me and my Shadow

Он живёт в старом доме, доставшемся ему от деда. Деревянный, много раз с любовью ремонтированный, приятно пахнущий свежим лаком и деревянными опилками. Уютное место… было уютным до недавнего времени. Когда Юджи Итадори возвращается из института, то видит едва заметно приоткрытую щель почтового ящика, словно что-то внутри мешает ей захлопнуться до конца. У парня ощутимо каменеет лицо. Видно, как он плотно сжимает челюсти и как проступает от напряжения жилка на виске. Итадори стоит перед почтовым ящиком не меньше минуты и только потом, совершенно нехотя, начинает рыться по карманам в поисках ключа. Наградой за поиски становится плотный прямоугольный, выпавший прямо в ладонь. [тяжёлый] Юджи держит его так, словно предпочёл бы выбросить, будто дохлую крысу, а не открывать. И он действительно оттягивает столько, сколько возможно. Проходит в дом, открывает на проветривания окна, ставит на плиту кипятиться старый металлический чайник, переодевается в домашнюю одежду. Ходит туда-обратно мимо гостиной, где на небольшом домашнем алтаре стоят подношения умершим родственникам и две фотографии. Одна принадлежит совсем молодому улыбчивому розововолосому мужчине, вторая — хмурому и недовольному чем-то старику. В остальном, в доме вообще больше никаких фото. То ли их и не было, то ли их спрятали. Все это время конверт лежит на краю кухонного стола. Ни одной марки, ни обозначений отправителя/адресата. Он даже, кажется, не из готовых конвертов, продающихся в магазине, а сделан вручную из плотной крафтовой бумаги. Итадори вдумчиво и сосредоточенно моет овощи, достаёт разделочную доску, ножи, сковороду. Взгляд то и дело, как магнитом, тянется в сторону кухонного стола, но он жёстко одёргивает себя, заставляя сосредоточиться на том, что делает. И лишь когда наступает время нарезать и жарить, парень замирает, с силой выдыхает, все же разворачиваясь к конверту. — Так и с ума сойти недолго, — сдавленно бормочет Юджи, тщательно вытирая руки мягким кухонным полотенцем, прежде чем взять увесистый бумажный свёрток в руки. Он не пытается отклеить верхний клапан конверта, просто поддевает уголок ножом и вспарывает по всей верхней кромке. Внутри много плотных, не скреплённых между собой прямоугольников. Фотографии. Итадори навскидку вытаскивает первую попавшуюся. Сглатывает. Вторая, третья. Под конец парень отбрасывает конверт на стол, как тот самый крысиный труп, вспоротый по брюху, из которого на стол веером высыпаются гладкие блестящие внутренности-фото. К приготовлению ужина после этого он не возвращается. Тушит огонь под сковородой, убирает овощи в холодильник. Руки подрагивают, кухонные принадлежности то и дело падают. Если «до» того Юджи старался не смотреть на кухонный стол, то «теперь» он к нему даже лицом не поворачивается, стараясь, чтобы тот всегда оказывался за спиной. Лишь полностью убравшись в кухне, Юджи падает на один из стульев возле кухонного стола и, по-прежнему не глядя на конверт, достаёт из кармана домашних спортивок сотовый. [Махито] [пользователь в чёрном списке] [разблокировать?] Ю: Ты окончательно ёбнулся? Юджи печатает быстро, но не попадает по буквам, ему приходится стирать и начинать писать заново. Более того, нехотя, но он делает снимок лежащего на столе конверта и его содержимого, на фотокамеру телефона. Ю: Если ты продолжишь следить за мной и моими друзьями, я обращусь в полицию. Напротив аватарки чужого контакта очень быстро зажигается зелёный значок «online», а сообщение оказывается прочитанным. Собеседник отвечает быстро. Так быстро, как если бы ждал этого сообщения и того, что его вытащат из блокировки. М: Невозможно ёбнуться окончательно, ибо нет предела совершенству. М: Ну, отправишься ты в полицию, сладость моя, и? Кажется, кто-то уже пытался попросить помощи у своего дорогого Фушигуро Мегуми, чтобы вычислить мой IP. Если провалился профессиональный взломщик, то, думаешь, органы правопорядка помогут? М: Зато целая куча людей узнает о том, что с тобой не стоит дружить, ведь тогда и их личная жизнь окажется под прицелом. Махито пишет много и развёрнуто. Юджи неотрывно, забывая моргать, смотрит на статус «печатает», пока по его коже волнами пробегают мурашки, особенно видимые на загривке, где короткие волоски встают дыбом. Ю: Чего ты вообще пытаешься добиться? М: Мне нравилось играть с тобой в текстовые ролевые, но ты меня заблокировал. Почему бы нам не продолжить? Ю: Потому что кроме игр ты кошмарил меня постоянными вопросами о том где я, что делаю, с кем общаюсь. М: Но это нормально, ведь ты мне нравишься. Ю: Это ненормально — доканывать незнакомого человека из сети двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю! М: О, как раз это интереснее всего, сладость моя. Ты так мило злишься и дёргаешься. Мне нравится смотреть на чужие реакции, на нестандартные ситуации. Ты столько раз пытался уговорить меня не поступать подобным образом, что я искренне восхитился твоей невинностью и открытостью. Кинул бы в чс сразу — возможно, и не перевозбудил бы мой интерес до такой степени. Вот теперь у Юджи вполне ощутимо трясутся руки, и он просто роняет телефон на кухонный стол, запуская пальцы в волосы. Разговаривать с Махито — всё равно что биться головой о бетонную плиту. Между тем, телефон продолжает мелко вибрировать из-за новых входящих сообщений. М: Расстроился? Хочешь, приду к тебе домой и утешу? Я был бы рад слизать каждую твою слезинку… не говоря о том, чтобы попробовать в реальности все те маленькие грязные фетиши, которые мы отыгрывали тут. М: Кстати… М: … если ты пойдёшь в полицию с жалобами на меня, тебя попросят предоставить нашу переписку. М: Интересно, блюстителям порядка понравится читать, как ты мечтаешь об удушении, связывании и о том, чтобы тебя хорошенько отшлёпали? Не самые редкие фантазии, но ты так сладко отписывал мне ответы… В какой-то момент Итадори хватает телефон и явно хочет бросить его в стену, но затем замирает на середине движения. Медленно опускает руку и снова блокирует Махито… точнее, его основной профиль. В чёрном списке целый перечень с похожими аватарками и одним и тем же никнеймом, написанном самыми разными шрифтами, самыми разными вариациями — с дополнительными знаками, с пробелами… и это те профили, о которых Юджи знает. А сколько их ещё у этой сладко сюсюкающей мрази? Руки Юджи продолжают противно дрожать. В таком состоянии вряд ли можно приготовить хоть что-то вменяемое, да и когда он пытается просто прикончить свой уже остывший чай, как тут же зажимает ладонью лицо, явно пытаясь удержать выпитое внутри себя. Из старой жестяной банки из-под печенья Юджи вытряхивает сразу несколько маленьких белых таблеток, без блистера, без заводской упаковки, даже без штамповки на поверхности. В самой банке остаётся что-то около десятка мелких кругляшей, и Итадори, нехотя, набирает знакомый номер на сотовом. — Только в универе виделись, — негостеприимно раздаётся с той стороны смартфона. Слышно пощёлкивание клавиш клавиатуры и явно убавленная на минимум музыка. — И тебе привет, Кугисаки. У меня заканчиваются успокоительные. Можешь достать ещё? Звуки работы за компьютером с той стороны разом умолкают. — Снова этот хрен? — Нобара Кугисаки практически рычит. — Я ему яйца оторву и сожрать заставлю. — Никогда не сомневался, что из нашего трио ты самый крутой мужик, — Итадори слабо улыбается, опираясь на стол локтями. Кажется, его чуть-чуть отпускает. — Он наделал кучу фоток. В этот раз не только моих… но и твоих тоже. И Мегуми. Снял дальние и крупные планы ваших домов, нас всех вместе в университете. Я… я не знаю, Нобара, как он это делает и как умудряется остаться незамеченным. — Чего хочет говорит? Хотя, о чём это я… Сталкеры, в принципе, ёбнутые и цели у них ёбнутые, — девушка вздыхает. — Я достану тебе колеса, Юджи. Надеюсь, у тебя сколько-то прозапас осталось или мне прямо сейчас через весь город тащится к дилеру, а потом к тебе домой? — Нет, у меня ещё есть. — Гуд, тогда завтра в университете отдам. Или послезавтра, если завтра ты будешь слишком раздолбанным, чтобы идти на учёбу. Скажу Мегуми, чтобы прикрыл твою задницу перед старостой. Кугисаки даже не прощается, просто кладёт трубку, давая понять — разговор окончен. — Я… хотел попросить тебя быть осторожнее, если этот псих следит за всеми нами, — последнюю фразу Итадори приходится говорить раздражённым гудкам в телефоне. Несколько секунд Юджи ещё смотрит на свой телефон, а потом начинает обходить дом, тщательно закрывая все двери, все окна и не менее тщательно проверяя, чтобы шторы оказались плотно сомкнуты. Движения становятся замедленными и неуклюжими, однако когда парень возвращается обратно на кухню, закончив обход всех комнат, то от вида разбросанных по столу фотографий он шумно сглатывает… после чего снова тянется к жестяной банке, чтобы проглотить ещё два белых кругляша. — Я знаю, слишком большая доза, — бормочет парень, добравшись до гостиной и тяжело сев на старый диван, обитый грубой тканью. Кажется, словно Юджи разговаривает с собой, но на самом деле его взгляд направлен на фотографии, стоящие поверх алтаря. — Но мне уже кажется, что он таскается по дому ночами. Вздрагиваю от каждого шороха и никак не могу по-другому заставить себя уснуть. Итадори сначала откидывается на спинку дивана, потирая лицо руками, а потом медленно сползает вниз. — Ничего страшного, если я сегодня посплю здесь, с вами? — голос звучит, как у пьяного, под конец Юджи, скорее, бессвязно бормочет, нежели нормально проговаривает слова. Парень засыпает, несмотря на включённый под потолком свет, одна рука свешивается вниз, с дивана, вторая лежит на груди, только старые часы глухо тикают в углу комнаты. Через полчаса в дверях практически бесшумно проворачивается новенький ключ. Человек проходит спокойно, как к себе домой — не стесняется и не боится включить свет в прихожей, оставляет модельные белые ботинки на подставке для обуви, запихнув внутрь аккуратно свёрнутые носки. Закрывает дверь изнутри и вешает свой ключ на крючок, рядом с толстовкой Юджи. На крепком стальном кольце так же висит смешной акриловый брелок в виде взъерошенного белого кролика. С собой у позднего ночного гостя довольно тяжело и плотно набитая спортивная сумка — её он проносит до гостиной. — Четыре таблетки, малыш. Естественно, ты не добрался до спальни, но мог бы и постараться. Хорошо хоть в ванну не полез, а то пришлось бы бежать, чтобы кое-кто не утонул, — в голосе слышится забота, пополам с насмешкой, а интонации такие сладкие, что кому-то вполне мог бы понадобиться укол инсулина. У ночного гостя длинные светло-пепельные волосы, забранные в толстую сложную косу, спускающуюся ниже лопаток. Он одет в простую чёрную футболку с длинным рукавом и узкие чёрные джинсы, только качество ткани отличается от того, что одето на спящем, — небо и земля. Махито какое-то время рассматривает Юджи своими разноцветными глазами, — один серый, второй голубой, — после чего сталкер встряхивает головой и приступает к делам. Перво-наперво устраивает Итадори с удобствами, так, чтобы под головой оказался диванный валик, потом стягивает с парня домашнюю одежду, оставляя в одном белье и накрывает по-хозяйски извлечённым из диванного короба пледом. Он ходит спокойно, не боится шуметь, что-то напевает под нос, роется в вещах так, словно он у себя дома и прекрасно знает, что где лежит… но, отчасти так и есть. Взвизгивает молния принесённой спортивной сумки. Махито достаёт целую пачку крохотных батареек-таблеток, каждая размером не более половины ногтя на мизинце. Сталкер ходит из комнаты в комнату, точь-в-точь как это недавно делал Юджи, с умилением рассматривает тщательно закрытые оконные створки и деловито меняет батарейки у не менее чем полусотни скрытых камер, спрятанных в самых укромных местечках, — например, между щелей плитки в ванной или в стыке досок на тех же часах. Стекла крохотных объективов матовые, не бликуют, не привлекают внимания. Да, даже если и привлекут… — … даже если ты найдёшь этих малышек, Юджи — что будешь делать? Переедешь к своему другу, Мегуми? — Махито разговаривает с Итадори так, будто тот может ответить сквозь крепкий медикаментозный сон, но, кажется, молодому мужчине не важен ответ. Сам пошутил, сам похихикал. Старые батарейки Махито внимательно пересчитывает, после чего прячет в маленький прозрачный пакет и убирает в сумку. Но теперь изнутри он достаёт уже профессиональную зеркальную камеру и компактно сложенный студийный свет. — Буду счастлив увидеть, как ты отреагируешь на вот эти фото, — сталкер широко улыбается, все так же неспешно настраивая оборудование. Он включает камеру, прицеливается объективом к мирно спящему парню, но на кнопку съёмки не нажимает, просто примеривается, оценивает насколько хорошо освещена его цель. — А это, уже, пожалуй, лишнее, — отложив фотоаппарат, Махито стягивает с Итадори плед и нижнее белье. Раздумывает несколько секунд, оглядывается. — Не хватает пары штрихов. Сталкер опускает фотографии на алтаре изображениями вниз. — Ну-ну, не обижайтесь, папочка, дедушка. Просто не люблю, когда смотрят, как я работаю. Он на мгновение складывает ладони вместе, в больше шутливо-издевательском, нежели по-настоящему молитвенном жесте. И возвращается к своей жертве. — Боги, как мило. У Юджи приоткрыт рот, из уголка рта по щеке стекает крохотная капелька слюны. Сначала Махито тянется стереть её пальцами, но затем, передумав, сам наклоняется вниз и медленно, со вкусом слизывает. — Ты такой очаровательный малыш. Вот и как тебя, такого, оставить в одиночестве? Итадори остаётся безучастным, но Махито это явно не волнует. Он садится на край дивана, склоняясь над беззащитным спящим телом, прижимается губами к чужим губам. Запускает внутрь язык, нарочито-медленно обводя самым кончиком кромку чужих зубов. — Жаль, что целоваться со спящим совершенно неинтересно. Но у нас есть уйма других занятий, — ладонь сталкера ласкающими движениями взъерошивает Юджи волосы и чуть наклоняет его голову вбок, чтобы не открывался рот. Фотоаппарат работает совершенно бесшумно, делая несколько крупных кадров беззащитного сонного выражения лица Итадори. Махито отвлекается на пару минут, просматривая готовый материал, что-то удаляет, что-то оставляет, выбирает новый ракурс, повторяет весь цикл. Он работает как профессиональный фотограф, задавшийся целью сделать своей модели идеальное портфолио, но при этом совсем не профессионально лапает Юджи, то тиская его соски, чтобы порозовели и были лучше видны в кадре, то играя с членом, приводя в возбуждённое состояние. Не остаётся ровным счётом ни одной части тела Юджи, которую Махито бы не сфотографировал. Не остаётся ни одного клочка голой кожи, не оглаженного пальцами. После этого сталкер на какое-то время затихает и, присев на корточки, задумчиво ворошит содержимое своей сумки. После того, как он извлёк все штативы, внутри всё равно кое-что осталось. Кое-что… разнообразные игрушки. Фаллоимитаторы, вибраторы, анальные пробки, — некоторые со смешными пушистыми хвостами, — несколько упаковок смазки и презервативов. — Это было бы интересно, не будь ты в таком скучном состоянии, — Махито тянет гласные, подперев щеку ладонью. — Ну, проснёшься ты утром, хорошенько оттраханный, ну, попсихуешь… но на фотографиях-то всё равно будешь инертным и безучастным. Сталкер пакует обратно все своё имущество, опять же никуда-не торопясь. … только взгляд его разноцветных глаз, как магнитом, притягивает обнажённое тело на диване. — Ладно. Всего один раз, — говорит он, то ли с потолком, то ли с самим собой, то ли со спящим Юджи. — Давай уберём твою маленькую проблемку с удовольствием для меня. Махито устраивается на диване, раздвинув ноги Юджи в стороны. Одну он приподнимает под колено, вторую сталкивает вниз, открывая себе лучший обзор на небольшой, всё ещё возбуждённый его же действиями член. Крупная розовая головка, крайняя плоть явно обрезана ещё в детстве, толстый ствол с рисунком вен под нежной кожей, небольшие, поджавшиеся яички. Махито смотрит на него и облизывается, словно растравливая сам себя этой картинкой. — Знаешь, ты мог бы много зарабатывать как вебкам-модель. Я бы первый подписался и сливал все свои деньги, чтобы почаще видеть эту красоту… Протянув руку, Махито притрагивается к головке чужого члена кончиками пальцев. Невесомое и мягкое касание, очерчивающего контуры возбуждённого органа, но даже этого хватает, чтобы тело отреагировало и чужой член дрогнул от ещё большего притока крови. — Нетерпеливый мальчишка, — голос мужчины становится чуть ниже, чуть более хриплым, будто он сейчас развлекается не с находящимся в отключке телом, а с дразнящим его партнёром. — Как тут устоять? — Махито подаётся вперёд, прокладывая языком влажную дорожку от яичек и до головки, а потом обратно, запечатлевая нежный поцелуй у самого основания члена — только затем, чтобы вобрать их в рот, мягко перекатывая на языке, прикрыв глаза так, словно это его самого сейчас ласкают. На внутренней стороне бедра Итадори остаётся мазок чего-то густого, плотного, больше похожего на театральный грим, нежели на тональный крем. Махито отрывается от своего занятия и с тихим смешком стирает вещественное доказательство. — Извини, немного тебя испачкал. Но если не закрашивать мои проблемы со внешностью, начинаю привлекать слишком много нежелательного внимания на улицах, — сталкер почти кокетливо отводит за ухо выбившуюся из косы прядь волос. Если присмотреться, то