Часть 1
7 июня 2024 г. в 21:01
Артур и семья - антонимы, правда-правда, ибо его натура вовсе не славится наличием глупости вроде «сердце».
Артур - черствый, холодный, строгий и ужасно властолюбивый.
Артур и семья - антонимы.
Только Артур и сам не понял, как оказался в этой ловушке: хотя, видать, у Франции новый способ борьбы с врагами. Инновационный.
Потому что Франциск, завязывающий волосы в хвост, в рубашке до бедер, щебечущий их детям что-то на французском — даже ругаться не хочется: французский в их доме - язык ласки — и сонно снующий тут и там за готовкой - самое действенное оружие, уничтожающее все святое в Керкленде.
Нет, это невозможно.
Артуру так кажется по началу. А потом он привыкает к тому, что чьи-то шаги в доме не разносятся в одиночку: если слышно плавные и тихие, то слышно и быстрые мелкие — вестник того, что скоро в комнату вплывет Франциск с Мэттью на руках и под руку с Альфредом.
Альфред и Мэттью - вообще удивительное сочетание, неустанно третирующее своих родителей.
Или Артура. Потому что Франциск на шалости умел улыбнуться, шепнуть что-то на ухо и вызвать в ребенке поток стыда и ответного лепета с просьбой о прощении.
В этом весь Бонфуа — его улыбок хватало на весь дом: даже Керкленду, которому, вообще-то, надо в последнюю очередь.
(По мнению самого Артура, иерархия в этой потребности следующая: Мэтти, следом Ал и только потом он.)
Неясно, откуда этот навык, но в тонких и изящных руках Франциска все как-то самостоятельно складывалось: кажись, во времена инквизиции сожгли далеко не всех. Потому что стоило ему повести длинными пальцами, так все и идет — свежо и чисто, а еще бесконечно тепло.
Керкленд ругается со всем белым светом, за то ускакивает домой пораньше — чтобы встретить тот светлых макушки и нежность-трепет.
Чтобы попытаться запретить Бонфуа таскать Мэтти на руках — никакие аргументы вроде «он легкий» на Артура не работают: впрочем, завтра Франциск все равно будет нежить самую младшую бусину их ожерелья.
Чтобы пожурить Альфреда — «кто-то должен воспитывать его»: на Керкленда осуждающе глядят голубыми глазами Франциска — за очередную шалость, поражаясь его энергии.
Чтобы, наконец, прилипнуть к Бонфуа: а он ведь ходячий плюш и камин на ножках — тёплый до безумия.
Чтобы ближе к ночи обнаружить себя, откладывающим книгу и слушающим колыбельную на французском — даже ругаться не хочется: Артур думал об этом?
У Франциска по бокам Ал и Мэтти, а он подзывает Артура. Продолжает петь этим своим голосом-нежностью, уже свою голову укладывая на плечо Керкленда.
У него затечет все, но покой уюта-любви, разлитой по трем телам, уснувшим на ним куда важнее.
Артур и семья - антонимы.
