✧
У Радости две крайности: горе и веселье. Без горя нет веселья, без веселья нет горя. Всё взаимосвязано и циклично. Когда радость отступает, горе наплывает мёртвой морской волной. Когда горе с шелестом тянется назад, радость блестит на вылизанной влажной гальке. Горе за радостью, радость за горем, потому что веселье приедается, а шутки перестают быть смешными. Приходится усиливать влияние горя и радости. Приходится делать радость ярче, горе — тяжелее, чтобы моменты становились эмоциональнее и глубже. Расплакавшись, посмейся. Посмеявшись, плачь. Не сдерживай эмоции, не останавливайся. Воплощай жестокие шутки в реальность. А если те стоят чужой жизни, рыдай над трагедией. Не позволяй этому миру застыть. Ахе кажется, что без исчезновения Акивили его Радость не стала бы глубже, а Путь не окреп бы. И сам Аха тоже значительно бы не окреп. Но теперь Аха уверен: если Акивили и вправду жив, как верят его Безымянные с уродливым чувством стиля, и просто находится где-то далеко-далеко, блуждает по другим краям бесконечного космоса и страшно собой рискует — вот дурак, ну какой же он дурак! — то обязательно помнит об Ахе. Потому что одного раза вырядить его в свою одежду хватило, чтобы Акивили пропах вином и весельем. Он никогда не забудет о нём и даже в чуждом для Ахи мире будет выглядеть на триллион кредитов наличными.✧ ✧ ✧
16 июня 2024 г. в 10:51
У Акивили ужасный вкус в одежде. Ахе на него больно смотреть. То ли плакать хочется, то ли смеяться, то ли всё сразу одновременно.
— И нормально я одеваюсь… Так сейчас все одеваются, — говорит Акивили, глупый-глупый, ничего не понимающий Акивили. На нём какой-то дешёвый костюм: простая рубашка, походная жилетка и штаны. Чем-то это напоминает одежду одного из Безымянных на его драгоценном Звёздном Экспрессе. Тона тёмные, скучные, стиля нет. Ахе, на каждом шаге позвякивающим украшениями на рукавами и цокающим каблуками сапог с кричащими золотыми набойками, не нравится.
— Нельзя идти за толпой, у которой нет вкуса, — убеждённо заявляет он, хватаясь за ладонь Акивили и пускаясь по пустому поезду в путь, выстланный кроваво-винной дорожкой. Акивили ахает, успев придержать шляпу. — Шляпа у тебя тоже безвкусная, кстати.
— Ну спасибо, — хмурится уязвлённый Акивили, крепче сжимая костлявую ладонь Ахи, чтобы не потерять его: Радость нужно держать крепко, потому что упустить её из виду легче лёгкого. — Вообще-то моя цель как раз сливаться с толпой. В отличие от тебя, я понимаю, что если появиться разодетым, как на карнавал, среди обычных людей, на тебя как минимум будут смотреть странно.
— Но это так скучно, Акивили! — ноет Аха, искренне не понимая, как он вообще может говорить такие жуткие слова. — Если бы Аха одевался как ты, Аха бы умер!
— Охотно верю.
Аха бы правда умер. Без шуток.
Струящаяся Радость приводит их в просторное купе. Ахе этот поезд не нравится едва ли не больше одежды Акивили, и каждый раз он сдерживает желание подорвать эту длиннющую машину. Вот хохма была бы.
Но ради Акивили он свои руки прячет. Старается. А это многого стоит. Акивили эта шутка может не понравиться.
А Акивили не может даже немного постараться в ответ. Даже в такой мелочи, как приятный внешний вид, чтобы не выглядеть как… бродяжка, только что вылезший из мусорного бака. Да, наверное, одежда Безымянных удобная для их постоянных приключений и сражений и Акивили ни в чём никто не заподозрит, но Ахе больно на него смотреть.
— Устроишь мне показ мод? — спрашивает Акивили, оказавшись в запертом купе. Аха на мгновение, подобно секундному проявлению веселья, касается ладонью в чёрной перчатке его груди, поправляет глупую рубашку, подходит так близко, что маска едва касается чужих губ, а сам Акивили замирает и на его высоких скулах проступает мягкий румянец.
Но Аха смеётся, отстраняясь, и отходит к шкафу с одеждой. Акивили, смущённый внезапным проявлением Радости, трёт тыльной стороной ладони щёку, медленно выдыхает и выглядит при этом крайне взволнованным.
— Переодену тебя, — решительно шепчет Аха, по-собственнически сдвинув дверцу шкафа и начав перебирать одежду. — Будешь выглядеть на триллион кредитов наличными.
— Ну… — выдыхает Акивили, придя в себя. Радость пьянеет, бьёт под дых, всегда действует внезапно. Аха знает это чувство, его любимое. Но сейчас ему не до утех, сейчас тот редкий случай, когда он настроен на работу. — Триллион кредитов наличными я ещё никогда не видел. Попробуй. Только в свою одежду не одевай.
— Почему?.. — с грустью спрашивает Аха, бросив взгляд печальной маски через плечо. Акивили, плюхнувшись на край кровати, с очередным вздохом запрокидывает голову.
— Потому что я пропахну вином и весельем. Буду вспоминать тебя и не смогу нормально ни жить, ни сосредоточиться на Освоении. Какой же из меня тогда будет эон, если я буду снова и снова пытаться поймать Радость, забыв о своём Пути?
Маска улыбается.
Аха будет иметь в виду.
К сожалению, у Акивили не просто ужасный вкус в одежде, у него и самой одежды ужасно мало. Аха пытается найти что-то более-менее подходящее к тому, что считается «стильным» в его гениальной и безумной голове, но…
Аха кривится.
— Тебе нужно завести дизайнера на поезде. У тебя нет нормальной одежды.
