What a wicked game you played to make me feel this way
Chris Isaac - Wicked Game
…Мы уставились друг на друга в исступлённом упрямстве — никто не хотел отдавать позицию победившего. Однако аргументы уже кончились, поэтому оставалось лишь пытаться рассмотреть что-нибудь на лице оппонента. Включить свет в разгаре дискуссии никто, конечно же, не догадался, и теперь лишь мягкий неон костюма отбрасывал рефлексы на скулы Мигеля. В маленьком пространстве прихожей между двумя дверными проёмами — в кухню и в спальню — он казался просто огромным со своими точёными плечами. Было что-то особое в том, как синхронизировалось наше дыхание, как нагрелся воздух между тел, как мы хитро смотрели друг на друга из-под бровей, будто стараясь подловить на малейшем проколе. Я сделала полшага вперёд, оказываясь совсем близко, и по-птичьи наклонила голову вбок в немом вопросе. — Что? — уголки его губ дёрнулись вверх. А я стояла и думала: вот однажды не струсила и зашла в злополучную квартиру с порталом. Может, и сейчас попробовать? Да нет, потом будет совсем неловко. Нет. Неееет. У нас и без того отношения построены больше на непонятном соперничестве и азарте в попытках найти альтернативные пути решения проблем. Слишком хрупкая основа для чего-либо стабильного или серьёзного. Хотя именно принципу «в споре рождается истина» личность каждого получилось узнать даже лучше, чем некоторым родным людям. «Я же не смогу потом ему в глаза смотреть!» — и всё равно продолжила ощупывать взглядом его губы. О’Хара склонил голову в мою сторону. «Чёрт! Прямо новые возможности открываются всё больше и больше.» Мужчина мельком взглянул на Гизмо и, приподняв вопросительно бровь, вновь переключился на меня. «С другой стороны, я буду жалеть о том, что этого не сделала, пока был момент…» Уйди он тогда, я бы опять осталась одна. Одна посреди пустой квартиры. Одна в обнимку со своими будоражащими снами. Одна со своей головой в руках. «Час до рассвета… Должны успеть.» Я мысленно подкинула монетку, на обеих сторонах которой была решка. — Ну. Ладно. Рвано вздохнув, я положила ладони на впалые щёки и, привстав на носки, прикоснулась к его губам. Мигель рванул вперёд, больно клацнувшись зубами о мои, и втянул меня в странную игру. Ответ был настолько быстрым, что заставил задуматься, не сошлись ли мы в первый раз в желаниях? Из-за полного отсутсвия опыта в поцелуях оставалось положиться на партнёра, пытаясь запомнить ощущения. Это было… мокро. Казалось, что мужчина вот-вот меня съест, но незримую грань он не переходил. Я очень быстро поцарапала язык о его клыки и металлический солоноватый вкус заполнил собой всё. Нас это не остановило. Вспомнив опыт чтения всякой романтики, я начала тихо дышать носом и запустила пальцы в его волосы, не отрываясь от процесса. В итоге не смогла сосредоточиться на каком-то из ощущений и совсем потерялась. В книгах всё казалось лёгким и естественным, но в реальности я от тревоги не могла заставить себя томно прикрыть глаза и отдаться порыву, постоянно перекидываясь взглядом с Мигелем. Его ладони обожгли мою спину прикосновением. Сердце зашлось грохотом по грудной клетке. Лицо жутко краснело, но прекращать не хотелось — так притягательно было изучать друг друга без слов. Пальцы пробежались по шее и плечам, подмечая каждую натянутую мышцу. Как давно я хотела вновь это почувствовать. Его сонная артерия билась под подушечками, и это давало такое странное, всепоглощающее ощущение власти, что внутри разлился жар, и у меня мелко задрожали колени. Я упивалась собственной кровью с его клыков. Интересно, смогла бы я почувствовать выделяющийся из них паучий яд. Растворил бы он меня? Переварил бы изнутри? О’Хара медленно отстранился, когда время перешло все дозволенные рамки. Из груди вырвался шумный вздох, как будто пришлось учиться