Истинный

Хруст чей-то сломанной челюсти тихим, почти что робким звуком блистательно уместно поставил точку с запятой в сценарии прожитого дня. Алое марево заката ослепительно сияло огнем на чужих кровоподтеках, пытаясь успеть облизнуть последним светом уставшие, побитые лица — с россыпью мелких синяков на одутловатых щечках, неровными рядами зубов, окрашенных в нездоровый красный и нелепыми очертаниями ртов, застывших в овалах и кругах. Единственные губы, сжатые в нервную прямую линию и оттого с потрохами выдававшие напускной «мертвый» вид непутевого хозяина, дрогнули в манере того, кто встречает любое жизненное препятствие с истинным испугом загнанной врасплох дичи — хулиган стремительно бросился прочь. Он намеревался убежать из этой улицы, из этого «коридора», образованного торговыми ларьками и пекарней с тупым кактусом на вывеске — вперед к «входной двери», где начиналась свободная территория, «офшор» для таких, как он, пустозвонов, стебущихся над чужими товарными знаками. Однако с треском проиграл в гонке туфле, опрокинувшей его одним легким, невесомым движением — удивительно даже, как такая мелочь, издали, вероятно, казавшаяся случайной подножкой и досадной ошибкой, могла низвергнуть его в пучину боли, моментально выразившейся престранным хрипом изнутри и оставшейся эволюционировать в его сложноразвитой сети нейронов. — Боже, так неприлично вламываться в чужой дом, — укоризненно заметил вкрадчивый голос сверху, после чего другой, более зычный, оптимистично заявил: — Давайте все вместе! Наш девиз! — Цуге-тян, а тебе, видимо, все это очень нравится. Поверженные товарищи лежали тут и там, своей хаотичной геометрией располагая к драчливому искусству — победы оттенялись количеством поганцев, штабелями падавших на вечерний тротуар. Все это напоминало игру, где нужно переставлять машинки так, чтобы главный автомобиль района смог выехать к основной дороге — Кирю не был любителем подобных ребусов, но в драке позволял себе увлечься. С азартом бывалого геймера он толкал парней, радикально смущенных слащавой нежностью его прически, в особом порядке, стремясь достичь заявленной цели — сохранения свободного места для пешеходов. Этот прекрасный вечер был полон романтических вайбов и пылких юношеских стремлений, Кирю был уверен в том, что девичьи сердца не смогут удержаться от ночных свиданий. Особенно тогда, когда нарушители спокойствия, потенциально способные испортить всю малину, беспомощно лежали у их ног, дожидаясь кареты скорой, которая должна была отвести их на бал, ежедневно устраиваемый отделением ревматологии. Больше всего Кирю нравились полезные игры, общественно-значимые, и, переполненный гордостью за вклад в предотвращение пешеходной пробки, он весело отметил: — Хотя, признаться честно, я только за! — За Пауэр Масл? — Думаю, Кирю-кун имел в виду девиз, — улыбчиво пояснил Суо, продолжая ставить невинные подножки. — Будет хорошо, если наш уважаемый лидер начнет. Школьник, все это время державшийся с достоинством опытного балеруна, бросил взгляд на парня, стоявшего поодаль от основной группы — тот изяществом не отличался, но его растяжке ног могла бы позавидовать любая танцовщица. Живая, кипучая агрессия в нем сочеталась с удобной конкретностью информации, транслируемой на кулаках — слово «нокаут» состояло из шести символов, но ему удавалось вбить его в головы противников раз и навсегда лишь одним ударом, превознося могущество мнемотики на совершенно новый уровень. Расправляясь с двумя, тремя, а то и четырьмя людьми молниеносной серией атак, он напоминал вечный двигатель раздора, посеянного не среди умов, знавших только вкус понтов и дешевых сигарет, но среди чужих мышечных клеток, истеривших от внезапной сильной боли и зверских травм, отпечатанных на теле — факсимиле, оставленное с равнодушием поистине спешащего. Молодой человек явно знал толк в коротком деловом общении. — О чем вы там, блять, базарите? — закричал он, технично соединив милейшие веснушки нападавшего в одно большое кровавое созвездие. — Девиз, Сакура-кун, деееевииииз, — запальчивый крик их лидера смешался с криком тинейджера, бездумно нацелившегося на торс, облаченный в белоснежную шелковую ткань, но Суо все равно смог услышать все, что хотел донести их капитан, услышать и разобрать на атомы различных оттенков раздражения. Легко увернувшись от тинейджера, Суо не без удивления заметил, как подросток, не справившись с инерцией собственного необдуманного движения, направился ко второму вице-капитану, мальчишке с копной светло-пшеничных волос и веснушками, которые Сакура-кун не желал бы видеть в кроваво-красном амплуа даже в самом страшном своем кошмаре. — Нирей-кун, берегись! Мальчишка вздрогнул, так очаровательно невинно, что Суо на секунду забеспокоился о текущей боевой компетентности своего протеже, однако тот быстро взял себя в руки, сосредоточил всю решимость в мозолистых от постоянного письмоведения пальцах, сжал их в кулаки и, отследив правильный момент, пригнулся, заставив тинейджера упасть лицом вниз и тем самым наконец выбив его из числа игроков противоположной стороны. Суо облегченно улыбнулся. —Хех, а мокрица, или как там ваша херня называлась, идет тебе на пользу. — Оу, Сакура-кун, неужели ты хвалишь нашего Нирея-куна? Подошедший после драки капитан класса возмущенно зарделся и, раздосадованно выпятив нижнюю губу, ворчливо пробубнил: — Я.