Icarus; or, Look Who's Digging His Own Grave

      11:30 утра, вторник, первое число, и Джимми Юридс находится в своей спальне, живой и невредимый, и тыльной стороной ладони вытираает кислую слюну со щеки. В горле было такое ощущение, будто его насильно кормили осколками стекла, и он не знал, то ли это из-за рвоты, то ли из-за третьей смерти, до которой он каким-то образом дожил и мог сейчас о ней размышлять.       Рвота на полу по большей части была всего лишь жидкостью. Он не мог вспомнить, когда ел в последний раз, после череды этих дней, которые, кажется, начинались с начала, несмотря ни на что. Он вспомнил о рыбах. Нужно покормить рыб.       Спотыкаясь, Джимми встал с кровати и вытряхнул корм из банки, перед этим чуть его не рассыпав, когда пытался открыть крышку. Может, ему стоит... спуститься вниз и поесть. Вот только его тупой отец, как по расписанию, начал ругаться в потолок, и Джимми знал, что не сможет сидеть в такой обстановке достаточно долго, чтобы успеть что-то съесть. Может, это и к лучшему, ведь когда Джонни снова вскроет его, не будет грязи...       Он вновь почувствовал себя немного нехорошо. Стол с аквариумом затрясся, когда Джимми опёрся о край. - Значит, я был прав, - обратился он к Эльвире, которая обеспокоенно смотрела на него своими огромными рыбьими глазами, - но, чёрт, мне бы хотелось, чтоб это было не так.       Эльвира потеряла интерес и уплыла за пластиковый замок.       Джимми чувствовал себя нехорошо, растерянно, обиженно и... виновато - ему потребовалось несколько минут, чтобы идентифицировать это чувство, потому что он не часто такое ощущал. - Но я не могу это отменить, - говорил он рыбам. - Я даже не знаю, как возвращаюсь в это утро, я не могу... изменить что-либо, что сделал.       Рыбам нечего было на это ответить. Джимми вздохнул. Ему хотелось бы, чтоб здесь был кто-то, с кем можно поговорить, но обычно, когда ему нужно было высказаться о чём-то важном, он представлял, будто говорит с Джонни. А сейчас, ну, при мысли о нём чувствовалась небольшая... подавленность. Джимми три раза из трёх вырвали кишки, и он ничуть не приблизился к тому, чтобы сделать всё правильно. Этого было достаточно, чтобы парень ощущал себя слегка сконфуженно.       Он думал о том, что сказал Джонни, о боли.       Джимми рассеянно погладил кончиками пальцев свои плакаты. Возможно, он упустил самую важную часть того, в чём была суть Джонни. Дело не только в том, что у них одинаковая работа, но и в том, что они оба являются продуктом небрежной случайной жестокости, серии вновь и вновь нанесённых ран, которые не могут зажить, поэтому превращаются в гангрену и гноятся от инфекции. А работа - лишь цветок на этой ужасной почве, белая шляпка гриба в живом пульсирующем болоте.       На обочине он выудил из кармана пару четвертаков и залез в автобус после того, как его чуть не сбили в четвёртый раз. Всё работало как заведённый механизм, как музыкальная шкатулка, которая перематывалась, чтобы снова и снова играть свою дурацкую мелодию. Вот неодобрительно смотрящая женщина с завитыми каштановыми волосами, пузатый мужчина в расстёгнутой форме уборщика, кусок пожёваной розовой жвачки, поблёскивающий на полу автобуса. Каждая отвратительная деталь настолько совершенна, будто придумана и бережно создана Богом, который любит посредственную депрессивную фигню и построил всю эту планету как храм для неё. Лестница, автобус, район - Джимми перенёс повторяющуюся скуку, его мысли были заняты другими вещами.       Он не совсем понял, почему Нни почувствовал бы боль, если б сделал что-то вроде того, что сделал Джимми; но он знал, что значит чувствовать боль само по себе.       Дом ждал его, словно стоячая вода, где притаился хищник, который зарылся в песок на дне и мог в одно мгновение раскрыть пасть и проглотить целиком. Джимми постучал, приподнимаясь на каблуках, передавая чемодан из одной руки в другую, пока Нни, как и прежде, не приоткрыл дверь, щурясь от солнечного света. - Привет, я Джимми, но ты можешь звать меня Мми, или Тьма, или каким-то ещё крутым прозвищем, если придумаешь. Я могу войти? - ...