дышать заново. Язык саднил и не хотел слушаться. — Прости, — он совсем не виновато демонстративно облизнул зубы. Я хмыкнула, уверенная в том, что губы опухли. Говорить о том, что это для первого поцелуя уж слишком не стала — будто нужны ему такие подробности. Натянулось тонкой нитью молчание. Неловко как-то. В красных, едва подсвеченных глазах мелькало множество эмоций: от нетипичного для босса паучьего общества трепета до легко узнаваемой боли. Я слишком долго (секунды две от силы) вглядывалась, что дало неверный знак, и руки, согревавшие мне лопатки, исчезли со спины. На последних миллисекундах удалось подцепить и выловить нужное: ожидание, желание и лёгкую разочарованность от обрыва. Я поняла, что ещё немного, и их перебьют тяжелые воспоминания, преследовавшие мужчину каждое мгновение его жизни. Пожалуйста, не смотри на меня так печально, я начинаю тебе сопереживать. Долгое время спустя покажется, что стой мы тогда на сантиметров десять ближе к кухне, чем к спальне, — ничего бы не случилось. Пообещав себе ни о чём не жалеть, каким бы ни был исход у этой маленькой истории в тенях, и не разбивать потом себе сердце бесполезными ожиданиями, я отступила в комнату и потянула мужчину за собой. Мигель вцепился в меня, будто сам отбросив сомнения, и второй поцелуй вышел куда жарче, куда соревновательней и куда кровавей, чем предыдущий. Даже здесь мы умудрялись отвоёвывать возможность быть «правым», словно пытаясь впопыхах откусить друг от друга побольше, вдруг такой возможности больше не предоставится? Я почувствовала спиной кончики когтей, выступивших совсем немного. О’Хара быстро опомнился, втянув их обратно, но эта реакция почему-то меня обрадовала. В его груди грохотало не меньше, чем в моей. Боже, я плавилась и теряла свои позиции одну за одной. Но проиграет тот, кто больше привяжется. Мелочно радуясь, что заставила себя после тренировки принять душ с одолженным у Гвен кофейным гелем и вымыть хорошо голову, я не заметила, как оказалась лежащей на кровати. На всю комнату раздался звук бега «собачки» по молнии, и стало как-то слишком легко дышать. Вот же, отвлёк поцелуем и мигом расстегнул спортивный топ, который, конечно же, открывался спереди. Локти рефлекторно прижались к рёбрам. Я как-то ревностно и испуганно прикрыла руками свою «двоечку» и замерла. Два вперёд, один назад. Ступор пришёл как-то неожиданно, всё внутри сжалось в одну точку. «А что делать-то?» Не то чтобы я испугалась (хотя не без этого), просто темп оказался слишком быстрым для отсутствующего опыта. Стыд накатил волной, обездвижив и сковав по рукам и ногам неуверенностью. Когда-то представлялось, что подготовиться к «первому разу» я сумею гораздо более тщательно, зная, когда, что и как произойдёт — всё по чёткому плану с тысячу раз проверенным человеком, но жизнь всегда вносит свои коррективы, подбрасывая кости на шанс выпадения новых событий. Заметив мою заминку, Мигель оторвался от шеи, на которой уже осталась парочка покрасневших следов от мягких покусываний, и внимательно присмотрелся к моему лицу. — Всё нормально? Как ты себя чувствуешь? Я… — …немного в растерянности. Совсем не знаю, что делать, — честно прошептала, почему-то не способная отвести взгляд от его глаз. Хотя, казалось бы, гипноз — удел змей, а не пауков. — Первый опыт? — Да! Нет! Не совсем- — Не совсем? — удивлённо усмехнулся мужчина. — Ну, а плане, у меня был определенный опыт, но это первый раз с живым человеком…. — С живым человеком? Двусмысленности становятся всё интереснее. — Да вибратор у меня был, — отчаянно-смущённо взвыла я, закрывая лицо руками. — Вот и всё. Оказалось, что в двадцать четыре эта тема может быть неловкой, если говорить о ней не в кругу подруг. Теперь стало понятно, почему самые лучшие постельные сцены в кино те, которые без слов. На