небольшие следы грима видны даже на вороте его футболки, как будто краска не только на лице, но и на шее. В остальном, тон подобран настолько идеально, что невозможно понять, где кончается косметика, а где начинается чистая кожа. Единственная подсказка, которую Юджи не может заметить в силу своего состояния — это задравшийся рукав чужой футболки, обнаживший круговой широкий шрам на запястье с толстыми точками от старых швов. Сам шрам тоже старый, белый, рельефный и жёсткий, будто Махито отрывали, а затем пришивали обратно кисть руки. Но рука — не лицо. Её можно спрятать при помощи закрытой одежды. А сейчас тут нет посторонних, и Махито не заморачивается… тем более ему и так есть чем заняться. — Извини-извини. Мне часто говорят, что я слишком много болтаю, когда надо заниматься делами, — посмеиваясь, мужчина наклонился обратно, запечатлевая на головке члена Юджи нежный поцелуй и тут же слизывая широким движением языка выступившие капли предэякулята. — Вкусный… Разноцветные глаза блестят чем-то ненормально-больным. Махито приоткрыл рот и вобрал чужой член в рот, для начала просто посасывая головку, будто лучшее в мире мороженное. Даже сквозь медикаментозный сон Итадори тихо застонал и вздрогнул всем телом, пальцы на ногах поджались, а пульс ощутимо участился. Махито издал глухой смешок и опустился головой ниже с нескрываемым наслаждением утыкаясь носом в мягкие короткие пушистые розовые волосы, обрамлявшие основание члена Юджи и сужающейся дорожкой уходящие к пупку. Горло Махито напряглось, ощутимо и видимо расширилось, когда он пропустил головку чужого члена так глубоко, как смогла бы не каждая шлюха. Глаза мужчины почти закатились от нескрываемого удовольствия, по члену Итадори вниз потекли крохотные ручейки слюны. Если бы кто-то смотрел со стороны, то точно решил бы, что у Махито как факт нет рвотного рефлекса — сталкер начал плавно двигать головой вверх и вниз, с непристойными хлюпающими звуками, словно специально пуская как можно больше слюны изо рта. Иногда он отстранялся, чтобы коротко отдышаться, иногда просто облизывал головку или запихивал её себе за щеку… и то и дело смотрел на лицо Итадори, жадно отлавливая все невольные реакции мальчишки. Пацан тихо поскуливал сквозь сон, подавался бёдрами навстречу, нервно вскидывая их вверх, скрёб кончиками пальцев по дивану, скулы и щеки раскраснелись, а голова металась по подлокотнику дивана из стороны в сторону. Махито будто хотел, чтобы Юджи проснулся, чтобы увидел творящееся с его телом непотребство, но нелегальные лекарства, купленные для Итадори Нобарой держали крепко и не давали сбоев, не позволяли вырваться из, безо всякого сомнения, сладкого сна, наполненного сейчас ощущением чужого горячего рта на его [Юджи] члене. Махито вздыхает, снова отстранившись глотнуть воздуха. — Скучно, Юджи, — ставит в вину бессознательного мальчишку и резко додрачивает уже рукой, так, чтобы чужая сперма попала на лицо. — … но я знаю, как сделать интереснее. Улыбка сталкера не предвещает ничего хорошего, но, прежде чем хоть что-то делать дальше, он достаёт свой смартфон и снимает сам себя на камеру, широко скалясь в объектив. И не прячет телефон обратно. Махито перебирается выше, садится Юджи на грудь, заставляя только кончившего и тихо поскуливающего мальчишку судорожно вздохнуть. Одной рукой мужчина включает на телефоне режим видеозаписи, второй, специально на камеру, расстёгивает собственную ширинку, чуть задрав низ футболки. Белья на Махито нет, а в вырезе джинс мелькают новые швы, такие же широкие, как на запястье, но на сей раз пролегающие вдоль подвздошных косточек, по бёдрам, уходящие куда-то назад… и вперёд, опоясывая пах и соединяясь по внутренним сторонам бёдер там, где не видно, — где-то под одеждой. — У кого тут такие сладкие губки? — Махито судорожно облизывается, обхватывая себя второй, — свободной, — рукой и придвигаясь так, чтобы можно было водить своим членом по мягким розоватым губам Итадори. — … такие сладкие губки у нашего Юджи, — тихий маниакальный смех наполняет комнату. Эрекция Махито толкается Юджи в рот, сам мужчина осторожно разжимает пальцами чужие зубы, чтобы мальчишка пустил его глубже. Пихать что-либо в глотку Итадори он даже не пытается, довольствуясь нежными внутренними поверхностями щёк и тёплым влажным языком. В остальном, Махито жёстко надрачивает оставшуюся длину члена, буквально впиваясь взглядом в точёные черты лица Юджи. Мальчишка сейчас не хмурится, такой расслабленный, обманчиво на все согласный. Но лучше всего он выглядит, когда Махито кончает ему на язык, приближая камеру, чтобы чётко запечатлеть капли собственной спермы, стекающие в чужую глотку, испачканные губы и отчасти немного заляпанное лицо. — Хороший мальчик, — судорожно выдыхает сталкер, выключая запись. На часах в углу комнаты что-то около четырёх часов утра. — Упс, пора бежать. Я бы с удовольствием ещё с тобой поиграл, мой хороший, но, боюсь, не сдержусь. Да и на улицах скоро начнут появляться люди, а нам ведь не нужны лишние свидетели, от которых потом придётся избавляться, правда? Махито быстро ликвидирует последние признаки своего пребывания здесь — оттирает лицо Юджи от быстро высыхающей спермы, натягивает на него белье и одежду, накидывает сверху плед, поднимает в прежнее положение фото на алтаре, а потом идёт с вещами в прихожую. Может быть, Юджи поймёт, что его кто-то накрыл и заботливо укутал… а может, и не поймёт. В конце концов он выпил довольно большую дозу лекарств, чтобы иметь проблемы даже с пробуждением по утреннему будильнику, не то что с памятью. Итадори открывает глаза, только когда стрелки на все тех же часах упираются в три часа дня. Медленно садится, потирая лицо и растерянно оглядываясь по сторонам, явно не понимая, как вообще заснул в гостиной, но пытаясь медленно и мучительно вспомнить. У Махито практически пустая, гулкая квартира. Он с треском открывает пачку сладких кукурузных палочек и прибавляет звук в колонках, чтобы не прослушать, если Юджи будет кому-то звонить, либо если решит поговорить с самим собой. Одна из стен комнаты полностью увешана мониторами, на которые выведено видео с установленных у Юджи дома скрытых видеокамер. На второй стене систематично развешены фотографии, разделённые на группы. Сам Итадори, его семья, его друзья, просто одноклассники, преподаватели, места, где Юджи часто бывает, ксерокопии медицинской карты, последний снимок зубов, список лекарств от врача со времён недавней простуды, копии личного дела из школы и из университета, промежуточные оценки за зимнюю сессию, выписки из банка о состоянии счетов, копии квитанций за коммунальные услуги. Личный сталкер Итадори внимательно следит за тем, как парень идёт в ванну, как набирает горячую воду и как, не думая об экономии, — хотя обычно он достаточно бережливый мальчик, — сразу же погружается по самый подбородок. Вроде бы, засыпать не собирается. Махито облизывает пальцы от сладких крошек, запускает на принтере печать, и наружу начинают вылезать, одно за другим, новые фотографии, сделанные этой ночью. Их он тоже с крайней аккуратностью наклеивает на свою «стену почёта». — Никто не знает тебя лучше, чем я, малыш, — мурлыкает мужчина и запускает на печать второй комплект фото. Эти он любовно перебирает и складывает для них новый конверт из всё той же крафтовой бумаги. — Я уже знаю, как мы сыграем в следующий раз. Ставки идут на повышение, ты в курсе? — кроме конверта Махито на сей раз готовит так же коробку из плотного твёрдого картона. Надо ли говорить, что он работает в крепких латексных перчатках, чтобы не оставить следов? Более того, на его коже не найти ни одного лишнего волоска, коса заплетена по-прежнему крепко, а сами волосы на голове, точно так же, как и брови, покрыты едва заметно поблёскивающей, плотной восковой субстанцией. Кажется, будто Махито вообще не спит — он проводит за камерами весь день, изредка перехватывая что-то сладкое с кухни и внимательно наблюдая за Юджи. Когда тот выбирается из дома, мужчина переключает обзор на крохотный прибор, встроенный в брелок, висящий у Итадори на ключах. На самом деле, похожий брелок есть ещё и на чужой сумке, но Юджи оставляет её дома, если не идёт в университет. Брелок даёт немного шумное аудио, средней паршивости видео, однако это не самая важная часть. Важнее всего — встроенный внутрь JPRS-трекер. Там Махито тоже поменял батарейку накануне. Это тщательная, кропотливая и хлопотная работа — следить за объектом своих воздыханий. Тем более, что камерами напичкано не только его жилье. По трекеру Махито отслеживает, куда Юджи ходит, и устанавливает следящее оборудование во всех часто-посещаемых местах — вроде спортзала, бассейна, библиотеки… — Надо бы повесить пару камер в домах твоих друзей, Юджи. А что ты думаешь по этому поводу? — сталкер опирается о свой стол, мечтательно глядя в экраны и подперев щеку ладонью. Прямо перед ним, Юджи раздевается и натягивает спортивное эластичное белье для плавания, на пару мгновений демонстрируя крепкую поджарую задницу. Не так чтобы Махито её уже не видел, но сейчас-то Итадори в сознании. — … какой прогиб поясницы, — мечтательно тянет мужчина. — Сегодня, так и быть, отдохни и расслабься. Завтра сходишь на учёбу, заберёшь свои таблеточки у Кугисаки, а я подготовлю сюрприз к твоему возвращению, — взгляд сталкера падает на собранную коробку, покрытую на всякий случай, полиэтиленом, пока она скромно стоит в углу и ждёт своего часа. Юджи проводит в бассейне практически весь вечер, явно стремясь привести в порядок мысли внутри своей очаровательной головы, и Махито не отходит от камер все это время. Если бы не грудная клетка, поднимающаяся и опускающаяся при дыхании, а также влажно поблёскивающие и следящие за Итадори разноцветные глаза, его можно было бы счесть странным манекеном. — Ты хорошо готовишь, Юджи, — сегодня Итадори всё-таки добирается до кухни, тушит овощи, жарит мясо, негромко слушает музыку. Махито чуть прикрывает глаза, смотрит из-под длинных бледных, почти полупрозрачных ресниц, словно сидит не у себя в практически пустой квартире, а находится за чужой спиной, опираясь о кухонный стол и втягивая носом ароматы готовки. Конечно же, он пробовал все, что Юджи когда-либо делал, — заглядывал время от времени на его кухню, когда пацан надолго отлучался и утаскивал небольшие, незаметные кусочки. — Между прочим, я тоже в этом неплох. Знаешь, как сложно было удержаться от того, чтобы прийти пока ты болел и не сварить тебе вкусный бульон прямо на этой уютной кухоньке? А тот, который я оставил под дверью в термосе, ты вылил, вредный мальчишка. Даже не попробовал. Не сказать, будто Махито обижен, — да, его лицо выражает эту эмоцию, но вместе с тем делает это гипертрофированно, приторно, явно утрируя и веселясь. [ненормально] — У тебя плохой аппетит, малыш, — комментирует сталкер сцену ужина. Юджи съедает немного риса, чуть-чуть овощей и совершенно не притрагивается к мясу. — Тошнит? — заботливо уточняет Махито. — Это все от нервов. Ты слишком чувствительный… но в том-то и весь мой интерес, правда? Мужчина прикрывает ладонью улыбку, сцеживает в неё колкий смешок. Экраны, между тем, один за другим, переходят в ночной режим — Итадори тушит везде свет, умывается и ложится спать. Душ он принял в раздевалке, после бассейна, так что сегодня не тратит на него время дома. … а Махито наконец-то встаёт со своего кресла и, потянувшись всем телом, как огромная кошка, отправляется в душ. Здесь минимум принадлежностей, точно так же как в самом доме минимум необходимых вещей. Те, что есть, скорее всего, принадлежат арендодателю… за вычетом следящей техники, конечно же. Мужчина сбрасывает вещи, но не отправляет их в корзину для грязного белья, а сразу закидывает в стиральную машину, после чего встаёт под горячий душ. В большом зеркале отражается покрытое симметричными шрамами тело, — ноги, руки, торс, — Махито выглядит как выставочный экспонат кунсткамеры, собранный из разных людей. А когда он смывает воск с волос и грим с кожи, то шрамы становится видно, так же и на шее… и на лице. Теперь даже разноцветные глаза не выбиваются из общей картины, скорее, дополняют образ чудовища Франкенштейна, а сам мужчина кажется чем-то инородным на фоне обыденности съёмного бесцветного жилья. Как нарисованный поверх скучной фотографии жуткий образ, очень хороший фотошоп, наложение призрака на серость и обыденность человеческой жизни. [призрак] Настоящее проклятье — личное проклятье Итадори Юджи. По крайней мере, именно такая мысль проявляется на лице у мальчишки, вернувшегося с пар на следующий день. Махито может видеть его через одну из камер, вмонтированных в наружную часть дома и ловко прячущихся в старом, напрочь засохшем растении над дверью. Прямо на пороге, на крыльце, Юджи дожидается та самая коробка, которую его личный сталкер с такой любовь упаковывал накануне. Итадори замирает перед ней, как волчонок, почуявший где-то рядом с собой охотника, но не имеющий возможности понять, из каких именно кустов на него смотрят. Вместо того, чтобы взять коробку в руки, он медленно достаёт телефон, и Махито подбирается. Кому он будет звонить? Или, может, напишет? Пара кликов оптической мыши, и на отдельном экране появляется содержимое телефона Юджи. Естественно, там уже давным-давно стоит скрытая программа для слежения, а также для беспалевной передачи данных. Махито позаботился об этом при одном из визитов Итадори в бассейн. Смартфон с собой поплавать не возьмёшь, приходится оставлять в шкафчике, а на установку всей нужной дребедени ушло каких-то минут десять-пятнадцать. — Какая неожиданная приятность, — Махито может видеть, как Юджи снова снимает блок с его контакта. На собственный телефон падает фотография посылки на пороге, а вместе с ним и сообщение. Ю: Твоих рук дело, ёбнутый? Тихий звук смеха Махито расползается по пустому помещению, следом за ним сразу же раздаётся дробный перестук клавиш, ведь все мессенджеры Махито также выведены на его компьютер. М: Моих, сладенький. Бери, не бойся, там много чудесных сюрпризов для тебя. М: И не вздумай выкидывать. М: Поверь, тебе не понравится, если содержимое этой коробки найдёт кто-то ещё. Камера над входной дверью чётко фиксирует то, как Итадори судорожно и раздражённо сжимает челюсти. Но куда интереснее этого — его отчаянный взгляд, брошенный на коробку. М: Только не спеши меня блокировать, ладно? Наверняка у тебя возникнет много интересных вопросов в мою сторону, малыш, когда ты увидишь, что внутри. Уже было отправивший Махито обратно в чёрный список, Юджи замирает, долгую минуту пялясь в экран. И всё-таки слушается, убирает смартфон обратно в карман, осторожно подхватывает посылку. О, она тяжёлая, но не слишком, тем более для такого хорошо тренированного парня. Махито почти плющом по столу стелется, едва не задевая кружку с переслащённым чаем рукой, в ожидании, когда же Итадори откроет свой подарочек. — В коробочке подарок тебе, а вот мой подарочек — это ты сам, — посмеивается шрамированное чудовище, пока Юджи снимает толстовку и обувь, а потом поднимается на второй этаж, к себе в комнату. — Ох, какой чувствительный. И правда, содержимое этого ящика лучше не показывать папочке с дедушкой. Они такое вряд ли одобрят. Зацепляя кромками ногтей лаковое покрытие стола, Махито скребёт по столешнице, окончательно уподобляясь нетерпеливому коту. Видел бы кто, как он изворачивался, пока ждал, когда же Итадори откроет предыдущий конверт. А тот тянул и тянул, будто знал, что за ним следят и издевался над собственным сталкером. — Давай, Юджи, — мужчина почти ложится грудью вперёд, жадно впиваясь взглядом и отслеживая смену чужих эмоций. Юджи растерян, отчасти напуган, отчасти раздражён, он явно не хочет лезть внутрь. У него даже руки подрагивают, когда разрывает бумажный скотч. Первым его встречает конверт. Чтобы добраться до остального содержимого надо раскрыть много-много слоёв крафтовой бумаги и Итадори отчётливо решает сначала отделаться ма́лой кровью… по его мнению, ма́лой. Он подцепляет край канцелярским ножом, вспарывает с преувеличенной осторожностью, словно то, что находится внутри, может выскочить и укусить его. [наверное, именно так оно и ощущается] У Юджи становится такое очаровательно-недоуменное выражение лица, когда он пытается понять, что видит на матовых карточках. Мозг отчаянно отрицает реальность, а когда, наконец пропускает столь необходимое осознание у Итадори просто подламываются ноги, после чего он падает задницей на заправленную постель. Часть фотографий сыпется на колени, часть с гладким тихим шуршанием разлетается по полу, настолько у мальчишки ослабевают пальцы. В руках остаётся пара верхних фотографий — гладкость чуть загорелой кожи, мирное выражение спящего лица, аккуратные крохотные соски с розовыми ореолами, твердый изящный член. Махито и сам любовался, когда сделал первую партию фотографий, но у Юджи такое потерянное выражение лица, словно ему не восемнадцать, а двенадцать лет. Того и гляди расплачется… … а может? Махито подаётся вперёд, у него самого уже почти дрожат пальцы, так хочется скорее написать, но он останавливается, сцепляет руки в замок. — Нет-нет-нет, напиши мне первым, Юджи. Думаю, тебе рановато знать о камерах, — голос срывается в нервный смех, но Итадори берётся за телефон лишь спустя несколько мучительно долгих, похожих на патоку, минут, отложив фотографии на край постели. [звонок] От непривычного звука Махито