Семь лет спустя.
5 августа 2024 г. в 18:27
— Нет, бросьте, парни, ничего не выйдет! — закрыл один из молодых людей, толпящихся на крыльце школы, лицо руками. С первого взгляда любому проходящему было понятно, что он в едва ли не в отчаяниями. Впрочем, отчаянии не истеричном, а вполне себе контролируемом и переполненным светлой горечью. Такой острой, что находившийся рядом младшеклашки, прохлаждающиеся во время большой перемены, на время отвлеклись от навороченного планшета в руках одного из них и с живым любопытством уставились на компанию взрослых парней, казавшихся им едва ли не Богами по своей недосягаемости. Такими взрослыми и крутыми они виделись в их наивных глазах. Впрочем, с первого взгляда в четырёх молодых людях, проводящих свой сегодняшний скучный досуг не где-нибудь, а у дверей школы, не было ничего примечательного, что как-нибудь выделяло бы их из прочих подростков, обучавшихся здесь. Старшеклассники, собравшие подобие военного совета прямо на ступенях школы, не выглядели яркими хвастунами, спортсменами или закоренелыми ботаниками, все вчетвером относясь к крепким среднечкам, не обладающим особыми талантами и тягой к знаниям, но имеющим голову на плечах. Которая позволяла им достаточно адекватно мыслить, не опускаясь до постоянного потребления обсценной лексики и одновременно давала возможность помогать другу с полезными, или не очень, советами. Вот и сейчас после неожиданно брошенной одним из парней вышеупомянутой фразы, один из его друзей закатил глаза, с силой хлопая того по плечу, желая взбодрить и от души сказал:
— Букет только не выбрасывай, чувак! Зря, что ли скидывались?
— Иди ты, друг! — разочарованным тоном отозвался страдающий парень, не отнимая от лица одной ладони, в то время, как в другой продолжал сжимать несколько душистых жёлтых роз в праздничной обёртке.
— Сам иди, — лениво ответил ему приятель, затягиваясь сигаретой, не боясь быть замеченным за этим не самым лучшим занятием. Это тоже сильно привлекало сидевших неподалёку на скамеечке младшеклашек, время от времени пялившихся на старшеклассников с немым восхищением. Остальные парни поддержали товарища нестройным хором, который смешался с гулом, стоящим на улице в этот солнечный и ещё теплый октябрьский день. В этом регионе страны климат был умеренным муссонным, зависящим от ветров, и осень чаще всего здесь стояла сухая и тёплая, и этот год не стал исключением. Сентябрь едва успел закончиться, и солнце продолжало греть, уговаривая местных ещё немного не менять лёгкие ветровки на пальто и куртки. На что родителям было особенно трудно уговорить детей и подростков. Четверо парней тоже исключением не стали: трое из них щеголяли либо в лёгкий кофтах, либо и вовсе без оных, не желая тратить время большой перемены на облачение в какую-то там верхнюю одежду. Собственно, по этой же причине ни у одного из них до сих пор не было с собой сменной обуви, за что парни едва ли не ежедневно получали втык от учителей, но мотивации переобуваться он им как-то пока не придавал. Как и желания внять запретам и перестать курить на территории школы, не опасаясь штрафа. А именно этим и занимался сделавший попытку поддержать друга парень, хлопнувший того по плечу, и тут же вновь схватившегося за сигарету, зажатую в зубах, поскольку именно в этот момент из одной из машин, время от времени заезжавших на территорию школы, вышла грузная завуч и затруднённой габаритами походкой направилась к крыльцу, заполненному учениками. Молодой человек под предупреждающие шепотки друзей успел потушить сигарету о ближайшую стену одновременно с тем, как женщина с блондинистыми пышными кудрями на голове и в лёгкой кофте, расшитой розовыми цветами, с надетой поверх кожаной курточкой, поравнялась с их компанией и въедливым тоном гаркнула:
— Кораблёв! Опять за своё?!
Тот тут же невинно спрятал руки за спину, незаметно запихивая потушенную сигарету в задний карман джинс, превращая недавний табак в воздушные крошки, и покорным голосом ответил:
— Никак нет, Людмила Леонидовна! Должно быть, Вам показалось! — под смех друзей добавил он, невинно улыбаясь завучу. Та смерила его уничижительным взглядом и, уже проходя в двери школы, сухим тоном объявила:
— От тебя несёт за три километра, Тёма, имей совесть. — После чего с независимым видом скрылась в школе, не став утруждать себя спорами с учеником, с которым и так провела уже немало профилактических бесед на тему вреда курения и не только. Едва она пропала из поля зрения, друзья курившего парня засмеялись в голос, — по крайней мере двое из них, — третий из их компании с жёлтыми розами предпочёл отстранённое страдание веселью с друзьями, поэтому в каком-то изнеможении опустился на корточки под подоконником окна, из которого время от времени выглядывала зоркая охранница. Но Артём научился первоклассно её дурить, прячась за колонной.
— «Тёма»! — разорялся тем временем его друг, едва не надрывая живот от смеха, почти сгибаясь пополам. У этого парня была дурацкая по мнению его друзей манера неожиданно и подолгу заразительно смеяться по самому незначительному поводу. А потом ещё и с трудом успокаиваться. Обычно под применением определённой физической силы, на которую тот, впрочем, по лёгкому характеру обижался редко. Артём, наоборот легко вспыхивающий подобно спичке, тут же дал тому сильный подзатыльник, заставив друга подавиться от неожиданности.
— Кто бы говорил, «Тимочка», — с ехидной улыбкой передразнил завуча он, умело скопировав интонацию, с которой женщина называла тех или иных привлёкших её внимание учеников, которым умела раздавать на редкость противные в её интерпретации виды их собственных имён. Сказал и спешно полез в карман доставать сигарету и, злясь, под смех всё того же Тимофея стряхивать прилипший к штанам пепел. Пока эти двое веселились, последний, четвёртый из их компании парень, не обращая внимания на посторонние вопли, сполз спиной по стене к сидящему на корточках молодому человеку и с сочувствием на него поглядел. Из всех них он был самым чутким и имеющим сострадать, из-за чего, пожалуй, и стал лучшим другом молчаливо страдающего от, как можно было догадаться, любви, парня.
— Хочешь передумать? — локальным голосом, не осуждая и не поддерживая, однако с участием спросил присевший рядом с другом парень, которого звали Михаилом, но приятели ни разу не употребляли его полного имени, когда обращались к нему, предпочитая «более товарищеское» — «Миха». Молодой человек, аккуратно, но одновременно крепко сжавший стебли дорогих роз, на которые действительно занял денег у присутствующих на крыльце друзей, скосил на опустившегося рядом с ним светлые глаза. Затем, неуверенно проговорил, постепенно отходя от приступа тоски, которые на него, как человека чувствительного, нередко накатывали (впрочем, он с ними быстро справлялся) :
— Да? Нет? Конечно, нет, — добавив решительности в голос, повторил Гриша, которого друзья тоже никогда не называли уменьшительно ласкательным именем, хотя именно этот вариант был парню наиболее близок, из-за матери. Которая воспитывала его одна.
— Тогда в чём дело? — шёпотом полюбопытствовал Михаил, с молчаливым осуждением покосившись на продолжавших препираться Тёму с Тимофеем. Последний всё ещё смеялся, а второй забавно кипятился, высказывая своё возмущение, крича едва ли не на всю округу. Но двое друзей давно научились игнорировать их вопли, даже если находились в непосредственной близости от этих двоих. Просто временно делали вид, что знать не знают этих ненормальных, и спокойно разговаривали друг с другом на свои отвлечённые темы. Именной такой и была эта, в которую были посвящены все четверо, однако серьёзнее всего к ней относились именно Григорий с Мишей. Первый, которого смело можно было называть виновником торжества, невесело улыбнулся другу, крепче прижимая к себе шикарный букет, и тяжело вздохнул.
— Что я буду делать, если она меня пошлёт? Моё сердце будет разбито, а жизнь погублена, — наигранно патетическим тоном проговорил Гриша, уставившись задумчивыми глазами куда-то в пустоту, заранее приготовившись к неудаче и сжав губы к тонкую полоску. Взгляд его друга на пару секунд стал обеспокоенным, но после к нему вернулась былая рассудительность, и парень отрицательно мотнул головой, словно отгоняя от себя какую-то всплывшую мысль. Однако Григорий этого не увидел, думая о чём-то своём и явно безрадостном.
— Кто идёт дарить девушке цветы, если с самого начала уверен, что она их не примет? — скептически спросил Михаил, которому не понравился настрой друга. Пусть, тот, конечно же, пережил бы отказ и даже грубые слова бы выдержал, не став себя жалеть, всё же, ставя себе цель привлечь чьё-то внимание, надо мыслить в более позитивном ключе. Пока же создавалось впечатление, что Гриша опускает руки, не предприняв никакой попытки. Одно дело было бы, если бы он знал то, что знал его друг, но Михаил был уверен в его неосведомлённости, а сам говорить пока не хотел, поскольку не обладал полной информацией об услышанном. И заранее отбирать у Гриши какую-никакую, но надежду, он был не в праве, пока сам не узнает точно.
— Она не просто девушка, — сделав акцент на слове «просто», каким-то стальным голосом заверил друга Григорий, посмотрев на букет в своей руке критическим взглядом, будто впервые его увидел, а не купил несколько минут назад в ближайшем цветочном магазине за территорией школы. В этом парне причудливым образом мягкость смешивалась с уверенностью и миловидность со скрытой силой, а эмоциональность с умением держать себя в руках, поэтому девушки, в том числе его одноклассницы, давно обратили на парня внимание и всячески пытались с ним сблизиться, однако с недавних пор терпели особенно сокрушительное фиаско.
Гриша с мая прошлого года был влюблён в совсем другую девушку, отличавшуюся от его сверстниц, которую, как всякий подверженный сильным чувствам, называл особенной, как для себя, так и в присутствии, друзей, знавших о его симпатиях едва ли не с первого дня, как он их осознал. Только если Артём и Тимофей отнеслись к его любви с долей скептицизма и недоверчивости, поскольку пока ещё не чувствовали ничего подобного, то его лучший друг, а именно Миша, посочувствовал Грише. Потому что парень умудрился влюбиться не в кого-нибудь, а в учительницу изобразительных искусств начальных классов. Девушка была на несколько лет старше одиннадцатиклассников, но на свой возраст не выглядела, была очень миловидна, да и Грише было абсолютно фиолетово, буть ей хоть двадцать лет, хоть тридцать. Он начал провожать её взглядом едва ли не сразу, как она пришла к ним в школу и с тех пор продолжал смотреть на девушку нежным взглядом всякий раз, стоило им пересечься. Отчасти Михаил мог понять друга, — Ника Владимировна, а именно так называли все учительницу ИЗО от мало до велика в их школе, — была очень приветливой девушкой, с тонкой фигурой, длинными волосами ниже лопаток и большими голубыми глазами с загнутыми ресницами. Часто смеялась и, насколько можно было понять, любила детей и свою работу. Большую часть времени пребывала в хорошем настроении, а если что-то и омрачало её день, не кричала на учеников, как многие другие, и не срывала свой гнев, а лишь становилась молчаливой и грустно улыбалась, когда кто-то начинал спрашивать о её состоянии.
Для первой любви старшеклассников она была идеальным кандидатом, как считал сам Миша, несколько раз слышавший подобного рода истории невзаимной любви от других учительниц с долгими годами практики, перешагнувшими бальзаковский возраст. И большинство из них, как не трудно догадаться, заканчивались ничем. Однако бывали редкие счастливые исключения, и на подсознании Мише хотелось верить, что случай его друга именно такой. Однако реальность в скором времени грозила доказать обратное, по большей части из-за настроя, который наблюдался у Гриши. Михаил печально вздохнул, раздумывая над тем, как не просто подбодрить друга , но и придать ему решительности действовать.
— Скажи, ты хочешь узнать Нику Владимировну поближе? Хочешь лучше знать, чем она интересуется, и как ты можешь её порадовать? Хочешь, чтобы она часто улыбалась не кому-нибудь, а именно тебе? — вкрадчиво спросил парень, наклонившись к другу.
Тот коротко посмотрел на него, после чего перевёл осмысленный взгляд куда-то вперёд, по привычке слабо прикусив щёку изнутри. Всегда так делал, когда думал о чем-то серьёзным.
— Ну, конечно хочу, — в конце концов озвучил он мысль, которая и так давно крутилась на его языке, и ему казалось, что это настолько очевидно, что и вслух произносить не имеет смысла. Однако для друга пришлось, ведь только после этого уверенного ответа тот немного расслабился и потрепал парня по плечу.