…не то чтобы! Я! Я просто! Ну да... Можно сказать, так... Нирей, потупив взгляд, полный неимоверного счастья и взволнованности, не знал, куда девать себя от внезапного смущения. Растроганный собственным успехом и вниманием лидера, ради которого он поклялся пожертвовать всем тем немногим, что у него было, юноша посчитал своим долгом сменить тему разговора, чтобы не увеличивать конфуз, одолевавший их обоих. К счастью, присоединившиеся к беседе Кирю и Цугеура дали необходимую для этого основу. — Кирю-сан, Цугеура-сан! Вы уже закончили со своими? Цугеура, лучезарно сияя от «стильной», по его скромному мнению, драки, энергично кивнул: — Это было стильно! Литые мышцы перекатывались под кожей от каждого его движения, бусинки пота блестели в последних крупицах солнечного света, выделяя мускулистую, подтянутую фигуру «бриллиантами» физической силы — награды, удостаиваемой за трудолюбие, усердие и целеустремленность на спортивном поле культуризма. — Сейчас бы бананового протеина, и вообще ништяк! — Ой-ой, только не говори про... — Погнали в Пауэр Масл! Кирю обреченно вздохнул, рукав его школьной формы поднялся в нерешительном протестующем жесте. — Эм... Цуге-тян, может, мы лучше пройдемся по главной улице? Там сейчас идет подготовка к фестивалю... Нирей, до этого следивший за диалогом с расслабленным выражением лица, с интересом взглянул на кучу травмированных тел, лежавших за спиной Кирю. Кое-что выхватило его внимание, закружило мысли в любопытствующем водовороте, и его мозг пытливо старался понять, что же не так в этой толпе — ее бессознательное состояние его смущало лишь наполовину ввиду определенных обязательств, которые они одинаково брали на себя во время каждого патруля (защита города любой ценой). Что было более важным, так это неожиданная аккуратность (Нирей бы даже сказал «упорядоченность») обстановки, создавшейся в результате массовой драки. Четверо лежали около одной витрины, двое — рядом с плетеным стульчиком, шестеро — лобызали затылками поверхность другой витрины. И ни одного из хулиганов не было на тротуаре. Складывалось ощущение, что данная расстановка случилась не просто так, а была логическим следствием чего-то иного, более незаурядного, чем он мог себе предположить. Прежде, чем подумать о том, как это будет звучать со стороны, Нирей обратился к своему товарищу с вопросом неопределенного, но осознаваемого из контекста, свойства: — Эм... Кирю-сан, а там? — указав пальцем на драчунов, спросил второй вице-капитан, растянув рот в неуверенной, дрожащей улыбке. Кирю посмотрел туда, куда указывал палец, и, беззаботно махнув рукой, ответил: — А! Это! Не волнуйся, Нирей-тян, они должны быть в полном порядке! — Эм... я не совсем про это — дрожь улыбки сделалась сильнее, заставив ту практически исчезнуть. — Эм, почему они так расположены? Светло-зеленые глаза одноклассника расширились в коротком изумлении, после чего тот снова принял непринужденный вид, отчасти благодарный за чужое умозрительное внимание к его собственным поступкам и действиям. — А, Нирей-тян, спасибо, что заметил! Ты такой милашка. Вернувшаяся улыбка Нирея сделалась смущенной, но такой, какой она всегда была, когда он был спокоен и готовым к тем личным открытиям, которые охотно доверялись ему безвозвратно как полноправному хранителю истории Бофуурин и правой (или левой) руке всеми обожаемого главы класса. — Вы не слышали о фестивале? В этом году первый полномасштабный фестиваль сакуры в Макочи! Поскольку он первый и будет охватывать районы близ Макочи, подготовка к нему идет полным ходом уже с начала этой недели, хотя он планируется лишь в середине месяца. — Хааааа??? Какой к черту фестиваль? Сакура уже отцвела, и как это вообще имеет отношение к тем придуркам, которых ты отметелил? При всей своей прямолинейности и душевной честности, капитан их класса обладал еще одной чрезмерно редкой человеческой характеристикой — умением воспринимать все всерьез. Это распространялось на все, что попадало в сферу его интересов, и на все, что было вне сферы его интересов — абсолютно на все, чего он когда-либо касался, в прямом или косвенном взаимоотношении. Это привлекало, это заставляло задуматься. Не будет преувеличением сказать, что эта его черта характера была одной из причин преданной и всенепременной платонической любви к нему, бесконтрольного уважения к его сильной, гибкой к динамичным изменениям фигуре лидера. Однако серьезность зачастую играла с ним злую, местами скабрезную шутку — он делал выводы поспешно, придавал им серьезное значение и смущался, если его выводы не соответствовали действительности. Смущался ослепительно ярко, броско, «стильно» — как выразился однажды Цугеура. Его румянец