вскидывается, недоверчиво смотрит на свой телефон. Ему действительно звонит контакт Юджи. Впервые. Сам. — О, боги. Что ты со мной делаешь, сладенький… — рука сталкера зависает над смартфоном. — Вроде бы и голос светить не хочется… но это же ты, — мужчина вздыхает, признавая поражение. — Ладно, как минимум я знаю, что у тебя нет приложения для записи звонков. [принять вызов] — … ты… как ты… — у Юджи тихий и дребезжащий голос. — Да, я. Да, забрался к тебе домой. Да, знаю, что ты пьёшь таблетки и спишь непробудным сказочным сном. Да, я очень талантливый фотограф. По видео на мониторах явно видно, как Итадори дёргается от каждой фразы, а Махито не спешит, говорит медленно и чётко, с наслаждением артикулируя каждое слово. — С этим ты точно не пойдёшь в полицию, Юджи. Но… это ведь ещё не все. Там целая коробочка подарков для тебя. Кажется, Итадори не может стать ещё бледнее, но в реальности цвет его кожи уже сравнялся с бледным цветом кожи Махито. — Зачем тебе… зачем тебе все это? — мальчишка всё-таки находит в себе силы заговорить, но звучит тихо и надтреснуто. — Я ведь уже говорил — потому что ты моя сладость и каждую твою реакцию мне хочется буквально сожрать. Люблю тебя, мой милый мальчик. Знаешь, все прошло бы намного проще и легче, не так травмирующе для твоей психики, будь ты чуть более сговорчив. Но, возможно, в этом самое вкусное. Я буду осторожно и нежно доламывать тебя, пока ты сам не начнёшь получать от этого удовольствие. — Меня от тебя тошнит, … — … Махито. Называй меня Махито, мне нравится это имя, — сталкер тихо посмеивается, продолжая жадно рассматривать потерянного мальчишку на своих мониторах. — … ты меня итак прекрасно понял, — Итадори упирается локтем свободной от телефона руки в колено и утыкается в ладонь лицом, лишая преследователя возможности видеть свои эмоции. — Я прекрасно понял тебя ещё в самом начале нашего знакомства, Ю д ж и. У тебя много тёмных желаний, которых ты боишься и которым даёшь выход лишь в текстовых ролевых играх. Но, на самом деле, эти желания прекрасны. Очень жаль, что реализовывать их приходится через такой дискомфорт, но ведь тем сильнее эмоциональная отдача. Вспомни, мой хороший, нашу самую первую и самую горячую игру… она ведь была про то, как мальчишку преследует сталкер. Это твоё желание, твоя фантазия, твоя мечта. Я всего лишь её реализую. С каждым новым словом, произнесённым Махито, Юджи трясся все сильнее и сильнее — настолько, что это видно даже через камеры. — Заткнись. Мальчишка нажал на кнопку завершения звонка и отбросил телефон в изножье постели, сам падая на подушку. Его плечи тряслись, сквозь идущие в комплекте к камерам динамики можно было расслышать тихие всхлипы. — О, мой дорогой, — пробормотал Махито, но на его лице написана отнюдь не жалость, а самое настоящее восхищение. — Я и не надеялся увидеть твои слезы так рано, — мужчина заёрзал в кресле, переключаясь на камеры, находящиеся ближе всего к постели, не желая пропустить ни секунды чужой слабости. Рука в это же время, будто живя своей собственной жизнью, снова сцапала телефон и нажала на кнопку звонка. Всё равно Итадори уже слышал голос своего преследователя. Ноль реакции. Юджи только сильнее сжимает подушку, утыкаясь в неё лицом. Но Махито не занимать упорства — телефон жужжит, и жужжит, и жужжит… — Чего тебе?! — взбешённый Итадори хватает трубку после двадцатого или тридцатого звонка. Вот теперь прекрасно видно заплаканное лицо, покрасневший кончик носа, порозовевшие краешки глаз и искусанные до крови губы. — Мы не закончили, Юджи. Я не собираюсь так просто тебя отпускать. И, давай-ка уточним один момент… — тон Махито из ласкающего внезапно становится жёстким, лязгающим, как удары молота по наковальне. — … если ещё раз бросишь трубку, пока я с тобой на сегодня не закончу, то эти фотографии увидит целое море людей. Прославишься, как порно-звезда, Итадори. Мальчишка откровенно замирает от такой смены интонации. У камер Махито нет такого сильного приближения, но он может спорить, что у мальчишки волосы встали дыбом на всём теле разом. Однако что-то блеснуло в этом взгляде. Поддавшийся приступу отчаяния мальчишка собирал себя по кускам прямо на чужих глазах. — Что-то я сомневаюсь, М а х и т о, в твоём желании делиться подобным «контентом» с кем-либо ещё. Учитывая, насколько ревностно ты относился даже к моим друзьям… — Юджи почти шипел в трубку, заставляя своего преследователя замереть в новом приступе восхищения. — … то мысль о том, что кто-то будет пялиться на мои фотографии, без одежды, да ещё и надрачивать, должна приводить тебя в ебейшую ярость. [т и ш и н а] Теперь уже у Махито подрагивают плечи и через несколько долгих секунд он не может сдержать смеха, который больше всего подошёл бы сумасшедшему. — Показал, наконец, зубки, Юджи? — все ещё посмеиваясь протянул сталкер, откидываясь на спинку своего кресла и начиная мягко покачиваться вперед-назад, благо конструкция позволяла создавать небольшую амплитуду для наклонов. — Ладно. В сети это не окажется. Но… всё-таки есть люди, которым я не против это показать. Ты же так отстаивал своё право иметь друзей — что ж, я принял твою точку зрения и буду рад с ними поделиться. — Не смей, — Итадори зло зашипел, но Махито уже почувствовал вкус победы. Да, Юджи любил своих друзей и доверял им, но демонстрировать подобное не хотел всеми фибрами души. — Если будешь хорошим мальчиком, то, конечно же, всё останется между нами. Ты будешь хорошим мальчиком, Юджи? — Смотря, что ты имеешь в виду под этим, — тон голоса Итадори стал тише, он явно уже чуял подвох всей своей очаровательной шкуркой. — Открой основное содержимое посылки и узнаешь, — Махито погладил кончиками пальцев край стола так, как вчера гладил этого мальчишку, точно таким же жестом. — Можешь не класть трубку, чтобы потом не перезванивать. Не будь у Махито видео, он бы мог только слушать, как Юджи выдыхает сквозь зубы, как поскрипывает кровать, когда он садится на край, как шелестит упаковочная бумага… и как пацан поражённо выдыхает, когда видит содержимое. — Ты… издеваешься, — сдавленно шипит Итадори, заставляя своего преследователя тихо рассмеяться в ответ. Это тоже определённый сорт удовольствия — разговаривать с Юджи своим собственным голосом, знать, что эти звуки вытекают из трубки с той стороны и ласкают мальчишку, хочет он того или нет. — Я совершенно серьёзен, Юджи. Сегодня тебе придётся провести со мной весь вечер и если этот вечер пройдёт хорошо, то я никому не покажу твои фотографии. — Как я вообще могу тебе верить? — Тебе придётся, мой хороший — другого выхода у тебя нет, — в голосе Махито звучит почти сочувствие. Почти. На самом деле он не особо эмпатичен и хоть понимает чувства Итадори, но не считает себя обязанным тут же расклеиться и растечься в лужицу, потакая упрямству этого пацана. — Отдельно от игрушек в коробке лежит видеокамера и штатив, чтобы установить её в изножье постели. Она достаточно хороша, тебе не понадобится профессиональное освещение. Просто установи её и включи — сигнал будет уходить на мою сторону по умолчанию. Давай, малыш… покажи мне что-нибудь приятное. Пространство между ними наполняет тишина. Итадори, не отрываясь, смотрит на содержимое коробки — все игрушки, которые Махито брал в прошлый раз с собой, но которыми так и не воспользовался, решив, что со статичным спящим телом ему будет не интересно. — … я не смогу, — голос Юджи похож на тихий шелест. Через камеры его преследователь видит, как несмотря на бледность чужого лица, на скулах медленно проступают яркие пятна румянца. — Сможешь. В конце концов, раз уж ты решился на то, чтобы самостоятельно мне позвонить, то найди свою гарнитуру и переведи звонок на неё. Я буду тебе подсказывать, что, как и куда. Изначально это не входило в план, но так даже интересней. В голосе Махито даже нет насмешки, только нетерпеливое, вибрирующее предвкушение. Он готов убеждать и умасливать, угрожать и шантажировать — что угодно, лишь бы получить своё. Юджи с той стороны молчит. Сталкер не торопит, ведь мальчишка по-прежнему не разрывает связь. Ходит по комнате, думает о чём-то напряжённо и одновременно растерянно, притрагиваясь то к одной вещи, кто к другой. Но его взгляд всё равно прикипает к посылке. Сложно не прикипеть, учитывая её наполнение. — Расслабься, Юджи. Первым делом найди гарнитуру, — подсказывает Махито спустя пару минут. По закону жанра пацан сейчас должен рыкнуть в ответ или послать его к чертям, как уже делал много раз, но Итадори замирает, а потом молча идёт к своей сумке с конспектами и извлекает беспроводные наушники из отдельного кармашка. Тихое шуршание, а затем писк дают понять, что подключение прошло успешно. Юджи бросает уже ненужный телефон обратно на застеленную постель… но это ошибка, ведь теперь его руки не заняты, и он недоуменно сжимает-разжимает ладони, будто что-то ищет. — Переключился на наушники? Умница моя, — Махито говорит негромко, сдерживает свои привычные издевательские интонации, чтобы не спугнуть жертву. — Сходи в ванну. — Зачем? — интонации Итадори вибрируют, он готов сорваться при любом намёке на ту самую издёвку, поэтому его преследователь совсем не зря так осторожничает. — Для твоего же комфорта, сладкий. Давай, иди к своему шкафу, вытаскивай чистое белье, любую удобную футболку и топай в ванну. Я скажу, что делать дальше. Если Махито о чём-то и жалеет в этот самый момент, то исключительно о том, что не присутствует лично. Однако ничто не мешает ему представить, как они с Юджи идут вдвоём, как он забирает у мальчишки чистую одежду, аккуратно раскладывая её на комоде. Сам Итадори бросает вещи слишком небрежно, отчасти нервно. Выкручивает на полную кран, чтобы ванная начала быстро наполняться горячей водой и рваными жестами стягивает с себя все, в чём сегодня ходил по университету. Наушники-пуговки это никак не тревожит. Махито сложно удержаться, он практически мурлыкает Юджи на ухо незамысловатый мотивчик какой-то призрачно-знакомой песни, прикрыв глаза и создавая для самого себя иллюзию, что ничего, кроме этого звонка, между ними пока нет. Если бы так и происходило, он бы цеплялся за каждый звук: за глухое раздражённое шипение Юджи, за тихий плеск воды и шум труб, за шорохи одежды, за рваное тихое дыхание мальчишки. — Ты плачешь, Юджи? — ему даже не нужно смотреть на камеры, чтобы удостовериться в своей правоте. — Не твоё дело, уёбище, — у Итадори злой, но всё равно сдавленно звучащий, голос. — Очень даже моё. Ты ведь моя сладость. Поверь, я бы с огромным удовольствием слизал каждую слезинку с твоего лица. Хочешь — приду и мы поиграем вживую? — Мечтай, — судорожно и, отчасти, напугано выдыхает Юджи. — Хах, да ладно тебе. У меня есть ключи, ты ведь это понимаешь? Я был у тебя дома буквально позавчера, раздевал и одевал тебя, гладил эту чудесную кожу, пропускал между пальцев твои волосы… жаль только, ты в то время крепко-крепко спал. Но это чем-то похоже на зависимость — украв маленький кусочек тебя, становится уже невозможно… пока не получишь все. Каждое слово Махито похоже на вкрадчивый укус — Юджи мелко подёргивается, почти впадая в транс и наверняка очень явно представляя все, о чём говорит его преследователь. — А теперь — забирайся в ванну, — Махито удовлетворён, видя на камерах, как Юджи подчиняется, как молча забирается в горячую воду. Наверняка ведь уже замёрз, стоя без одежды, но сам того не понимая. — Откидывайся назад. Давай, чуть раздвинь свои длинные красивые ноги, закинь их на бортики и расслабься. Готов? Махито знает — Юджи уже выполнил его требования, но он собирается как можно дольше не палить наличие своих камер в чужом доме. — Готов к чему? — Итадори закрывает низ лица ладонью, едва эти слова вырываются из его рта, явно догадываясь о том, что ему предложат дальше. — К тому, чтобы выглядеть пристойно в кадре, — Махито очень трудно удержаться хотя бы от такой колкости, на лице будто сама собой расползается широкая усмешка, которую невозможно не почувствовать в его голосе. — Опусти руку между ног и плавно введи внутрь палец. Совсем чуть-чуть, Юджи, просто промой себя. На самом деле, я совсем об этом не подумал. В следующий раз обязательно положу что-нибудь для интимной гигиены. Штопаное чудовище мелко смеётся, ибо прекрасно слышит не произнесённое, но повисшее в воздухе «следующего раза не будет» Они оба знают, что будет. Юджи Итадори уже у Махито на крючке и чем дальше, тем сильнее этот самый крючок окажется заглочен. Мальчишка слушается нехотя, сначала оглаживая кончиками пальцев туго сжатое колечко мышц — Махито прекрасно все видно, так как одна из камер установлена в отверстии для слива воды. Не то отверстие, что на дне, а то, что под самым краном, на случай если кто-то не уследит за уровнем, чтобы не залить полы. Глаза Итадори оказываются прикрыты, когда он надавливает и пропихивает один палец внутрь, сам же вздрагивая от ощущений. Слишком сухо, но ему и не растягивать себя надо, а просто промыть у самого входа… — Помнишь, мы с тобой отыгрывали — перед анальным сексом часто требуется подготовка, чтобы не было неприятных… неожиданностей. Могу помочь тебе и с ней в будущем. Я купил для тебя так много самых разных игрушек, но некоторые имеют смысл только вдвоём. — Заткнись, — цедит в ответ Юджи. — О, это вряд ли. Я буду здесь, с тобой, до тех самых пор, пока мы не закончим сегодняшнюю игру. Хватит с меня чёрных списков, мой сладкий. — Будешь меня теперь за каждым чихом шантажировать? — Зачем? Достаточно того, что ты и сам прекрасно знаешь, кому принадлежишь. У тебя был выбор — довериться своим друзьям, позволить им увидеть те фото… но твой стыд и смущение куда сильнее веры в этих двоих. Либо ты просто используешь все произошедшее, как повод осуществить то, о чём мы говорили. Но я не против — используй меня для этого, оправдывай свои действия моим принуждением. Только мы оба знаем правду, а она состоит в том, что все происходящее нравится не только мне, но и тебе тоже. — … ненавижу, — вот и все, что Юджи может ответить, чтобы не подтверждать чужих слов. Ведь, судя по всему, он и опровергнуть их достойно не сможет. — Я тебя тоже люблю, сладость моя. Закончил? Вылезай. Или действительно хочешь провести со мной на проводе всю оставшуюся ночь? О, я не против, только позволь сходить, сделать себе чай, — Махито буквально заходится смехом, пока Юджи рывком вытаскивает себя из горячей воды и заворачивается в полотенце. Мальчишка быстрыми злыми движениями вытирается, но всё равно не до конца — когда Итадори одевает домашние вещи, они влажно льнут к телу, непристойно приклеиваясь к коже и обрисовывая все изгибы поджарой фигуры. Не будь Юджи таким зажатым — тоже мог бы казаться хищником. Вот только для этого необходимо переступить через себя, так, как это сделал Махито — отказаться от удушающей человечности и тесных норм людской морали. Может, однажды… Махито мечтательно подпирает щеку ладонью, наблюдая за тем, как Юджи, молча, устанавливает камеру где сказано, а затем подрагивающими руками достаёт все содержимое коробки, перекладывая на постель. — О, видео включилось. Очень хорошо тебя вижу, Ю д ж и, — Махито отзывается так весело и жизнерадостно, стоит только на экране появиться нужному потоку изображения, словно он просто помогал лучшему другу с установкой новой техники. Итадори молчит, не отзываясь, выглядя одновременно угрюмо и неловко, когда садится в изголовье. — Опустись ниже. Вот так, ещё ниже. Всё. Положи подушку под голову, так удобней, — голос сталкера стал мягким, направляя каждое действие смущённого и невероятно дёрганного Итадори. — Х о р о ш о, — Махито почти простонал, глядя на эти согнутые в коленях, сильные, гладкие ноги и мягкие хлопковые трусы, не скрывающие практически ни-че-го. Стоит ли говорить, что видеопоток стоял на режиме записи со стороны штопаного чудовища? — Погладь себя — можешь пока прямо сквозь боксёры. Махито и сам нащупал застёжку своих джинс, отщёлкивая кнопку, а затем раскрывая молнию. Белья на нём, естественно, нет. Юджи сцепляет зубы так, что видно со всех ракурсов. Тем более установленная камера имеет потрясающее разрешение, а также возможность приближения в десятки раз без потери качества, чем Махито и пользуется, выводя видео с неё на самый большой экран ровно напротив себя. — Издеваешься? — Мне незачем. Я хочу, чтобы ты тоже получал от этого удовольствие. Понимаешь, малыш, если бы я хотел удовольствия чисто для себя, то ты, однажды, просто проснулся бы в процессе жёсткого траха, привязанный к постели. Я бы не спрашивал хочешь ты или нет, не пытался осуществить твои фантазии — грубо отымел, поизмывался и бросил бы где-нибудь как ненужную игрушку. Проблема в том, Юджи, что ты не игрушка. Но по-другому между нами вряд ли что-либо могло быть. Слушая Махито, Итадори замирает и смотрит в камеру широко раскрытыми глазами, явно пытаясь осмыслить чужие слова. — Не отвлекайся. Давай… погладь себя… … потому что у Махито уже стои́т, но он всего лишь водит кончиками пальцев по длине члена, больше дразнит сам себя, чем стимулирует, не отрывая взгляда от Юджи. На какой-то миг кажется будто у них действительно зрительный контакт, ведь пацан никак не может оторваться от объектива. Однако он всё-таки обхватывает сам себя сквозь белье, сжимает с видимой силой, совсем не проформы ради. — Любишь пожёстче? Хотя… о чём это я… ведь именно так тебе и нравилось, когда мы играли. Сознайся, сладенький — ты часто дрочил после того, как я отписывал