Нет, - ответил Джонни, сужая глаза. - Отлично, - сказал Джимми и вошёл внутрь.       Сумрак мавзолея, железо и кладбищенская тень; запах заполнил место в тот момент, когда Джимми собрался начать свою речь. Он ощутил на языке кислый привкус, но сдаваться не собирался. Он прошёл вперёд, поставил чемодан возле ног на пол и открыл его. - Я слежу за тобой, - произнёс Джимми, переходя сразу к делу, - вот уже несколько месяцев. У нас с тобой много общего, и я имею ввиду не только то, что мы делаем. - Я ни за кем не слежу, - сказал Джонни, барабаня пальцами по руке. - Я знаю, чем ты занимаешься, Джонни, - ответил Джимми, стал на колени и раскрыл чемодан. - Я видел, как ты берёшь истощенную плоть мира и превращашь ее во что-то эфемерное, наделяя смыслом бессмысленный мусор. Ты берёшь что-то, что было пародией, и извлекаешь из этого нечто прекрасное! - Прекрасное, - повторил Джонни. - Ты думаешь, то, что я делаю, это прекрасно. - Конечно! - сказал Джимми, чуть приподнимая голову, пока опирался на колени и руки, чтобы лучше состредоточиться на чемодане. - Какой грех может быть страшнее, чем потраченная впустую жизнь? Эти куски мяса живут ни для чего, но ты заставляешь их умирать ради чего-то. Двадцать-сорок лет извергания яда и нечистот, а затем в твоих руках они становятся искусством. Ты их исправляешь. Это прекрасно. - Похоже, у тебя много мнений о чём-то, чего ты не понимаешь, - ответил на это Джонни. - Можешь уйти прямо сейчас? Меня от тебя немного тошнит. - Нет, нет, погоди! - заторопился Джимми и вскочил на ноги, спотыкаясь о чемодан. Ладно, аппеляция к эстетике не сработала. Но он может исправить это. Джимми коснулся своей груди, кончиками пальцев дотрагиваясь до невидимой линии по центру. - Я ведь понимаю.       Джонни очень настороженно осмотрел его сверху донизу. Джимми раскинул руки. - Никто другой не сможет понять тебя так, как я, - говорил он. - Я знаю, кто ты, в чём твоя суть, что ты чувствуешь. Я тоже всегда был "странным", в школе и всё такое, понимаешь? Я часами сидел и думал о том, что мне сделать, чтобы отомстить, как ударить их по больному месту. Недостаточно просто стереть их из этого мира, верно? Тебе нужно преподать им урок, заставить страдать. Давить их своим ботинком, пока гниль не вытечет из них, как свежий лимонный сок! - И почему ты думаешь, что знаешь что-то обо мне? - спросил Джонни. - Ты такой же, как я, - ответил Джимми. - Куда бы ты ни пошел, люди смеются над тобой, будто думают, что ты чёртов цирк, будто ты существуешь для их развлечения. Всё, что ты делаешь, недостаточно хорошо для них! Ты слишком тощий, или слишком уродливый, или недостаточно быстрый, чтобы не отставать от всех, и они видят, как ты плачешь, и знают, что могут заставить тебя плакать, и они так и делают, и как бы ни было больно, для них это ничего не значит, для них это просто обычный вторник.       Джимми наклонился и порылся в чемодане в поисках одного из инструментов. - Они так быстро забывают! Требуется целая жизнь, чтобы пережить эту боль, а они обо всём забудут, как только отведут взгляд. Я выследил свою первую училку, знаешь, потому что не прошло и недели, чтобы я не подумал о том, что она делала... И самое смешное, она даже меня не вспомнила!       Он достал модифицированный нож для чистки овощей и покрутил его в руках, чтобы тот сверкал в тусклом свете. - Видел бы ты её лицо, когда я его срезал, - рассказывал он, - ты бы мной гордился, я уверен. Она хватала меня и била той дурацкой линейкой каждый раз, когда я задавал слишком много вопросов о Колумбе или ещё о чём-то. Я помню, как у меня руки кровоточили. И она постоянно говорила, чтоб я не умничал. Эта старая сука чуть не содрала с меня кожу. Видел когда-нибудь те слэп-браслеты? Знаешь, их больше не будут продавать, потому что какой-то ребёнок порезал таким запястье. Я бы хотел, чтоб этот ребёнок увидел, что можно сделать с помощью заострённой линейки.       