покрывал щеки, шею, уши, начинался постепенно и в конце расцветал букетом роз или гвоздик, окрашивая белоснежную фарфоровую кожу, которой всегда восхищался Цубакино, в матово-коралловый. — Боже, Сакура-кун, Кирю-кун имел в виду не ханами, а традиционный японский фестиваль! Просто его следует как-то отличить от летнего, а сакура — общепринятое слово для всего японского и традиционного, — объяснил Суо, весело улыбнувшись и став везучим наблюдателем пожара, стремительно разгоревшегося на чужом лице. «Наверное он даже сначала подумал, что фестиваль назван в честь него» — с доброй усмешкой отметил Суо в своих мыслях, увернувшись от легкого пинка, нацеленного на его лодыжку. — А! Да понял, я понял! Но это все равно не объясняет того, как все это связано вообще... — бросил Сакура, недовольно сунув руки в карманы своих брюк. — Ааа, ну все просто, Сакура-тян! В преддверии праздника весь месяц условно объявлен подготовкой к праздничному настроению, — сказал Кирю, показав экран своего телефона, на котором была отображена иконка тематического городского сообщества «Макочи». — Вот, они даже поменяли свою аву в Лайн! Теперь в качестве авы веточка сакуры, видишь? Все магазины, кафе и пекарни устраивают флешмобы и мероприятия в честь этого, а у торговой улицы Кэйсей наверняка сейчас настоящий переполох! — Вот как... Ну и? — Я подумал, что девушки захотят сегодня зайти в «Кактус», потому что у них вечером проводится дэйт пати! Не хотелось бы, чтобы они спотыкались своими очаровательными ножками об этих упырей, поэтому я тактично сдвинул их. — Дэйт что? — переспросил Сакура, в неловкой заинтересованности нахмурив свои прекрасные двухцветные брови, еще один повод упоительного восторга в глазах Цубакино. — Пати! Это скоростное свидание, где вторичный пол не имеет значения, партнеры находят друг друга в соответствии со своими интересами, вкусовыми предпочтениями, хоб.... — Кирю-кун, думаю, с него достаточно, — мягко остановил парня Суо, кивнув на лидера, нервно трясшегося от переизбытка любовного концепта в высказанном товарищем. Жар обдал его с головы до шеи, пикатно обрываясь под тканью футболки, появившиеся ямочки на щеках сигнализировали о мощном стрессе, в котором пребывали губы, сложенные в напряженную прямую нитку. — С...св....сви...дание? — Сакура искренне пытался выглядеть так, словно новость о такого рода вещах его не покоробила до глубины души, что выходило из рук вон плохо, учитывая природную эмоциональную откровенность его натуры и недвусмысленный язык тела, выразившийся в резком стремлении парня проткнуть пальцами карманы школьных брюк. — Там, где парень и девушка... — Нуууу, вообще-то парень с парнем тоже могут теоретичес... — Ааааа! Ну! Что ж, мы забыли про наш девиз! — хлопнув в ладоши, напомнил всем Суо, деликатно уводя возникший дискурс в более благоприятное для Сакуры русло. — Сакура-кун, прошу тебя начать. — Но ведь нас уже никто не услышит... — чуть оклемавшись и сконцентрировавшись на раскинутых повсюду телах побитых хулиганов, начал было протестовать Сакура, однако запоздало осознав выгодность этого предложения, неслышно хмыкнул и согласился. — Хм, СЛУШАЙТЕ СЮДА! Нирей, Суо, Кирю и Цугеура внимали каждому его слову. — ВСЕ, КТО ПРИЧИНЯЕТ БОЛЬ! — Кто приносит разрушение... — подхватил Суо, прикрыв глаза в блаженстве от союза умиротворенной тишины и твердого морального принципа, лежавшего в основе всей их многочисленной дружной банды. — ТЕ, ЧЬИ СЕРДЦА ПОЛНЫ ЗЛА! — крикнул Цугеура, кажется, на октаву выше, чем Сакура, что было вовсе и совершенно необязательно, но, определенно, в стиле этой восходящей звезды юношеского здорового бодибилдинга. — Будут, все до единого... — в унисон произнесли Нирей и Кирю, из-за чего парни мгновенно обменялись улыбчивыми взглядами и пришли к выводу о схожести скорости их мыслительных процессов. — УНИЧТОЖЕНЫ БОФУУРИН! Сакура Харука, капитан класса первогодок «Тамон» старшей школы Фуурин, блистательно уместно поставил знаменательную и окончательную точку в повествовании одного обыкновенного дня. Дня, потрясшего самые потаенные уголки его ранимого сердца неоднозначными лирическими выпадами, замаскированными под чудесные цветы японской вишни, дружескими издевками от близких сокомандников и тонкими намеками на чудо юности — мечтательной поры восхитительной симпатии. Парень горделиво дернул края своего пиджака, дабы обозначить главенство — не его собственное, раздутое эгоизмом болезненной прошлой личины, а их общее — Бофуриин — ветерка, охранявшего спокойный сон, драгоценные размеренные жизни тех, кто смог принять, обнять и полюбить без остатка. Его, незнакомца, прибитого жизнью к столь отдаленным местам. Его, чье настоящее имя было забыто, вероломно приравнено к демонам ада — вместо того, чтобы быть взращенным до нежных лепестков сливы. Его, чье доверие смогло исцелиться от гнили, смогло выстоять под гнетом сомнений и встать на стражу его давно заслуживших. Сакура любил этот город, и, если бы это означало пожертвовать ради него жизнью, он бы так и сделал.