— Тогда вперёд, — ты же выяснил, что она любит розы? Тогда точно не должна от них отказаться. Будь смелее, на тебя многие девчонки липнут, значит, не такой уж ты страшный, как думаешь, — не удержался от подкола Миша, вновь вставая на ноги и брезгливо смахивая с плеч осевшую от штукатурки пыль. По своему характеру парень был довольно чутким, поэтому каким-то образом интуитивно знал, в какой момент можно подшутить так, чтобы не обидеть, и шутка вышла бы действительно шуткой, а не злым издевательством. Гриша, которому подобные едкие фразочки в целом обычно были несвойственны, — он предпочитал вовсе обходиться без них, только если не начинал сильно злиться, — улыбнувшись, тоже поднялся следом за другом, не выпуская из рук букет и держа его всё так же бережно, как и в ту минуту, когда улыбчивая продавщица только вручила его. Страшным он не был от слова совсем, впрочем, как и невозможным красавцем, — его красота была спокойной и не кричащей, скорее матово сиявшей, которую, чтобы оценить по достоинству, следовало всего лишь немного лучше рассмотреть. И вкупе с красотой душевной, парень и вовсе преобретал облик притягательной нравственности, которую сейчас не так часто увидишь. Оттого она и имела особую ценность, на которую в определённой степени тоже можно было расчитывать.
За своим разговором друзья не заметили, как быстро большая перемена подошла к концу. Мимо них как раз прошла вереница первоклашек во главе с двумя учительницами, одна из которых, встав у правой створки и потеснив Артёма с Тимофеем, стала считать детей, чтобы ненароком никого не забыть на улице. Бурно выясняющие отношения молодые люди при появлении взрослых тут же присмирели и покорно отошли к двум другим, наконец, замолчав и сделав вид, что являются воплощением послушания. Миша насмешливо на них поглядывал, а задумчивый сегодня более чем обычно Гриша снова размышлял о чём-то или ком-то своём, загадочно поглядывая на цветы в своей руке. Ника Владимировна любила пастельные цвета, по крайней мере, одежду таких оттенков она всегда носила в школу, будь то брючный костюм, юбка с блузкой или платье, поэтому парень и решил, что приятнее всего ей будет получить не крикливые алые или совсем бледные белые, а средние, ненавязчиво жёлтые. Грише показалось, они более всего подойдут к её образу. Да и ему самому нравились не яркие цвета, подстать его не вызывающей, как обмолвилась одна из одноклассниц, красоте. Волосы средней длины, предающие его облику миролюбие, по цвету едва миновали звание простых русых, будучи всего на тон темнее, а глаза были светло-зелёными с серым кольцом вокруг радужки, так что с первого взгляда было и не распознать точный оттенок.
Только когда все дети были препровождены в здание школы, учительница, дежурившая около двери, прежде чем тоже зайти внутрь, с улыбкой обратилась к парню с букетом, который числился у преподавательского состава на хорошем счету, чего нельзя было целиком сказать о его друзьях, у которых имелись редкие небольшие пятнышки на репутации:
— Гриша! Какие прекрасные цветы! Нашёл себе девушку? Как чудесно! — тут же засентиментальничала Любовь Викторовна, известная всей школе, как личность очень чувствительная и остро реагирующая на любую мелочь. А также любящая с трепетом наблюдать за отношениями, возникающими между учениками. Или не учениками. Было подозрение, что за глаза она активно обсуждает любых людей, про которых ей удаётся что-то выяснить, поэтому признаваться в чём-либо этой женщине, если вы хотели сохранить что-то в тайне, не следовало. Гриша растерялся от её вопроса, первоначально не поняв его смысла, а вот Миша, мыслящий более трезво, сразу отбил своеобразную «атаку», произведённую на друга. Выразительной мимикой посоветовал ему сделать всё, чтобы его подарок не привлекал столько внимания (Гриша тут же опустил цветы, которые до этого держал на уровне груди), и с вежливой улыбкой как бы невзначай загородил парня с одного плеча, решительно заявив:
— Девушку, девушку! Только вы её не знаете, Любовь Викторовна, она не из нашей школы. Гриша как раз скоро к ней поедет, хочет сделать приятное. Так что Вы не подумайте ничего.
Учительница явно была разочарована таким поворотом событий и, не скрывая досады, протянула:
— Не знаю? Жаль, жаль. Но ты, Гриша, очень хороший мальчик, я не удивлена, что у тебя появилась столь же прекрасная девушка. Всего вам хорошего, ребятки, — искренне пожелала то ли парням, то ли Грише с его девушкой, то ли всем сразу, Любовь Викторовна, которая никогда не желала никому зла, однако была через чур наивна и беспечна, чтобы всегда понимать, к чему приведёт та ли иная услышанная и распространённая ей информация, и скрылась в школе, заставив Мишу облегчённо выдохнуть. А бестактного Артёма, который прекрасно слышал их короткий диалог, снова заржать. Тимофей же в это время, никого особо не замечая, силился вернуть своей рубашке, которую, пожалуй, единственный носил из всей школы, первоначальный глаженый вид, который испортил ему друг, когда в шутку вцепился в одежду. Рубашка была единственным элементом в образе этого неряшливого парня, который большую часть времени оставался нетронутым его небрежностью. У него даже был какой-то договор за завучами, при котором они не трогали его, если он соблюдал это условие, потому что в остальном им было плохо на него смотреть. От макушки до пят Тим постоянно выглядел каким-то пощипанным и поцарапанным, словно его долго тащили по асфальту, привязав канатом к бамперу машины.
— Капец, вы напряжённые, ребята, — влез тем временем между Михаилом и Гришей Артём и приобнял обоих за плечи самым бесцеремонным образом. Друзья как-то синхронно скривились от резко ударившего в лица сильного запаха табака и почти одновременно отстранились от парня. Того это только больше рассмешило.
— И неженки, — не без издёвки добавил он. В их компании он был самым злостным нарушителем и в то же время виртуозным обманщиком. Миша же наоборот воплощал собой что-то вроде переменного хранителя порядка и справедливости, чем из-за излишней миролюбивости не занимался Григорий, потому сейчас парень многозначительно дотронулся сжатым кулаком до виска, намекая Артёму, что его ай-кью приближается к званию дерева, и выразительно посмотрел другу в глаза. Местный нарушитель примирительно поднял руки вверх, явно вновь пребывая в хорошем настроении, которое не хотел портить разборками, и, не выдержав, снова рассмеялся:
— Ладно, ладно! Не кипятитесь, друзья. Всё пучком, у нашего Гришки всё получится, я уверен, — подмигнул слегка воспрянувшему духом парню он. — Эта Ника, вроде, клёвая девчонка, не стерва, как многие, так что всё должно прокатить! — вставил в речь свой, несомненно, важный комментарий Артём, чем вызвал только осуждающий взгляд влюблённого.
— У вас ничего не прокатит, если мы сейчас опоздаем на географию к Анечке, — сварливо вставил Тимофей, случайно глянув на наручные часы, подаренные на последний день рождения. На самом деле, его редко волновало расписание, как уроков, так и их звонков, но, однако, когда он всё же случайно узнавал о своём опоздании, то с неудовольствием перебарывал себя, чтобы идти на урок и не выслушивать потом поучительные лекции, которые парень не переваривал. После этих слов друзья заметно оживились, включая Гришу, и заторопились на урок к строгой преподавательнице, которая терпеть не могла опозданий. Анечкой вся школа называла её за глаза; это была своего рода насмешка, поскольку этот вариант имени никак не вязался с придирчивым характером учительницы, а придумал его кто-то из двоечников, у которого в очередной раз возникли с ней разногласия, и разнёс это прозвище на всё учебное заведение, изрядно посмешив не слишком жаловавших географичку учеников.
— Всё в силе? — перед самым звонком шёпотом спросил у Гриши Михаил, склонившись к его уху, когда они уже сидели за своей последней партой. Цветы Григорий временно оставил в отведенном его классу кабинете, а классная руководительница даже благосклонно поставила их в свою вазу, не задавая лишних вопросов. Анна Витальевна в это время встала из-за учительского стола и самой уверенной своей походкой пошла выключать свет для электронной доски. Гриша одобрительно кивнул и благодарно улыбнулся.
***
Единственное, чем Нике не нравился класс, оборудованный под её уроки, так это маленькими размерами и страшной духотой, которая накапливалась здесь всякий раз, стоило сюда зайти людям в количестве больше десяти. А если учесть, что в большинстве начальных классов, с удовольствием спешивших к ней на рисование, было больше двадцати пяти одинаково подвижных детей, нечем дышать было практически всегда. И от этого страдала не только учительница, чей небольшой стол был задвинут в самый угол, но и ученики, у которых в таких условиях быстро начинала болеть голова и понижаться работоспособность. Из-за чего они становились ещё более вялыми и, парадокс, разговорчивыми. Поэтому ближе к середине урока Нике всё чаще приходилось повышать голос, а в конце и вовсе идти на крайние меры — ходить между рядами и весьма тщательно начинать проверять выполненность задания и выставлять оценки за урок. В эти моменты в классе становилось особенно тихо и даже как-то тоскливо, несмотря на то что Ника Владимировна крайне редко кричала и строго отчитывала, предпочитая общаться с учениками наравне, много шутить и вместе смеяться. Скорее, такая тишина наступала из-за того, что дети поздно понимали, что своими недостаточными стараниями могут разочаровать одну из самых любимых учительниц. Ника вспоминала себя в не таком далёком подростковом возрасте и очень хорошо могла понять чувство запоздалого раскаяния за не сделанное домашнее или не домашнее задание. Но одновременно также хорошо ей вспоминалось и старое высказывание о том, что каждый должен извиниться перед учительницей ИЗО за причинённые ей неудобства и мучения. Девушке казалось, что ещё немного и её лицо превратится в аналог хнычущего эмоджи, когда в классе в очередной раз поднялся не перекрываемый гам, отдавшийся в голове отзвуком от удара в тарелки. Ника с трудом оторвалась от экрана компьютера, в который битые полчаса силилась выставить всем оценки, ничего не перепутав, и в очередной раз обратила усталый взгляд на учеников, вертевшихся на своих стульях на подобии её любимой юлы в детстве. Одновременно с этим ей на стол, прямо на клавиатуру, лёг листочек с криво, но с душой, нарисованной вазой.
— Ника Владимиловна, посмотлите, пожалуйста, — не выговаривая буквы «р» из-за только начавших обновляться молочных зубов, сильно стесняясь, попросила девочка из первого «Б». Прилежная, как и многие другие первоклассницы, чего нельзя было сказать о мальчиках, начавших пускать друг в друга самолётики. Ника вздохнула, перекладывая листок с рисунком с компьютера на поверхность стола, и вооружилась своим любимым простым карандашом, которым совершала все правки на своих уроках. Едва она это сделала, ей показалось, что гам стал ещё громче и непереносимее, поэтому, она как-то мгновенно лишившись остатка терпения, встала из-за стола, с трудом выиграв в схватке с обтягивающий юбкой-карандашом, и громко, с силой постучала по столу обратной стороной карандаша.
— ТИ-ШИ-НА! — объявила Ника, кажется, чувствуя, как капельки пота стекают по впадинке её позвоночника и увлажняют волосы на висках. Как по мановению руки в классе воцарилась гробовая тишина, и все дети одновременно повернули к девушке головы. А девочка, подошедшая к учительскому столу и вовсе сжалась едва ли не всем телом, сильнее других прочувствовав на себе силу звука. Едва все обратили на неё внимание, Ника со вздохом протиснулась мимо замершей около неё первоклассницы, осторожно придержав ту за плечи, и крайне виртуозно пробралась мимо скопления парт и занятых стульев к большим окнам в пару движений распахнув их настежь. Внутрь тут же обрадовано залетел коварный, кажущийся безобидным прохладный осенний ветерок. Сидевшие к нему ближе всех тут же возмущённо загудели.
— Все на выход! — велела Ника, одновременно перехватывая взметнувшиеся с подоконника бумаги, закружившиеся по ветру. — Проветриваем пять минут, потом опять заходим! — добавила она, и поток детей тут же, не задавая вопросов, целеустремлённо потёк к выходу, вернув себе привычное звонкое журчание. Девушка прислонилась лбом к стене, облегчённо вздохнув. — Аля! — вдруг заметила она девочку, так и продолжавшую в испуге таращиться на учительницу. Ника отошла от стены и подтолкнула ребёнка к выходу, приобняв за плечики. — Аля, выходи с остальными, я скоро позову вас обратно и мы обсудим твою вазу! — пообещала девушка, и Аля, робко кивнув, последовала за одноклассниками, уже заполонившими все стены вокруг кабинета. Ника выглянула за дверь и решительно объявила:
— Все соблюдаем тишину! Кого поймаю за шумом — нажалуюсь классному руководителю! — погрозила она на время замолчавшим детям пальцем и снова скрылась в классе, захлопнув за собой дверь и в изнеможении прислоняясь к ней спиной. Тут её взгляд случайно упал на часы, висевшие над доской, и от радости Ника прерывисто вздохнула. Почти без пятнадцати четыре! Последний урок вот-вот должен был закончиться! Счастливо заулыбавшись, Ника ловко начала задвигать стулья обратно в парты и убирать со всех поверхностей рассыпанные казённые карандаши, также, не замедляясь, расставляя их в стаканы у себя на столе. Ровно через пять минут, когда уже заканчивался урок, Ника вновь выглянула за дверь, где уже вовсю обжился детский коллектив, шумевший наподобие улья, и со стопкой листов в руках, на половине из которых были их рисунки, радостно провозгласила:
— Полдник, дорогие вы мои! Все на полдник, там сегодня круассаны с соком, чтобы каждый съел! Если кто-то думает, что не дорисовал, может прийти во время продлёнки, — до четырёх тридцати я ещё здесь!