посты? Представлял себя связанным и беспомощным, пока тебя трогают чужие руки? — … представлял, — Юджи говорит едва слышно, но Махито ловит каждый звук и жадно облизывается. Его язык выползает изо рта, так, как это невозможно для обычного человека, но все дело в подрезанной уздечке… словно шрамов на его теле кому-то было мало. — А сейчас? Воображаешь, как кто-то лапает и мнёт тебя, ещё даже не раздев до конца? Ох, будь Махито сейчас там, он бы пихнул Юджи на бок и действительно с удовольствием начал лапать вкусно пахнущее тело прямиком через тонкий слой ткани. Мужчина прекрасно помнил тяжесть и гладкость чужого члена, то, как оно ощущается в руке, — совсем недавно ведь гладил вот этими самыми руками. Юджи судорожно вдохнул где-то глубоко в наушниках, и фантазия навалилась на них обоих с новой силой. — Я не буду торопиться, — прошелестел тихий голос Махито, вплетающийся в их иллюзии, как ещё одна нить в рисунок на ткани. — Сначала я бы гладил тебя со всех сторон, пока ты не начал пачкать бельё, пока у тебя яички бы не поджались от возбуждения. И только потом бы спустил с тебя все до самых колен или щиколоток, — не до конца, чтобы Юджи, отчасти, оказался скован в движениях из-за мешающегося предмета одежды. В это же время, Итадори перед камерой сам спустил белье ниже и в объектив попала явно болезненная эрекция. — Ты совсем не похож на жертву, Юджи. Куда больше — на охочую до ласк сучку, слишком долго ломавшуюся и набивавшую цену. Посмотри, как тебе нравится, а ещё избавиться от меня пытался, — Махито смеется-смеется-смеется, пока смех не переходит в стон, когда он обхватывает рукой собственный член. — Такая чистенькая дырочка. Давай, бери смазку, милый… или тебе было бы приятней, сделай это я? Или ты хотел бы почувствовать проникновение пальцев насухую? Это достаточно жёсткое ощущение, но не такое уж страшное, если просто немного поиграть со входом, подразнить рецепторы грубостью. А ещё лучше — выбери заранее игрушку, с которой хотел бы начать. Да, Юджи молчит, но в гарнитуру слышно его глубокое и приятно-шумное дыхание. Он не протестует, лишь неуверенно тянется, вытаскивает из упаковки блестящий фольгированный конверт с презервативом, притягивает ближе к себе чёрный вибратор среднего размера. Да, мальчик хорошо понимает — вряд ли в него сейчас войдёт что-то крупное. С тихим хлопком открывается крышка бутылочки со смазкой. Благодаря высокому разрешению видео смотреть за тем, как прозрачный блестящий гель течёт на крепкие мальчишеские пальцы — отдельный вид эстетики. Разбить на стоп-кадры, распечатать и составить новый альбом. В голове у Махито Юджи все так же лежит на боку, пытаясь сводить вместе колени, но его задница слишком открыта из такого положения и так легко ввести внутрь густо смазанный палец, ощущая каждую складочку туго сжатой дырки. — Расслабься. Так будет гораздо легче. Гораздо легче им обоим — Махито внутри воображаемой картины и Юджи в реальности, неловко гладящего себя у входа, пытающегося протолкнуть кончик пальца внутрь. Однако — чуть больше усилий, и у пацана широко раскрываются глаза, когда он чувствует проникновение там, где явно никогда сам себя не трогал. Ох уж эти стеснительные мальчишки. Но когда первый рубеж пройден, из тела Юджи словно вытекает большая часть напряжения — это видно по линии ног, по тому, как он буквально стекает в подушку, прикрывая глаза. Махито только представить может насколько жарко и мягко у Юджи внутри, как ощущается медленно уходящее из мышц напряжение, как палец проходит глубже и мажет по стенкам. — Для начала не обязательно вставлять слишком глубоко. Просто смажь вход, пойми, что ничего страшного не происходит, расслабься. Потом возьми ещё немного смазки, поводи пальцем по кругу… и добавляй второй. Вот теперь уже можно почувствовать приятное вторжение, правда? Тебе приятно, Юджи? Когда тебя трогают в настолько интимных местах. Не сказать, что Махито ждёт ответа, однако… — Я… хотел бы, — голос Итадори такой тихий, будто штопаному чудовищу почудилось. Невольно, он распахивает глаза, выскальзывая из медитативного транса и из всех своих фантазий. У Юджи с той стороны экрана щеки горят так ярко, что сразу понятно, насколько тяжело ему далось такое признание. — У тебя ведь никого нет, мой хороший — иначе я бы знал. Тогда остаются только фантазии… и кого же ты представляешь, когда трогаешь себя сейчас? — нет, Махито не срывается, его голос тих и вкрадчив. Но Юджи молчит, явно понимая, насколько ненужным и опасным оказалось это признание. — Ладно, не хочешь — не рассказывай, — выдыхает сталкер, и это откровенно не вяжется с его обычным, крайне ревнивым, поведением, но вряд ли в такой ситуации и в таком состоянии как сейчас Юджи может заострить на этом внимание. — … я догадываюсь, — звучит уже одними губами. Взгляд Махито скользит к стене, где, словно пазл, собрана из фрагментов вся жизнь Юджи Итадори. На самом деле там не хватает небольшого кусочка, но Махито в жизни не рискнул бы притрагиваться именно к нему… — Не будем отвлекаться, сладость. Ещё немного смазки и вставь пальцы глубже. Тебе нужно хорошенько огладить все стеночки и поискать одну очень важную точку. Когда ты её найдёшь, ощущения выйдут на совершенно новый уровень. Одно дело про это читать или писать друг другу порно-посты, но совсем другой — действительно ощутить каково это, когда действия обретают смысл. Парни ведь не просто так друг другу члены в задницу вставляют, — он снова смеётся, наверняка у Юджи уже сложилось впечатление о том, что его сталкер не может жить без этих мягкий, чуть издевательских звуков, будто почти все вокруг его бесконечно веселит. — Я догадывался, что не просто так, — Юджи раздражённо шипит, но учитывая разведенные ноги, а также пальцы, медленно и неуверенно растягивающие его же задницу, это больше напоминает раздражённое шипение очаровательного котёнка. — Глубже, дорогой. Глубже. Ещё глубже, — подталкивает его под руку и не думающий обижаться на подобное шипение Махито. Юджи послушно толкает пальцы внутрь, с хлюпающими звуками вводит по вторую фалангу… пока не вздрагивает всем телом, широко раскрывая глаза. Член мальчишки дёргается от быстрого и сильного толчка, с которым кровь устремляется к паху. — Нашёл, — констатирует Махито. — А раз нашёл, то погладь её. И не смей сдвигать ноги вместе, — тон мужчины смещается в сторону более жёсткого, заставляя Итадори осознать своё практически инстинктивное действие. Пацан снова вздрагивает, шумно сглатывает, затравленно смотрит в камеру. — Я… — Было неприятно? — сталкер склоняет голову набок, не забывая плавно и неторопливо надрачивать на эту тугую задницу. От количества смазки, которое использовал Юджи, меж ягодиц уже стекала небольшая влажно блестящая дорожка. Того и гляди начнёт пачкать постель и на покрывале останутся очень интересные пятна, как от течной девчонки. — Приятно и… я… как будто… как будто вот-вот описаюсь, — теперь у Итадори горят не только скулы, но и уши, но ему приходится озвучить проблему вслух. Вот так опозориться, ещё и на камеру он точно не хочет. — Ты не сможешь этого сделать, пока у тебя эрекция, давление крови не позволит, — тоном профессора из университета отвечает Махито. — Просто расслабься. Можешь пока не трогать там снова, просто погладь и немного растяни себя у входа. Добавь ещё один палец. Что остаётся Юджи кроме как послушаться? Махито видит, как охотно тело Итадори раскрывается, как мальчишка получает удовольствие даже от таких незамысловатых касаний. [сверхчувствительный] Можно кончить только от одного просмотра того, как Юджи себя подготавливает и как течёт от этого его красивый член. По стволу скатываются крупные капли предэякулята, прочерчивая влажные блестящие следы. Когда Махито трогал Итадори в бессознательном состоянии, такого и близко не было, что уже говорит о степени чужого возбуждения. — Вынимай, — Юджи вздрагивает от голоса Махито в наушниках и нехотя вытаскивает пальцы. — Доставай презерватив, сладость, только сначала вытри руки, иначе ничего не выйдет. Несколько секунд Итадори пытается сообразить, обо что ему вытереть пальцы, и в итоге использует для этого собственное белье, заодно окончательно стягивая его с себя. Шуршит фольгированная упаковка. Из движений Юджи ушло всякое сопротивление, в его голове сейчас явно слишком мало места, чтобы помнить о том, как они с Махито вообще пришли к текущей ситуации. Мужчине даже не приходится подсказывать, пацан сам размазывает сверху презерватива ещё одну порцию смазки, но его действия становятся медленными и неуклюжими, когда наступает черёд вводить игрушку внутрь. Он будто… ждёт подсказки? — Пальцами одной руки чуть раскрой вход, а второй рукой вводи в себя игрушку. Медленно. Она чуть больше, чем твои пальцы. Если будешь вводить плавно, то обойдётся без травм. Если толкнёшь резко — порвёшь сам себя В этот их, — первый, — раз, Махито не станет издеваться над Итадори. Если мальчишке нужна подсказка, то его преследователь с удовольствием эту подсказку даст, ведь наградой ему будет зрелище того, как выбранная игрушка медленно проникает в чужое тело, раскрывая кольцо мышц сильнее, чем до того делали собственные пальцы Юджи. У вибратора анатомичная и чуть изогнутая форма, когда крупная верхушка наконец проскакивает через самое тугое и опасное на разрыв местечко, Итадори сначала вздрагивает, а потом охает — головка девайса явно с силой проходится по простате. Сам Махито уже готов скулить от того, как хочется самому оказаться на месте блядской игрушки, но он может лишь стискивать свой член у основания, чтобы не кончить от зрелища такого расхристанного и возбуждённого мальчишки. Итадори иногда убого и скромно передёргивал сам себе в ванной, но это было так скомкано и быстро, словно пацан догадывался о наблюдении. Вот только о камерах он не знал, следовательно, даже живя один в доме, всё равно смущался таких простых и естественных потребностей своего организма. [немыслимо] Махито хотелось облизать каждый сантиметр чужого тела и без устали повторять пацану о том, насколько он красив и желанен. Скрывать это тело, запрещать свою собственную сексуальность — настоящее преступление в случае Итадори Юджи. — Кнопка у основания игрушки. Зажми её и придержи, — голос Махито звучит низко и хрипло… почти опасно. Он сам знает, что в таком состоянии мало кто может его остановить, что в таком состоянии он опаснее всего для окружающих, что в таком состоянии в его голову приходят самые затейливые и уродливые с общечеловеческой точки зрения идеи. Нет, Юджи нельзя пугать. Нельзя отталкивать, после того как они смогли вот так сблизиться, пусть и на ёбаном шантаже. Махито резко сжимает кулак свободной руки, всаживая длинноватые ногти в ладонь до боли. На шее не хватает строгого ошейника, — шипами вовнутрь, — но куда сильнее не хватает того, кто обычно держит в руках прикреплённый к тому ошейнику поводок. Хотя, знай тот человек, чем Махито сейчас занят, уже удавил бы его к чертям собачьим, даже гадать не нужно. [недостаточно] Сталкер подаётся вперёд, резко выдёргивает из верхнего ящика стола степлер и, прижав холодным металлом к запястью, с силой нажимает, вгоняя острые скрепки в плоть. Боль обжигает, прочищает мозги, возвращает Махито к относительной норме… очень относительной, но норме. — … М… Махито? — глухо звучит в наушниках. Кажется, он выпал из реальности, пропал на слишком долгий срок. Там, на экране, Юджи судорожно всхлипывает и зовёт его по имени, а на фоне, практически незаметно, но стабильно и жёстко жужжит вибрация от игрушки. — Я здесь, Юджи. Извини, засмотрелся на тебя, — штопаная тварь врёт, не моргнув глазом, тянет ко рту покалеченное запястье, слизывает выступившую из-под скрепки кровь. — Тебе хорошо? Сможешь подвигать этой штукой? Погладь ею изнутри ту самую точку. — Хорошо… слишком… хорошо, — сдавленно выдыхает Итадори, обхватывая ладонью рукоятку вибратора. Сначала он тянет его на себя, почти до упора, практически вытаскивая из тела, сотрясаясь от того, как приятно вибрация отдаёт в рассаженный и растянутый вход, а потом толкает обратно и тут же скулит, когда вибратор касается простаты, обжигает её, посылая приятные и жёсткие токи в мозг. — Я… не смогу… долго, — мальчишка с трудом облекает свои мысли в слова, связывает звуки во что-то осмысленное. Ему уже не нужны подсказки, он неловко, но жадно трахает сам себя. Махито может спорить, что Юджи кончит, даже пальцем не прикоснувшись к своему члену. — Я и не ждал от тебя взрослой выдержки, дорогой, — саднящей от любого движения рукой, мужчина снова обхватывает свой член, неровно и нервно надрачивая. Он и так растянул все происходящее в немыслимое шоу и, когда Юджи у него в наушниках заходится тихим скулящим стоном, Махито сам кончает, безбожно пачкая ладонь и джинсы. Дыхание сбивается, вырывается изо рта облачками почти видимого пара, пока мужчина растекается по креслу, не мигая смотрит на Итадори, всё-таки стиснувшего колени и перевернувшегося на бок, пережидавшего, наверное, самый сильный оргазм в его короткой мальчишеской жизни. И, пускай из-за этого смазана часть обзора, но кадр восхитителен тем, как выглядит тугая попка Итадори с торчащим из неё вибратором, который Юджи, в какой-то момент, просто выталкивает из-за сотрясающих его тело спазмов. Следом из тела начинает течь смазка, много-много смазки, использованной пацаном. Махито так легко представить вместо неё свою сперму, что его обмякший член вздрагивает от нового спазма возбуждения. — Ты был таким сладким, мой хороший, — шёпот Махито в наушниках похож на шелест. — На сегодня, пожалуй, все. Не вздумай так засыпать — выброси презерватив, смени постельное белье и сходи в ванну, — эти тихие советы, наверное, самое нормальное и спокойное, из всего когда-либо сказанного штопаным чудовищем для Юджи. Пацан отвечает скулежом, прячет лицо в подушку, явно не находя в себе желания добраться до телефона, поэтому, не прощаясь, Махито сам завершает сеанс. Лениво вылизывая ладонь от собственной спермы, он удовлетворённо видит, как Итадори всё-таки собирается с силами. Вырубает камеру и выключает вибратор, сдирает с него презерватив. Даже тащит игрушку с собой в ванную, чтобы помыть, — такой хороший мальчик. Наверняка вообще не понимает, зачем это делает, но делает ведь. Он выполняет все, что ему сказал сделать Махито, в итоге позволяя полюбоваться своим усталым, но умиротворённым выражением лица, когда засыпает даже безо всяких таблеток, уткнувшись лицом в подушку. — Это очень хорошее начало, Юджи, — проходя в ванну, мимо мониторов, Махито не может удержаться от того, чтобы провести пальцами по горячей, едва заметно гудящей, стеклянной поверхности. Он даже позволяет себе подремать этой ночью, испытывая проблемы со сном куда более худшие, чем Итадори Юджи. Вот только начиная со следующего утра все летит в тартарары. Юджи открывает глаза и долго недоуменно смотрит в потолок, растерянно и странно ощущая собственное тело, пока не вспоминает все произошедшее накануне. — Махито, блядь, — парень сворачивается клубком и жалко скулит в собственные колени, чувствуя, как сладко тянет сзади. Даже не больно, и от этого все только хуже. Его преследователь прав — Юджи нравились все их отыгрыши и все отыгранное он хотел бы осуществить в жизни, хоть и ужасно боялся своих желаний. Хотя… нет. Он ужасно боялся, что про его желания и вкусы узнаю отец с дедом. Итадори просто не пережил бы отвращения в их глазах. Юджи закрывает лицо руками, ещё сильнее зарываясь под одеяло. Под пальцами глубокие рубцы возле глаз, симметричные лунные следы шрамов под татуировками. Слишком глубокие, потому что были сделаны дважды. Первый раз, когда Юджи исполнилось пять лет. Он смутно помнил тот отрезок времени, все смешалось в кашу и единственное, отложившееся в голове, — сильные руки совсем чужого на тот момент человека, вытаскивающие его из жуткой темноты, смазанные прикосновения и грубые слова. «Ты взрослый человек, Джин — именно поэтому я уговорил отца не тащить тебя обратно в клан силой» — гудел чужой голос над головой, обращаясь к отцу Юджи. — «Но, блядь, ты бы хоть сказал, что женился! Более того — хоть бы сказал, что обзавёлся собственным сопляком!» «Для чего я должен был об этом рассказывать, Сукуна? Для того, чтобы вы с отцом у меня его отобрали? Чтобы окунули в грязь с головой, начиная с самого рождения? Мы сами с тобой выросли в этой грязи, но я не хочу, чтобы мой сын вырос ублюдком, убивающим и калечащим других людей без капли жалости» «Должен был рассказать хотя бы затем, чтобы к этому пиздюку приставили охрану, уебок! Иначе его бы не похитили! Рад, что довёл меня? Не будь руки заняты, я бы сейчас тебе вломил от всей души!» — а руки говорившего действительно были заняты, свернувшимся в чужих объятиях Юджи. Мальчишку трясло от пережитого страха, и даже голос отца не сулил безопасности. Только эти руки, только этот запах — смесь табака, мускуса, пороха и крови. Итадори заворачивался в запах того, кого его отец назвал Сукуной, точно так же как сейчас заворачивался в одеяло, надеясь уберечься и спастись, спрятавшись в чужой сути. «Я заберу его с собой в клан. Ему поставят первые отметки и только после этого он вернётся к тебе, понятно?» Джин, отец Юджи, просто не нашёл что возразить… но всё равно затем оттащил ничего не понимающего сына к косметологу, сводя едва поджившие татуировки лазером. Это уже нарушило целостность кожи. Второй раз Итадори получил их совсем недавно. Отец