грудь мне приземлилось что-то тяжелое, и куда-то в солнечное сплетение глухо засмеялся Мигель. Отняв руки от лица, я уставилась в по-человечески карие глаза О’Хары, который лениво водил носом по ложбинке, от чего становилось щекотно. — Тогда давай сразу выясним: ты хочешь продолжения? Если нет — просто забудем об этом. Взрослая позиция насчёт секса, да? Щека заболела от силы, с которой я её прикусила, — теперь кровоточил не только язык. Я вдруг почувствовала каждое несовершенство собственного тела: каждую растяжку, каждый мельчайший шрам, каждую складку, каждую бугристость раннего целлюлита, каждое пигментное пятно, каждый волосок, каждую царапину от тренировок. Всё вмиг показалось каким-то неправильным в себе. Грудная клетка едва не сдавила сердце, закрывая его от мира, однако… Тёплое дыхание Мигеля на моей коже почему-то растапливало любые преграды, а вес его горячего тела на моём перетягивал внимание с собственных недостатков на его совершенство. Боже, как красив он сейчас. — Просто, — шумно вздохнула, — кажется, я не совсем готова к своей такой… наготе… перед кем-то. Но… — Но? — Но ты мне сейчас нужен больше, чем я того хочу. Признание выпорхнуло тихим шёпотом. Придётся шаг за шагом избавиться от стыда, раз уж я сама решила поддаться желанию и втянула в это Мигеля. Это был выбор. Не совсем обдуманный, но вполне осознанный. — Не пожалеешь? — Пожалею, — честно кивнула я. — Но будто есть вообще что-то в моей жизни, о чём я не жалею. Следующий поцелуй стал подписанием договора о нашем соглашении — короткий и резкий, как росчерк внизу документа. Я цапнула Мигеля зубами за нижнюю губу, не желая отпускать на волне своей странной и опьяняющей решимости — почему-то чувствовала себя особо живой, выбирая изначально ошибочный путь. Может потому, что ошибки до сих пор меня и спасали. Мужчина тихо зашипел, но после усмехнулся и втянулся в эту игру на выбывание. Мы вновь с клацаньем столкнулись резцами — теперь почти осознанно — и захлебнулись. Боже, как я ненавидела себя, когда целовала его. Боже, как же красива была боль в глубине его взгляда. Кто-то мне когда-то сказал, что странно целоваться с открытыми глазами, но в этот момент ни я, ни Мигель не могли перестать всматриваться в глубины друг друга. Моргнувший — проиграет. И я смотрела. Смотрела, пока мы сталкивались из раза в раз в солёных поцелуях. Смотрела, пока его сердце билось о мои рёбра. Смотрела, пока тонкие кончики когтей подло щекотали мои бока, оставляя едва заметные белые линии на каждом несовершенстве моего тела. И я проиграла, зажмурившись, когда грубые пальцы скользнули по половым губам. — Мухлёж, — прохрипела, сжимая веки ещё сильнее. — Победная тактика, — выдохнул он мне в шею, и на коже отпечаталась довольная ухмылка. Но в чём-то выигрыш определённо был и моим — О’Хара определённо не принадлежал к мужчинам из шуток, что не могли найти клитор. О нет, этот точно знал, где искать. Подлая щекотка рассыпалась искрами уже по всему низу живота — обещанную книгами нирвану от пары кругов пальца вокруг чувствительной точки и по ней я не увидела, но ощущения вполне отличались от самоудовлетворения. Было ли дело в уверенности движений мужчины, в моём неверии в происходящее, или же новизны опыта раскрытия собственной наготы перед кем-то — не знаю. Но отчего-то очень захотелось всхлипнуть, захихикав от противоречия чувств, и пришлось закрыть рот рукой. Мигель поцеловал костяшки моих пальцев, накрывших губы, оставляя влажный след на покрасневшей коже, и средним толкнулся глубже в меня. Боже, как же я его ненавидела, когда он обдавал меня жаром. Ладонь проглотила рваный вздох, а спина усиленно вжалась в кровать под давлением. Почему-то резко вспомнила о том, что совершенно не умею стонать, что показалось до абсурдного смешным, и я расхохоталась, сжимая