Первоклассники радостно заорали и заулюлюкали, после чего недружной волной унеслись вверх по лестнице в направлении столовой, оставляя учительницу ИЗО в блаженной тишине. От удовольствия Ника прикрыла глаза, мягко погладив бумагу в своих руках. А после походкой истинно счастливого человека она направилась к своему столу, где с чистой душой сложила все работы учеников в папку первого «Б» и убрала в стол, не забыв про работу Али, в углу которой Ника с чистой душой поставила оценку «отлично», мимоходом оценив старания девочки. Девушке было любопытно, как люди решаются иметь детей, поработав в школе или детском саду, но теперь она уже могла задавать тот же вопрос самой себе. Поскольку уже седьмой год как была счастлива в браке и желание иметь детей с каждым годом становилось всё более осязаемым. С самого начала их совместной жизни с парнем, она не была к этому готова, из-за переезда и поиска новой работы, и вообще своего места в жизни в незнакомом месте. Никита хотел доучиться на свою специальность, параллельно уже зарабатывая деньги, а её не устраивало образование, которое она получила, поскольку работать по полученной профессии оказалось невыносимо скучно. Ещё несколько лет ушло на учёбу в другой стезе и стажировки, поскольку без специального диплома вряд ли бы кто-то допустил её до работы с детьми, и лишь в прошлом году она получила стабильный заработок. Но теперь, после всех трудностей, которые они пережили, можно было задуматься о чём-то более ценном, что тоже могло стать немаловажным аспектом в её жизни. Ника тепло улыбнулась, радуясь окончанию дня, хорошей погоде, и предчувствуя дорогу домой, и полезла в самый нижний ящик, который был предназначен для её личных вещей и запирался на ключ. Девушка уже выдвинула его, чтобы достать спрятанное там обручальное кольцо, которое иногда ей приходилось снимать из-за работы с красками и пастелью, однако в этот самый момент в дверь тактично постучали. Ника, уставшая за весь день непрекращающейся борьбы с младшеклассниками, с неудовольствием выпрямилась и сложила руки на стол.
— Входите, — вяло разрешила она, думая что это кто-то из учителей, классных руководителей первоклашек, у которых снова возникли распри именно после её урока, но в кабинет робко заглянул знакомый ей парень из одиннадцатого класса, приветливо улыбнувшись. Ника не скрыла своего облегчения и мило улыбнулась ему в ответ. С Гришей она познакомилось ещё в том году, ранней весной, когда только-только устроилась на работу учителя изобразительного искусства, заменив внезапно уволившегося. Десятиклассник, встретившийся ей на дворе, любезно помог ей перетащить из машины вещи, которыми она планировала заполнить свой класс, — муж тогда сильно торопился на какое-то совещание и она свято поклялась ему, что найдёт себе помощника, — и с тех пор девушка время от времени обращалась к Григорию за помощью, когда требовались мужские руки, которых в коллективе этой школы было крайне мало. Парень искренне нравился Нике как послушный ученик и добрый человек, своей примерностью и готовностью помогать; парень всегда первым здоровался при встрече и вежливо улыбался, всем своим видом располагая к себе. И Ника была рада, что среди подростков ещё оставались столь воспитанные молодые люди, на которых, казалось, держалась вся дисциплина. Девушка вышла из-за стола, задвинув личный ящик, вдруг вспомнив, что ещё утром перепутала папки с работами учеников местами, и подошла к стенду, занимавшему в её кабинете всю правую стену. Быстро перебирая тонкими пальцами по рядам многочисленных листов, Ника радостно покосилась на заглянувшего к ней «любимчика», застывшего в паре шагов от неё, и произнесла:
— Здравствуй, Гриша! Как твой день?
Тот улыбнулся ещё шире и мягко ответил:
— Здравствуйте, Ника Владимировна. Всё отлично, несмотря на несколько контрольных, — жить можно, — дежурно отозвался он и замолчал, словно опустошив словарный запас, не отводя взгляда от её фигуры и тонких художественных пальцев, кое-где измазанных краской. Девушка сначала не придала этому значения, заканчивая работу, и только потом, повернувшись к нему лицом, устало выдохнув, настороженно спросила, видя, что парень молчит и смотрит на неё через чур напряжённо, словно проглотил не только язык, но и нёбо:
— Гриша? Что-то не так? — Парень заморгал, словно выходил из транса и одновременно собирал в порядок мысли, а после решительным жестом, с резким отчаянием высунул из-за спины букет нежных жёлтых роз в плетёной обёртке. Ника на миг замерла, вглядываясь в цветы, а после её рот приоткрылся в немом восторге, безгласость которого, правда, прожила недолго. Ника никогда не была достаточно сдержанной, чтобы скрывать свои подлинные чувства.
— О, Боже, какие чудесные! — воскликнула она, невесомо погладив рукой крайний раскрывшейся бутон, и подняла на остолбеневшего парня восхищённые глаза. — Гриша, это просто великолепно! Кому такая красота, если осмелюсь спросить? — полюбопытствовала Ника, которая искренне надеялась, что такому хорошему парню, как этот достанется соответствующая ему девушка. За восторгами Ника не заметила, как на лице ученика мелькнула досада, но он всё же нашёл в силы произнести отрепетированное:
— Эти цветы Вам, Ника Владимировна. От нашего класса. В честь праздника, — немного погодя, добавил он, словно строя пути отхода. Учительница потрясённо на него посмотрела, явно сильно удивившись.
— Мне? А в честь какого праздника? — вновь расцветая в улыбке, спросила девушка, аккуратно принимая у него букет и с нежной осторожностью прижимая к себе душистые розы. Последний раз шикарный букет ей подарил любимый мужчина на Первое сентября, не удержавшись от доброй шутки, что она теперь будет настоящей «труженицей, как давно хотела», и Ника сделала всё возможное, чтобы продлить тем цветам жизнь. Подобные подарки она любила, хотя именно с розами у неё имелись воспоминания, оставившие горький осадок вины, но отказываться от презента из-за этого девушка не собиралась. Розы всё же очень ей понравились. Гриша пару секунд молчал, как-то испуганно глядя Нике в лицо, и выдавил из себя, только когда она непонимающе улыбнулась:
— Так на день художника… Вам… от души, — последние слова парень произнёс осипшим голосом и натужно откашлялся, прервав зрительный контакт и прикрыв рот руками.
— Ты в порядке? Что случилось? — обеспокоено посмотрела на него Ника и даже по спине слегка похлопала, подумав, что у парня явно что-то произошло, и теперь он нервничает. Из-за этого она даже не стала уточнять, почему их класс делает ей подарок почти на месяц раньше положенного. Гриша почему-то вздрогнул, стоило девушке его коснуться и выпрямился, как в шеренге на физкультуре. Кашель мгновенно пропал, но странный взволнованный взгляд и бегающие глаза остались.
— Нет, всё в полном порядке, просто что-то горло запершило. У меня так бывает осенью.
Он явно хотел успокоить учительницу, но добился противоположного эффекта.
— Ты заболеваешь, что ли? — слегка нахмурилась Ника Владимировна, на этот раз прислоняя ладонь к его лбу, прижимая к себе букет второй рукой. — Да нет, лоб, вроде, нормальный, — вынесла она вердикт парой секунд спустя, лишённых воздуха для Гриши. Однако девушка не придавала его поведению значения, которого следовало, а потому спокойно продолжила с искреннем участием:
— У тебя аллергии ни на что нет? Может, на цветы как раз? — внезапно пришла к Нике догадка, едва она вспомнила, что у её мужа тоже была аллергия на цветы. Он даже таблетки пил, когда дарил ей их, хотя девушка просила его не пичкать организм химией понапрасну, но кто же переспорит этого упрямца? Гриша отрицательно покачал головой, более чем уверенный, что если дело в какой-то болезни, то называется она совсем иначе.
— Нет, Ника Владимировна, не переживайте. Наверное, я просто простыл, когда гулял с друзьями по набережной, — искренне предположил он, вспомнив реальный случай в недавнем прошлом, когда приболел после одной из таких встреч с парнями на берегу моря. Девушка укоризненно покачала головой, после чего обошла ученика, случайно задев его бедром, и потянулась к одной из ваз, стоящих на подоконнике. Гриша привычно помог Нике её достать и вручил прямо в руки, мысленно уговаривая себя не рассматривать девушку так откровенно. Но удавалось это с трудом, учитывая, что сама она ничего не замечала. Ника сходила набрать воду и поставила цветы в вазу, отведя им почётное место рядом с компьютером на своём столе, огласив, что после работы увезёт их домой, и Гриша уже начал понуро размышлять, как растянуть их разговор, когда девушка сама вернулась к предыдущей теме.
— Это всё потому что ты в лёгкой одежде ходишь, — мягко пожурила его Ника, поправляя цветы и вновь выпрямляясь, поворачиваясь к парню лицом, не подозревая, чем на самом деле вызван его кашель. — Ты, и Артём с Тимом, — прекрасно была знакома учительница и с двумя друзьями Гриши, которые были совсем не против поболтать с симпатичной девушкой, в которую был влюблён друг. — Один Миша среди вас бережёт своё здоровье.
Гриша, вопреки замечанию, которое обычно вызывало у подростков лишь раздражение, тепло улыбнулся, засовывая руки в карманы школьных брюк, — ему надоело чувствовать, как они потеют.
— Волнуетесь за нас, Ника Владимировна? — с затаённой надеждой спросил он, всем сердцем желая, чтобы она хоть немного беспокоилась за него.
— Конечно, Гриша, конечно, — без задней мысли подтвердила девушка с наигранным возмущением. А после любезно предложила с заботой, чем-то похожую на микс материнской и бабушкиной:
— Хочешь, я тебе чая заварю? У меня пастила с печеньем есть, поешь после трудных занятий.
Её интонация, как и лёгкая улыбка, искушали, и даже если бы парень собирался как можно быстрее уходить, его планы потерпели бы крах. Но он, естественно, не собирался так быстро покидать Нику, а потому не стал даже кочевряжиться и быстро согласился, несмело кивнув. Девушка тут же засуетилась. Сначала достала из небольшого буфета, устроенного в одном из ящиков шкафа, чашки с блюдцами, расписанные цветами, которые отчего-то сразу привлекли внимание Гриши, сахарницу, заварочные пакетики, а после, схватив с подоконника небольшой чайник, убежала набирать в него воду. Парень отвёл от неё завороженный взгляд лишь тогда, когда она скрылась за скрипучей дверью класса, и, отвернувшись, сел за ближайшую парту, вплотную придвинутую к столу Ники. Девушка ворвалась обратно меньше чем через минуту, поставила чайник кипятиться, мельком глянула на настенные часы над доской, где всё ещё не была стёрта схема построения вазы, и охнула, быстро поменявшись в лице.
— Что такое? — даже испугался парень, резко повернувшись к ней, подумав о чём-то плохом. Честно говоря, сидеть за низкими партами для одиннадцатиклассника было не самым удобным, но Гриша мужественно терпел, как мог, вытянув под столом ноги.
— Сейчас дети должны прибежать после полдника, работы свои доделывать, — урока же им на это мало! — посетовала Ника Владимировна, впрочем, без особой печали в голосе, и снова полезла в ящики стола, чтобы достать убранные работы. Гриша с интересом за ней наблюдал, не собираясь уходить даже после этого известия. А учительница и не планировала его выгонять. Наоборот, лишь пододвинула к нему поближе плетёную корзиночку со сладостями, и парень сразу сунул себе за щёку кусочек пастилы.
— Вкусно? — с умилением посмотрев на него, спросила Ника, уже что-то быстро щёлкая мышкой в своём компьютере. Парень, прожевав, утвердительно кивнул, затем его взгляд снова упал на одну из чашек, где было изображено три голубых розы в переплетении стеблей и изящных листьев.
— Ника Владимировна, а это Вы сами рисовали? — с любопытством спросил Гриша, поднимая чашку на уровень глаз, внимательно всматриваясь в узоры, в построении уловил знакомый стиль.
— Где? — кинула на него новый быстрый взгляд учительница и махнула рукой. — А, да, специальными красками расписывала. Красиво получилось?
— Ещё бы, — восторженно выдохнул Гриша, и сердце в который раз приятно сжалось при взгляде на эту девушку. Ника благодарно улыбнулась ему и вновь поднялась из-за стола, чтобы подойти к вскипевшему чайнику.
— Выбирай заварку и клади, — велела она, и Гриша, не раздумывая, схватил пакетик обычного чёрного чая. Девушка отчего-то приподняла бровь.