В памяти всплыл старый сон, где кровь капала с его запястья, пока он тихо просил отпустить его к медсестре, и вокруг слышались смешки - почему они смеются, если с лёгкостью могут оказаться завтра на его месте? Хотя, может, причина как раз в том, что это могли быть они, но не будут, пока маленький Джимми Юридс не прекратит говорить в чёртово неподходящее время. Кровь всё лилась и растекалась по парте плоскими алыми пятнами, похожими на красный офисный штамп.       Всё в порядке. Джимми улыбнулся. - Вот, - он протянул нож для чистки. - Погляди! Я сам делаю инструменты, готов поспорить, что смогу сделать для тебя даже лучше, чем те, которыми ты пользуешься.       Спустя слишком долгое время Нни взял нож кончиками пальцев. Он деликатно осмотрел тот, и его рот вытянулся в тонкую линию. - И была, эм, девушка, похожая на Диди Купер, - говорил Джимми, пропуская ту часть, которая заставляла чувствовать себя неловко. - Сразу я решил, что это и есть она, было бы чертовски неудивительно, если б она не помнила меня, думаю. Но, наверное, это была не она, потому что однажды я смотрел, как она ведёт домой того парня, и он не называл её Диди, но в любом случае, я решил, что какая разница? Даже если она пока что ничего мне не сделала, она уже совершила что-то. Все люди такие. - Пожалуйста, перестань мне об этом говорить, - произнёс Джонни, сжимая рукоятку ножа.       Потребность оправдаться забурлила в животе Джимми, горькая и кислая, как рвота, которую он вытер с пола в спальне. Он был уверен, что сможет всё объяснить Джонни, только... только...       Это кислое чувство определённо являлось чувством вины, и оно ему не нравилось. - Знаешь что, ты прав. Забудь о Диди. Все хотят говорить о Диди, в этом и проблема. Невозможно было включить телевизор, не услышав о той девушке, где-то около недели; оказывается, она была связана с чем-то важным, вроде как, потому что всё, о чём они хотели говорить, это её тупой отец, и они думали, что её убийство было особенным... Вроде ритуальной херни, но не иронично ли? Типа, это был прямо комментарий к одержимости сатанинсткими ритуалами в СМИ, хотя на самом деле вся эта фигня...       Нож врезался в живот и торчал теперь оттуда, как странный серебристый стебель; всё мясо в этом месте раскалилось добела. Джимми отшатнулся, обхватывая нож руками и давясь. - Это жалко, - прошипел Джонни.       Джимми поднял взгляд. Зрение было затуманено и размыто, но он увидел приближающийся каблук до того, как тот врезался в воткнутый нож. Лезвие вошло до упора. Джимми не удержался и упал с лестницы. Каждый удар о ступеньку вгонял нож глубже в его печень.       Джонни спустился следом и пнул Джимми в спину носком ботинка, когда наконец дошёл до него. - Ты грустное уродливое маленькое существо, - произнёс Джонни, наклонившись над ним. Его острые пальцы схватили нож, воткнутый в живот Джимми, и вырвали его, оставляя на том месте пузырящийся колодец крови. Мгновение понаблюдав за Джимми, который корчился на полу (это было ужасно больно, даже хуже, чем прежде), Джонни вновь потянулся к ране, просовывая туда руку, забрызгивая одежду кровью. - Ты заблуждаешься, маленькое чудовище, - сказал Джонни, сжимая в кулаке что-то, что извивалось и жгло от боли. - То, что у нас схожие интересы, не делает тебя таким же, как я! Ты пример мерзкого потакания своим прихотям! Думаешь, ты такой, как я? Думаешь, это повод гордиться? Ты всего лишь искажённая имитация ничего, копия гротескной случайности.       Джимми задыхался. - Ох, не пугайся теперь, - говорил Джонни, вытягивая извивающееся окровавленное длинное нечто, которое не должно было оказываться снаружи. - Я просто собираюсь узнать тебя. Как на счёт того, чтобы показать мне, из чего ты сделан, мой поклонник? КЛИК