умер, едва Юджи исполнилось десять. Дед — около полутора лет назад. Махито когда-нибудь задумывался, что это странно, — когда семнадцатилетний пацан спокойно владеет собственным домом и при этом не имеет никаких опекунов, диктующих ему свои желания? Подумать об этом было бы более чем правильно. По всем законам, несовершеннолетний мальчишка не имел права жить один, служба опеки начала живо искать любых его живых родственников. И нашла. «Это ты… Сукуна?» — чужое имя всплыло в голове, стоило только открыть дверь и увидеть высокую массивную фигуру. «Ххха, ещё помнишь меня?» — татуированный мужчина с пожаром ярко-красных волос на голове выглядит изрядно позабавлено, опираясь о слишком низкий для него дверной косяк, с интересом рассматривая Юджи. Единственное, о чём не рассказала память, это о том, что правый глаз родственника закрыт плотной чёрной повязкой, с гротескным рисунком из крупных красных глаз, видимо, чтобы компенсировать отсутствующий и татуировку, которая должна располагаться под ним. «Сложно такое забыть» — Итадори не понятно, как вести себя с приехавшим дядей, и он неловко отодвигается из проёма, молча предлагая войти. В коридоре тихо, темно и пусто, тоскующий по деду пацан убрал все, что только могло напоминать об умершем родственнике… по факту оставляя слишком много свободного пространства. Сукуна изрядно пригибается, чтобы пройти внутрь, а когда оказывается в доме, то его голова почти вплотную притирается к потолку. Мужчина едва заметно кривится, но никак не комментирует данный факт, просто молча смотрит за Юджи единственным глазом, позволяя тому закрыть дверь. Ну и ещё сбрасывает ботинки у самого входа, но на его рост это никак не влияет. «Чай?» — у Юджи под чужим взглядом начинает гореть кожа, он не знает, что говорить и как себя вести, поэтому выдаёт первое, предложенное мозгом. «Как хочешь» — да, Сукуна определённо не собирается помогать племяннику, просто продолжая его рассматривать. «Проходи в гостиную» — у Итадори нервно дёргается уголок рта, он сбегает на кухню с такой скоростью, словно мечтает там спрятаться. Гремит посуда, шумит вода, шипит газ на плите. Дед не любил электроприборы, предпочитая разогревать ужин на сковороде вместо микроволновки, а воду кипятить в большом старом металлическом чайнике. Сейчас время, которое требуется, чтобы чайник закипел, кажется, благом, даёт возможность подумать. Когда Юджи уже заваривает чай в больших чашках до него доносится терпкий запах. Опустившись перед домашним алтарём семьи Итадори на колени, Сукуна плавными умелыми жестами разжигает благовония перед фотографией отца Юджи. Но когда пацан вроде как достаточно тихо входит в помещение, тут же легко поворачивает голову в его сторону, зрячей половиной лица. «Судя по тому, что я не вижу собранных чемоданов, ты не собираешься со мной никуда ехать» — просто констатирует родственник. «Я… я хотел поискать мать» — дно стаканов изрядно нервно соприкасается с деревянной столешницей журнального столика, когда Юджи садится на пол, с другой стороны от коленопреклонённого Сукуны. «Это Кэндзяку-то?» — единственная бровь дяди ползёт наверх, он щерится и скалится при упоминании второго родителя Юджи. — «А тебя не удивляет, что эту красоту даже социальные службы найти не смогли?» «Не удивляет. Лично я даже её фотографий в доме не нашёл…» — Юджи грустно улыбается, кончиками пальцев поглаживает твёрдую острую грань столешницы, стараясь лишний раз не смотреть дяде в лицо. — «Но я надеялся, ты знаешь о ней больше» В ответ Итадори слышит негромкий паскудный смех, по-другому этот звук не назовёшь, отчего тут же подбирается, вскидывается, недоуменно глядя на Сукуну. «Конечно, я знаю о ней больше. Но я бы Кэндзяку даже свой член подержать не доверил, не то что собственного племянника и единственного наследника семьи» Как на такое реагировать? Возмущаться похабности и скабрёзности чужого тона? Так у Юджи не хватает фактов, чтобы заступаться за мать, поэтому его взгляд, скорее, растерянный, он просто ждёт пока Сукуна перестанет скалиться. «Когда я узнал, что мой на голову больной пацифизмом младший брат женился и завёл ребёнка, то, вполне естественно, навёл справки о его семье. Это вообще был самый важный момент, когда он позвонил и кое-как выдавил, что его пятилетнего сына похитили. В большинстве случаев, по статистике, к похищению ребёнка так или иначе причастны родственники» — видя непонимающий взгляд Юджи, Сукуне всё-таки приходится начать рассказывать. — «Так я узнал, что мой братец связался со странной херней, известной в определённых кругах повторяющимся паттерном рожать от богатых мужиков и трясти бешеные суммы алиментов. У тебя вообще-то хватает старших братьев по её линии, если ты не знал» «Не знал» — Итадори может только покачать головой — «Ни отец, ни дед про неё никогда ничего не рассказывали» «О чём там рассказывать? Единственное, что удивляло — это то, как она за моего братца замуж выйти решила. С другой стороны, есть у меня догадки — тот являлся куда большей бабой по сравнению с ней самой. Про клан Рёмен, Джин ни слова не сказал, о деньгах семьи она не знала. Единственный разумный вариант — специально его окрутила ребёнком, чтобы остался жить с её отцом и за ним ухаживать… на что Джин безропотно согласился. Кэндзяку обрадовалась, родила и свалила развлекаться дальше» «Это значит… мне не имеет смысла её искать?» «Ни малейшего, пацан» — Сукуна всё-таки берет свою кружку, ведёт над ней носом, принюхивается и только затем отпивает глоток чая. — «Теперь ты пойдёшь собирать вещи? Или мне тебя без них забрать?» «Я… не уверен, что это имеет смысл. Мне бы хотелось остаться в этом доме и продолжить жить как раньше» — под внимательным взглядом единственного глаза цвета красного чая, заранее заготовленное желание становится чертовски трудно произнести, будто Сукуна одним своим видом заталкивает слова Юджи обратно тому в глотку. «Проблема в том, что мне совершенно поебать на твои желания. Ты теперь не просто удобная, ты сверхудобная мишень. Или думаешь, я начну пытаться лепить из тебя полноценного наследника клана?» — вопрос Сукуны попадает настолько точно в цель, что Итадори забывает возмутиться на чужой хамский тон. «Из меня в любом случае не получится никакого наследника. Я для этого слишком взрослый» — Юджи качает головой. «Ты сейчас себя или меня убеждаешь?» — иронично уточняет Рёмен и Итадори замолкает. — «Наследником можно стать в любом возрасте — это раз. Ничего подобного от тебя не требуется — это два. Иначе я бы просто забрал тебя у Джина ещё десять лет назад. Вместо этого ты спокойно жил сначала с отцом, потом с дедом. А сейчас у тебя просто не осталось родственников. Поэтому перетащить тебя жить к себе — логично. Все остальное опционально и только по твоему желанию» Они прожили с Сукуной бок-о-бок полгода. «Только по твоему желанию» — оказалась, отчасти, почти пророчеством. Раз за разом, глядя на татуировки Рёмена, однажды Юджи попросил вернуть то, что у него было и то, что отобрал когда-то Джин. Розоватые полумесяцы делались всем детям клана, как основа для будущей дополнительной пары глаз. Чем больше черт, тем выше иерархия в семье. У Юджи был даже не знак наследника, а просто отметки о его принадлежности к Рёменам. Знал ли об этом Махито? Сталкер появился в жизни Юджи через несколько месяцев после того, как Итадори вернулся в этот дом, он был в курсе всех контактов своей цели, вроде друзей и знакомых, но никогда не заикался именно об этом скелете в шкафу Итадори Юджи. Один из самых главных его секретов, даже Кугисаки и Фушигуро знали, что лучше не касаться этой темы. Махито же, сам того не понимая, разбередил старую, гноящуюся рану. Итадори отбросил одеяло и медленно сел на постели. Коробка с игрушками приткнулась в углу комнаты, в воздухе до сих пор отчётливо пахло сладковатыми нотами использованной ночью смазки. Махито купил марки с очень сильными отдушками, от которых даже на языке становилось приторно. Сидеть было… неловко. Не больно, но именно неловко — до сих пор казалось, словно внутри что-то есть. На белье обнаружилось влажное пятно от все ещё подтекающей наружу смазки и Юджи, судорожно покраснев, заставил себя ещё раз принять ванну, а затем переодеться. Есть не хотелось. От задуманного подташнивало — нет, ему не был противно, скорее, просто страшно. Парень натянул уличную одежду, взял с собой ключи и телефон. Хлопнула входная дверь. Где-то у Махито, точка JPRS-трекера Юджи начала двигаться по карте. Вначале Итадори добрался до метро, потом пересел на поезд, идущий в пригород. Сонно открывший разноцветные глаза сталкер, до того дремавший в своём кресле, замер, когда увидел, где сейчас находится отметка. [окружная тюрьма] Микрофон улавливает только тихий разговор охраны на проходной. Все металлические вещи, вроде ключей и телефона, положено сдавать перед посещением заключённых, поэтому брелок со встроенной в него камерой остаётся лежать мёртвым грузом в специальной ячейке. Рёмена доводят до комнаты встреч и с опаской избавляют его от наручников. Тюремный надзиратель почти блеет, объясняя Юджи все правила, а потом буквально выскакивает наружу. Скрежещет тяжёлый засов. — Неожиданно, — Сукуна растирает запястья, глядя на почти вибрирующего от напряжения племянника, словно пытающегося занять как можно меньше места со своей стороны стола. — Думал, ты не хочешь меня видеть, — мужчина опускается напротив. Металлический стул намертво прикручен к полу, но даже на нем Сукуна умудряется устроиться со всеми удобствами. — Я до сих пор зол за это представление с арестом, — раздражённо отзывается Итадори. Они даже не здороваются друг с другом, словно так и надо. — Если я решил отдохнуть в тюрьме, значит на то имелась причина, — кажется, Рёмен развлекается, играя на нервах Юджи. — Но ты начал злиться на меня ещё до того, как я здесь оказался. «Любишь пожёстче?» «… кого же ты представляешь, когда трогаешь себя сейчас?» Итадори вспыхивает. Он и до того старался не смотреть на Сукуну в тюремной робе, а теперь вовсе отворачивает лицо в сторону. Кажется, словно мальчишка вот-вот вспыхнет и прогорит до пепла. Сукуна молчит, но Юджи ощущает его взгляд всей поверхностью кожи. — Что-то случилось, раз ты всё-таки решил меня навестить? — вкрадчиво уточняет мужчина. — Или так и будешь сидеть, не зная с чего начать? — Я могу уйти, если тебе так неприятно меня видеть, — глупая попытка разозлиться проваливается с самого начала, Юджи сам не верит этому жалкому, почти детскому обиженному тону. — Мне всегда приятно тебя видеть. Но также я хочу знать, почему после почти целого года упрямого игнора ты вдруг все же решил сюда явиться. Если боишься говорить из-за камер, то сейчас они отключены. — Отключены? — Юджи мажет взглядом по черным объективам в углах помещения и замечает, что огоньки записи действительно погасли. — Хотя… чему я удивляюсь, — парень качает головой и все же заставляет себя перевести взгляд на Сукуну — только для того, чтобы его взгляд тут же оказался пойман взглядом дяди. Всё равно что попасться в хватку чужих цепких пальцев — не вырваться, не отбиться, не отказаться от собственных действий. — За мной кто-то следит. С тех самых пор, как я вернулся в дом деда. Точнее говоря… я сам нарвался. Познакомился с одним придурком в сети, и теперь он меня сталкерит, — рассказать об этом Сукуне оказывается неожиданно легко. — Очень интересно, — Рёмен склоняет голову на бок. — Хочешь его голову на блюде? — Как ни странно… но нет, — преследование, устроенное Махито, пугает и напрягает, но именно это чудовище заставляет Юджи задуматься над многим — в том числе над собственными желаниями. — Мне сложно объяснить словами. Но из-за него я пересмотрел… своё поведение. И то, что между нами случилось. То, из-за чего я вернулся в дом дедушки. Между «нами» — между самим Юджи и Сукуной. Хотя, вряд ли есть слова, способные описать, как быстро Итадори прирос к дяде, стоило только перебраться жить в его большое и пронзительно тихое поместье. Может, все дело в одиночестве? Единственное тепло, которое Юджи ощущал, — то, что шло от кожи Рёмена Сукуны, когда они ездили в машине бок-о-бок. Утром дядя отвозил Юджи на учёбу, вечером забирал. Брал с собой на выходных в магазины или в ресторан. Совершенно незнакомый, сбивающий с толку ритм жизни, когда Рёмен отсыпался днём, а ночью уезжал по делам, куча охраны, в наплечной кобуре или за поясом всегда пистолет, костяшки кулаков Сукуны сбиты до шрамов годами и десятилетиями тренировок. Он и Юджи тренировал — это даже не предложение, не бонус, а обязанность. Есть уроки, нет уроков, устал или не заинтересован, — без разницы. Если дядя дома, то вечером обязательно спарринг. «Тем, кто захочет тебя угрохать без разницы, в какой ты весовой категории. Скорее всего, они по определению будут её превосходить» — вот, чем закончились все попытки избежать очередного сеанса вспахивания носом пола. С Итадори не успевают сходить старые синяки, как он уже обзаводится новыми, а через какое-то время понимает, что медленно, но верно пропитывается запахом Сукуны. Мускус, благовония, пряные эфирные масла, порох. Ремен так же учит его стрелять — корректирует стойку, вколачивает в голову технику безопасности, — «дуло никогда не должно смотреть туда, куда ты не собираешься стрелять, сопляк!», — учит разбирать и собирать механизм обратно. Ничего сверхъестественного, никакой военной подготовки, как в каких-нибудь идиотских дорамах, но, учитывая, что в Японии жёсткий запрет даже на имитационное оружие, то заставляет задуматься. Впрочем, думает Юджи всё равно о чём-то не том. Мозг отказывается обрабатывать информацию и прикидывать насколько опасен семейный бизнес клана Рёмен, зато Итадори просто не в состоянии выбросить из головы ощущение чужих, ужасно шершавых рук с жёсткими мозолями. Нобара на уроках постоянно принюхивалась, внимательно осматривала его шею, оттягивала ворот, будто что-то искала. Юджи примерно прикидывал, что именно, но даже думать об этом казалось неправильно и странно. … точно так же, как неправильно и странно казалось просыпаться ночами с влажным бельём и помнить, что ему снился собственный дядя. Апогей наступил после одной из тренировок. Рядом с додзё имелась большая ванная комната, чтобы привести себя в порядок. Несколько душевых кабинок и большая ёмкость, в которой могут отмокать разом несколько человек. У Юджи дурная и уставшая голова, смыв с себя пот и грязь, он сам не понимает, зачем лезет в горячую воду рядом с Сукуной, тем ещё любителем поотмокать подольше. Ровно ни одной мысли, ни одного желания. Он откидывается головой на бортик, чувствует рядом знакомый запах, — иланг-иланг и пачули, — мир кажется завершённым, правильным, целым. «Утонешь так» — когда Итадори начинает сползать с бортика глубже, Сукуна ловит его, не даёт нахлебаться воды, притягивает к своему боку. Юджи сам себе кажется спящим, — ему часто снится что-то подобное, — и он притирается к чужому плечу виском, щекой, носом. Рёмен правильно твёрдый, подтянутый, одни литые мышцы, движущиеся под гладкой кожей. Гладкой, если не считать множества шрамов от ножа и пуль. Итадори думает, что спит, прижимается ближе, низ живота остро и сладко стягивает сладким спазмом, стояк упирается прямо Сукуне в бедро, а сердце в груди заходится от желания оказаться ещё ближе, от сонного предвкушения очередного прикосновения. Рёмену бы посмеяться или дать по шее, разбудить Юджи, сказать что угодно… что угодно. Вместо этого он крепче обхватывает пацана за талию, хотя куда уж ближе, и так притёрты вплотную друг к другу. Пропихивает вторую, свободную руку между их телами, сжимает член Юджи так, что тот даже не стонет, а скулит и толкается бёдрами в дядину ладонь, цепляется за его плечи, выныривая из дрёмы, но не соображая ничего. Тянется в ответ к губам и находит их — сухие, обветренные. Сукуна всё и всегда делает жёстко — упёрто продавливает свои решения, грубо заботится. И в тот момент тоже жёстко целует, жёстко отдрачивает, заставляя Юджи всхлипывать в поцелуй, жёстко вдвигается языком в чужой рот, почти ударяясь кромкой зубов о чужие зубы. Итадори кажется, будто его сжирают заживо, здесь и сейчас, тянут на себя, заставляя сесть сверху, сжимая вместе теперь уже оба члена. От оргазма темнеет в глазах и неожиданно прочищается в голове. Когда мальчишка приходит в себя, то осознает насколько все реально. Осознает. Пугается. Сбегает. [через неделю Сукуну арестовывают] — Что именно ты пересмотрел, пацан? Давай уже конкретней, а то очень обтекаемо блеешь, — кажется, Рёмен отчасти раздражён всем происходящим, хотя кого-то другого бы уже на хуй послал или просто наизнанку вывернул, заставляя говорить чётко, внятно и по существу. — Ты и тогда нихрена внятного из себя выдавить не смог. — Ты мне нравишься, — у Итадори каменеет лицо, заостряются скулы, чётко обрисовываются стиснутые челюсти. — Как мужчина нравишься. Так понятно? В камере повисает тишина. Теперь Сукуна выглядит не раздражённым, а позабавленным и заинтересованным, наклоняет голову вбок, смотрит на Юджи не мигая. — Допустим. Допустим, ты мне тоже нравишься. И как племянник, и как наивно-смешной пацан, которого хочется трахнуть, чтобы пометить, сделать своей собственностью. Кажется, за прошедший год, Юджи просто-напросто забыл, насколько Рёмен прямолинеен. Скулы, уши, щеки, шея, ключицы в вырезе футболки — все равномерно покрывается краской румянца, а зрачки расширяются, как у обдолбанного