— И всё? А как же тысяча и один вкус из представленных в наборе? — с иронией спросила она, до сих пор не зная, как ей потратить весь огромный подарочный набор чая. Гриша на её удивленный вопрос кивнул, кладя пакетик в чашку с нарисованным лотосом.
— Я люблю обычный чёрный, без добавок, — пояснил он. Ника отчего-то хмыкнула, нежно улыбнувшись собственным мыслям, и налила кипяток и в его чашку, и в свою.
— А я люблю с сахаром и молоком, ещё с детства, — с хвастливым вызовом призналась учительница, и Гриша непонимающе на неё посмотрел. Она лишь весело ему улыбнулась, теребя в кружке свою заварку (ту же, что и у него) считая, что так чай быстрее заварится. В этот почти идиалистический момент дверь распахнулась и в класс с хулиганским выражением лица ввалился Артём, с порога пробасив:
— Здравствуйте, Ника Владимировна! — заставив девушку вздрогнуть, а друга поперхнуться печеньем.
— Здравствуй, Артём, — изумлённо, но приветливо поздоровалась с ним Ника, гревшая ладони о свой чай, и без лишних слов достала ещё одну чашку. — Ещё кто-нибудь появится? — на всякий случай спросила она, готовясь к появлению ещё двух общих друзей. Но Артём помотал головой, с размаху садясь рядом с другом на соседний стул, заставляя парту содрогнуться вместе с учительским столом.
— Аккуратнее, — с предупреждением процедил Гриша, настроение которого тут же упало на пару градусов. Друг никогда не отличался тактичностью и чуткостью, чтобы понять, что он хотел бы и дальше оставаться с любимой девушкой наедине. Но парень лишь подмигнул ему, уже запихивая в рот угощения из корзинки и самостоятельно заваривая себе чай. Ника Владимировна славилась по школе тем, что устраивала время от времени такие чаепития, как с учителями, так и с учениками, и те, и другие без зазрения совести приходили к ней поесть сладкого. Девушка подпёрла щёку рукой, внимательно глядя на полдничавших парней, и во взгляде её появилось любопытство.
— Мальчики, в какой момент вы перестаёте любить сладкое? — вдруг спросила она, заставив парней уставиться на неё в удивлении. Спросила, потому что её муж часто воротил от всего, содержащего сахар, нос, и ел только ту выпечку, которую Ника пекла сама. Наверное, не желая обидеть.
— Что значит «перестаёте»?! — искренне возмутился Артём с полным ртом пастилы, а поскучневший Гриша молчаливо его поддержал. — Лично я не планирую, как Вы сказали, переставать любить сладкое, — заверил учительницу Артём, действительно не собиравшийся идти на такие жертвы ради показателя своей взрослости. Поняв это, Ника весело рассмеялась.
— И правильно, так держать, ребята, — поддержала их позицию девушка, подхватывая кусочек печенья и отправляя его в рот.
— А почему Вы спрашиваете? — стало интересно Артёму, но Ника не успела ответить, потому что в этот момент дверь вновь распахнулась и в класс ворвалось человек с десять верещавших первоклашек, которые тут же принялись делить между собой какие-то определённые места за дальними партами. Нике пришлось отвлекаться от чая и рассаживать детей, одновременно пытаясь их усмирить, а ещё вновь разыскивать их работы в общей папке и объяснять каждому, как закончить рисунок. Ребята же, однако, однако не собирались умолкать ни с с первым замечанием, ни с третьим, и Гриша, заметив, каким усталым становится лицо Ники Владимировны, вдруг решительно хлопнул по столу, обращая на себя внимание.
— Всем тихо! — скомандовал он довольно уверенно, хотя такого рода интонации использовал редко, поэтому все удивлялись, стоило парню проявить хоть каплю своей жёсткости. Первоклашки не стали исключением и моментально замолчали, испуганно уставившись на взрослого парня, важно попивавшего чай с их преподавательницей, что для них было высшим показателем крутости. Его повеление стало для них весомым аргументом замолчать, а учительницу облегчённо вздохнуть. Нику Владимировну, дети очень любили, как одну из самых не строгих учительниц, хотя и не всегда умели это выразить.
— Уроки уже закончились, учитель не обязан тратить на вас своё время и имеет полное право выставить вам всем двойки, — отчеканил Гриша, представляя, как усмирить расшумевшихся детей. — Но вам разрешили исправить ситуацию, так что, будьте добры, ведите себя спокойно!
— Кто будет обижать Нику Владимировну — будет иметь дело с нами, — наигранно предупреждающим тоном объявил Артём, присоединяясь к другу, прожевав очередной кусок пастилы и жадно запив его остатками чая. Парень смотрел на притихших детей с многообещающей внимательностью, а Гриша — хмуро, находясь здесь и одновременно думая о чём-то своём. Он скрестил руки на груди, пересев на стул так, чтобы можно было положить их на его спинку.
— Если понадобиться, я надеру вам уши, а этот, — продолжил Артём чуть менее угрожающим тоном, кивнув на замолчавшего друга, — отведёт вас за ручку к директору. Всё понятно? — видимо, для закрепления эффекта строго спросил парень и, дождавшись неуверенных кивков со стороны детей, довольно улыбнулся. Гриша же не разделял его настроения, вновь думая о том, что всё пошло не совсем так, как он надеялся. Приход друга уж точно не входил в его план, строящийся полностью на импровизации, и, улучив момент, когда Артём отставил чашку и уже приготовился открыть рот, чтобы начать забалтывать его любимую девушку, Гриша посмотрел другу в глаза, натянув на лицо самое строгое выражение из всех имевшихся в его арсенале, давая тому понять, что он бы хотел остаться с Никой Владимировной наедине. То есть, в сложившихся обстоятельствах, хотя бы только с детьми. Тот, по-видимому, сначала его не понял, потому что посмотрел в ответ крайне изумлённо, однако потом в его голове что-то с натугой всё же щёлкнуло, и парень довольно резко подскочил со стула. Чем заставил Нику вздрогнуть, как и во время его прихода.
— Ты чего подорвался? — нехотя оторвалась она от своего альбома, в котором успела накидать какие-то линии в ожидании учеников, которые подошли бы к ней первыми сдавать работы.
— Я… это… — неуверенно промямлил Артём, переводя затравленный взгляд с друга на учительницу изо, одновременно пытаясь одной мимикой бровей передать Грише, что ему жаль и друг из него получается фиговый. Хотя парень и был горазд на обидные проступки и неприличные шуточки, понимал намёки и умел остановится, когда его об этом просили друзья. Хоть существования никакой сильной привязанности, кроме дружеской, Артём не признавал, портить всю малину Грише не хотел.
— Вспомнил кое-что. Надо сдать одно задание Аннушке. То есть, Анне Витальевне! — поспешно исправился он, кажется, даже вспотев, и начал проталкиваться сквозь стулья к выходу, задевая всё, что только мог. Заставляя Нику и вновь отвлёкшихся от задания детей провожать его удивлёнными взглядами. Один только Григорий выглядел спокойно и почти равнодушно, хотя внутри него угольком тлело нетерпение. Артём умел появляться тогда, когда его не просили, и спровадить его потом стоило усилий. Парень уже собирался толкнуть дверь, чтобы выйти из класса, как вдруг та сама распахнулась и на пороге появилась Любовь Викторовна, главная сплетница и по совместительству руководительница одного из младших классов.
— Никусь, я у тебя спросить хотела… — щебечущим голосом начала по-милому округлая учительница, обращаясь к Нике Владимировне, но тут её взгляд наткнулся на Артёма, едва не влетевшего в неё, после метнулся к замершему на стуле Грише, а затем как-то автоматически вперился в вазу с жёлтыми розами, которые по заверению Мишеньки должны были быть подарены девушке его друга, теперь прохлаждавшегося в компании молоденькой учительницы с этими самыми розами.
— Что такое, Любовь Викторовна? — с пониманием отозвалась Ника, которая, едва устроившись в школу, почти сразу поняла, что эта работа сопряжена с постоянным говорением по поводу и без. Мысли о влюблённости старшеклассника в учительницу калейдоскопом пронеслись у разговорчивой женщины в голове, и она уже открыла рот, намереваясь провалить Григория под пол в случае публичного разоблачения его чувств, но смекалистый Артём, чувствовавший лёгкую вину перед другом, быстро сориентировался и спас ситуацию.
— Любовь Викторовна! — гаркнул парень ей едва ли не на ухо, заставив вздрогнуть, а после крепко схватил за плечи, заставив перевести её потрясенный от догадки взгляд на себя. — А я как раз хотел с Вами поговорить! Это очень срочно и касается вашего класса! Я сегодня видел, что вытворяли Ваши пацаны на прогулке, хотел Вас предупредить! — немного переигрывая с драматизмом, провозгласил Артём, и ловко утащил почти не сопротивлявшуюся женщину следом за собой, не дав ей и слова сказать, на ходу громко что-то рассказывая. Дверь за ними захлопнулась, и впервые за это время воцарилась приятная тишина.
— Сумасшедший день, — покачала головой Ника и потянулась за оставшимся кусочком пастилы в корзинке, однако в последний момент почему-то нахмурилась и не стала его брать, вновь вернувшись к своей недопитой чашке с чаем. К её большому сожалению, без сливок и молока, которых просто негде было оставлять в школе.
— Гриш, доешь, пожалуйста, да уберу я её, — кивнула на корзинку Ника, проверяя рисунок одного из подошедших учеников — щупленького, но очень активного на уроках изо мальчика с проказливым лицом и большими невинными глазами. Григорий посмотрел на девушку с сожалением, про себя вздохнул и вынужден был отказаться.
— Я наелся, Ника Владимировна. Не могу больше. Кажется, у меня уже связки от сахара слипаются, — неловко пошутил он, но учительница, вместо того, чтобы укорять его, лишь мягко улыбнулась, то ли ему, то ли каким-то своим мыслям и молча убрала не приконченную корзинку обратно в буфет.
— Слава, почему у твоей вазы нет дна? — обратилась она к мявшемуся около неё мальчику, ожидавшему оценки, чтобы как можно скорее убежать на улицу и успеть поиграть в мяч до приезда мамы. — Как она у тебя на столе стоит? На самом краю, свешивается? — принялась укорять ученика Ника, которая чувствовала себя попугаем, объясняя эту тему всем первоклассникам в этот день. Гриша тем временем, поглядывая на девушку, достал из внутреннего кармана пиджака, накинутого на тонкий свитер с горлом, телефон, на который приходили одно за другим сообщения от Артёма:
«Блин, друг, извини, я реально не хотел»
«Вообще не подумал, когда шёл»
«Мы ж часто у Ники Владимировны зависаем все вчетвером»
«Она клёвая такая у тебя»
«А про цветы я правда забыл, извини!»
Прочитав все пять строчек, Гриша написал в ответ лишь холодное:
«Я понял, что ты не думал. Поговорим на эту тему потом, вживую.»
И убрал телефон обратно. Ника к этому моменту всё-таки спровадила невнимательного ученика, смилостивившись на четвёрку, и обрадованный сверх меры мальчишка умчался, издавая звуки, похожие на индейские. Вслед за ним вскоре унеслось ещё человек пять его однокашек, и остались в основном только девочки. В отличии от одноклассников, они сидели тихо, смирно склонив головы, и неспешно что-то вырисовывали на своих работах. Ника устало вздохнула и с тоской посмотрела на настенные часы, стрелки которых двигались безумно медленно, приближаясь к четырём. Девушка отложила карандаш с альбомом, так и не продолжив рисунок, и помассировала себе виски, прикрыв глаза. Гриша обеспокоено за ней наблюдал.
— Ника Владимировна, с Вами всё хорошо? — решился спросить парень, видя, что девушка так и сидит, не поднимая век. Услышав его голос, Ника всё же медленно приоткрыла глаза и посмотрела на парня едва ли не измученным взглядом, хотя на её ярких губах вновь появилась милая улыбка.
— Да, всё хорошо, Гриша. Просто я сильно устала за сегодня, перенапряглась. Очень сильно хочу домой, — призналась девушка со вздохом. — А ты, кстати, ещё домой не хочешь? — с сочувствием спросила Ника, которая в его возрасте убегала из школы, едва заканчивались уроки. А Гриша уже сильно задержался, и, вроде бы, и в ближайшее время не хотел уходить. Правда, Ника не учла того факта, что никогда не была влюблена в учителя, в отличии от Гриши, пусть даже и в молоденького практиканта по информатике, который проходил стажировку в их школе, и от него тащились все её одноклассницы. Но у Ники на тот момент в жизни уже появился первый парень Саша, и никто иной, пусть даже из Гарварда, ей не был нужен. Гриша как-то задумчиво на неё посмотрел после заданного вопроса, и девушка поняла, что он прозвучал двусмысленно. Она тут же замахала руками.
— Ты не думай, что я гоню, напротив, мне очень приятна твоя компания, сиди сколько хочешь! Просто мне интересно.
Парень слабо ей улыбнулся, и Нике почудилось что в этой улыбке сокрыто гораздо больше, чем он хочет показать.
