***
Когда самолёт садится, Хёнджин готов скакать аки ангорская коза от радости. Он выжил! Он вынес! И только нога его касается земли, как Феликс тут же хватает его, тянет в сторону, а потом набрасывается с крепкими объятиями. Хёнджин сдавленно выдыхает и обхватывает своего парня покрепче, чуть приподнимая в воздух и крутя его вокруг своей оси. Феликс радостно хохочет, а потом оставляет почти неуловимый поцелуй на чужом виске. — Ну все, пойдём, мама ждёт нас дома, — довольно выпаливает он и ощущает, как его всё-таки ставят на землю. Хёнджин радостно кивает. И хотя он уже знаком с семейством Ли, одна только фраза о том, что его там ждут, заставляет безбожно смущаться. Хочется прямо как те кокетки из низкосортных дорам поводить по земле носком ботинка и обязательно заправить прядь волос за ухо. Хёнджин даже почти выполняет эту свою маленькую шалость, но Феликс шустро его тормозит, прыская себе в кулак. В самом деле, прозвище королевы драмы юноша получил не на ровном месте. Феликс любит в нём даже эту по-своему глупую, но милую деталь. Феликс вообще любит в Хёнджине всё-всё. Его отросшие осветлённые волосы, пухлые губы, родинку под глазом, узнаваемый силуэт и многое другое. Хёнджин для Феликса самый особенный. Особенный ровно с тех пор, как они познакомились. Хёнджин тогда почти подрался с ним за последнюю упаковку любимого ими рамёна. Правда, Феликсу стоило только пару раз прикрикнуть, чтобы напугать бедного юношу своим басом, но сути дела это не меняет. Они потом всё равно пошли в парк, предварительно заварив эту несчастную пачку и поделив пополам. Не то чтобы они совсем наелись, но душу почему-то факт совместной трапезы очень грел. — Чему улыбаешься? — интересуется Хёнджин, параллельно разглядывая всё вокруг себя и крепко держа Феликса за руку. Рядом мерно шумят об асфальт колёсики чемодана, люди снуют тут и там, суетясь, чтобы успеть на свой рейс, а вокруг всё такое зелёное, красивое. Словом, Австралия. — Да так… Вспоминается всякое, — улыбается ему Феликс, а потом замечает вдалеке папу возле машины и начинает отчаянно ему махать, чуть подпрыгивая.***
Хёнджин зарывается пальцами ног в песок, блаженно откидывая голову назад. Боже, как же хорошо. Вот чего ему, оказывается, не хватало — простого человеческого «отдохнуть» и поплескаться в водичке, как когда-то в детстве. Солнце слепит даже сквозь закрытые веки, поэтому Хёнджину против воли приходится натянуть панаму пониже, почти до самого носа, и смириться со своим нынешним положением. Хотя это не так сильно напрягает его, как в теории могло бы. Возможно, он просто слишком устал от этого всего. Совсем скоро к нему подбегает мокрый после морской воды Феликс. Вот кто-кто, а это чудище может провести в воде целый день, только дай дорогу. Однако Хёнджина это как мало смущало раньше, так и совсем не смущает сейчас. Как говорится, чем бы дитя не тешилось… Панаму с лица срывают, и всё, что может Хёнджин видеть перед собой, — очаровательное лицо Феликса, доверху усыпанное веснушками. Улыбка у того настолько яркая и заразительная, что оторвать взгляд просто невозможно. Слишком, в понимании Хёнджина, прекрасны эти мимические морщинки в уголках глаз и пушистые ресницы. Впрочем, достоинства Феликса он может расписывать часами. Там куда не глянь, везде матушка-природа постаралась. Даже обидно как-то. Надо же было такой идеал создать, просто возмутительно. Из транса Хёнджина выдёргивает тихий смех. Видимо, он слишком подгрузился во время залипания на чужое лицо. Феликс же касается его плеч и чуть наклоняется, чтобы осторожно чмокнуть кончик чужого носа. Хёнджин довольно морщится на это. Эх, вот так бы всю жизнь! Чтобы целовали красивые мальчики и никуда не надо было. Ну, и, конечно, море. Тасманово море поистине красиво, и побережья тут замечательные. Они с Феликсом как раз подгадали удачный момент, когда в одном определённом месте практически нет людей. Разве что вон та пожилая пара, которая, судя по всему, уже собирается покидать берег. — Пойдём искупаемся, — глаза у Феликса при этом настолько невозможно щенячьи, что Хёнджин откидывает своё «господибоженетрогайтеменяникто» состояние и с удовольствием принимает протянутую ему руку. После раскалённого австралийским солнцем песка морская вода кажется непозволительно холодной, так что Хёнджина мгновенно кроет мурашками. Феликс видит это и хитро улыбается. Хёнджин, пожалуй, даже знать не хочет, что этот чёрт в плавках задумал. А зря. Его тут же окутывают ледяной поток воды и куча брызг. — Ах ты мелкий… — его возмущённую реплику нагло прерывают новой волной. — Ну держись, сволочь! Феликс удирает от него с диким хохотом, больше похожим на припадок. Неизвестно, на какое чудо божие он надеется после содеянного злодеяния, но он всё-таки цепляется большим пальцем ноги за камешек и с размаху падает. Причём падает так, что Хёнджина окатывает по новой с ног до головы. Однако в этот раз он не злится, а только беззастенчиво ржёт, едва не падая сам. Ну да ладно, это мелочи жизни. Стоит заметить, что смеяться он перестает тогда, когда понимает, что Феликс слишком долго не всплывает со дна морского. Вот же ж блин блинский! Но забить тревогу как следует Хёнджин не успевает, потому что его некультурно хватают за ноги и начинают тащить к морскому дьяволу. — Падла! — только и успевает выкрикнуть он прежде, чем членораздельные слова сменяются на неразборчивое «буль-буль-буль».***
Они валяются на какой-то полосатой тряпочке, найденной в кладовке госпожи Ли, под вечерним нежгучим солнцем почти в обнимку. Хочется много и долго говорить обо всём на свете, но при этом желание заткнуться следует по пятам. И пока что оно побеждает. Хёнджин всё смотрит на умиротворённого Феликса и не может наглядеться. Он целует это чучело в уголок губ, постепенно перекатываясь на них целиком, а потом просто откидывается на спину и принимается следить глазами за плывущими по небу облаками. Сейчас ему чертовски хорошо, и он ничего не может поделать с этим. Да и не хочет в общем-то. Всё у него замечательно и легко. Всё спокойно и стабильно. И Феликс вот… Под боком. Хёнджин улыбается шире и зарывается носом своему солнцу в ключицу. Тот сдавленно пищит, но позволяет парню эту маленькую слабость, поэтому только забирается пальцами в чуть отросшие волосы и остаётся там. До глубокого вечера.