наркомана, перекрывая собой золотистую радужку. — Мне казалось, у тебя кто-то был, — наконец выдавливает мальчишка. — Ты иногда… приезжал в таком виде… — … словно трахался всю ночь? Есть такое дело — я как-никак взрослый мужик с потребностями. Хочешь услышать в подробностях? Тогда взамен придётся тебе рассказать о своём сталкере. Потому что его голову на блюде теперь хочу уже я. — Не нужны мне твои подробности. И рассказывать я ничего не собираюсь, если ты потом собираешься с ним что-то сделать, — тупо и глупо, после всего между ними произошедшего Юджи должен радостно сдать Махито, а потом смотреть, как его будут закапывать заживо, но он просто не может. Если бы не этот псих, то вряд ли Итадори вообще смог бы заставить себя задуматься над тем, что чувствует и чего хочет. Наверное, сто́ит самому разобраться со своим преследователем, потому что, если за него возьмётся Сукуна, ничем хорошим это не кончится. Юджи встаёт из-за стола, все ещё ощущая, как весь полыхает, скомкано пытается попрощаться. Почему-то сшибает острое чувство déjà vu — в тот раз он тоже буркнул какую-то херь и сбежал… … в этот раз Сукуна легко ловит его за руку, тянет на себя почти не сопротивляющееся тело. От одежды Рёмена остро пахнет стиральным порошком, но там, за химозным запахом, будто ставший ещё острее аромат мускуса, не перекрытый эфирными маслами. Запах такой крепкий, такой густой, что у Юджи темнеет в глазах. — Во второй раз я тебя так просто не отпущу, мелкий, — Рёмен зарывается пальцами Юджи в волосы, заставляет посмотреть на себя, его ладони хватает для того, чтобы полностью обхватить чужой затылок. Камеры не работают — успевает напомнить сам себе Юджи, прежде чем уже сам вцепляется в воротник тюремной робы, в вырезе которого виднеется простая хлопковая чёрная майка. Так странно видеть Сукуну не в костюмах от Армани, без салонной стрижки, без постоянно трезвонящего сотового, но и без всего этого он остаётся самим собой — опасным чудовищем, когда-то вытащившим Итадори из темноты. Ненадолго. На каких-то двенадцать лет, а потом, стоило Рёмену снова появиться в жизни Юджи, стоило позвать, и он [Юджи] потянулся обратно к чужим рукам, как запечатлённый. Итадори когда-то читал об этом в одной старой-старой книге. Когда детёныш дракона вылуплялся, рядом с ним должен был находиться человек. Они смотрят друг другу в глаза, а образовывающаяся между душами связь сшивает двух совершенно разных существ наживую. И близко не лежит к понятию любви, но другого названия своим чувствам Юджи подобрать не мог. Глядя в глаза Сукуне, он не видел там никакой любви. Рёмен и сам, наверное, не подобрал бы описания тому, что чувствовал. — Черт, — проскулил пацан, сам себя притягивая ближе, цепляясь за чужую одежду и в тот же миг замирая в миллиметре от губ Рёмена. Два дыхания смешались и переплелись, заклубились почти ощутимо видимой дымкой. — Тебе больше некуда бежать. Обратного пути нет, — Сукуна усмехнулся, демонстрируя не по-человечески острые зубы деформированного прикуса и притягивая Юджи за талию к своему боку. Даже сидя на невысоком, идиотском, прикрученном к полу, стуле он выше племянника. Рёмен повёл носом вдоль линии челюсти Итадори, над судорожно колотящееся веной, спустился к ключицам. Юджи кажется, его метят, даже не притрагиваясь к коже, всего лишь обволакивая своим мускусным, тяжёлым и густым ароматом, а рассаженное накануне тело отзывается так, как никогда не случалось раньше. Ему приходилось испытывать возбуждение по отношению к дяде. Ему случалось чувствовать, как внизу живота завязывается болезненно-сладкий узел. Однако в этот раз Юджи будто весь окунулся в горячую воду, которая ласкала тело и толчками затекала куда-то внутрь… туда, где он сам трахал себя игрушкой, представляя вместо неё пальцы и член Сукуны. Он ведь даже не вымыл до конца смазку, там много её так было. А сейчас, от медленно, но верно растущего жара тела между ног становилось мокро и липко, как у девчонки, когда эта приторно пахнущая дрянь вытекает наружу. Сердце взметнулось и ударилось о ребра, когда Юджи нашарил застёжку толстовки, дёргая её вниз и раскрывая горящую кожу. — Выглядит как предложение, — пророкотал над ухом голос Сукуны. — У меня ведь целый год никого не было. Принёс дяде угощение? Прикосновения перестали быть невесомыми, теперь, стянув с Итадори ярко-желтую ткань, Рёмен запустил руку уже под футболку, оглаживая линию спины, с выступающей цепочкой позвонков, провёл по узким рёбрам, приласкал нежный розовый пушок волос, поднимающийся над поясом к пупку и подцепил кончиками пальцев ремень на джинсах. — Приятного аппетита, — и где только Юджи набрался наглости так ответить? Наверное, там же, где брал её, чтобы самому податься вперёд, забираясь сверху, обжимая своими бёдрами бедра Сукуны, притираясь вплотную сквозь слои одежды. — Наглый пацан, — Рёмен беззлобно рассмеялся и легко стянул с чужих ног кроссовки вместе с носками, обхватывая мозолистыми пальцами крохотные ступни. Впрочем, по сравнению с Сукуной, любая часть тела Итадори казалась маленькой и изящной. — Ты даже не представляешь насколько. После вчерашнего Юджи просто нечего терять. У него кружится голова, он словно пьяный, хотя раньше никогда не чувствовал и намёка на эйфорию, даже когда пробовал алкоголь с друзьями. От Рёмена же в голове действительно становится легко, пусто. Все сомнения улетучиваются, исчезают. Итадори чуть привстаёт, используя чужие бедра как опору, тянет ремень из своих брюк, а потом подцепляет неловким жестом мелкие пуговки тюремного комбинезона Сукуны. Дядя позволяет, внимательно смотрит, будто ждёт и оценивает насколько далеко его драгоценный племянник может зайти. [далеко] [очень далеко] Пускай у Итадори подрагивают пальцы, но он доходит до пояса и ниже, раскрывает молнию ширинки, лезет пальцами вовнутрь, туда где горячее всего, где у Сукуны уже жёстко стоит. — Так и будешь сидеть? — щеки полыхают, однако Юджи уже обхватывает Рёмена рукой, гладит, размазывает большим пальцем предэякулят по головке, заставляя мужчину удовлетворённо смежить веки. — Что ты хочешь, чтобы я сделал, пацан? Чтобы ты не испугался и не сбежал, — да, он смеётся, а Итадори рассерженно и зло клокочет, звук выходит, скорее, смешным по сравнению с тем, как умеет делать это сам Сукуна. — Сними с меня штаны, — он снова весь горит и полыхает, но возможность молчаливо подставиться под чужую инициативу давным-давно похоронена, Юджи сам от неё сбежал, не оценив. — Как скажешь, наглый маленький сопляк, — Сукуна и раньше использовал по отношению к племяннику подобные эпитеты, но собранные все вместе, ещё и таким тоном, они неожиданно перестают быть подъебами, превращаясь в мурлыканье, в вибрацию, с которой голос Рёмена проникает сквозь кожу Итадори до самых костей. Мужчина легко приподнимает тело подростка, как ничего не весящее, помогает Юджи избавиться от джинс вместе с бельём, вертит, словно кукольного, и прижимает к себе уже спиной… чтобы ощутить влагу между чужих бёдер, когда притирается к ложбинке меж ягодиц своим членом. — Да, ты издеваешься, — Сукуна резко теряет шутливый настрой, он пихает Юджи вперёд, толкает животом на стол, вздёргивает за бедра вверх, неверяще глядя как из розовой тугой дырки стекают густые капли смазки. У Рёмена ужасно мозолистые, грубые пальцы, Итадори прекрасно чувствует каждый их миллиметр, когда дядя пропихивает внутрь заднего прохода сразу два — указательный и средний. Всхлипывает, вздрагивает, приподнимает бедра наверх в рефлекторном и совершенно непристойном жесте. — Сам с собой играл? — спрашивает Сукуна свистящим шёпотом, на что Юджи согласно кивает, не понимая, что из его положения жест далеко не самый заметный и, только когда пальцы Рёмена входят ещё глубже, оттягивая край дырки, позорно всхлипывает: — Да-да-да, сам, вчера! — Думал обо мне? — мужчина смягчает движение, плавно вводит пальцы внутрь, нащупывает нужную точку, поглаживает её, заставляя Юджи всем телом дёрнуться на холодном металлическом столе. — … да. Пожалуйста… Сукуна… хватит издеваться. — Издеваться? Пацан, ты вообще не знаешь, что такое «издеваться». Я мог бы привязать тебя к столу и гладить изнутри, пока ты кончал бы раз за разом, пока у тебя в яйцах не осталось бы спермы и только потом с огромным удовольствием трахнуть членом. Поэтому думай, прежде чем предъявлять мне что-то подобное. О, Итадори может представить. Сам ведь виноват, сам не виделся с Рёменом целый год, обижаясь как ребёнок. — Я… я думал поговорить с тобой… когда все уложится в голове. А потом узнал, что тебя арестовали! Ты хоть представляешь, каково мне было?! Как страшно было представить, что Сукуна попался по-крупному. Как страшно было просто подумать о визите к нему в тюрьму, где говорить о своих чувствах придётся под прицелом камер и под внимательными взглядами любопытных людей, ведущих запись на те самые камеры. — Мой адвокат должен был объяснить тебе, что это вынужденная мера. Что это всего на год, — Сукуна медленно вытащил из Юджи пальцы, теперь просто поглаживая ягодицы лежащего перед ним мальчишки. Итадори распластался по столу, как его и толкнули, даже не пытаясь вскочить… вот только пацан плакал, распуская слезы и сопли, пряча лицо в столешнице, упираясь лбом в холодный металл. — Класть мне на твоего адвоката! Он связался со мной через гребаную неделю! Знаешь сколько всего я к тому моменту успел передумать?! — Пацан, — Ремен качает головой и тихо смеётся. — Только ты можешь лежать голой жопой к верху и предъявлять мне претензии, — движения чужих рук все такие же мягкие и успокаивающие, Сукуна плавно подаётся вперёд, поглаживая теперь ямочку копчика и выемки по бокам от неё. Юджи смущённо замолкает, невольно хочется улыбнуться от грубой и смешной фразы дяди. Почему с ним вот всегда так? — Ты ведь понимаешь, что не получишь от меня никаких извинений? Максимум, я тебе хорошенько отлижу вот эту сладкую дырку, как только отсюда выберусь, — от откровенных слов спину ошпаривает кипятком, Итадори невольно выгибается, дёргается, а его анус сжимается, словно он уже предчувствует, как всё это будет. — Можешь… не извиняться. Я от тебя всё равно ничего такого не ждал, — голос Юджи звучит глухо, ему неловко вести беседу из такого положения, но что уж тут. — … просто хотел знать, что ты в порядке… и что не злишься на меня. — Не злюсь, хотя стоило бы. Но я же не только членом думаю. Хотя им сейчас вот тоже, — Сукуна встаёт со своего места, чтобы опереться о стол по бокам от плеч Юджи, чтобы тот почувствовал головку чужого члена у самого входа. Итадори невольно вздрагивает, ведёт бёдрами, трётся своим собственным членом о гладкую холодную столешницу… и медленно подаётся обратно, чтобы плоть Рёмена упёрлась в него, чтобы начала раскрывать тугое колечко мышц. — Вижу, как ты скучал… — теперь дядя и сам надавливает бёдрами, проталкивается сквозь инстинктивное сопротивление чужого тела. Не сильно, не глубоко, не резко. Вперед-назад. Вперед-назад. Головка погружается внутрь полностью, когда он наклоняется ещё ниже, придавливает Юджи к столу грудью. — Что за сталкер, золотце? Рассказывай, — он видит поплывший взгляд племянника и использует момент, чтобы подловить, чтобы надавить. — Только… если ты… его не убьёшь, — хотя бы так. У Итадори отказывают мозги, но, несмотря на весь стыд, который Махито заставил его пережить, смерти этот тип вряд ли заслуживает. — Ладно-ладно. Не убью… поверь, пацан, порой жить куда мучительней, — удовлетворённый чужим согласием, Сукуна практически урчит Юджи в затылок, потираясь носом о мягкие розовые пряди волос. — Я познакомился с Махито… в сети, — говорить сложно, но Итадори понимает, что Сукуна с места не сдвинется, пока не услышат хоть что-то вменяемое. Вот только Рёмен уже услышал. — Махито? — опасно переспрашивает он… и, не дожидаясь ответа, издаёт низкий угрожающий смешок. — Понятно… а я-то думал. Можешь не рассказывать дальше, — и мужчина с силой подаётся вперёд, вгоняя себя внутрь податливого влажного тела. [Махито] [Махито] — Блядь-блядь-блядь, — штопаный сталкер закусывает ноготь большого пальца, когда видит, где именно замерла точка, обозначенная как Итадори Юджи. — Он же не расскажет Сукуне про меня? Зачем ему рассказывать Сукуне про меня? Махито сначала крутанулся на кресле, словно пытался привести к единому знаменателю внешнее и внутреннее состояние, а потом резко вскочил, начиная лихорадочно мерять шагами практически пустое помещение. — Если бы это был кто угодно кроме Сукуны, — штопаный псих запустил пальцы в волосы, зависая перед стеной, полной фотографий и информации о Юджи. — … я бы просто все уничтожил, а потом свалил на другой адрес. Один маленький пожар и никаких следов… и можно начинать всё сначала. Вот только это чудовище знает все мои адреса, — из Махито словно вынули стержень, на котором он держался, и сталкер присел на корточки, обхватывая колени, глядя в одну точку на полу ровно перед собой. — Ладно, выбор у меня один — валить куда-нибудь на Окинаву на ближайшие пару недель. Надеюсь, Юджи не обидится… или, может, сразу за границу? Блядь… Ещё раз грязно выругавшись, Махито достал свою привычную сумку, сначала выгребая из неё все лишнее, а затем закидывая внутрь документы, деньги и пару смен одежды. Следующий пункт программы — из стенного шкафа на свет божий показалась канистра с бензином. — Технику жалко, но себя ещё жальче, — пропело лоскутное чудовище, с сожалением оглядываясь. — Если бы были хотя бы сутки… — он почти проскулил, отворачивая заглушку бака, как замер и прислушался, словно напуганный кролик, разве что ушами не шевелил. В дверном замке отчётливо провернулся ключ. А ключ от этого места был только у одного человека — очень не любящего торчать под дверью. — Махито. — Нет… ну нет, — сталкер повернул голову как зачарованный на звуки своего имени. — Закрой канистру. Живо, — Рёмен был в простых джинсах и самой обычной майке, стоял привалившись к дверному косяку, рассматривая пытающегося затеряться в игре света и теней Махито. — Я могу все объяснить, — самое жалкое, что штопаная блядь, в принципе, сейчас имела шансы сказать, пока его рука, будто сама по себе, до упора закрутила крышку ёмкости с бензином. — Тебе было велено «что»? Смотреть за Юджи. Издалека. Докладывать, если появятся проблемы. А ты сделал «что»? — даже не отлепляясь от косяка, Сукуна поманил Махито к себе пальцем. — Где ошейник? — … снял, — сталкер судорожно сглотнул, опасаясь делать даже шаг в направлении Рёмена. Строгий ошейник шипами вовнутрь сейчас надёжно лежал на самом дне сумки… даже надеясь сбежать от хозяйского неудовольствия, Махито не рискнул избавляться от этой вещицы. — То есть сделал все, что мне не нравится. Ты очень плохой мальчик, Махито. Мне, из-за того, что ты доебался до Юджи, пришлось преждевременно сворачивать свои планы. Так, может, всё-таки попробуешь объяснить, какого черта полез к моему племяннику? Нет, Рёмен с места не сдвигается, но его взгляд становится настолько тяжёлым, что Махито скулит и всё-таки осторожно, боязливо подходит к мужчине, как нашкодившее животное к хозяину. — Маленькая наглая тварь, — произносит Ремен практически ласково, протягивая вперёд ладонь. Он не замахивается, не бьёт. Штопаная блядь ловит чужие пальцы. Вот он выглядел откровенно напуганным, а вот живое и подвижное лицо отражает совсем другую эмоцию — восхищение. Махито обхватывает кисть Сукуны, тянется к ней ближе, трётся щекой о жёсткие пальцы, утыкается носом… … приоткрывает рот и облизывает центр ладони. Дыхание вырывается тёплым облачком, глаза полуприкрыты веками и биение сердца растянулось на сладко-долгие мгновения. Махито человек-настроение, человек-порыв, чудовище, у которого десять раз на дню меняется направление мыслей. Его психика пластична до состояния, которое привело бы в ужас любого психотерапевта. Он уже совершенно не боится, хотя десяток минут назад был готов рвануть за границу. — Я скучал, — жалобно скулит это ходячее блядство, прикусывает кожу на чужом запястье, вылизывает новый участок кожи, пястную косточку. — Ты явно нашёл себе развлечение и очень быстро. — Я несколько месяцев терпел и просто следил за твоим пацаном! — Махито отрывается с возмущённым выражением лица, хотя все ещё крепко держится за руку Сукуны. — … просто потом решил с ним списаться… он оставлял такие милые объявления на ролевых форумах, — разноцветные глаза загораются, Махито подаётся вперёд, льнёт к Рёмену, разве что плющом вокруг него не вьётся, одновременно явно стремясь поделиться и оправдаться. — Мне всегда было интересно, что такого ты в нём нашёл, раз собирался меня бросить, — хоть штопаное чудовище имеет достаточно высокий рост, но с Сукуной ему всё равно не сравниться и приходится жалко заглядывать в чужое лицо снизу-вверх. Рёмен же не отпихивает его, словно и не он совсем недавно хорошенько отодрал собственного племянника прямо в комнате для тюремных свиданий. — Я ничего тебе не обещал, чтобы ты позволял себе подобные приступы ревности. Забыл о своём положении, Махито? — расслабленная ладонь Сукуны резко сжимается у собеседника поперёк горла, легко обхватывая собой почти всю шею и медленно-медленно-медленно начинает выдавливать из Махито воздух. Вместе с тем, Рёмен подтаскивает жертву ещё чуть ближе, будто хочет обглодать Махито лицо, вынуждая того судорожно пытаться достать кончиками пальцев босых ног до пола. Он задыхается, почти подвешенный в воздухе… и широко улыбается от уха до уха, прямо Сукуне в