— Нет, я пока не хочу. Мне там скучно после уроков, — добавил он, и Ника задумалась, как может быть скучно в год экзаменов, но комментировать не стала. Лишь радостно улыбнулась и сказала:
— В таком случае, если тебе не будет сложно, я бы хотела тебя кое о чём попросить.
Парень встрепенулся, выпрямив спину.
— О чём же?
Ника почти заговорщически понизила голос, метнув взгляд куда-то на нижние дверцы шкафа.
— Я тут заказала себе сразу несколько килограммов скульптурного пластилина, не поверишь, — спешно заговорила она, и настроение её снова начало постепенно налаживаться. Ника ввела Гришу в курс дела, как доверенное лицо, словно они были хорошими приятелями. — У моей знакомой в парке в рамках творческого фестиваля скоро состоится перечень мастер-классов, где требуются мастера своего дела. А она у меня очень занятая, взяла на себя ответственность и за организацию и за проведение, перенапряглась, и я обещала ей помочь с материалами. Мы как раз в выходные будем рядом каждая свой мастер-класс проводить, она по лепке, я по живописи. Мне куда легче с приготовлениями совладать, вот я и предложила помощь. Пластилин в ближайшем пункте выдачи забрала, решила пока в школе его оставить — не хотелось мне его в квартиру тащить, дольше было, — сюда мне его донести помогли, — отчего-то хихикнула Ника Владимировна, вспоминая, как её муж молча взял в обе руки пакеты с плитками тяжёлого пластилина и как молчаливый телохранитель донёс их до её класса в не учебное время, своим появлением напугав впечатлительную охранницу.
— А вот до машины обратно снова потребуется помощь, — вздохнула она и с надеждой посмотрела на одиннадцатиклассника. Выбор её пал именно на Гришу из-за хороших отношений с ним, к тому же Ника знала, что для парня, с первого взгляда казавшегося воздушным, донести пару пакетов до парковки не составит большого труда и не займёт много времени. К тому же, Гриша никогда ей не отказывал, и в этот раз тоже согласился без уговоров. Ей было немного неловко просить старшеклассника о помощи, несмотря на то что с началом преподавания Ника старалась всегда казаться уверенной, чтобы дети даже не думали её ослушаться, но сейчас её уколола тонкая игла стыда. Она могла бы попросить о помощи мужа, чтобы он, как принёс, так и унёс пластилин обратно, но девушка эгоистично не захотела его тревожить, зная наверняка, каким скептическим взглядом он её одарит, мол, нельзя ли было с самого начала всё оставить дома и не таскать туда-сюда, тратя время понапрасну. К тому же в последнее время Никита был не в духе, сильно уставал на работе, ещё и с её собственной машиной что-то случилось и она с лета была в ремонте по его инициативе, — а Нике как любящей жене не хотелось ещё больше напрягать мужа. Он и так с начала года частенько забирал её после собственного рабочего дня. К тому же была ещё одна причина, из-за котрой она хотела, чтобы Ник пребывал сегодня, если не в хорошем настроении, то хотя бы в среднем. За последние годы и так безгранично терпеливый к ней Никита выработал иммунитет ко всему, что было связано с семейным бытом и другими супружескими проблемами, а потому он мог прождать её много часов подряд во дворе школы, и не сказать ни одного недовольного слова. Но Ника знала, что задержится в этот день, как и во все другие, и настроения ожидание её в машине мужу не добавит. Каким бы выносливым он не был, Ника лучше кого бы то ни было знала, как он не любит пустой траты времени, и поэтому, едва получив короткое, но информативное сообщение «Я приехал.» и послав ему радостный стикер, на которые Никита обычно не отвечал, Ника стала спешно собираться. Покидала в сумку разбросанные за день по столу вещи, накинула на плечи лёгкий бежевый кардиган и, подхватив жёлтые розы, попросила замершего в дверях Гришу достать из нижнего ящика шкафа запрятанный там пластилин в двух полиетиленовых пакетах. Когда парень поднял их, мысленно успел порадоваться тому, что в школу Ника Владимировна тащила их не сама, как и тому, до чего удачно сочетались его цветы с образом учительницы.
— Тебе не тяжело? — заботливо спросила Ника, закрывая кабинет на ключ и привычным движением возвращая обручальное кольцо на место, традиционно нежно огладив его поверхность кончиками пальцев. Гриша зачарованно наблюдал за её хрупкими плечами и блеском волос, попавших на осеннее солнце, светившее из приоткрытого окна, поэтому не заметил её последнего движения. С опозданием до него дошёл её вопрос и парень даже невольно распрямился, почувствовав лёгкую грусть. Неужели он выглядит в её глазах настолько немощным? Пакеты, конечно, оттягивали и не были, сказать чтобы, лёгкими, но его физической силы вполне хватало, чтобы ещё долго таскать их на себе без посторонней помощи.
— Нормально, — коротко ответил он, быстрым шагом устремляясь к входным дверям, чувствуя, что долгое нахождение рядом с любимой девушкой без возможности выразить свои чувства действует на него удручающе, и захотел избавиться от этого. А Ника Владимировна, похоже, не понимала его состояния, потому что в следующее мгновение Гриша услышал её торопящийся звук каблучков и смирился со своей печальной участью.
— А нам куда, Ника Владимировна? — чтобы хоть как-то компенсировать свою большую глупость и хотя бы поговорить с девушкой, уже стоя на школьном крыльце, спросил парень. Здесь Ника неожиданно остановилась, что-то печатая в телефоне, и не стала спускаться. Её образ на фоне золотых красок осени казался воздушным и завораживал.
— Сейчас подъедет машина, — пояснила она, не отрываясь от экрана, зажимая розы сгибом локтя. — Поставишь пакеты в багажник, и я буду тебе очень благодарна, — на миг подняв голову, улыбнулась девушка, и плохое настроение уже готовилось уйти от Гриши, как вдруг его взгляд наткнулся на тонкое кольцо из белого золота на безымянном пальце её правой руки, а потом в смятении поднялся чуть выше — за границы крыльца. Там среди деревьев, обрамлявших территорию школы, стояли трое его друзей и каждый знаками пытался сказать ему что-то своё. Артём и Тимофей, ясное дело, как всегда дурачились, а Михаил, судя по его лицу, хотел сообщить ему что-то важное, только вот Гриша при всём желании не смог бы его понять. Во-первых, парень не понимал выдуманного языка жестов, по-вторых, у него была небольшая близорукость, не позволявшая ему разглядеть все пальцы друзей.
Однако она всё же оказалась достаточно слабой, чтобы позволить ему со всеми подробностями разглядеть заехавшую через ворота белую ауди и её водителя — широкоплечего блондина с донельзя серьёзным лицом, вышедшего из салона, как только машина припарковалась у въезда на территорию. Мужчина с первого взгляда не вызывал симпатии и расположения, однако стоило ему появиться, как Ника Владимировна расплылась в одной из самых своих счастливых улыбок и стала спускаться по лестнице, запоздало позвав с собой Гришу. Парень краем глаза увидел, как вытягиваются лица друзей и каменеет Миша, но даже голову повернуть в их сторону не успел, потому что водитель ауди вперился в него оценивающим взглядом холодных, как оказалось, серых глаз. И хотя в них не было никакой угрозы или предупреждения, лишь вежливый интерес, парень почувствовал себя неуютно, мгновенно уловив, как изменилась атмосфера вокруг.
Впрочем, кажется, это поняли все, кроме девушки с розами, потому что она бабочкой подлетела к собранному мужчине и без колебаний обняла за шею, как кошка прижавшись к его груди, ничуть не стесняясь постороннего внимания. Несмотря на то, что на первый взгляд ничего не изменилось, водитель быстро оттаял, словно с его лица слетела фарфоровая маска неприступности, и, прикрыв глаза, обнял девушку в ответ, притянув ещё ближе к себе за талию, второй рукой нежно гладя по волосам. Гриша на несколько секунд ощутил себя в невесомости, словно его дух приподнялся над телесной оболочкой, и парень почувстовал короткую, но страшную лёгкость во всех конечностях, прежде чем рухнуть обратно и в ту же секунду ощутить сковавшую его тяжесть, заставившую его едва ли не подогнуть колени. Однако он смог скрыть растерянность, промелькнувшую на его лице и, уже приветствуя подступавшую к себе печаль и даже не пытаясь с ней бороться, как ни в чём не бывало последовал за любимой девушкой, продолжавшей стоять в чужих объятиях, и безжизненным голосом спросил:
— Ника Владимировна, куда ставить пакеты?
Та оторвалась от груди обнимавшего её мужчины и смущённо заговорила, словно только сейчас осознала, где находится:
— Ой, Гриша, сейчас откроем тебе багажник, прости! Никита, — ласково обратилась она к невозмутимому мужчине, облачённому в серый деловой костюм, чей холод мог раз и навсегла проморозить насквозь, — открой ему, пожалуйства, багажник, — попросила она, не подозревая о незримой конфронтации, уже вовсю летавшей в воздухе. Со стороны Никиты она возникла сама по себе, стоило ему увидеть свою жену в компании незнакомого парня, — Гриша же поддержал её скорее из гордости, а не оттого, что продолжал питать какие-то надежды. Обручальные кольца на их пальцах уже сообщили ему всю тщетность его детских мечтаний, поэтому всё, что ему теперь оставалось — держать лицо.
— Сам откроет — не маленький, — спокойно отозвался муж Ники Владимировны, в голосе которого, несмотря на то, что он явно верно расшифровал влюблённый взгляд незнакомца, слышалась уважительная интонация, с которой дают показать себя с лучшей стороны. Гриша с удивлением и даже какой-то машинальной радостью, пробивавшейся сквозь неприязнь, понял что не в состоянии испытать к этому человеку полную гамму всех отрицательных чувств, которую по всем законом жанра должны испытывать к сопернику. То ли дело было в его собственном благородстве, то ли у этого Никиты была настолько уважительная аура, заставляющая относиться к нему соответствующе, то ли мозг парня просто понимал, что дело для него настолько труба, что даже лишних сил на зависть с ревностью организм выделять не будет, — но факт оставался фактом. Гриша даже грустно улыбнулся, чувствуя, как болезненно давит в груди, огибая белую машину, когда Ника Владимировна заметила:
— Никита, у него руки заняты, помоги ему открыть, пожалуйста.
После её повторной просьбы, произнесённой с едва слышимым нажимом, Никита, обращаться к которому Гриша стал бы только по отчеству и на «вы», неохотно отстранился от девушки, чтобы подойти к парню, и поднял дверь багажника, демонстрируя огромный букет роз самых разных цветов, в котором преимущественно угадывались розовые и голубые, в пышной плетёной белой обёртке. На миг Гриша даже остолбенел от неожиданности, в нос ударил сладковатый аромат смешения разных сортов, а глаза разбежались от того разнооразия, которое присутствовало в букете. Из-за него парень даже не сразу приметил другие вещи, примостившиеся в багажнике: аптечку и стандартный машинный набор в сумке с логотимом марки автомобиля, теряющие всякую значимость на фоне шикарного подарка, разумеется, подготовленного для Ники Владимировны. Разница в масшатабах была настолько очевидной, что Грише впору было почувстовать себя неполноценным, но он попытался проглотить зачатки этого ощущения, чтобы не сделать себе ещё хуже, чем уже есть.
— Сколько же стоит такая красота? — не смог удержаться парень от вопроса, старательно не глядя на мужчину и не скрывая невольного восторга, на что хозяин машины хмыкнул, словно ожидал, что он заговорит с ним.
— Чужие деньги считать не берусь и тебе не советую, — поучительно отозвался Никита, вроде бы обыкновенным тоном, но всё-таки слышалось в нём нечто, выдававшее фальшивую безразличность к Грише, давшее тому понять, что первое впечатление всё же его не обмануло, и характер у этого человека не самый приятный. Но, к счастью для них обоих, сам Гриша не был конфликтным, а уж ссора с мужем Ники Владимировны явно не входила в список его ближайших планов. Он не подал вида, что чужие слова его задели, наоборот, показательно отвлечённо размял, как мог, затёкшие плечи и со всей сосредоточенностью вновь уставился в забитый багажник.
— А... — вопросительно выдавил парень, растерявшись, — а куда мне ставить?
Никита одним движением перекинул сумку с дорожным набором на заднее сиденье, освобождая достаточно места, чтобы расположить пакеты с материалами, и Гриша быстро смог освободить руки, едва слышно вздохнув с облегчением. В это же время из-за машины выглянула Ника Владимировна, почувствовавшая их задержку, и окликнула их:
— Никита! Гриша! Ну что вы так долго? — её голос выдавал нетерпение, и муж девушки поспешил захлопнуть багажник, после чего обернулся к Грише, прислонив палец к губам, явно намекая ему молчать об увиденном, на что парень лишь рассеянно кивнул, задумавшись над судьбой, сыгравшей с ним в жестокую игру, и уже собирался уйти, как услышал едва различимые слова Никиты, брошенные ему вслед:
— Она бесценна, — и тут же понял, что речь идёт вовсе не о бесподобной композиции цветов, а в словах мужа Ники Владимировны всё-таки проскальзывает тонкий намёк, чтобы он даже не задумывался посягать на чужое. Гриша прекрасно его распознал, хотя и слышал в свой адрес впервые. Пространным шагом, чувствуя колющий взгляд между лопатками, он подошёл к учительнице, чтобы вежливо попрощаться и получить обещанные слова признательности, а после медленно зашагал по направлению к глазевшим в его сторону друзьям, и последнее, что он слышал, был всё тот же голос мужа Ники Владимировны, только уже без всяких двойных смыслов, спрашивавший у неё:
— Куда ты хочешь положить букет?