***

Если бы это означало потратить все свое свободное время на фестиваль, он бы так и сделал. С большой долей вероятности, так бы и сделал. Солнце, находясь в своем умопомрачительном зените, нещадно пекло плоскую монолитную бетонную крышу школы, прожигая насквозь целлофановые пакеты, бережно обмотанные вокруг слабых, неокрепших саженцев всевозможных овощей и заморских трав, посеянных Умэмией из прихоти отведать барбекю на французско-итальянский манер. Сидевший напротив Цубакино задорно поправлял свой макияж, с удовольствием отмечая косметическую полезность недавно купленного им spf-крема. Хиираги, сидевший там же, рядом с лидером Джикоку, устало-обреченно вздохнул и выпил по таблетке Гасу-куна 10 — аккурат, как доктор назначал, прописывая рецепт и применение, нервно смеясь и грозясь, в полушутливом тоне, о скоропостижной кончине всей пищеварительной системы Томы-куна, если он так и продолжит бессовестно заигрывать со своей психосоматикой. Повод для собрания был весомым только для них двоих, единственных оставшихся капитанов после школы. Нирей и Суо ничего не понимали, но это не мешало им делать вид, сугубо заинтересованный в серьезном обмене информации, планируемом под жарким летним солнцем и невыносимой духотой. Сакура, к счастью или к сожалению собравшихся, не отличался терпеливым взглядом на общепринятые вещи и не страшился высказывать свое мнение наперекор авторитету. Поэтому он без зазрения совести начал будущий диспут с ряда крайне щекотливых вопросов для представителей «небесного» генералитета: — Че мы тут забыли, а? Цубакино неловко почесал наманикюренным пальчиком свой точеный подбородок в попытке изобразить глубокое размышление. — Хули мы на крыше? Вздох Хиираги был восьмым по счету, вторым по смысловой ценности и первым, несшим в себе зачатки абсолютного согласия с вопросом. — И где, черт возьми, Умэмия?! Здесь атмосфера изменилась — тонко, чуть заметно, недосказанным кружевом загадки ложась на кофейный столик, где располагались стаканы, полные холодного ячменного чая, и руки — отличные индикаторы манер, этих поведенческих особенностей, часто ошибочно воспринимаемых в качестве привычек. Цубакино суетливо смял салфетку с распростертой вдоль волокон целлюлозы малиновой помадой, прежде чем растерянно вернуть ее обратно — в хлопчатобумажные «морщины» с оттиском лимитированной коллекции Shiseido, 02 оттенка. Его глаза цвета мелководья Сейшел лихорадочно перебегали с одного края на другой, с Нирея на Суо, не останавливаясь на Сакуре — ведь прекрасно осознавали, что перед богоподобной гетерохромией сдадутся, падут, позволив грязным грешным откровениям лезть наружу, опалив неудержимой страстью радужку и завитые тушью черные ресницы. — Все хорошо, Цубакино-сан? — осведомился Суо, мастерски оперативно прочитав подсказки, благодарно предоставленные этой маленькой общественности. Цубакино задрожал, мелко-мелко, не справляясь с бешеной волной эмоций. Он закрыл лицо руками и, категорично помотав головой, пнул ногой Хиираги. — Ай! — Давай ты! Сакура не раз и не два видел, как смущается капитан Джикоку, но сейчас его смущение, его искренняя естественная робость ощущались по-другому, будто граничили с чувством куда более сильного порядка. — Эй, все в нор...? — У Умэмии гон, — прозвучало резко, кратко и без лишних предисловий. Звук разрыва блистерной фольги стал звуком передышки, взятой из необходимости дожить судьбой отпущенную жизнь без харкания кровью. — И че? Эт че такое? Нирей, до этого тихо пивший чай, успешно захлебнулся, пропустив пару сладких бурых капель сквозь не ожидавшую такой подставы носоглотку. Суо неверяще уставился на лидера, чье самопознание должно было давно пройти этап начальной школы, но почему-то так и не прошло. — Сакура-кун, ты, должно быть, шутишь... — Тск! — парень недовольно скрестил руки на груди. — Так и знал, что не надо было спрашивать... — Нет, пацан, давай разберемся, — Хиираги отчаянно провел рукой от лба до нижней части челюсти, соблазнившись дальнейшим удушением. — С такими делами у нас шутить не принято. — А я и не шучу, — буркнул Сакура, не решив, что выбрать к ситуации: обиженное негодование или провокацию. Скрещенные на груди руки ультимативно провозгласили о защите: одна рука сжала плечо, другая с легкостью нащупала ребро; грудь сдавило давлением конструкции, буквально «рукотворной». — Ну, я не тупой! Я знаю, что гон – это штука альф, а течка – головная боль омег, но подумал, что есть что-то