Коснись меня шёпотом

— Представь, если бы мы с тобой встретились намного раньше, — Авантюрин почти шепчет в трубку телефона, потому что в гостинице, где он застрял из-за отмены рейса, слишком тонкие стены — понятно, что ваяли её наспех к официальному открытию аэропорта, но, чтоб настолько оплошать со звукоизоляцией, это ещё нужно постараться. — Ты о чём-то нереальном сейчас думаешь, — голос Веритаса в трубке тоже не особо громкий: видимо, Топаз и Искорка завалились спать, а вообще, если верить их семейному чату, к первой с ночёвкой пришла её девушка, потому непонятно, кого именно Рацио не хочет тревожить. — Нет, ну ты подумай просто, — Авантюрин чуть ли не звёздочкой лежит на роскошной кровати — это даже слишком для такой убогой гостиницы, но он может себе позволить шикануть, не тонуть же в ненависти ко всему живому в скрюченном виде в капсульном отеле, когда впереди ещё четыре часа полёта до ближайшего к ним большого города, а потом плацкартом гнать в ночь — издевательство. — Если бы ты тогда переехал, мы бы, возможно, могли встретиться на какой-нибудь вечеринке. — Где я, а где вечеринки? — уточняет Веритас, и по голосу слышно, что он сначала хмурится, а потом глаза закатывает, тяжело вздыхая. — Ну или в парке, в библиотеке? — продолжает накидывать варианты Авантюрин, а сам на бок поворачивается, заправляя светлые, всё ещё мокрые пряди за ухо. Он недавно вышел из душа, толком даже не оделся — так, для приличия разве что, чтобы ненароком не напугать внезапную уборщицу, решившую помыть полы именно в его номере именно в тот момент, когда он наконец отрубится от усталости. — Где ты, а где библиотека? — Зануда, — даже раздражённо выдыхает Авантюрин и переворачивается сразу на живот, упирается локтями в подушку и подпирает кулаком щёку, а ноги в коленях сгибает, чтобы можно было тихонько скакать пальцами по мягкому одеялу. — Мы бы могли встретиться на какой-нибудь конференции или в супермаркете, — внезапно подхватывает тему Веритас и чем-то шуршит. Может, ППшные чипсы открывает или… а вдруг вредные, какие-нибудь «Лэйс» с крабом или малосольными огурчиками, пока Авантюрин не видит. — И как бы ты тогда на меня отреагировал? — интересуется заложник комендантского часа, явно заигрывая и как-то напрягаясь интересно, потому что вот эта жилка в нём подталкивает к тому, чтобы смутить, поиграть. — Как всегда, подумал бы, что ты идиот разукрашенный, — спокойно выдыхает Рацио в трубку, и у Авантюрина запал гаснет, как свеча в церкви, поставленная за упокой ещё живого несмешного прикола ради. — Но очень красивый… — продолжает вдруг свою мысль аж на полтона ниже, возбуждая чужой азарт по новой. — Да ну? — Авантюрин от интриги губу закусывает и руку к изголовью кровати тянет. Приятная нега разливается по телу теплом и уютом, потому что нечасто удаётся вывести Веритаса на подобные беседы, а тут он, видимо, тупо сжалился на ним. Несладко Авантюрину пришлось: суд назначили даже не в родном городе, причём именно его юристы настояли на этом, ведь была вероятность, что в их дыре все слуги закона уже проплачены. Процесс длился, кажется, вечность. Судья была готова уснуть, потому что ругались все по кругу на одну и ту же тему. Авантюрину даже смешно не было, хотя в начале своего недельного путешествия он думал, что не сможет сдержаться и с ног до головы оборжёт отца, желающего осудить собственного сына, но в итоге единственная понятная ему эмоция, которую он застукал с поличным в тот момент, когда пересёкся глазами с родителем, — желание вернуться домой к Веритасу, причём настолько сильное, что оно его порядком напугало. — Ну да, — коротко отвечает Веритас в трубку, отвлекая Авантюрина от секундного самокопания. — Только красивый? — возвращается к заигрываниям, вдруг подмечая странные резаные следы на деревянных колоннах в изголовье кровати. — И всего-то? — И-и-и… — пауза затягивается, будоража воображение, а Авантюрин тянет губы в улыбке аж до красного румянца на мочках ушей, потому что чувствует на подкорке, что сейчас будет откровение. — И-и-и… притягательный, — заменяет Рацио очевидное слово, а