ноги вокруг его предплечья. — Что такое? — Ничего-ничего, — утянула в лёгкий без обязательный поцелуй. Сколько их ещё будет этой ночью? — Только когти во мне не выпусти, пожалуйста. Мигель хмыкнул, ответив мне влажным поглаживанием. Минута за минутой сознание отказывало в трезвости всё больше, когда тело уже было пьяно, но даже это не помешало моей тревожности сварливой птицей клюнуть почти уснувшее благоразумие. Главная часть пьесы начала стремительно приближаться, а я вспомнила о едва ли не самом важном, и, выпутав пальцы из мокрых от пота чёрных волос, вслепую потянулась к ящику рабочего стола, стоящего впритык к кровати. И буквально через мгновение О’Хара оторвался от бледного шрама на моём животе и, задумавшись, спросил: — У тебя есть презервативы? — Чёрт, когда мы начали мыслить в одном темпе? — еле найденная в ящике, полном канцелярии, пачка Sagami перекочевала к мужчине. — Что ж, возможно, ты просто поумнела за время нашего знакомства. — Или ты отупел, — фыркнула, затем охнув от резкого движения вверх-вниз по клитору. Вот же мстительный сукин сын. Мигель, отчего-то довольный запечатанной упаковкой презервативов (тратить мне было их не с кем, но лучше иметь и не воспользоваться, чем не иметь и разгребать последствия), привычным движением разрезал когтем плёнку. Пока мужчина разбирался с «резиновым изделием номер 2» (хотя полиуретан резиной назвать было нельзя — и почему органическая химия полезла в мою голову именно в этот момент?), я наконец пробежалась взглядом по узорам мышц до паха. И что бы не придумывала разгорячённая фантазия, всё оказалось куда проще — там оказался просто-напросто член, а не устрашающих размеров дубина. Больше, чем твердили мне статистика и глазомер, но меньше, чем могло навредить. Поворчав на себя внутри за слишком большое впечатление от просмотра хентая и прочего искусства порнографического жанра, просто на всякий случай выудила из ящика пониже ещё бутыль со смазкой и поставила её на стол. Неожиданно прокатилась спиной по мягкому и теперь влажному ворсу пледа — Мигель подтянул меня за бёдра ближе к краю кровати. Широкие ладони ещё раз обожгли бока, непривычно-мягко поглаживая, и замерли в районе таза, фиксируя. Он словно не поцеловал — укусил на мой манер — и вошёл внутрь, затем остановившись. Я слегка зашипела ему в губы от ощутимого растяжения мышц. Мужчина приподнял брови, безмолвно спрашивая, всё ли в порядке, и я ответила, оцарапав ногтём его подбородок. Терпимо-болезненно. Так можно было описать вообще все наши отношения, если таковые отношениями вообще можно было назвать. Через мгновение я толкнулась — или хотя бы попыталась, в тисках его рук двигаться было трудновато — навстречу, призывая к действию. Ждать, чтобы привыкнуть, было бесполезно, — невозможно привыкнуть к тому, чего не происходит. И О’Хара теперь без особых осторожностей начал двигаться. Будто бы мне вообще нужны были эти его осторожности. Хотела бы чего-то другого, чего-то безопасного, чего-то здорового — выбрала бы… Да кого угодно, были бы кандидаты. Боже, какая пошлость терять хрупкий конструкт девственности в миссионерской позе с тем, кого искренне ненавидишь так же, как ненавидишь себя. Боже, какая пошлость спать с первой попавшейся девчонкой, так и наровящей укусить как можно болезненнее. Но так сложилась жизнь — наша боль, словно пазлы, с точностью дополняла друг друга. Смерть отобрала любовь у Мигеля, у меня её похитила жизнь, так и не дав испытать. Движения по-началу были какими-то… неправильными, непонятными, не такими. По-началу казалось, что это лишь вина собственной неопытности и непонятливости в вопросах секса, но заметила это не только я. О’Хара всё пытался поудобнее перехватить меня то под задницу, то под талию, то решить что-то с хаотично бродящими по его бёдрам ногами. Кажется, мы