— Почему нет? — изумляется Акивили и подскакивает с кровати. Он быстро подходит, и Аха, отступив в сторону, указывает ему длинной рукой на шкаф. Акивили хмурится. — Да вот же, смотри… Этот костюм хороший. Я в нём в Таверне Недотёп был, мне твои последователи говорили, что я красивый. И это была не шутка.
— Ты помнишь, где эта Таверна была? — вдруг серьёзно спрашивает Аха. Акивили, рассматривая костюм-тройку с булавкой, задумчиво поджимает губы.
— Вроде как на Эпсилоне… Одной из планет. А в чём дело?
— Аха навестит этих хитрых извращенцев, вот что, — заявляет Аха, задетый до глубины души. Сколько времени прошло, раз его последователи потеряли чувство вкуса?
Не хватало ещё однажды отвернуться, а потом обернуться и увидеть, как Скорбящие Актёры разоделись яркими Недотёпами, а Недотёпы — чёрными Скорбящими Актёрами. О ужас, о кошмар.
— Не ругай их, — по-доброму ухмыляется Акивили, быстро поняв, как именно Аха их навестит. — Они же не виноваты в том, что им понравилось.
— Сейчас я покажу, что такое «стиль». Смотри и запоминай, показываю только один раз.
Первым делом Аха снимает с себя шляпу и лёгким толчком тонкого пальца скидывает глупую федору с макушки моргнувшего Акивили. Свою роскошную багровую шляпу с гибкими широченными полями и длинным хвостом, заострённым на конце, Аха от всего сердца жертвует на светлую голову Акивили. Акивили снова моргает, приподнимает гибкие поля кончиками пальцев, и Аха окидывает его ещё более критичным взглядом.
Нужно больше красок. Больше яркости. Больше сочетаемого с несочетаемым. Акивили должен цеплять чужие взгляды, как самая яркая звёздочка в этой мерзопакостной вселенной.
И Аха взмахивает узкой ладонью. Акивили приподнимает руки, и его безвкусная рубашка с жилетом меняются на багрянец: длинный фрак с золотой росписью и застёгнутая у горла рубашка с интересной бабочкой. Аха обходит Акивили, внимательно осматривая его, и гладит по спине. Довольно неплохо.
— Не знал, что ты умеешь так, — удивляется Акивили. Аха цокает, маска улыбается шире.
— Мы эоны. А ты что, не умеешь?
— По взмаху руки превращать свою одежду в другую? Нет, конечно, — усмехается Акивили и с удивлением смотрит, как какие-то глупые бесформенные штаны с ремнями заменяются на узкие тёмные брюки, а вместо какого-то чудовища, напоминающего не то ботинки, не то низкие сапоги, появляются неплохие лакированные туфли, блестящие так, словно их облили лаком. — Хотя ты воду в вино превращаешь, чему я вообще удивляюсь.
Аха, встав перед Акивили, оглядывает его ещё одним критичным взглядом. Акивили, замерев, боится пошевелиться, не сводя с него взгляда.
Чего-то не хватает. Маска задумывается.
— Я выгляжу…
Аха щёлкает пальцами. На фраке появляется больше росписи, но на этот раз багровой, пояс украшает цепочка, на шляпу змеёй накидывается чёрная лента. Покрутив ладонью, намекая, чтобы Акивили обернулся вокруг своей оси, Аха тщательно следит за сочетаемостью и добавляет больше несочетаемого, украшая броский образ Акивили новыми яркими элементами.
— …интересно.
— Это не просто интересно, — отрицательно мотает маской Аха. — Это идеально!
Акивили как-то странно улыбается, приподняв ладони.
— Мне кажется, что эти оборки лишние.
— Нет-нет, они хорошие. Теперь все будут смотреть только на тебя. Только взмахни рукой, и эти красные оборки волной пойдут, будто у тебя из рукавов вино льётся.
— Как бы меня не начали шугаться, — усмехается Акивили. Аха вперивает руки в бока и строго смотрит на него, улыбка сползает с маски.
— Что значит «шугаться»? Все будут получать удовольствие, просто взглянув на тебя, потому что тебя одел сам Аха! Как можно не оценить этот наряд? Аха бы в нём… Аха бы в нём пошёл на свадьбу!
— Вот в таком? — спрашивает с улыбкой Акивили, погладив себя по фраку, украшенному сплошь брошками, цепочками и узорами.
— Да.
— Тогда, если ты так уверен, что я прекрасно выгляжу, — Акивили легко берётся за ладонь Ахи и тянет к себе, отступая в середину комнаты, — ты бы разрушил чужую свадьбу.
— Аха не любит портить праздники, — обиженно отвечает Аха, маска расстраивается. Акивили приобнимает его за талию, прижимая к себе, и кладёт подбородок на острое плечо. Шляпа нагло лезет полями в лицо, перо щекочет маску.
Аха чувствует тепло. Не слишком приятное, потому что привычный дрожащий холод внутри, резонирующий жестокими мыслями и шутками, продавливается какой-то трогательной нежностью.
И почему-то у Акивили бьётся сердце, как у настоящего человека.
— Ну а как иначе? Придёт Аха на свадьбу и на этом всё. Невеста сразу сбежит из-под венца, бросив всех ради эона.
— Ой-ой, глупая невеста, — улыбается маска, и Аха снимает её, прижимаясь щекой к виску Акивили. — Куда же она бежит, зачем ей бежать к Ахе…
— Потому что Аха красивый.
У Акивили какой-то талант веселить Радость и вгонять её в шёлковое смущение. Неправильно это всё, думает Аха, сняв с его макушки раздражающую шляпу, и потирается пустым лицом о голову тёплого, улыбчивого и любящего его Акивили. Неправильно-неправильно-неправильно…