лицо. — Ну, да — как я мог забыть, что ты мазохист? — Рёмен отпускает лоскутное чудовище только для того, чтобы крепко поймать его за волосы, наматывая длинные мягкие пряди на кулак. — Так понимаю, если бы я ещё немного посидел в тюрьме, вводя паранойю своих конкурентов в заблуждение, то ты бы попытался трахнуть Юджи? — Ты задаёшь вопросы, ответы на которые и так прекрасно знаешь, — Махито судорожно откашливается, практически скулит, стоя на цыпочках, ибо Ремен даже не думает позволить ему опуститься чуть ниже. — Он оказался слишком хорош. Настолько хорош, что привлёк не только твоё внимание. Сладкий, ласковый мальчишка, такой зажатый, — явно понимая, что терять ему уже нечего, сталкер позволяет своему языку развязаться, в его глазах загорается по-настоящему маниакальный огонь. — … а ещё он так похож на тебя в юности. — Кажется, я запрещал тебе собирать информацию на меня? — тон Сукуны становится мягким… щеку Махито обжигает крепкая пощёчина. Бледная кожа сталкера тут же краснеет, наливается ярким цветом, но мужчина просто не перестаёт смеяться, одновременно с этим вцепляясь в держащую его волосы руку хоть для какого-то подобия опоры. — Ты можешь запретить мне только хранить что-то про тебя… но если я видел хотя бы клочок информации, хотя бы один раз, хотя бы краем глаза — то все увиденное останется вот тут, у меня в голове, — Махито набирается наглости прошипеть это Сукуне в лицо. Или то не наглость, а самое настоящее безумие, начавшее захлёстывать штопаную блядь с головой. — Информация — это воздух, которым я дышу. Давай, сделай как обычно, когда меня наказываешь, — закрой в бетонном мешке, как в тихой палате в психушке. Тебе надо или убить, или смириться, что я конченый псих, который с одинаковым удовольствием как раздвинет перед тобой ноги, так и трахнет твоего драгоценного племянника. — На самом деле, Юджи просил тебя не убивать, М а х и т о. Но у меня есть прекрасная идея наказания за то, что ты тут устроил в моё отсутствие. Заметь, это даже не каменный мешок два на два метра с дыркой в полу вместо туалета, — у Рёмена на лице расцветает такая улыбка, что Махито замирает, чувствуя подвох. — На самом деле, ты очень плохо думаешь о моей фантазии. Просто я не проявлял её по отношению к тебе в полной мере. Ты был полезен и послушен… «был». Махито впечатывают лицом в стену так, что несколько оглушительно-долгих мгновений он даже не может толком дышать, дезориентированный болью. Если бы не удерживающая его рука Рёмена, то и вовсе сполз бы на пол. От соприкосновения со стеной на скуле тут же расплывается огромный темно-красный, почти чёрный синяк, но Сукуна не обращает внимания. С глухим звоном он вытягивает из шлеек своих джинс ремень, стягивая Махито руки в запястьях за спиной, а потом, даже не позволив своему пленнику обуться или накинуть что-то на плечи, вытягивает его на улицу. Махито снимает свою квартиру в тихом районе, где не селятся нормальные люди. Если у происходящего и есть свидетели — они тут же прячутся по щелям и норам, будто тараканы, пока Сукуна заставляет Махито босиком идти в сторону машины. Грубо пихает на заднее сидение и забирается туда же сам. Щуплый водитель с белыми волосами тут же трогает автомобиль с места, будто получил беззвучный приказ. Есть много наказаний хуже смерти. Есть наказания, прочувствовав которые на своей шкуре ты сам пожелаешь умереть. Будешь умолять, чтобы все прекратилось. У Махито на лице застывает стеклянная широкая улыбка, нервный, напугано-возбужденный оскал. Их недоотношения с Сукуной длятся много-много лет. Махито достаточно красив, интересен и полезен, чтобы держать его с собой рядом, трахать его и пользоваться его услугами… видимо, теперь этого недостаточно? Штопаная блядь сворачивается клубком на сидении, смотрит острым, режущим взглядом на Рёмена, явно ожидая возможности попытаться сбежать. Если хозяин хочет от него избавиться, то свою бледную шкурку он продаст за максимально высокую сумму. Машина явно бронированная, окна тонированные и пуленепробиваемые, Махито на взгляд оценил толщину стекла и дверец, когда его пропихивали внутрь. Наверняка просто так на ходу не откроешь, тем более Сукуна смотрит за своей жертвой краем единственного здорового глаза. Махито залезал под повязку, знает, что вместо второго вечно подтекающая сукровицей дырка, а из-за застрявших в черепе Рёмена пули, лишившей его части зрения, мужчина вечно мучается головным болями, что делает и так не сахарный характер чем-то поистине чудовищным. Было так сладко забираться в это местечко языком… Терять это все откровенно жаль, но Махито даже не пытается переубеждать Рёмена. Если тот что-то решил, то любые аргументы бесполезны, можно лишь попытаться вывернуться из цепких рук. Машина тормозит довольно быстро, через каких-то минут двадцать езды. За окнами — знакомый двор огромного особняка в классическом старом японском стиле. Махито прижимается к дверце спиной и нащупывает механизм запирания. Если не заблокирован со стороны водителя… [щелчок] Пленник буквально вываливается наружу, пихнув дверцу, судорожно оглядывается, оценивая ситуацию и вспоминая, в какую часть парка лучше бежать, где меньше всего камер… черт, сам же проектировал систему безопасности, тут почти нет безопасных мест и отнороков, где можно спрятаться. — Махито? Сталкер замирает, так и не вскочив на ноги, растерянно поворачивает голову на знакомый голос. Возле машины застыл Итадори, видимо, вышедший встречать автомобиль, а Махито его не заметил, больше думая о том, как смыться. — Так вот ты какой, — пацан неуверенно протягивает вперёд руку, прикасаясь к чужим бледным волосам, рассматривает растерянно. Конечно, вряд ли он в своей жизни видел т а к и е шрамы. — Шустрый, как кролик, — Сукуна не торопится, спокойно выбирается наружу, посмеиваясь. — Что с его лицом? — Юджи уже заметил синяк, расплывшийся на половину фэйса и Махито быстро прикинул свои шансы, а потом сделал непроницаемое выражение лица, приправ взгляд затравленным, но гордым выражением. Юджи добренький, он должен купиться, должен пожалеть. — Только посмотри на него, Юджи — не успел тебя увидеть, а уже сложил лапки, — обойдя авто по кругу, Рёмен снова запускает пальцы Махито в волосы, вынуждая встать. — Нравится? — крепкая хватка у затылка тянет вверх и назад, вынуждая пленника буквально вытянуться по струнке, пока Сукуна задирает на нём футболку, открывая живот и грудь. — Ебанутый на всю голову, но если не обращать на это внимание… Махито замирает, пытаясь сообразить, что тут черт побери происходит. — Давай, детка, постарайся понравиться Юджи, ведь ты теперь «его» подарочек. Сталкера пихают вперёд, Махито буквально влетает в руки охнувшему Юджи. — Ты захотел меня в качестве… подарка? — сталкер совершенно искренне, недоуменно склоняет голову к плечу. Он намного выше Юджи, вся ситуация в целом выглядит, как что-то из области Льюиса Кэрролла. Юджи не отвечает, щеки заливаются краской, и становится понятно, что это больше инициатива Сукуны, нежели его собственная. — Забираешь? — за спиной Махито Сукуна смотрит совершенно идентичным взглядом. — Сукуна… — может, Итадори и хотел бы протестовать, но он тут же вянет под дядиным взглядом. — Вот и договорились, — Махито снова берут за шею, толкают вперёд. Сукуна рокочет прямо ему над ухом, а пленник идёт вперёд, ощущая нервную дрожь в коленях. Обычно он очень быстро соображает, но сейчас происходящее просто не укладывается в штопаной головёнке. — Смотрю, ты даже онемел от восторга. Жалко, эффект, скорее всего, не долгий. Этот особняк Махито знает, как свои пять пальцев. Его действительно ведут не в подвалы, оборудованные всем необходимым, чтобы разобрать человека на запчасти и спустить все улики в канализацию, а наверх, по широким ступеням главной лестницы. В прилегающей к одной из комнат ванной, Сукуна рывком расстёгивает ремень у пленника на запястьях. — Раздевайся, — мужчина оценивающе, почти голодно смотрит на штопаную блядь, пока сам Махито спешит выполнить приказ. В том, что это приказ сомневаться не приходится, Сукуна и так уже сегодня доказал, что в отношении племянника он серьёзней некуда. Да и рассматривает… почти как в их первую встречу, когда слишком любопытного мальчишку приволокли на ковёр к главе клана. — Какая ностальгия, — шипит Махито, оставаясь совершенно обнажённым. — Помнится, когда-то меня точно так же «подарили»… только тебе. — Если тот окровавленный, избитый и изнасилованный кусок мяса можно называть подарком, — широкая мозолистая ладонь Сукуны ложится поперёк чужой спины, горячая, буквально обжигаются, заставляющая Махито прогнуться и тихо заскулить, вспоминая раздробленные суставы и разбитые позвонки. Сукуне было двадцать, Махито шестнадцать — В отличие от моего отца, я умею дарить подарки, Махито. Ладонь мужчины ползёт вверх, забирается под копну мягких волос. Он снова собирает их, но на сей раз не жёстко тянет, а просто перебирает пряди, подбирая даже самые мелкие и заворачивая их в тугой высокий хвост, скручивая узлом у основания, чтобы не рассыпался, обнажая длинную линию шеи. Сразу же открывается лицо с синяком на нём, и Рёмен, стоя у Махито за спиной, ведёт по набухшему, саднящему участку плоти кончиками пальцев. По сравнению с тем, что когда-то с Махито сделал отец Рёмена, — такие мелочи, почти нежность. Заслужил, если быть совсем уж честным. — В ванну, — Ремен загоняет его в горячую воду, заставляет как следует помыться, избавляясь и от грязи, по которой его тащили в машину, и от остатков плохо смытого с прошлого раза грима. Висит над душой, но не трогает… и, одновременно, смотрит так, как будто потрогал абсолютно везде. У Махито в голове замыкает под этим взглядом, а в паху собирается ноющая приятная тяжесть. В дверь с тихим стуком входит личный помощник Рёмена, по совместительству тот самый водитель. Махито его помнит, Урауме. С почтительным поклоном парень оставляет что-то на комоде и буквально сбегает. Шёлковые кимоно без пояса. Расписанная вручную ткань — Махито заставляют хорошенько протереть кожу и прикладывают к нему сначала один, потом другой вариант. — Будешь показывать своему пацану, как правильно пользоваться подарком? — Махито находит в себе ещё немного наглости чтобы ухмыльнуться, но ответа не получает. Он никогда раньше не был в этой комнате. Скорее всего, как и большая часть особняка, она стояла пустой… до того, как туда въехал новый наследник. Чтобы Сукуна не говорил, Махито прекрасно видел, как Рёмен относился к мальчишке, — смотрел словно на продолжение себя самого, позволял то, чего не позволял больше никому, например, просто сбежать после проявленного интереса. Итадори Юджи вообще понимает, насколько к нему снисходительны? Наверное, то немногое, из-за чего Махито мог бы позавидовать этого мальчишке. — Махито? — если бы Итадори не обладал более высоким в сравнении с его дядей голосом, Махито бы перепутал их с Сукуной. Эта низкая вибрация… Сталкер вздрогнул, оглядываясь и замечая Юджи, сидящим на краю постели. Хотелось пошутить что-то скабрёзное, но взгляд, которым сегодня смотрел на него Юджи был чем-то незнакомым. Мальчишка скользнул глазами по шёлковым складкам, не закрывающим, а больше подчёркивающим сухое, поджарое и крепкое тело, и в его глазах загорелся какой-то совершенно новый огонь. Махито был сплошными мышцами и жилами, не накачанный, но развитый настолько, насколько позволяло его телосложение. — Подойдёшь? — вкрадчиво уточнил из-за спины Махито Рёмен, и штопаный идёт босиком по золотистому паркету, пока не останавливается вплотную к Юджи, буквально упираясь своими коленями в его. Мальчишка замер, рассматривая чужое тело снизу вверх и добираясь взглядом до лица. Видно, как ощутимо подрагивают его пальцы, а на шее, — под складкой воротника толстовки, — Махито цепко замечает тёмный след от зубов Рёмена. — Твоё лицо… это Сукуна сделал? — похоже, данный вопрос, оставшийся в прошлый раз без ответа, до сих пор волнует пацана, и Махито опускается на колени перед ним, подаётся вперёд, будто предлагая посмотреть и пощупать. — Наказание за плохое поведение, — пленник снова возвращается к своей привычной модели поведения, почти пропевает каждую гласную букву. — Тебе меня жалко? Вот умора, — от таких слов Итадори дёргается, но Махито не позволяет отстраниться прижимается к чужим коленям, вьётся вдоль подросткового тела, обнимает Юджи руками за талию, заставляя замереть. — Если бы не Сукуна, то, когда мне было шестнадцать, твой дед просто закопал бы меня заживо, за попытки сбора информации о клане. Но потом передумал и отдал в качестве подарка. — Давишь на жалость, Махито? — штопаный может даже не оборачиваться, он и так прекрасно слышит, как Рёмен подвигает себе кресло и то жалобно скрипит под огромным весом мужчины, когда Сукуна с удобством устраивается на сидении. — Конечно же, давлю. В отличие от тебя Юджи очень нежный мальчик. Правда, Юджи? — Махито уже дышит Итадори в шею, чуть тёплый и не знающий, что такое личные границы. — Сначала я думал, что после твоего появления тут, Сукуна выбросит меня к чёртовой матери из своей постели, — это он уже не проговаривает, а шепчет мальчишке на ухо, — а потом сам познакомился ближе с тобой. Ты так чудесно боишься за свои секреты, которые могут раскрыть, так дрожишь. Так не хочешь принимать собственные желания. Сожрал бы тебя заживо. Кажется, Итадори готов спихнуть штопаную блядь с колен, как ядовитую змею, его сердце бьётся быстро и сильно, а зрачки сузились до крохотных точек, но Махито держит крепко и ластиться, будто профессиональная шлюха. Можно было бы нагло сказать, что он стал таким за годы жизни бок о бок с Рёменом… но правда в том, что Махито всегда таким был, и только Рёмен Сукуна не воспринимал его ужимки, смотря куда глубже. — Пока ты под него прогибаешься, он будет давить, — Сукуна откидывает голову назад, устраиваясь со всеми удобствами, — это он твой подарок, Юджи, но никак наоборот. Так, может, поставишь эту блядь на место? — Я о таком подарке не просил, — Итадори вскидывается, переключаясь на дядю, давая выход страху через злость. — Я всего лишь хотел, чтобы ты оставил его в живых! — Именно так и есть. Он жив. Вот только загвоздка — Махито нельзя отпускать. Во-первых, кое-кто слишком много знает про наш клан. Смешно, но этот «кое-кто», скорее всего, даже не будет трепаться, вот только тут приходит в действие «во-вторых»… он не отстанет ни от тебя, ни от меня. Правда, Махито? Если я тебя отпущу здесь и сейчас, дам одежду, деньги, документы — что будешь делать? — Меня нельзя выбросить на улицу, как животное, с которым наигрались, — кажется, Махито уже и думать забыл о собственном недавнем страхе и желании сбежать. Раз уж стало ясно, что его просто хотели напугать до горящей жопы, зная Сукуну… — Юджи, — сталкер прижался ближе к напряжённому мальчишескому телу. — … я буду продолжать следовать за тобой, даже если меня отсюда вытурят и, может быть, однажды заберу тебя себе, — последнее он буквально прошептал в отчаянно горящее ухо. — Да-да-да, похищу тебя только для себя… — Заткнись, — Итадори упёрся руками в чужие плечи, отчаянно глядя на Сукуну. — Он же псих! — Возьми его за волосы, — прозвучало в ответ, и, видимо, от отчаяния, Итадори именно так и поступил, хватая Махито за основание высокого хвоста, сжимая пальцы, с силой оттягивая от себя. Наверное, для пацана это оказалось удивительно, но руки сталкера тотчас ослабели, отпуская его. [а на лице проявилось болезненное удовольствие] — Махито? — тихо позвал его Юджи, глядя, как мужчина закатывает глаза от удовлетворения. — Показать тебе, как правильно с ним обращаться? — вкрадчиво уточнил Сукуна, внимательно наблюдая за чужим взаимодействием. — Или всё-таки закрыть его в подвале, пока не умрёт по естественным причинам? — Так не честно, Су! Ты спихиваешь на меня… слишком жестокий выбор, — Итадори снова злится. — Тебе много раз в жизни придётся делать такой выбор, если хочешь остаться со мной, — в ответ Сукуна только пожимает плечами и ждёт. Он тоже хищник, он тоже садист и манипулятор, иначе не смог бы годами подавлять Махито. А сейчас он принуждает племянника не просто сделать выбор, но сделать выбор выгодный самому Рёмену. — Я знал, чем ты занимаешься ещё до того, как ты за мной приехал… но я всё равно хочу быть с тобой рядом, — Юджи отводит взгляд от Рёмена и тут же ему на глаза попадается Махито, следящий за чужим разговором из-под длинных ресниц. Итадори неуверенно, не разжимая пальцев, тянет штопаную блядь ближе, и Махито охотно подчиняется, подставляет лицо, жмурится, будто огромный довольный кот… замирает, когда синяка на его лице касаются подрагивающие мальчишеские пальцы. — Сильно больно? — Юджи не должен проявлять сочувствие к такому, как Махито, но все, что он услышал, звучит просто чудовищно, и в нём просыпается та самая человечность, так привлекавшая его сталкера. — Очень больно, — Махито тут же пользуется ситуацией, делает несчастное лицо. — Но ты можешь поцеловать и болеть станет меньше. — Клоун, — насмешливо выдыхает Сукуна, разбивая все впечатление от устроенного Махито представления, и тот кривит уже обиженное лицо. — Просто покажи ему как надо, трудно тебе, что ли? — штопаная блядь просит почти умоляюще. — Хорошо, — Рёмен притворно вздыхает, но на его лице цветёт жёсткая предвкушающая улыбка. — Ползи сюда. Юджи, отпусти его. Пальцы мальчишки сами собой разжимаются, а Махито змеёй перетекает на четвереньки, оглаживает Итадори длинным сладким