запыхтелись от попыток подстроиться друг к другу больше, чем от прелюдии. Проблему решили две подушки (побольше и поменьше), подложенные мне под копчик, создавшие идеальный угол для того, чтобы стать частью друг друга (хотя мне мелочно было жаль пачкать только постиранное наволочки по́том). Но почему-то то, как он пытался сделать контакт лучше и для меня, укололо сердце. Толчки вибрацией проносились по всему телу, резь в мышцах разбавлялась ложкой мёда в виде приятного гула, расплывавшегося от паха и выше, — тот, кто советовал расслабиться во время секса, по ощущениям беспощадно врал: чем больше было натянуто струн, тем ярче и громче была мелодия наслаждения. Но и физическое с каждым мгновением начинало волновать меня куда меньше, чем моральное, разделённое одно на двоих. Между нами что-то вязкое и тяжёлое, оседающее каплями испарины на коже и заполняющее лёгкие горячим маревом пара. Что-то, говорящее правдивее и искреннее любого яда сарказма, пропитывающего любой наш разговор. Мигель склоняется надо мной, Мигель сжимает меня до ноющих следов, Мигель полубезумно выцеловывает мои щёки и царапает клыками по шрамам на плечах, будто зачёркивая их. Его кожа пахнет синтетическим запахом нанокостюма, его волосы — солью. Я прижимаюсь губами к пульсирующей сонной и чувствую бегущую в унисон моему пульсу его жизнь. Плевать. Плевать на всё. Чёртова дилемма дикобразов. Чем ближе друг к другу, тем больнее. Мы уже полностью искололись обоюдными обидами, характером и недоверием. Но теперь — теперь — хоть на пару минут можно поненавидеть друг друга честно. Я брожу пальцами по его животу, крепкой груди, плечам, рукам… И нахожу родинки, многочисленные шрамы, бугристости растяжек от когда-то слишком быстро разраставшихся из-за сыворотки мышц. Он такой же. Совершенно другой, но, блять, такой же. Я обнимаю его, я вжимаюсь в него, пытаясь раствориться, впечататься в него вечным следом, я вцепляюсь в него ногтями и зубами, захлёбываясь солью собственных слёз, смешанных с его кровью. Кровь — это уже что-то под кожей. Это ближе к сердцу чем любые поцелуи. Боже, как же я себя (его) ненавижу. Дьявол, если хоть в эти мгновения я буду хоть что-то значить, я готова попытаться любить. Мигель становится резче, жёстче, быстрее, хрипит-рычит мне в ухо. Плевать на боль, на чёртово бренное тело, разрывающееся изнутри сотней всполохов. Сегодня — сейчас — я наконец не одна. Мне тепло — горячо — этой ночью. Мне влажно, немного страшно перед будущим, жарко, обидно и чертовски приятно погибать в его руках. Мы прижимаемся друг к другу лбом и кончиком носа, не способные разорвать зрительный контакт на самом пике, и я упиваюсь его отчаянным одиночеством, словно собственным, и беззвучно плачу от абсурдного счастья, пока мир рушится в застилающих взгляд искрах. Вот какова она - "маленькая смерть".***
Кровать — что-то между полуторкой и двуспальной — очевидно не вмещала наши спины, и приходилось пытаться отдышаться, лёжа на боку. Я кряхтела, потягивалась и разминая слегка занемевшее тело. Утром, если то вообще наступит, мышцы будет тянуть и резать даже больше, но будто я не была готова к этому. Интересный первый опыт вышел… Впечатляющий. Комнату поедали предрассветные сумерки — белые ночи сходили на нет, постепенно позволяя отличить день от той самой ночи хотя бы по уровню света. Однако моим бедным человеческим глазам в отсутствии очков это особой форы не давало. Контрацептив давно улетел в канцелярскую мусорку под столом, и мужчина так же, как и я, ловил мгновения отдыха, разве что оставаясь совершенно бесшумным. Мигель, лежавший спиной против окна, казался одной большой напряжённой тенью, и только красноватый отблик радужки иногда говорил о том, что мужчина внимательно меня рассматривает. Жалеет ли он? Пытается ли придумать, как в