еще, о чем я не знаю... Впервые вижу Цубакино таким... таким... аааа! В общем! Парень нетерпеливо выдохнул и взъерошил волосы, создав на голове черно-белый хаос. — Умэмия скоро выздоровеет, вы сами это знаете! Чего ради раздувать событие? Или же... — его взгляд резко стал серьезным, изумительно быстро убрав доселе преобладавшее смущение, а голос замер, настороженно, чуть-чуть с испуганным надрывом. — Или же... что-то случилось с Умэмией? Хиираги усмехнулся. Ему было не до смеха, но наивность, чистота, непорочность юности, которую так ярко и открыто демонстрировал кохай каждый день, каждый раз, каждое не подчеркнутое в календаре собрание, делала жизнь заметно легче, поднимала настроение и улучшала кровоток — хотя бы потому что поднимала градус нонсенса. Да так, что в конце концов логика давала сбой, и все резко становилось проще, чем думалось с начальной точки зрения. Цубакино рассмеялся, делясь со всеми открытостью своей души, не стесненной в вариантах признания дурачеств: он мог присоединиться к ним, а мог и потешаться, с материнской любовью, переполнявшей взгляд. Улыбнувшись, капитан Джикоку ласково спросил: — Солнце, а ты точно знаешь, что такое гон? — Конечно знаю! Сакура нетерпеливо стукнул кулаком по столу, заставив стекло стаканов задребезжать от внезапного господства, манифестированного грубой силой. — Это... ну! Как бы... — парень тщательно пытался подобрать слова, которые могли бы передать абсолют собственного знания о мировом устройстве. — Температура поднимается, голова болит, тело ломит... простуда, в общем! Увидев, как секунды долгого молчания никак не изменили лица, окружавшие его, Сакура поспешил добавить: — Очень сильная простуда! — Пффккххах.... Его вице-капитан, человек, который должен был всегда придерживаться одной лишь верной стороны (его), будь то шутка или торг, еле сдерживал свой смех, объектом которого, вне всяких сомнений, был он и только он — непосредственный начальник, судьбой провозглашенный лучший друг и отъявленный прогульщик уроков жизненных основ. — Твою мать, че ты ржешь, Суо?! — Прости, прости... — юноша легко смахнул невидимые слезы. — Сакура-кун, я, конечно, знал, что ты романтик, но не до такой же степени! Ах, как миииилоооо.... Последнее Суо растянул в улыбке, произнеся слово так, будто оно шло в комплекте с ней, снисходительно-доброй в данный конкретный момент. Небрежно брошенная им похвала успешно застряла в текстурах времени, отдаваясь злополучным эхом в ушах лидера класса и подначивая того чесать кулаки друг об друга — тем интенсивнее, чем сильнее становилось смятение. — Ааа, Сакура-сан, успокойся! — Нирей, не изменив сложившейся традиции, пытался оттянуть возмущенного парня за плечи. — Суо-сан не хотел тебя обидеть! — Господи, ну и малышня... — Хиираги покачал головой в знак не то одобрения, не то грустной ностальгии, заунывно вспоминавшей совместные с Умэмией дни их похожего, далекого от синергии, первоначального взаимодействия. — Но кое в чем Сакура-кун все же прав, — подал голос Суо, когда невербальное общение с его недавним собеседником наконец перестало включать в себя кулачные угрозы и плавно перетекло в нечленораздельные ворчливые звуки и «улыбчивую» адресацию к невозмутимому спокойствию. — То, о чем мы все сейчас думаем, было в прошлом. Сейчас течки и гон, действительно, напоминают скорее простуду, нежели... хм, ну вы понимаете, о чем я. Сквозившая в голосе неловкость была редкой гостьей в его манере говорить, но обсуждаемая тема требовала хоть каплю замешательства. — Что ж... — Хиираги взял паузу, чтобы собраться с мыслями. — ...это так, но Умэмия не такой. Цубакино нервно схватил боковые пряди и поднес их к смущенному лицу, чуть ли не зарываясь в спасительный блеск роскошно длинных волос, пахнувших цитрусами шампуня. — Умэмия — доминантный альфа. Вздохи шокированного удивления пронеслись над поверхностью стола, подхваченные попутным ветром. — Как... но разве... я слышал, что их было много в эпоху Сёва, но сейчас... — Нирей был настолько изумлен, что совсем забыл о необходимости занести в тетрадь запись сенсационного характера. — Этого, конечно, можно было ожидать от Умэмии-сана, но, признаться честно, я удивлен... — единственный глаз Суо подтверждал эту эмоцию, широко раскрывшись. — Да вы блин достали говорить о непонятном! — взорвался Сакура, встав со своего места. — Что за «доминантный» альфа? Крутой типо, что ли? И без этого ясно, что Умэмия крут и все дела! Мы из-за этого