Ника Владимировна оставила цветы в руках и вместе с ними села на пассажирское кресло рядом с водителем, дверь которого любезно открыл для неё муж. После быстро сел сам и, больше ни на кого не смотря, вывел машину с территории школы. Гриша проводил её задумчивым взглядом, остановившись посреди дороги, а после к нему подбежали друзья, наперебой принявшись голосить:
— Это что за мужик был?
— Внушительный чувак!
— Брат, что ли? Блондичник такой же, как Ника...
Пока Артём с Тимом болтали почём зря, Миша стоял чуть поодаль, скрестив руки на груди и опустив взгляд в землю. И Гриша сразу понял, что друг что-то знал.
— Что случилось? — почти равнодушно спросил он у Михаила, словно и не его сердце пару минут назад заходилось в биении от стыда и унижения, смешенных с растерянностью и печалью. Друг поднял на него грустный взгляд, в котором отчётливо проглядывалась вина:
— Прости, я не был уверен, стоит ли тебе говорить, — обречённо сознался он, меньше всего на свете желая, чтобы друг оказался в подобной ситуации. Отличие Гриши от ровесников выражалось в том, что он редко выяснял отношения, махая кулаками, не кричал и не скандалил, но, если действительно был чем-то расстроен или на кого-то обижен — обижаться мог долго и не скрывал этого, и его подлинные эмоции легко можно было прочитать по лицу. Сейчас Миша вгляделся в глаза друга, боясь увидеть там обиду или разочарование, но распознал лишь пустоту и боль, что никоем образом не было лучше. Парень сам почувстовал себя нехорошо.
— Не был уверен, стоит ли говорить, что она замужем? — не понял его Гриша, в голосе которого прорезалось неприкрытое отчаяние. — Поэтому решил дождаться, когда я сам узнаю да ещё и столкнусь с ним?
Он растянул губы в страдальческой улыбке человека, разочаровавшегося в лучшем исходе, и Михаил в испуге замотал головой:
— Нет же, нет! Я видел её кольцо, но не был точно уверен, что она замужем и не хотел тормозить тебя, пока не узнаю точно! Ты ведь только-только с духом собрался.
Его доводы были логичны, Гриша и сам бы так поступил на его месте, чтобы поддержать друга, но сейчас печаль перевешивала все остальные аргументы, делая его обиду по-детски наивной.
— Не был уверен? Зачем ещё в России носят кольца на безымянных пальцах правых рук? — с досадой вырвалось у него. Он надолго, если не навсегда запомнит холод, от которого внутри всё заледенело, едва он увидел у Ники Владимировны это кольцо.
— По-любому, либо замужем, либо уже невеста.
Миша сник, не зная, что ещё сказать в своё оправдание, но ему на вырочку неожиданно пришли Тимофей с Артёмом.
— У нас некоторые девчонки по приколу кольца на безымянных пальцах носят, — заявил первый, поняв серьёзность ситуации. А друг его поддержал, добавив:
— Сейчас всё, что угодно по приколу делают: ники в соцсетях меняют, девчонки ставят фамилии своих бойфрендов, типа поженились, хотя на деле только начали встречаться. Потом ещё очень забавно наблюдать, как они потом стирают всякое напоминание о том, что были вместе. Но интернет-то всё помнит, — насмешливо хмыкнул Артём. — Так что не серчай на Мишку, не хотел он, чтобы так вышло.
— Я хотел как лучше, — согласился тот, хотя продолжал чувстовать себя виноватым. Он уже начал сомневаться в правильности своего решения и задумался, что бы изменилось, поступи он иначе. Гриша не стал спорить с друзьями, почувстовав неожиданный упадок сил, и лишь отмахнулся от них, обозначив, что не готов сейчас к дальнейшим прериканиям, и пошёл обратно в здание школы за оставленными вещами.
Как бы несерьёзно не относились к увлечению Гриши учительницей его друзья, когда все трое переглянулись, в их глазах отразилось одинаковое сочувствие напополам с сожалением.
***
Почти весь день Ника настраивалась на серьёзный разговор с мужем, разыгрывая всевозможные варианты развития событий. Он удивится? Обрадуется? Не найдёт, что сказать? Но несмотря на то, что она была уверена в нём, тревожность за исход их диалога не покидала её, отпустив лишь во время рабочего дня, когда Ника попросту была сильно занята, и любые мысли сами собой испарялись из её головы. Потом тревожность заменилась трепетным ожиданием, и, чем ближе был конец дня, тем больше девушка предвкушала их встречу с Никитой и то, как сообщит ему важную новость. Первые минуты всё происходило, как она привыкла — Ника привычно обняла мужа, почувстовав знакомые руки в волосах и на талии, после они благополучно сели в машину и поехали домой. А потом все её планы рухнули как карточный домик, стоило ей пробыть с Кларским наедине первые пару минут. Ника хотела начать запланированный диалог издалека и прощупать почву, прежде чем сознается в том, что узнала пару дней назад, однако в салоне машины, в привычном окружении бежевой обивки, неспешной музыки и знакомого мужского одеколона, она внезапно почувстовала, что страх возвращается и накрывает её с головой, и так и не смога выдавить даже вступительных слов. Какое-то время они ехали молча, Никита сосредоточенно вёл машину, вглядываясь в дорогу, Ника поглаживала стебли роз на коленях и уже думала, что обратная дорога пройдёт как всегда немногословно, а потом Кларский вдруг убавил радио до миниума и с интересом спросил:
— Откуда цветы? — Ника подняла на него удивлённый взгляд, не ожидая от него столь неприкрытого любопытства, и ответила:
— Подарок на день художника от старшеклассников.
Никита задержал на ней внимательный взгляд, словно что-то проверял, а потом уверенным тоном сказал:
— День художника отмечают в декабре, я же помню.
Он действительно помнил и каждый год дарил ей полезные творческие подарки, ни один из которых не лежал долго без дела. Ника согласно кивнула, улыбнувшись, и пояснила:
— Да, но есть ещё один, отмечается двадцать пятого октября и приурочен ко дню рождения Пабло Пикассо.
Никита слегка приподнял брови, демонстрируя удивление, не отрывая взгляда от дороги.
— Не знал, что ты его отмечаешь.
— Да, я его не отмечаю, но знаю о его существовании, — похвасталась девушка, вызвав у него сдержанную улыбку, от привычки бороться с которой Ника до сих пор его отучала.
— Что ж, в таком случае я запомню, — счёл своим долгом проинформировать жену Никита и продолжил ненавязчиво её расспрашивать:
— Кто вручил?
Девушка окончательно сбилась с настроя, который создавала несолько часов подряд, и почувстовала лёгкое огорчение оттого, что всё идёт не так, как она представляла. Мало того, она не понимала, к чему клонит Никита, и это начало её слегка коробить, но всё же Ника послушно ответила:
— Мальчик, которого ты видел, и вручил. И почему ты спрашиваешь? — c искренним недоумением произнесла она. Машина остановилась на светофоре, и Никита смог повернуть голову и изучающе на неё посмотреть, не опасаясь за чем-то не уследить на дороге.
— Наверное, сам выбирал, старался? — странно улыбнулся он, и Нике показалось, что она расслышала в его голосе знакомые интонации, сопровождавшие его тогда, когда он вспоминал об её первом неудавшемся замужестве, а конкретно — о женихе. Про Сашу Ника давно не слышала, с момента его выздоровления, и, честно говоря, интересоваться не собиралась, только надеялась на то, что у Дионова всё хорошо, и он смог найти своё счастье с кем-то другим. Это сравнение не пришлось Нике по душе, и она слегка нахмурилась.
— Может быть, я не знаю, не стала спрашивать. Никита, — решительно позвала его девушка, не захотев скрывать негативные чувства, которые испытывала от этого разговора, — с какой целью интересуешься?
Кларский выглядел удивлённым, так, если бы она сказала сущую глупость, которая даже не приходила ему в голову. Такое выражение Нике доводилось видеть крайне редко, поэтому она точно могла понять, что оно означает. Недоумение от того, как можно так глупить, — сколько бы лет не прошло, а расстраивало её это как в первый раз.
— Разве непонятно? — спросил Никита, вновь трогаясь с места. Ника на минуту задумалась, не упускает ли она чего-то очевидного и смешно поджала малиновые губы. Кларский едва подавил в себе желание смотреть на них, а не на дорогу. Девушка покосилась на него с подозрением, словно он мог её разыгрывать, а потом решительно помотала головой. Ник только печально вздохнул, будто её невнимательность утомляла его, и девушка понемногу начала чувстовать нарастающее раздражение, — следом за серьёзным флёром улетучивался и любимый ею романтический. Она даже на время перестала любоваться мужественным профилем Ника и тем, как властно и вместе с тем расслабленно его руки держат руль.
— Непонятно. Объясни мне! — со знакомыми ему нетерпеливыми интонациями потребовала девушка. Обычно, стоило ей повысить голос или ещё как-то выказать своё недовольство, Никита из спокойного становится леденяще-спокойным и говорил нарочито лаконично, не поддерживая её яростных интонаций, хотя на самом деле тоже внутрнее закипал, и чаще всего Нике удавалось прорвать его броню и вывести на настоящие эмоции. Однако в этот раз Кларский повёл себя на редкость непривычно. Продолжая следить за дорогой, он протянул к её лицу руку и невесомо погладил по щеке, приложив палец к её губам, — от неожиданности девушка замерла, настолько ласковым и романтичным оказался в его исполнении этот жест, на который Никита обычно настраивался куда дольше и чаще всего исполнял его не во время езды.
— Спокойно, Ника. Не нервничай, — мягко попросил он, хотя раньше считал, что не способен на проявление нежности. — Хочешь молочный шоколад? Возьми в бардачке, я сейчас тебе всё объясню, — не дожидаясь её ответа, пообещал Никита, и пока, слегка потрясённая такой реакцией девушка открывала шоколадку, подозрительно поглядывая на мужа, он тем же спокойным голосом спросил:
— Ты не заметила, насколько хорошо розы сочетаются с твоей одеждой? — Он оглядел её фигуру внимательным взглядом, в котором навсегда поселилось неуёмное желание, и остановился на цветах, лежащих у неё на коленях. Ника на миг перестала жевать, смерив его ответным прищуренным взглядом, и, к её неожиданности, Никита несдержанно рассмеялся, возвращаясь к слежению за дорогой.
— Нет, я не обратила на это внимания, — пришлось ответить девушке, растерявшейся от поведения мужа. Всю злость и раздражение как рукой сняло. Конечно, за столько лет он всё больше оттаивал в её присутствии, но делал это тоже как-то по-особенному сдержанно, словно мог контролировать, а сегодня его слова и действия были ей не совсем понятны. Никита кивнул головой, мол, я так и понял, и сказал:
— Так вот, розы очень сочетаются с твоим повседневным стилем одежды. Явно подобраны с особой тщательностью и вниманием... Ещё не понимаешь, к чему я веду? — на всякий случай уточнил Никита, зная, что потом она может предъявить ему, будто он считает её недалёкой и объясняет элементарные вещи. А ещё дуется и называет занудой, когда он заострает внимание на каких-то, по её мнению, незначительных вещах. Никита никогда не забудет, как девушка однажды оговорилась, сказав вместо «консерватория» — «музыкальная консерватория», а он на свою беду исправил её одновременно с тем, как она поняла свою ошибку. Однако сейчас Ника упрямо мотнула головой:
— Нет, не поняла, — и он продолжил, высказав, наконец, своё подозрение:
— Тот, кто выбрал этот букет — неравнодушен к тебе, — заявил Никита, надеясь, что смог скрыть проскользнувшую в голосе проклятую ревность. Девушка, однако, не сразу поняла смысл его слов. Она пожала влечами:
— Ну, да, его выбирали ученики старших классов, а Гриша вручил мне его сегодня. Что в этом такого?
Никита слегка поморщился, услышав ласковую интерпритацию имени малолетки, положившего глаз на его жену, от её самой.
— Действительно становится рассеянной, — едва слышно пробормотал он себе под нос, и обычно бдительная Ника, подтверждая его слова, не придала этому значения.