очередной раз отдалиться? Доволен ли он хоть на каплю тем, что произошло? А должно ли это вообще меня волновать? Пальцы медленно потянулись к его лицу, будто боясь спровоцировать хищного зверя, и подушечки мягко прошлись по уже зажившему месту на челюсти, где я его до этого поцарапала. В такие моменты я сердилась на их супергеройскую регенерацию. Мигель перехватил мою кисть, неприятно сжал её, но при этом поцеловал в основание ладони так крепко, что там осталось пятнышко. Вампир чёртов. — Если хочешь оставить след — в следующий раз дави сильнее. От этой его фразы у меня рот открылся. — Это что, мистер О’Хара соизволил пофлиртовать уже после того, как мы переспали? Мужчина нахмурился, и пришлось разгладить морщинку между бровей большим пальцем. — Да брось, мне даже нравится. И пока он всё продолжал думать, как бы ответить, я подобралась к сокровенному — к широкой, крепкой мужской груди, и прилипла к ней своей щекой, прочёсывая пальцами жестковатые волоски. Ах, какое редкое блаженство. Мне определённо, определённо нужен карт-бланш на доступ к этой груди на постоянной основе. Может, однажды получится достать из неё сердце для личного пользования. На глаза попалась коробочка контрацептивов, из которой торчал второй нераспечатанный. Я сыграла в крестики-нолики на загорелой коже ногтём и, выиграв у самой себя партию, всё же решилась спросить: — Не против второго раунда? Не хотелось думать, что всё закончится сейчас. Я понимала, что шанс на повторение событий — мизерный. По всем подсчётам скоро всё должно было перевернуться с ног на голову, и приходилось вновь готовить себя к прощанию. Возможно, именно эта маленькая ошибка грозилась перерасти в личную трагедию, но выжить и страдать по неудавшимся чувствам казалось лучшим исходом, чем умереть любя. Всё, что я знала этой ночью — до рассвета я не хочу быть одна, и последние минуты в постепенно светлеющем мире желала быть себе (ему) нужной. Мигель, уже успевший уткнуться подбородком мне в макушку, хмыкнул. — Не против. Второй раз был тягучим. Колени, казалось, продавили две вмятины на матрасе, а многострадальные подушки теперь покоились под грудью. Комната окончательно пропиталась солоноватым терпким запахом тел, воздух стал вязким и вставал поперёк горла непроглатываемой патокой. Стонать я всё ещё не умела, и поэтому говорить с Мигелем могла лишь дыханием, прерывистым и шумным. В этот раз он был… спокоен. Цепкие грубые от тренировок руки, бродившие по моим спине и животу, сложно было назвать нежными, но О’Хара повторяющимся узором будто выводил какую-то формулу на коже, и этим он говорил со мной. Из своего положения я не видела ни его лица, ни его глаз, ни его губ, но, положив голову набок на плед, могла рассмотреть два подрагивающих силуэта. Тень нависшего надо мной О’Хары окутывала до самой головы и растворяла все изгибы в себе. И я внезапно потерялась в собственном теле, убаюканная синхронностью движений. Мигель легко надавил на низ моего живота, чтобы яснее почувствовать точку нашего единения. Стало настолько спокойно быть не одной, что на контрасте страх внезапно расплылся холодом в груди. Мои руки, мои пальцы, что вытянуты вперёд и и совсем не накрыты его тенью, леденеют, замерзают. Я вцепилась в ткань перед собой, пытаясь хоть немного согреть их о ворс. Ничего не помогало. В животе распалялся жар, но он никак не хотел подниматься выше диафрагмы, отпугиваемый почти вставшим от мерзлоты сердцем. Хотелось расхохотаться от собственной глупости. Получив давно желаемое, я сразу же захотела большего, и это пугало похлеще нестабильного будущего. Ненависть — суть любовь — первоначально эгоистична. И я ненавидела не Мигеля, а свою ненависть к нему. Мужчина ускорился. Горячая рука поползла от ягодиц, обвела спину, задела лопатки и медленно прошлась по остывшей