собрались в такое пекло?! Хиираги вздохнул, в четырнадцатый раз за пресловутое собрание. — Полегче, пацан. Как бы это объяснить... — Даже если ты не хочешь, объяснить все равно придется, — констатировал Цубакино, подперев рукой щеку. Его взгляд выражал понимание, сожаление и непостижимую тоску по тому, кого не было с ними сейчас и кто составлял главный предмет обсуждения, а свободная рука, похлопавшая Хиираги по плечу, переняла на себе хрупкость забот и тягот, неожиданно свалившихся на второго по важности человека в Бофуурин. — Не забывай, что я, Момосе и Мизуки вместе с тобой. Осторожность, восхищение и любопытство — вот что испытывал Хиираги к Цубаки тогда, когда они впервые встретились. Благодарность, преданность и дружеская нежность — вот что испытывал он к нему сейчас. — Спасибо... — лидер «Тамон» усмехнулся поистине признательной усмешкой, раскодировать которую не составило бы труда, будь человек чуть более внимательным к окружению и лицам, встречающимся ему на пути. К счастью, лидер «Джикоку» не страдал сухостью чувств и эмоций, он ответил на усмешку улыбкой, по-настоящему осчастливленной чужим расслаблением. — Итак, Сакура, — начал Хиираги почти что с того места, где беспричинно закончил ранее. — Как ты и сказал, гон бывает у альф, течка — у омег. Помимо альф и омег, существуют беты, у которых нет «этих» периодов. Акцентирование внимания на слове «этих» заставило Сакуру задать очередной вопрос, юноша втайне надеялся, что он не покажется никому глупым и что никто (в особенности Суо) не посмеет снова воспользоваться случаем и задеть его наивную гордость иронией. — Говоришь так, будто течка и гон — это какое-то мракобесие. Это ж просто фигня, у меня и вовсе такого никогда не было. Не только ты, но и все остальные... я ведь чего-то недопонимаю, да? Произнесенный вопрос оказался совершенно не простым, а поставленным ребром и сбитым всмятку мгновенной всеобщей растерянностью. — Как, Сакура? У тебя никогда не было... Подожди-ка! Ты ведь альфа, да? — Ну да... — Боже благослови! Слава Богу! С твоим ходом мысли быть омегой — сплошной страх. — Хааа??!!!! Ты меня сейчас тупым назвал??? — Думаю, Сакура-кун, Цубакино-сан имел в виду, что с твоей доверчивостью опасно быть неосведомленным о таких простых вещах, как гон и течка. — Спасибо, Суо, что внес ясность — иногда Хиираги казалось, что не будь в их маленькой команде этого чрезвычайно догадливого мальчишки с повязкой на глазе, Сакура и Нирей в какой-то момент своей жизни точно попали бы в плохую историю – такую, из которой даже Бофуурин не смогло бы вытащить без ощутимых последствий. Хиираги продолжил. — У доминантных альф гон проходит очень и очень тяжело. Раньше в мире это было повсеместно, но с изобретением новых подавителей сейчас альфы и омеги почти ничем не отличаются от бет. Однако... — Однако? — Однако у доминантных альф сохранены все инстинкты, в том числе животные. В гон их ферромон становится нестерпимым как для них самих, так и для окружающих. — Но мы ничего не ощутили... — прокомментировал Нирей, робко посмотрев на своих сенпаев. — Я имею в виду, что гон доминанта, наверное, заметен... Хиираги кивнул. Он несколько ошибся — в передрягу попал бы один лишь Сакура. — Это все потому, что Умэмия тщательно следит за своим состоянием и при первых же тревожных звоночках предпринимает соответствующие меры. Но, несмотря на то, что все это звучит сверхзапланированным, у доминантных альф нет четкого графика гона — он всегда наступает неожиданно и неизвестно, когда он вообще закончится. — Так вот почему вы так нервничаете, Хиираги-сан, — сочувственно сказал Суо, смягчив свой и без того миролюбивый взгляд. — Понимаю, как вам сейчас тяжело... — Да, этот придурок оставил все дела. На меня. — На нас, — мягко поправил Цубакино, чутко накрыв своей ладонью сжавшуюся в кулак ладонь Хиираги. — Мы справимся, Хиираги. Вместе: ты, я, Мизуки и Момосе. А еще у нас есть очаровательные кохаи, которые будут рады нам помочь, верно, мальчики? Цубакино озорно подмигнул в сторону небезызвестного трио, ожидая получить поддержку и согласие, но взамен дождался только двух кивков и искреннего недоумения со стороны лидера так называемой «поддержки». Белоснежная бровь была приподнята в знак уже начавшихся раздумий. — Сакура-кун, — обратился к нему Суо. «Видимо, чтобы объяснить происходящее» — промелькнуло в голове у Хиираги. — А ты знаешь, что хотят альфы во время гона? — спросил вице-капитан, прелестно улыбнувшись. Что-то