С таким советчиком далеко не...

      Одним погожим летним деньком решил Стёпушка выползти из норы на свежий воздух, ещё не зная, чем этот опрометчивый поступок обернётся. Атрофировавшиеся от долгого нахождения в единственной позе ноги с трудом передвигались по усыпанной пылью дорог и оставляли смачные следы подошвы; глаза слезились от непривычно естественного света, не похожего на белое сияние монитора; руки исчезли в глубине безразмерных тренировок и нет уверенности в том, что высунутся оттуда в ближайшее время. Дети с криками «Зомби, вашим!» рванули от него так, будто он действительно собрался жрать их мозги. Ему бы свои сначала вставить. Старушечки на скамейках, укрытые пёстрыми шалями, провожали его такими же разнообразными взглядами: сочувствующими, осуждающим, испуганными — бедная пожилая женщина в розовом тяжёлом платке высунула из-под кофты крестик, чтобы отмалиться или отмалить его. Но не все так плохо. Сосед по площадке Семён Семё-ё-ёныч товарищески обхватил его плечи, предлагая зайти на огонёчек. Стёпушка знал, что подобное приглашение сулит ему ностальгией по Советскому Союзу со стороны взрослых мужиков и похмельной пеленой на глазах. Лучше не рисковать понапрасну! Стёпушка добродился до круглосуточного магазинчика, который лениво решил посетить. Белый пол и потолок заставили расстеряться, напоминая стерильную чистоту палат в психушке из одной прикольной игрушки, но стеллажи с припасами вернули в нужное русло. Он посмотрел все полочки, сунул нос во все дыры и купил батон ароматный и колбасу душистую — бальзам на сердце. Семён Семё-ё-ёныч около подъезда взмахивал топором, рассекая чуть влажные после дождя поленья. Стёпушка чувствовал себя полным придурком, искренне не понимая, зачем дрова нужны в квартире: там нет ни печей, ни каминов, ни каких-либо других приспособлений для уничтожения дров — не может же сосед их есть в самом деле. — Семён Семёныч, а зачем вам дрова? — напрямую спросил Стёпа, подойдя поближе. Увлечённый рубкой Семён Семё-ё-ёныч не услышал голоса Стёпки, продолжая своё странное-нестранное дело. — Вы их засаливаете и зимой кушаете, чтобы набраться жирочку для ускоренного переваривания алкоголя в крови? Семён Семёныч не услышал его сейчас, неуклюже взмахивая топором и вбивая его в опилковую голову Стёпушки. Стоило отдать ему честь, топор он высунул и попытался заделать дыру в черепе, но Стёпушка уже упал на траву и отдал душу святым оленям. Самым странным для Стёпы показалось пробуждение, точнее, факт того, что он всё ещё жив, хотя топор должен был задеть мозг. Теория об отсутствии мозга перестала казаться сюрреалистической. — Лемми, как ты себя чувствуешь? — услышал незнакомый женский голос Стёпа и попытался повернуть голову, но на фарфоровой шее это было сделать очень сложно. Рыжий симпатичный мальчонка в шёлковых трусиках с маленькими розовыми бантиками натянуто улыбнулся уголками неестественно алых пухлых губок: — Всё хорошо, о-папа, я в порядке! — Стёпа, если бы мог, округлил свои неживых глаза — тот женский голос был не женский вовсе, а очень даже мужской. Только почему о-папа, а не просто папа? Ну или Стёпа всё же безмозглый, такой вариант нельзя отбрасывать. Рыжий парнишка, который Лемми, который не должен быть в порядке, но всё же в порядке зарылся по самое не хочу в самое пушистое в мире одеяло. Упомянутый обладатель восхитительно женского голоса, названный о-папой, грустно улыбнулся и шагнул к комоду, на котором в странной коробке сидел Стёпа, если его ещё можно так назвать. — Я купил тебе на ярмарке подарок, маленький, может он тебя взбодрит, — неуверенно положил коробку на подушку рядом с хмурой горкой «о-папа», не спеша покидая чужие покои. Очень тактично с его стороны. Стоило двери тихо хлопнуть, оповещая об уходе, Лемми выскользнул из-под одеяла, снова щеголяя женскими трусишками, почему-то вполне сносно смотрящимися на выпуклости в паховой зоне, доставая из временной тюряги Стёпу. Рыжий мальчишка повертел его из стороны в сторону, сунул палец в маленький кармашек на пиджаке, погладил ласково нежной кожей по приятно блестящим волосам, напоминающим настоящие, и обнял, прижимая к груди. — Я назову тебя Брук, — решил Лемми сменить благородное имя Степан на Брук. Флаг ему в руки, как говорится. — Теперь ты будешь моим другом, — как приговор.