взглядом, но всё-таки отворачивается и действительно ползёт, как было велено. Юджи смотрит за происходящим широко распахнув глаза. В Махито просто нечеловеческая грация, он гнётся и изгибается так, как если бы все кости в его теле были мягкими. Этот молодой мужчина без возраста явно умеет пользоваться своим телом, его бедра, плечи, корпус… он почти касается грудью паркета, оказавшись рядом с Сукуной. Светлые волосы струятся по плечам из растрепавшегося хвоста, когда он трётся о чужую ногу, будто кошка в течку. Махито медленно поднимается, ухватившись за колено Рёмена, чуть царапая ногтями плотную джинсу. — Рад меня снова видеть? Твой член так точно рад, — Сукуна опирается о собственную ладонь щекой. Второй рукой он ведёт по чужому плечу, заставляя кимоно упасть с одной стороны вниз, до самой талии, открывая для Юджи гладкую белую линию спины. — Я очень скучал, — Махито воркует в ответ и ведёт вторым плечом, сбрасывая остатки ткани, заставляя дорогой шёлк лечь на пол текучей волной. Выглядит и правда, как распаковка подарка, сейчас потерявшего очень-очень-очень дорогую обёртку. Более того, подарок умудряется тереться о колени Сукуны и одновременно поглядывает на Юджи через плечо. «Посмотри на меня» «Оцени меня» Вот, что читается в точёном профиле, в капризном изломе губ и во взгляде из-под длинных светлых ресниц, прежде чем Махито тянется к ширинке Рёмена, раскрывая её. Итадори смотрит широко раскрытыми глазами и, кажется, забывая дышать. Взгляд скользит по обнажённому телу, по широкой ровной линии плеч и по поджарой заднице. Восемнадцатилетний подросток не может не реагировать на столь… неоднозначное и при этом однозначно красивое зрелище. С Каждой секундой Юджи все сильнее сводит вместе ноги, стискивает колени и сутулит плечи, будто надеется спрятать собственное возбуждение. Вот значит, к кому Рёмен ездил, пока его племянник боялся даже лишним движением намекнуть на свою заинтересованность. В какой-то момент их с Сукуной взгляды сталкиваются, дядя насмешливо глядит единственным глазом, пока Махито с громкими влажными и хлюпающими звуками облизывает его член. — Посмотри какой он послушный, Юджи… если с ним правильно обращаться. Но бездушные куклы никому не интересны, а Махито, если его не окорачивать, очень даже умеет сделать жизнь интересной. Тебе нравилось с ним играть? Просить у постороннего человека то, чего ты на самом деле хотел от меня, — несмотря на то, как у Рёмена стоит, он всё равно умудряется говорить тихо и связно, разве что голос становится ниже. И так густой и гулкий, теперь он вовсе кажется голосом древнего демона, соблазняющего совсем молодого мальчишку продать душу. Юджи в ответ не знает куда смотреть, он боится сталкиваться взглядом со взглядом Сукуны, но и глядеть на этот член, ещё буквально пару часов назад бывшей у Итадори в заднице на всю его немалую длину, просто невозможно… хочется самому прикоснуться. Горячий, большой, перевитый венами и чёрными татуировками. Боги, как Сукуна вообще не умер от болевого шока, пока делал эти рисунки? Мышцы сжались будто сами собой, Юджи ещё плотнее стиснул колени, фантомно ощущая, словно в него втискиваются, вспоминая своё постепенно расслабляющееся тело и Рёмена набирающего ритм, тот так жёстко и быстро входил и выходил обратно — никакого сравнения с тем, как жалко сам Юджи тыкал в себя игрушкой. Задница горела огнём, а сейчас колечко мышц распухло и ощущалось ужасно непривычно. Даже то, что Юджи сидел, заставляло растянутые и раздолбанные мышцы саднить. [хотелось ещё] [и ещё] [и ещё] — Махито, — Сукуна всего лишь делает акцент на чужом имени своим голосом, а штопаная дрянь тут же широко улыбается и подаётся вперёд, вбирая чужой член в рот, опускаясь так низко, что его нос касается паховых жёстких волос. Махито помнит, что у Юджи они «там» точно такого же цвета, но в разы мягче и нежнее, как пух у цыплёнка. У мальчишки и член намного меньше — каждый раз вбирая в себя плоть Сукуны до конца, сталкер буквально задыхается от того, как оказываются сжаты и перекрыты дыхательные пути. Перед глазами темнеет, в голове становится блаженно пусто, и Махито начинает двигаться, впадая в состояние транса, наслаждаясь даже ощущением того, как практически рвутся уголки его губ. На затылок сталкера ложится тяжёлая большая ладонь, Сукуна не давит, скорее уж, поощряет и перебирает длинные прохладные пряди волос, такие гладкие и шёлковые. Махито знает, как Рёмену нравится его локоны, оттого и отрастил до середины спины. А ещё это чудовище так приятно наматывает их на кулак раз от раза… — Махито, — Юджи зовёт тихо, и в его голосе нет такого приказа, как у Рёмена, но штопаная блядь тут же замирает. — Готов воспользоваться подарком? — Сукуна усмехается и убирает ладонь, позволяя «подарку» поднять голову. — Не так, как ты, — Юджи содрогается, переводит взгляд с Махито на Рёмена и обратно. Но всё-таки решается. — Иди сюда. Звенит молния толстовки, когда Итадори сбрасывает её с плеч и сразу же на пол, чтобы не мешалась. Махито смотрит на Юджи с восторгом и оказывается близко столь быстро, что пацан вздрагивает… вздрагивает, но протягивает руки вперёд, обхватывая чужие плечи и прижимаясь губами к губам своего сталкера, чтобы разделить с ним вкус Рёмена. Поцелуй выходит странным, у Махито подрезана уздечка под языком, он может влезть так глубоко внутрь чужого рта, что Юджи почти задыхается от того, как много плоти оказывается у него внутри. Махито просто толкает его на постель, наваливается сверху, с силой разводя ноги мальчишки, чтобы устроиться между ними, чтобы притереться своим стояком к чужому возбуждению. Как долго он представлял себе это и как отлична от реальности оказалась та фантазия. — Ты и правда позволишь мне? — недоверчиво спрашивает сталкер, хотя его руки уже шарят по телу Юджи, помогают мальчишке стянуть футболку через голову и избавиться от штанов. — Я… хочу. Хочет попробовать. Хочет прикоснуться к своему страху, к человеку, который кошмарил его целый год. Махито безумно красив, настолько, насколько Юджи даже не мог вообразить. Когда за ним таскался неизвестный сталкер, это пугало в том числе и тем, что по ту сторону стекла, через которое Махито за ним наблюдал мог оказаться любой урод… но тот самый любовник Сукуны, о котором Юджи знал и которому столько времени завидовал? — У меня внутри… все мокрое… после Су. Не тяни, — сколько сил ему стоит вытолкнуть изо рта эту пошлятину, но вспыхнувший и разом потемневший взгляд Махито того стоит. Бедра Юджи все покрыты синяками. Спереди — от линии стола, от его грани, в которую Юджи вжимался на каждом толчке под Рёменом. По бокам — отметины от чужих пальцев, уже налившиеся темнотой, как чернильные отпечатки. Махито разводит Итадори ноги и восхищённо смотрит на влажно блестящую чистую дырочку, действительно опухшую от недавнего жёсткого и быстрого секса. — Маленький мазохист, — быстро мазнув по колечку мышц кончиками пальцев, чтобы ощутить нежную и тугую текстуру отёкшей плоти, Махито уже обхватывает и направляет себя внутрь, проталкивается головкой члена прямо в эту сладкую дырку, о которой так долго мечтал. Он не сдерживается от восторженного скулежа, когда ощущает, как Юджи горит внутри и как там хлюпает. Сукуна — большой мальчик, он всегда обильно и много кончает, а учитывая, что Юджи даже не подумал вымыть чужую сперму, очевидно кайфуя от одной мысли о том, что полон чужим семенем… Ещё и так похож на самого Сукуну в юности. Рёмен продолжал расти почти до двадцати пяти лет. Его рост все увеличивался, тело гармонично развивалось, но в двадцать он ещё был относительно на одном уровне с Махито. Штопаная блядь часто мечтала навалиться однажды сверху, стиснуть эту тугую задницу и влезть внутрь, втрахиваться в Рёмена, пока тот связан и не может ничего сказать с кляпом во рту. Мечта осталась мечтой… пока не появился Юджи Итадори. Однажды он тоже сравняется со своим сталкером в росте, но сейчас он даже ниже и слабее, и все инстинкты, все сумасшествие Махито делало стойку на этого пацана. Так блядски похож на Сукуну. Он толкнулся бёдрами вперёд, входя в тело Юджи до конца, по самое основание члена со все тем же скулежом, и Итадори сдавленно застонал в ответ, зажимая рот ладонью. В то самое время, когда Махито сходил с ума от своего ожившего, притворённого в реальность, фетиша, сам Юджи мог прожить часть эмоции собственных персонажей, все то, что он отыгрывал в сети, все, что прятал глубоко в себе. Тяжесть чужого тела, намного больше его собственного, незащищённый секс, чужое семя внутри, грубость, понимание того, что его трахает уже второй человек за сегодня, что его дырка рассажена и что это совершенно никого не волнует. От таких мыслей голова кружилась, а все внутренности расплавились, превращаясь во что-то обжигающее, стекающее меж бёдер, как в чашу, и отзывающееся на каждый толчок, на каждое движение. Юджи утонул в своих ощущениях, не понимая, где находится и что делает… пока не открыл глаза и не столкнулся с внимательным взглядом Рёмена. Сердце сделало кульбит в груди, скакнуло куда-то к глотке. В этот момент Махито снова двинул бёдрами, входя в Юджи, и мальчишка вскрикнул… но разорвать зрительного контакта с Сукуной не смог. Мужчина сидел в кресле, глядя на происходящее и медленно поглаживал свой собственный член, надрачивая на чудесную картинку. У Итадори огнём загорелось лицо… и он снова застонал, выгнулся, когда Махито, заметивший, как мальчишка отвлекается, особо резко и жёстко вогнал себя внутрь… а потом сам замер, почувствовав, как к нему подошли сзади, как погладили по ложбинке между ягодиц. — Сукуна… — Махито не успел ничего сказать, содрогаясь всем телом, когда в него насухую толкнулось сразу несколько пальцев. Недалеко, неглубоко… так больно и обжигающе… — Боги, как как давно у меня этого не было, — сталкер готов кончить, запертый между двумя телами. Слишком много ощущений, слишком много того, чего он желал, но не мог получить. Нежность Юджи и жестокость Сукуны. Рёмен с силой потянул края чужой дырки в разные стороны, заставляя Махито беспомощно подёргиваться в одном положении, потому что отстраниться назад значило действительно быть насухую оттраханным этими пальцами. Спасало то, что Махито и сам часто играл с собой, мышцы податливо расступались, и когда Сукуна решил, что достаточно, то вошёл внутрь — опять же не глубоко, только по головку… а потом в пару движений довёл сам себя, с низким стоном кончая внутрь, заставляя мужчину перед собой мелко дрожать от ощущения, наполняющего тело влажного жара, пробивающегося внутрь. — Ты как всегда такая шлюшка, Махито… — Рёмен вышел и тут же снова вогнал в сталкера оба пальца, используя собственное семя как смазку, чтобы разнести его по саднящим стенкам слизистой. Пара движений. Третий палец. Махито заскулил, всё-таки сдвигаясь назад, выскальзывая из Юджи, чтобы сильнее насадиться на Рёмена. Четвёртый палец. Из Махито словно пропала вся его наглость и самоуверенность, рядом с Сукуной он терялся, подчиняясь чужим желаниям, действительно превращаясь в течную сучку от чужой жёсткости и властности. Рёмен был просто идеален для него, удерживая сумасшествие своего любовника в узде и в приемлемых рамках, более того там, где Сукуна любил причинять боль, Махито с радость её принимал. — Даже не вздумай кончать раньше, чем это сделает мой пацан, — пророкотал Рёмен с насмешкой в голосе, специально при этом проходясь пальцами по самому чувствительному местечку на внутренней стенке нежной кишки. Махито снова заскулил, вжимаясь в Юджи, утыкаясь носом в мягкие пряди, так похожие на сахарную вату. — Посмотрит только, какой он злой, — прохныкал сталкер, крепче обхватывая своего сладкого мальчика… и услышал тихий смех. — Я вижу только… как тебе нравится, — Юджи выглядел и ощущал себя обдолбанным, именно поэтому так легко позволял мыслям попадать из головы на язык. — Махито… — Итадори обхватил своего сталкера за талию, сжал чуть сильнее его бедра своими бёдрами. Чужая плоть внутри ощущалась так хорошо, что он уже чувствовал подступающий оргазм, и это отличалось как от тихой дрочки один на один с собой, так и от секса с игрушками под чужим внимательным взглядом. Ощущалось во много-много-много раз лучше. Юджи посмотрел дурным взглядом на дядю прямиком через плечо Махито. Сукуна глядел в ответ из-под полуприкрытого века, явно наслаждаясь всем происходящим. — Хочешь, чтобы я трахнул его, пока он в тебе? — мужчина медленно вынул пальцы из штопаной бляди, заставляя ту вздрогнуть всем телом, — из-за отвратительного ощущения пустоты там, где только что сладко саднило и растягивало. Итадори лишь пьяно улыбнулся в ответ, и Сукуна хмыкнул. — … ох, пацан, — прошло всего немного времени, но, глядя на это потрясающее зрелище и непосредственно в нём участвуя, Сукуна уже снова был готов и твёрд. Да и воздержание длиной почти в год тоже сказывалось. В этот раз войти оказалось намного легче. Махито невольно дёрнулся, инстинктивно пытаясь отодвинуться, но Рёмен легко поймал его за узкие бедра и буквально силой натянул на себя. Минимум смазки, проникновение туже, чем было с Юджи сегодня, но штопаная дрянь буквально дрожала от того, насколько ей было приятно. Сукуна членом чувствовал, как пульсируют нежные стеночки кишечника, как Махито пытается сжаться на нём, как близок он к тому, чтобы быстро и позорно кончить. — Двигайся, — Рёмен отпустил свою жертву. Теперь Махито действительно оказался заперт между сжимающей его теснотой Юджи и растягивающим почти до боли членом Сукуны. Но, видят боги, он сам этого желал. Послесловие: — Махито, блин, зараза, — Итадори вытряхивает из сумки какие-то мелкие металлические детали, больше всего похожие на крохотные батарейки для часов. Сидящий рядом Мегуми удивлённо приподнимает брови, отрываясь от электронной читалки. — Что это за мусор? «Что это за мусор и почему он тебя раздражает, и кто такой, черт побери, Махито?» — слышится во вроде как не особо заинтересованном тоне Фушигуро. Юджи очень хорошо знает друга, чтобы читать его по таким коротким фразам. — Жучки. Задолбал. От подобного ответа Мегуми разом напрягается, хмурится, садится ровнее. — Жучки? Погоди-ка… — Да-да-да. Махито — тот самый сталкер, — за вздохом Итадори слишком много эмоций, чтобы разобрать их все. Он садится за стол в столовой универа и начинает уже более целенаправленно щупать швы сумки, доставая из них похожие штучки, только более продолговатые, удобно устроившиеся в крохотных распоротых местах. — Да, он издевается. Тут ими все начинено. В тоне Юджи слышится раздражение, но не слышится привычной усталости и паники. Фушигуро удивлённо смотрит на происходящее, сличает, запоминает, оценивает и переоценивает. Заодно вспоминает рассказ Кугисаки о том, как Итадори вот уже несколько месяцев не просит у неё достать снотворное или, на крайний случай, успокоительные. На самом деле, для друзей все выглядит так, будто Юджи, наконец, разобрался с таскающимся за ним придурком. Может, подал заявление в полицию, а может, нажаловался вышедшему из тюрьмы дяде, с которым снова начал жить бок о бок. В любом из случаев Итадори выглядит спокойней, более собранным, более… счастливым. — Мне казалось, ты от него избавился… — предложение заканчивается едва ощутимым знаком вопроса. — Ну… — Юджи вспыхивает, поводит плечами и одним слитым движением собирает весь металлический мусор в горсть, чтобы бросить в пустой стакан из-под колы. — О, нет, — Фушигуро быстро додумывает сам и прикрывает глаза рукой. — Итадори, это не здоро́во! Он целый год тебя сталкерил! Ты чуть крышей из-за него не протёк! Только не говори, что вы начали встречаться! — Ты сам все сказал, — под вымученный стон старого друга Юджи встаёт и, неловко-скомкано попрощавшись, сваливает сначала из столовой, а потом из университета. После занятий его забирает помощник Сукуны, сам Рёмен занят, и Итадори удаётся разве что быстро клюнуть мужчину в щеку, пока тот слушает чей-то отчёт через гарнитуру. Сукуна манит его указательным пальцем, заставляя снова наклониться, целует в ответ, кусает прямо в рот и только после этого отпускает, возвращаясь к делам. В доме темно, тихо и приятно тепло, несмотря на довольно снежную зиму, так как во всех комнатах проведено отопление, питающееся от бойлера в подвале. В апартаментах Юджи особенно уютно. Он сбрасывает рюкзак возле компьютерного стола, стягивает толстовку, избавляется от носков, оставаясь только в джинсах и футболке. Идёт в ванну, долго задумчиво моет руки, потом растерянно прикасается к губам, все ещё саднящим после Сукуны, и возвращается обратно в комнату. — Нашёл твои подарочки. Снова решил за мной последить? — Юджи обращается к тёмному углу, где стоит постель. Тело под мягким пледом едва заметно подрагивает, но Махито молчит, наверняка дуется и обижается. — Мегуми сегодня спрашивал про тебя. Даже не знаю, как рассказать им с Нобарой про наши отношения, — неловко сев на край собственной постели, Итадори тянет плед на себя. Махито продолжает молчать… но крайне сложно говорить с кляпом во рту. Юджи медленно ведёт рукой по бледной груди, вверх, вдоль прикованных к изголовью постели рук, очерчивая уставшие от долгого напряжения мышцы. — Не надо снова пытаться резать себя. Сукуна раздражён, а меня ты просто расстроил, — на чужом предплечье плотная повязка, опоясывающая кожу ровно по кругу, там, где будет новый шрам со свежими точками от швов. — Так… как же мне описать друзьям наши отношения? Давай вместе придумаем.