в этой улыбке насторожило Сакуру, он не так давно был знаком с Суо, но уже мог отличить некоторые из его улыбок, и эта, безусловно, была из арсенала «атакующих». Он нехотя ответил. — Нет... а что они могут хотеть, кроме как избавиться от своей жутко дерьмовой болезни? Улыбка Суо сделалась шире, превратив ее не в просто обольстительное орудие морального убийства, а в нечто большее и страшное, чувствующееся желанием подчиниться правилам грамотно выстроенной хозяином игры. Это ощутил даже Нирей, осторожно приготовившись со своего фланга предотвратить назревавшую ссору, конфликт, противостояние — все что угодно, что могло случиться между двумя его друзьями. — Конечно же... — драматично выдержанная пауза, словно андалузское вино в пик своих продаж, интриговала особенным свойством, заставлявшим людей хотеть ее прервать (свойством передать весь спектр интереса дальнейших сказанных вещей в отсутствие всякого смыслового звука). Суо не был приверженцем садизма, несмотря на воззрения некоторых его товарищей и оппонентов, поэтому принял разумное решение не томить публику с контекстом своей речи. — ...конечно же, заняться сек..! Последние буквы так и не были озвучены благодаря усилиям Нирея, спешно зажавшего ладонью рот своего учителя креативного кунг-фу. Оставшееся «сом» пропало где-то глубоко внутри гортани, так и не заимев возможности блеснуть в своей образовательно-пошлой категории. — Так и знал, что ты что-нибудь выкинешь, Суо-сан! Хиираги лихорадочно схватился за живот, его скрутило донельзя невовремя. Розовый румянец невесомо лег на покрытые солнцезащитным кремом щеки Цубакино. — Божечки, Суо-чан, я не знал, что ты настолько дерзок! — воскликнул он взволнованно, тщетно пытаясь удержать непринужденность тона. — Пацан, с твоей стороны это было шибко прямо... Нирей, убедившись в том, что губы Суо-сана неподвижны, а сам он больше не источает игриво-детскую ауру баловства, склонную инициировать любые шалости, отпустил свою ладонь и позволил товарищу снова взять бразды правления над своей речью. — Эээ? Но посмотрите, Сакура-кун даже ничего не понял, — в оправдание высказался Суо, тактично переводя внимание на друга, сидевшего рядом и абсолютно «невдуплявшего» ни в спектакль, разыгранный искусно на троих из его нынешней компании, ни в сентенцию, которую с таким рвением пытался донести до него Суо. — «Сек», че? — спросил Сакура, чья степень непонимания не изменилась ни на йоту с момента получения информации о том, что Умэмия – альфа с геном доминанта. — Ничего, ничего, солнце! — рьяно замахал руками Цубакино, прямо перед гетерохромными глазами. — Давай лучше пообсуждаем аромат? К слову, мы вас для того и собрали, чтобы назначить ответственными за охрану ларьков с ферромонами! Сами понимаете, как там будет опасно! Мы уже обсудили обязанности с другими лидерами первогодок, после чего они ушли на каждодневный патруль, остались только вы... — Так мы здесь для обсуждения фестиваля... — уразумел Нирей, пролистнув блокнот до страницы с примечаниями, где он записывал все важные моменты совещаний, соединяя лишь ему одному понятными стрелками и сокращениями кружочки с датами, событиями и мелочами. Время от времени он поглядывал на Сакуру с искренним беспокойством и волнением, подмечая, как тот вертит на языке различные слова, пробуя их на соответствие озвученному «сек». — «Секундами», «секретарями», «секонд-хендами»? Блин, это все Кирю. Ничего не подходит! «Секретами», «секциями»? А это уже Цугеура... — бормотал он, наполовину абстрагировавшись от обсуждения телесных запахов. — Так вот, ларьки будут продавать духи с ферромонами! Это сейчас так популярно! — Действительно, — согласился Нирей, вспомнив, как недавно Кирю-сан показывал ему различные пробники, полученные им от девушек из торгового центра. — Хорошо, что в наше время ферромоны можно запросто заменить, и они не смогут причинить никому боли! Все кивнули в знак полной солидарности, синхронно отодвинув на периферийный мыслительный план существование доминантов, все еще способных манипулировать чужим неокрепшим сознанием запахом своего вторичного пола. — Так, а мы вообще уверены, что Сакура альфа? — подал голос Хиираги, не без усилий справившись с болью в животе в отсутствие спасительной таблетки. — Как бы... я все понимаю, но этот пацан слишком оторван от мира... — «Секутся кончики»? Блин, Кирю, достал! — Сакура все еще пребывал в изыскательной прострации, собираясь во что бы то ни стало