— Так я не понимаю, зачем ты вообще начал про это говорить, — возмутилась она, быстро уничтожая остатки шоколада. Никита покосился на жену, почувстовав неслыханное раньше умиление, которое возникает к щенкам или маленьким детям, и его губы сами собой растянулись в улыбке. Кларский указал пальцем на собственный уголок губы, давая понять, где девушка испачкалась, и та тут же полезла на заднее сиденье за сумкой, где лежали влажные салфетки, издав недовольный звук. Никита и сам бы с удовольствием убрал остатки шоколада с её рта, но как на зло начался самый неприятный участок дороги, где следовало соблюдать особую осторожность и не отвлекаться.
— Затем, что этот Гриша неравнодушен к тебе, и он явно выбирал цветы сам.
Ника ненадолго замерла, задержав под языком последнюю дольку шоколада, а потом звонко рассмеялась, откинувшись на спинку сиденья. Никита, готовый к такой реакции, только неслышно вздохнул и покачал головой.
— С чего... с чего ты это взял? — продолжала смеяться девушка, с умилением поглядывая на невозмутимого мужа. — Что за глупость ты выдумал? — её интонация была настолько сочувствующей, что Никита не смог промолчать, как бы ни старался. Реакция девушки задела его за живое, хотя он знал, что прав.
— Это не глупость, я говорю только то, что сам видел и в чём уверен.
— Гриша просто хороший мальчик, который помог мне, — не вняла Ника его словам, продолжая смотреть на Кларского с весёлым неверием. Тут в её глазах вспыхнул довольный огонёк. — Ты просто приревновал меня к нему, — осенило девушку, и она расцвела на глазах, будто этот простой факт смог осчастливить её до глубины души.
— Боже, Кларский, — почти слёзливо протянула она, и её руки сами собой потянулись к ставшему ещё более серьёзным Никите, крепче сжавшему руль. — Ты, правда, ревнуешь меня к другим парням, какой же ты милый, — сделала, на его взгляд, абсолютно нелогичный вывод Ника, легко пробегая пальчиками по его напрягшейся шее и плечам. Он с трудом подавил дрожь удовольствия, пробежавшую по телу, и нахмурился, слегка дёрнув корпусом.
— Не люблю, когда ты называешь меня по фамилии, это возвращает в то время, когда вместо того, чтобы нормально встречаться, мы ссорились, — это во-первых. Не вижу в этом ничего милого, это во-вторых, — твёрдым голосом стал перечислять он, сосредоточенно глядя вперёд на полосу асфальта и высотных домов, словно искал там спасения, и после паузы добавил:
— А в-третьих, я просил не приставать ко мне, когда я за рулём.
Возможно, какая-нибудь другая незнакомая девушка бы обиделась, но Нику его наигранно суровая интонация не тронула, — она видела его насквозь и точно знала, что ему нравится, а что нет. Кларская с удовольствием потянулась, нехотя убирая ладонь с его шеи и выгибая позвоночник.
— А мне нравится иногда называть тебя по фамилии, в конце концов, она у нас теперь общая, и мы так и не условились насчёт милых прозвищь, помнишь? — проворковала она, глядя на него из-под ресниц и с удовольствием подмечая, как меняется его дыхание.
— Ника, — почти с угрозой произнёс он, прилагая титанически усилия, чтобы не смотреть на девушку. — Прекрати сейчас же, это вопрос твоей безопасности, — со всей серьёзностью, однако продолжая бороться со своими желаниями, процедил он, и девушка смилостивилась над ним, приняв нормальное положение, хотя достаточно доверяла ему, чтобы продолжить испытывать.
— Но ты даже не отрицаешь, что ревнуешь меня, это, определённо, прогресс, — довольно заметила она, возвращаясь к волновавшей её теме. Никита мотнул головой, словно приходя в себя, и глубоко вздохнул, успокаиваясь. Он действительно не видел смысла этого отрицать, в конце концов, они давно не были чужими людьми, и этот факт явно потешил самолюбие девушки.
— Регресс, — на одном упрямстве возразил он. — Я не считаю это правильным, но, пожалуй, ты со мной не согласишься. Не суть, — перебил он сам себя. — Но я счёл нужным поделиться своим подозрением, чтобы тому парню не было больнее, чем есть сейчас. Лучше знать всё сразу, чем разочароваться в самый последний момент, — отлично понимал это чувство Никита и не желал испытать его даже врагу. Ника недовольно цокнула, — ей не понравилась смена интересного разговора.
— Опять ты за своё. Ты что-то перепутал, Никита, он просто помог мне, а эти цветы... — тут она вдруг запнулась и внимательно вгляделась в розы у себя на коленях, даже в руки их взяла и поднесла к лицу. В её голове явственно закрутились шестерёнки. — Да не может такого быть, — уже не так уверенно протянула она, в изумлении поворачиваясь к ухмыльнувшемуся мужу. — Нет... бред какой-то. Он сказал мне, что это подарок от всего класса... Он... — она окончательно стихла, растерявшись.
— Он вручил их тебе, когда вы остались наедине и без свидетелей и очень мило заикался, придумывая эту отговорку на ходу, — любезно закончил за неё мысль Никита. Он знал не по наслышке, что такое стараться и дарить цветы девушке, которая к тебе равнодушна, и этого Гришу было совершенно по-человечески жаль, хотя их ситуации не шли ни в какое сравнение.
— Что же мне теперь делать? — cпросила сама у себя девушка, заметино сникнув. Что-что, а обижать кого-то, а тем более Гришу, ей совершенно не хотелось, хоть это и было неизбежно. Никита мельком посмотрел на неё, и в его быстром взгляде мелькнуло сочувствие.
— Если тебе интересно моё мнение, сделай вид, что ты ничего не знаешь и общайся с ним как обычно, для меня это кажется лучшим решением, — серьёзно проговорил Кларский, желающий ей помочь.
— Почему ты так думаешь? — с сомнением спросила Ника, глядя на собственные колени, опустив голову. Ей вдруг стало очень грустно, но что она могла поделать?
— Потому что он испытал унижение, когда понял, насколько были нереальны его мечты, и тебе лучше не напоминать ему об этом каждый раз своим сочувствием, — хмуро отозвался Никита, вспомнив давно забытое ощущение, когда обманываешь сам себя, а потом тебя жестоко спускают с небесных грёз на землю. Ника продолжала какое-то время сидеть в прострации, переводя округлённые глаза с цветов на мужа и обратно, пытаясь осмыслить возникшую ситуацию. В это время до обоняния Никиты всё-таки добрался приглушённый аромат роз, и он невольно шмыгнул носом, механически прикрывая его рукой. Столь знакомое движение мгновенно отрезвило Нику и она тут же отложила цветы на заднее сидение, для надёжности прикрыв их собственным кардиганом, и закрыла лицо руками.
— Господи, Никита, у тебя же аллергия на цветы... Как же это я, — тут она отняла ладони от лица и внимательно на него уставилась. — Совсем вылетело из головы, а ещё ты сначала на них никак не отреагировал! — обвиняющим тоном воскликнула она. — Будто так и надо! Ты что, опять принимал таблетки? — вдруг поняла девушка и мгновенно разозлилась:
— Я же просила тебя не пить их! Это же вредно для огранизма! Я-то думаю, чего ты такой заторможенный, словно под гипнозом! — принялась причитать Ника, для которой не осталась незамеченной бóльшая медлительность мужа чем обычно. Никита выслушивал её возмущения с неизменным лицом, принимая их как должное и продолжая следить за дорогой, постепенно снижая скорость, потому что скоро должен был показаться их спальный район, где были всевозможные ограничения.
— Ты вообще слушаешь меня?! — вновь повысила голос Ника, раздосадованная его поступком и злящаясяя сама на себя за допущенную оплошность, — раньшей с ней такого не случалось, и Никита даже знал, почему.
— Прекрасная пара, правда? — вместо ответных возмущений невпопад спросил Никита, въезжая в нужный двор и занимая небольшую очередь при въезде на подземную парковку их дома. Даже если бы он хотел как-то огрызнуться в ответ и поддержать конфликт, лекарства очень удобно тормозили нервную систему, и при всём старании у Кларского бы не возникло такого желания. Ника от растерянности замолчала, не ожидая от него таких слов, Никита счёл забавным удивлять её подобным образом — у девушки очень мило замирало лицо.
— Ты о чём? — нахмурилась она, мучительно пытаясь вникнуть в смысл его высказывания, но сегодня у неё ничего не получалось.
— Мы с тобой — прекрасная пара, — вкрадчиво пояснил Никита, которому пришлось перешагнуть через самого себя, чтобы начать говорить что-то подобное, настолько ему не были свойственны романтические речи. — Посуди сама: у нас одинаковые имена и похожие фамилии...
— Уже тоже одинаковые! — не поленилась вставить Ника, которой очень нравились эти совпадения, словно указывающие на их предназначение друг другу.
— ... сочетающаяся внешность, а теперь ещё, ехидно выражаясь, наше состояние, — продолжил Никита с кривоватой улыбкой, будто последний факт ему не слишком хотелось признавать. Он заглушил машину, как только нашёл свободное место на подземной парковке, освещённой белыми фонарями, и вышел из салона, не обращая внимания на недоумевающие глаза Ники. Кларский открыл с её стороны дверь и протянул руку, помогая выйти из машины, а затем, не отпуская её, подвёл девушку к багажнику, и, пока открывал его, закончил свой небольшой монолог:
— Я, пьющий успокоительное, чтобы купить тебе цветы, и беременная ты, ставшая в последняя время невероятно рассеянной. Настолько, что забываешь элементарные вещи.
Ника пространным взглядом проследила, как поднимается белая дверца и в следующую секунду её взору предстаёт огромный, самый потрясающий букет из всех, которые ей когда-либо дарили, гармоничто сочетающий в себе самые разные цвета и оттенки. Замедленным действием она прикоснулась к розовому бутону цветка, который оказался к ней ближе всего, и задумчиво погладила его лепестки, чувствуя, как внутри неё расцветает роза ничуть не менее пышная, символизирующая рождение совершенно нового счастья.
— Как ты узнал? — пересохшими губами спросила Ника, когда Никита обнял её сзади, зарываясь в длинные распущенные волосы.
— Как я уже сказал, ты стала крайне рассеянной, — прошептал он ей на ухо, обдавая кожу горячим дыханием и провоцируя толпы мурашек. Ника выпрямилась, облокачиваясь спиной на его грудь, и Никита только крепче прижал её к себе, вдыхая знакомый аромат духов.
— Забыла спрятать тест, — усмехнулся он, чувствуя губами тепло её кожи. Девушка положила руки поверх его, скрещённых в замок на её животе, и откинула голову ему на плечо, чувствуя себя в полной безопасности.
— Так ты не против? — уже зная ответ, едва слышно уточнила она, боясь нарушить эту хрупкую атсмосферу абсолютного счастья.
— Об этом не может идти и речи, — подтвердил Никита, мягко целуя девушку в шею и висок, не собираясь выпускать из объятий.
— А ты кого хочешь: мальчика или девочку? — лукаво спросила Ника, которой было непривычно обсуждать эту тему не как гипотетический план, а уже зная о своём состоянии. Никита втянул в себя воздух, поглубже вдыхая аромат её волос, стараясь собраться с мыслями, которые редко плавились, как сейчас в его холодной голове.
— Твой отец уже спрашивал меня об этом при нашей второй с ним встрече и я сказал, что не имеет значения, кто это будет, ведь это одинково наш ребёнок.
Ника почти коварно заулыбалась, пользуясь тем, что муж не видет выражения её лица, и в своей любимой дразнящей манере, которая с беременностью планировала только возрасти, сказала:
— А мне в тот момент показалось, что ты не хочешь детей.
Никита на секунду замер, переваривая её провокацию, а затем приник губами к её шее и в самую кожу зашептал, нарочито щекоча её губами, не давая девушке отстраниться:
— Я не имел в виду, что не хочу — тогда я не задумывался об этом, потому что моим приоритетом было увести с собой одну стервочку с ярко-малиновыми губами, которая так любит испытывать меня на прочность, и обеспечить ей достойную, счастливую жизнь рядом с собой.
Ника бессильно рассмеялась, делая слабые попытки отстраниться, но Никита продолжал мягко, но крепко прижимать её к себе, наслаждаясь её трепыханием.
— Итак, я хочу спросить у тебя, — перейдя почти на чувственную вибрацию, произнёс Кларский:
— Что мне сделать для тебя, чтобы ты была безоговорочно счастлива?
В смехе девушки послышались почти утопически надрывные радостные нотки, когда она подняла одну руку, второй цепляясь за его, обнимающие её поперёк живота, и запустила пальцы в его светлые пряди, обрамлявшие выстреженные виски.
— Скажи эти слова, Никита, — ласково попросила она. — Ну же, скажи, я хочу услышать. Я знаю, что ты воспринимаешь только поступки, но всё равно попробуй, ты слихвой всё доказал. Ребёнку слова точно будут нужны. Представь, что ты говоришь их нашему сыну или дочери, прежде чем он или она прибежит обнимать тебя.
Ника почувствовала, как напрягается тело Никиты за её спиной, как он глушит тяжёлый вздох, который вырывается у него всякий раз, когда он противостоит собственным принципам, но всё-таки, одержав над ними победу, ради неё и их будущего ребёнка, он произносит:
— Я люблю тебя.
