потеря. И ни слова, ни адреса, ни взгляда, ни встречи — даже ложной, выдуманной — ничего. И ни угнаться, ни побежать — я будто к одному месту прикована, и все пытаюсь найти хоть намек на вас, но: нигде нет. Проснулась — и все смотрю сквозь пелену, боюсь, как бы это мое письмо не вернулось запечатанным. Пожалуйста, ответьте, как Вы? Мне что-то неспокойно. Ваша, Дарья” “Дарья, милая Дарья! не верьте страшным грезам, они — лишь игра злого сна, а вашей чистой душе это ни к чему. Не сейчас, не в этом злом феврале, с его вьюгами и метелями. Знайте, Дарья, я же к Вам вырвусь, я Вам напишу, мое письмо — Вас — найдет, сквозь время: часы, недели, года; сквозь расстояние: версты, мили, снега, города; чего бы то ни стоило. Если меня обезглавят, я к Вам: последним взглядом, последним стоном, последней мыслью, и моя голова упадет в Вашем направлении — даже если Вас на моей казни не случится. Мы слишком надежно связаны-спаяны в одно целое, чтобы мне — до Вас — не добраться. Ваш, Ярослав” “Пишу это письмо второй раз, — Ярослав, не смотрите, что чернила плывут, это не слезы вовсе, это страх, пронзающий до костей. Я так боюсь с Вами встретиться, — но куда страшнее не. Не стану дописывать, но умоляю Вас, сердечно прошу — не надо о смерти. О ней говорить — непоправимое кликать. Только бы мои сны не смешались с кошмарами реальности, превратив все в хаос форм и линий, словно на картинах супрематистов. Вчера была в театре по контрамаркам, давали балет. Все представление текли слезы — не верила, что так живу, что так буду жить, что к этому привыкну. Так ведь нельзя, Ярослав, я так не могу. Мне лгать — страшно, не лгать — еще страшнее. Очень жду нашей встречи. Словно узник в тюрьме ждет свежего воздуха, словно птица в клетке — свободы, словно цветок — солнца. Мы же с Вами встретимся, правда? Ваша, Дарья” “Дарья, милая, встретимся! Встретимся! Я к вам проездом, десять минут на станции станут нашей предпоследней вечностью. Мы же с Вами живем на смерть — вы сами о том писали. И как мне с Вами после того не попрощаться? Как мне с Вами — на вечность — не условиться? Дарья, вы станете моей весной, моим рассветом, моим счастием, — на эти десять минут вы станете моим всем. Не стану думать о том, что потом, еще свидимся, если судьба будет благосклонна. Но пока у нас есть только сейчас, только платформа станции и десять минут на обещание. И среди всех этих людей, кем бы они ни были, не найдется никого ближе, чем мы с Вами, никого роднее, никого, чьи души существовали бы в таком единении, как наши. Дарья, я вас люблю — беззаветно, так, что даже после смерти не забуду ни вашего взгляда, ни вашей улыбки, ни ваших объятий, ни вашего Дара — Вы сама дарованная. Мне — собой — дарованная. Навсегда Ваш, Ярослав” “Мне Вам сказать нечего. Все будет — было — есть — сказано. Вы меня лучше меня самой понимаете, словно наизусть выучили. Жду встречи. На вечность Ваша, Дарья”