допереть до истины, чтобы в следующий раз не выглядеть как полнейший идиот. — Ну, по крайней мере, у Сакуры-сана ярко выраженные клыки. Наверное, у альф такое часто бывает? — предположил Нирей, заглядывая в профайлы одноклассников. Сам он был бетой, но очень наблюдательным бетой, что впоследствии помогло ему узнать о сущности своих товарищей лучше, чем они сами. — В классе всего лишь пятеро альф, включая Сакуру-сана: это Суо-сан, Кирю-сан, Цугеура-сан и Сугисита-сан. Хм... но только у Сакуры-сана клыки. Означает ли это...? Внезапно лицо его озарилось светлой идеей, он возбужденно поднял шариковую ручку, сжав ее до мимикрического хруста дешевого пластика. — Означает ли это... что Сакура-сан доминант?! Суо легко рассмеялся. — Если бы это было так, Нирей-кун, то мы бы задохнулись от его ферромона. А от Сакуры-куна пока пахнет ничем, кроме пота. — Че сказал?! Нарываешься, ублюдок?! — Сакура, сняв исследовательское оцепенение, наконец изволил ярко проявить себя в этой беседе, едва услышав очередную колкость от Хаято Суо. — Зачем вообще нахрен нужен этот аромат? Феромон или какая-то такая фигня? Суо похлопал друга по плечу, по-отечески — так, когда требуется не успокоить, а научить, преподать урок, выдержанный опытом целого столетия. — Сакура-кун, ферромон нужен для того, чтобы соблазнять. Припечатав остросюжетным заявлением, Суо принялся следить за реакцией собеседника, выхватывая задатки осмысления в его очах, не знавших монохром, такое приятное для любого честного учителя; алую краску на щеках, плавно поднявшуюся с красивых скул и очагом пожара вспыхнувшую на уровне скривившегося носа; тяжелое дыхание праведного гнева, непропорционально смешанного со стыдливым беспокойством. Беспокойством того плана, что все это время он не понимал настолько простой и издевательски нелепой вещи: слову «сек» недоставало лишь одной злосчастной буквы. — Сек... сек! — губы парня дрогнули во славу унижения, зубы сжались до упора, явив взору острые клычки. — Су...о! — Да, Сакура-кун? — ТЫ ГРЕБАНЫЙ ИЗВРАЩЕНЕЦ! Нирей встал меж ними в самый подходящий момент, Сакура был готов оставить в себе в помощники лишь одного из заместителей, избавившись от Суо из чисто стратегической потребности не становиться в будущем объектом интеллектуально-сексуальных домогательств. — Сакура-сан, успокойся! — Боже, Сакура-кун, расслабься, — Суо улыбнулся, но на этот раз искренней и теплой улыбкой, что заставило Сакуру остановить поток своего остервенелого возмущения. — Тебе необязательно знать все эти тонкости. Мы просто хотим, чтобы ты не попал в передрягу, ведь все эти вещи необходимо знать. К тому же, нам абсолютно неважно, кто ты. Мы решили последовать за тобой, основываясь на том, какой ты человек, а не из-за твоих ферромонов. Карминовый глаз смотрел на него с учительской лаской, брови чуть сдвинулись в мягкой манере еле заметной тревоги. — Ведь ты тот, кого мы выбрали совершенно осознанно. Сакура, не ожидав таких откровений, растерянно выпустил рукав кофты Суо, за которую бойко цеплялся, чтобы притянуть для профилактической беседы один на один. Он смотрел на него с удивлением, но в этом чувстве Суо мог заметить нечто более значимое, нежели первобытный голый шок — благодарность, воззрившуюся на него пламенным отблеском, окаймленную холодом стали и богатством янтарного меда. — С..спасибо, — произнес Сакура, отстранившись. Он обиженно понурил голову, но Суо знал, что не из-за грусти вовсе, а из-за своей неспособности принять давно заслуженную им похвалу. — Но все же, Сакура-кун, думаю, нам всем следует подписать петицию о вводе слова «сек» в официальную терминологию альф! — Я ТЕБЯ УБЬЮ! Суо хихикнул и запечатал этот непродолжительный смех в своей милой улыбке, которая длилась до тех пор, пока Сакура-кун не был успокоен щебетаниями Нирея, пока сенпаи экстренно не закрыли собрание, пытаясь утихомирить ранимую вспыльчивость парня и убедить его в том, что нет ничего плохого в подобной общественной инициативе, пока жаркое летнее солнце наконец не зашло за горизонт, окрасив небо в странно пудровый. Пока спина человека, за которым Суо поклялся следовать, не скрылась вдалеке, бросив туманный намек на прощание — неприметный жест рукой, качнувшейся из стороны в сторону. Сакура-кун был для него лидером. Лидером, кому не нужны были марки с вульгарными обозначениями. Суо знал это, Суо это нравилось. И он от всего сердца верил в то, что это никогда не изменится.

К сожалению, он впервые ошибся.