***
— Нет, — всего через несколько минут, когда Кларские уже входили в свою квартиру, вернув свой привычный непоколебимый настрой, возразил жене Никита, — моего сына так звать не будут.
Ника, славившаяся не меньшим упрямством и именно поэтому сейчас тащившая в руках целых два своих законных букета, не позволив Никите ей помочь, мгновенно возмутилась:
— Это ещё почему?! Прекрасное имя! Переводится, как «знание» или «учение»! По-моему, прекрасный выбор! Будет весь в тебя!
— Мефодий? — спептически переспросил Кларский, и в его голосе послышалась та самая интонация, с которой он поражался её выходкам. — С чего ты взяла, что это прекрасный выбор?
— С того! — было не так-то просто переубедить Нику. — Если родится мальчик, назову его Мефодием и никак иначе! — упрямо заявила она, всем своим видом давая понять, что менять своё решение она не намерена. Никита отчётливо уловил это в её голосе и осанке и благоразумно пошёл на попятную, сказав:
— Тогда предлагаю компромисс, чтобы лишний раз не ссориться из-за этого. Если рождается мальчик — называешь ты, если девочка — я. Всё честно, — рассудил Кларский, и Ника, отчего-то точно уверенная, что у них будет сын, милостиво согласилась на такие условия.
— Договорились, — царственно кивнула она, скидывая в прихожей, увешенной её картинами и обустроенной согласно вкусам их обоих, туфли. — Пойду позвоню маме, обрадую их с папой, — сказала Ника и хотела присесть вместе с цветами на корточки, чтобы натянуть домашние балетки, но Никита, улучив момент, всё-таки забрал у неё тяжёлый букет и отнёс его в просторную светлую гостинную, где лично поставил в большую вазу на журнальный столик перед телевизором. Он терпеть не мог, когда жена напрягалась, делая что-то самостоятельно, если он был рядом, — сразу начинал чувствовать себя скверно и недостойно мужчины. К тому же его руки казались непривычно пустыми — материалы для мастер-класса по скульптуре они решили оставить в машине, чтобы сразу отвезти в место проведения фестиваля, — до него оставалось не так долго, и теперь Никита мог позволить себе протаскать в машине лишний груз, занимающий много места. То, что он случайно прихватил и чужой букет жёлтых роз, Кларский понял не сразу, а лишь тогда, когда они с обиженным шелущением упали на пол, к ножкам стола. Никита присел на одного колено и подобрал их, убедившись, что ни один стебель не сломан, и тоже поставил их в вазу, только поменьше, и не на виду, выбрав для них свободное пространство на куханной стойке, облицованной белым камнем. Там они смотрелись гармоничнее, чем в гостинной и казались элементом декора самой квартиры. Всё же Никите не хотелось каждый раз натыкаться на них взглядом и вспоминать другого бывшего поклонника своей жены, который тоже дарил ей розы, и Нике, в отличие от него, будет куда приятнее на них смотреть.
***
— Ребят, мне показалось или наша Ника Владимировна слегка… ну… — начал был говорить Артём, но неловко замолчал, решив не заканчивать в присутствии Гриши свою крамольную мысль. Хотя друг стоял рядом с непроницаемым лицом, это не означало, что он ничего не слышит и не предъявит ему потом своё важное «фи». Тимофей, кажется, понял его затруднение, в отличии от причины, и беззаботно выдал:
— Прибавила, хочешь сказать? — за что тут же был смерен не самым любезным взглядом Гриши, которого удалось избежать Артёму. Тот многозначительно постучал кулаком по голове, состроив уморительную мину, из-за чего сам едва не получил подзатыльник от друга.
— Хватит шуметь, — осадил их Миша, прислонившийся к стене и с хмурым лицом скрестивший руки на груди, что придавало им с Григорием сейчас особое сходство. Оба после того памятного случая, произошедшего ещё в начале октября стали на порядок серьёзнее, если не сказать, унылее, что ощутимо коробило двух других парней. В их компании заметно поубавился позитив вместе с активом и на переменах они теперь чаще всего занимались тем, что лицезрели, как веселятся и болтают другие. А ещё — нередко наблюдали, как проводят своё свободное время учителя, а конкретно, — учительница ИЗО, будто это что-то могло изменить. Сейчас Ника Владимировна стояла в другой стороне длинного коридора и беззаботно разговаривала о чём-то с Любовью Витальевной, пребывая в самом лучшем расположении духа. Последние два месяца она почему-то всё чаще ходила на работу исключительно в широких платьях, скрывавших фигуру.
— Опять вы за своё, — закатил глаза Артём, у которого от взгляда на друзей мгновенно портилось настроение. — Сколько можно киснуть? Итак каша у нас отвратная на завтрак, ещё и вы со своими рожами, окончательно вся молочка сдохнет, — недовольно пробурчал он, бухаясь на ближайший подоконник и подтягивая к груди колени. Никто ему не ответил, и парень продолжил безнаказанно ворчать:
— Я, конечно, понимаю, невзаимная любовь и всё такое, но какого это должно влиять на нашу жизнь? Сколько можно страдать?! — повысил он голос, выразительно уставившись на хмурого Гришу, чей взгляд был упрямо направлен куда-то в пол. Парень стал ещё более немногословным, чем был раньше. Пропустив большую часть высказанного Артёмом мимо ушей, он спокойно заметил:
— Ника Владимировна тоже человек, у неё тоже может меняться вес, — на что Тёма только мученически простонал, задирая голову к потолку.
— Ника Владимировна то, Ника Владимировна сё, — такими темпами она перестанет мне нравиться, и виноваты в этом будете вы двое, — обличительно ткнул пальцем в сторону хмурых друзей он и резко соскочил с подоконника на пол. — Всё, вы как хотите, а я сваливаю, — возвестил Артём, без всякого стеснения доставая прямо в школе сигареты из кармана и быстрым шагом направляясь на улицу. Тимофей, недолго думая, засеменил следом за ним, виновато оглянувшись на оставшихся друзей, и они быстро скрылись за углом. Миша вздохнул, с сочувствием глянув на друга, чей взгляд оставался пространным.
— Не хочешь проветриться? Перемена, как никак. — Тот лишь покачал головой, продолжая пребывать в собственных мыслях, и парень в знак поддержки похлопал его по плечу, сказав:
— Пойду, догоню их, — на что тоже получил лишь немногословный кивок, не сопровождаемый даже взглядом, и последовал за расстроенными в лучших чувствах Артёмом и Тимом.
Их он нашёл на заднем дворе школы, прячущихся под козырьком запасного выхода от камер. Артём курил, ёжась в куртке, которую не потрудился застегнуть, высказывал Тимофею своё возмущение, а тот без особого энтузиазма поддакивал ему, пребывая из-за их разногласий и холодной середины декабря в лирическом настроении.
— А ещё говорят «любовь — прекрасное чувство»! Три раза ха! Чтоб я на такое подписался — да ни в жизни! — не выпуская сигареты изо рта, цедил Артём, шмыгая носом и пританцовывая на одном месте.
— Гриха на глазах просто вянет, смотреть тошно. И кому, спрашивается, это надо, а?!
— Угу, — пробубнил Тим, со скучающим видом ковыряя иней на железной двери и выдувая клубочки пара, как в детстве. Миша стремительно заскочил к ним, прижав ладони ко рту, пытаясь согреть их дыханием.
— Видимо, ему и надо, — вставил он в возмущённый монолог друга и прислонился боком к стене. Артём кинул на него неодобрительный взгляд.
— А никому оно не надо, понятно? Вот любит он её незнамо за что и сколько, даже растолстевшую любит, а она даже и не догадывается об этом! И какой кайф от такой любви? — снова спросил он, вроде бы и ни у кого, но в ожидании поддержки уставившись на друзей. Её не последовало, потому что парни неоднозначно пожали плечами, оставив каждый своё мнение при себе, и такое развитие событий Артёма явно только больше раздосадовало. Он снова затянулся, зажав сигарету между зубов.
— А я вам так скажу: не было бы этой тупой любви у нашего Грихи к Нике Владимировне, и проблем бы не было! — вынес свой вердикт он и едва не проглотил раковую палочку, когда совсем рядом с ними раздался жизнерадостный голос Любови Витальевны, неизвестно когда успевшей выйти на улицу:
— Ой, мальчики, вы про Нику Владимировну нашу разговариваете? — Артём отточенным движением смял сигарету, пульнув в ближайший сугроб, и, пока двое других парней растерянно стояли, не ожидая появления учительницы, растянул губы в ненатурально широкой улыбке:
— Здравствуйте… да вот, просто тема зашла про настоящих профи своего дела.
Учительница улыбнулась им не менее широко, но, в отличие от парня, искренно, и зачем-то поднялась по трём ступенькам к ним на крыльцо, будто кто-то её позвал, основательно потеснив ребят.
— Ой, такая радость, такая радость! — начала разглагольствовать женщина на неизвестную тему, облачённая в чёрную меховую шубу и чёрную же шапку, что на фоне парней смотрелось куда солиднее, и машинально схватилась за локоть стоявшего с краю Миши. Тот вздрогнул, но вырываться не стал. Друзья одарили его жалостливыми взглядами, и у всех троих на лице явственно отразилась обречённость. Обычно Любовь Витальевна могла болтать подолгу и на самые скучные темы, и все трое уже готовились потерять много драгоценных минут, однако на этот раз она их удивила, если не сказать, что шокировала.
— А я ведь знала, что рано или поздно это произойдёт! Ника ведь у нас девушка молодая, хоть уже и старородящая, и как только раньше не собралась! Семья ведь у неё хорошая и муж такой солидный, а детей всё нет и нет, — неодобрительно покачала она головой, относясь к тому поколению, которое больше всех переживает за демографию своей страны. Не то чтобы кого-то из одиннадцатиклассников интересовало её мнение, сформированное ещё Советским союзом, но на подсознании Миши вдруг заскреблась какая-то догадка, заставившая его насторожиться.
— Любовь Витальевна, — перебил он заболтавшую саму себя учительницу, вытянуть информацию из которой было проще простого. И она даже не обижалась, когда её прерывали.
— Да, милый? — тотчас откликнулась она и повернулась в его сторону.
— Я не ослышался, вы сказали, что у Ники Владимировны нет детей? — аккуратно спросил Миша, боясь даже в отсутствие друга и учительницы ИЗО сказать о ней что-то непочтительное.
— Как же нет? — к удивлению всех собравшихся громко выдала женщина в шубе. — Уже есть! Вернее, скоро будет! Наша Никочка на четвёртом месяце беременности! Она никому напрямую не говорит, даже платьица какие вон носить стала, но у меня-то глаз намётанный, — протянула Любовь Витальевна, явно гордая собой. — Каблучки не носит, кушает хорошо, витаминчики пьёт, животик как округлился, а она его поглаживает изредка, — сдала добрая женщина с потрохами свою коллегу, сделав это в истинно бабушкином стиле, не заботась о скрытности адресата. Кому-кому, а ей в нужное время точно забыли дать определение слову «деликатность», впрочем, Мишу сейчас волновало больше то, что они узнали, нежели правила морали. Друзья ошарашено переглянулись, на их лицах застыло одинаковое молчаливое потрясение. Артём даже машинально потянулся к губам, забыв, что выбросил сигарету, а Тим затоптался на месте, не зная, куда себя деть. Миша мягко высвободился из хватки Любови Витальевны и бросился обратно к входу в школу, — ему нужно было срочно отыскать Гришу.
***
Почему-то он чувствовал радость. А, может быть, это было нервное счастье. Парню было всё равно, как называть это чувство, вытеснившее из него меланхолию, преследовавшую его в последнее время.
Он шагал по заснеженной дороге парка, любуясь равномерным слоями, укрывавшими газоны, и грел руки в карманах зимнего пальто. Теперь он чувствовал облегчение, а вместо печали осталась только светлая грусть, мягко пульсировавшая в сердце. Наверное, ему стоило впасть в ещё большее отчаяние после того, что ему рассказал друг, и начать страдать с двойным усилием, убиваться и потерять весь смысл жизни. Но в представлении Гриши само существование любви в сердце человека наделяло жизнь смыслом, а истинность этого чувства подтверждалась умением радоваться за того, которого любишь. Конечно, он знал, что им никогда не быть вместе, и достаточно быстро и легко смирился с этим, но это вовсе не означало наступление тёмных времён, ведь в любом случае Ника Владимировна будет счастлива, и он какое-то время даже сможет наблюдать его. Возможно, его представление о любви было слишком идеалистическим для общества, — друзья точно не поймут его и ещё долго будут смотреть на него, как на полного идиота, но Гриша никогда не отходил от своего мнения и в менее важных вопросах. А уж в этом случае, он точно был уверен в правильности своего мышления. И согласно ему выходило, что несчастен он не останется, пока есть те, за кого он может радоваться.
— Я вас люблю, — мечтательно сказал Гриша, подняв голову к небу, и растянул губы в слабой улыбке.