коже, пока его ладонь не легла на мою правую кисть, а пальцы не просочились меж моих. Теперь я полностью была в тени. Жаркий, чувственный поцелуй в тыльную сторону шеи почему-то вызвал град слёз. Что же и ты мне сегодня хочешь сказать? — О’Хара. Называть его по имени казалось странным, будто это было признанием чего-то. — Что? — прохрипел в ответ. — Ненавижу тебя. — Ты меня тоже бесишь, tramposa. Вертишься у самого носа, обращаешь любое действие в шутку, но всё равно ты всегда не со мной. — Хоть в чём-то сходимся. Если бы я любила тебя, то насколько бы всепоглощающе-разрушающим было это чувство… Я всхлипнула, когда его свободная рука добралась до клитора и принялась его дразнить. — Тебя безумно тянет к боли, глупая. И пока ты будешь искать её везде, даже я не смогу тебя спасти. — Не меня здесь надо спасать, О’Хара. Внезапно проявившиеся когти едва не оцарапали нежную слизистую, но накативший оргазм не дал испугаться, смывая всё дурманящей волной. И в его руках я «умерла» второй раз.***
Душ тихо шелестел за дверью ванной. Пока Мигель, спроваженный туда несколько минут назад, намывался, я успела закинуть на балкон промокший плед и обе подушки, побывавшие сначала под моей филейной частью, а потом и под голой грудью. Смотреть на красивые наволочки с зелёным узором после этого было невозможно, и я клятвенно пообещала себе постирать всё в скором времени. А ещё очень хотелось постоять, положив руки на раму открытого окна, вслушиваясь в постепенно просыпающийся город, пока приятная прохлада не превратилась в августовский зной (тем более, что стоять голой на балконе почему-то было менее смущающим, чем перед ним), но стоило допривести спальню в порядок. Гостевые подушки обнаружились в кухонном диване, чистый плед — в шкафу. Солнце бродило по комнате бликами, отражаясь от окон противоположных секций дома, из открытого окна залетал ветерок, раскачивающий тюль. Думать не хотелось, поэтому я лениво прикидывала, сколько часов можно будет подремать до того, как очередное приключение вырвет из краткого момента относительного спокойствия. Тело с непривычки покалывало, говоря, что собирается болеть ещё ближайшие два дня минимум, а пять красных маленьких точек на ладони — следов от его когтей — были свидетельством связи. Вода перестала шуметь, щёлкнул дверной замок, и, разминувшись в абсолютной тишине с вытирающим волосы Мигелем, я прошмыгнула в ванную. Под потоками почти кипятка я притихла, пытаясь уловить тот самый миг, когда с уже приевшимся гудением откроется портал, и мужчина исчезнет в нём не прощаясь. Но минуты шли, красные от жара плечи начинали протестовать, поэтому пришлось выбираться, перед этим ополоснув голову, а по ту сторону двери всё ещё было тихо. Высушив волосы и натянув первую попавшуюся футболку, слегка обмякнувшую от пара, наполнившего помещение, я максимально бесшумно вышла, не зная, чего опасаюсь больше: того, что он ушёл, или того, что остался. Мигель обнаружился лежащим на боку спиной к окну, укрытый по грудь тем самым новым пледом. Похож он был на огромного кота, который дремал, положив левую руку под голову. Без очков глаза всё ещё подводили, и я тихонько наклонилась над ним, пытаясь рассмотреть длинные мужские ресницы, которым я мелочно завидовала, и рубленые черты лица. Ложиться рядом было как-то неловко, будто ночь забрала с собой всю смелость. Я тихо стащила подушку и повернулась к шкафу, чтобы достать что-нибудь, чем можно было накрыться, и хотела убраться спать в кухню, но перехватившая поперёк тела рука нагло нарушила планы. Меня уронили, отняли подушку, запихнули её под голову, значительно помяли за бока и прижали спиной к торсу. — Эм…? — единственное, на что меня хватило. Мигель фыркнул мне в волосы в ответ непонятливости. — Если сама втянула, будь добра, оставайся рядом до конца.