у Авантюрина внутри всё сжимается аж до нервных покалываний по коже. — И-и-и… — дразнит он, буквально щипцами вытягивая нужное слово. — Сексуальный, — бинго! Веритас сдаётся и переходит на шёпот, а оттого атмосфера вокруг становится интимнее, и даже свет настольной лампы кажется не таким ярким в этой небольшой комнате, где большую часть пространства занимает кровать со следами от наручников на шикарном резном изголовье. Авантюрин оглаживает большим пальцем эти царапины и тут же переворачивается на спину, врезаясь взглядом в потолок. — А я бы подумал, что хочу расстегнуть тебе ширинку прям там, — заманчиво шепчет в трубку, тут же поджимая губы, и этот выстрел рикошетит ему ниже живота, заставляя понять, что сон откладывается, даже если изначально все мысли были только о нём. — У меня из штанов только треники, — уточняет Рацио, обламывая кайф, но Авантюрин не готов сдаваться так просто. — Так это же была бы официальная встреча, на неё ты бы надел какой-никакой костюм, штаны со стрелками, обтягивающую чёрную рубашку, пиджак приталенный, галстук и, возможно, эти… необычные подтяжки для носков, — Авантюрин вздёргивает брови, флиртуя со своим мнимым отражением на натяжном потолке номера. — Не знал, что у тебя такие фетиши, — иронично отзывается Веритас. — Ты всё портишь, — бурчит в ответ. — Я представляю себя в костюме, — уклончиво говорит Рацио, и слышно, как он сглатывает. — А тебя только в брюках и рубашке, потому что пальто ты оставишь в гардеробе, верхние пуговицы, как всегда, будут расстёгнуты, и я не смогу оторвать взгляда от твоих ключиц до тех пор, пока ты не подойдешь и не заговоришь со мной, — выдаёт он целый букет неприличных намёков на интересную беседу, отчего Авантюрин таит дыхание, собирая в груди побольше воздуха чересчур громким вздохом. — И о чём я буду с тобой говорить? — спрашивает и не слышит в трубке даже дыхания, но молчит, понимая, чем переполнены чужие мысли. — О погоде, об акциях… а может, о ставках или какой-то другой ерунде. Я в любом случае не смогу долго слушать, потому что буду думать только о том, как сильно хочу заткнуть тебя поцелуем, — Авантюрин моргает слишком часто, краснея даже плечами, даже желудком и наливаясь кровью настолько, что ему как-то неловко от осознания, что он не дома, а за тысячи километров от нужной комнаты. — Мы бы целовались в туалете? — уточняет, заранее зная, что с ним не согласятся. — Мы бы целовались везде и сразу, наплевав на чужие взгляды, — уходит в рассуждения Веритас, а Авантюрин чувствует, что телефон липнет к взмокшему виску, ложится на бок, дабы освободить пальцы, и вслушивается в чужой голос. — Я ещё в зале начну касаться твоих рук, поцелую тыльную сторону ладони, чтобы выказать почтение, и, пусть твои смешки раздражают, я всё равно хочу сорвать как можно больше с твоих губ… я бы с радостью заменил этот фальшивый сарказм на что-то настоящее. Авантюрину уже жарко, горячо и снова хочется в душ, а руки ползают по животу и почему-то не ощущаются как свои собственные. Он закрывает глаза, не в силах прервать чужой монолог, и сглатывает напряжение, борется с желанием помочь себе и, кажется, проигрывает, а это далеко не в его характере. — Я бы хотел уйти с той встречи куда-то, где нас не потревожат, — воображение захватывает грани разумного и постепенно съедает рациональность, превращая диалог из «если бы…» в «здесь и сейчас». — Тогда я уведу тебя, скажем, в номер отеля, — усмехается Веритас в трубку, ведь прекрасно знает, где Авантюрин находится, и способен догадаться, чем занимается. — Расскажи мне про него, — не просит, а скорее приказывает. — Тут приятная полутень, обои тёмно-зелёные, с древнегреческими колоннами, — открывает он глаза и начинает разглядывать интерьер. — Две тумбочки возле большой, просто огромной кровати, она такая мягкая и тёплая. — Я зайду первым в номер и сяду на край этой кровати, — продолжает играть с чужим возбуждением Рацио. — Под ногами у тебя мягкий коврик с длинным ворсом, — сердце в груди бьётся всё чаще и чаще… с каждым словом. — Я поманю тебя, и ты сядешь мне на колени, — этот тихий шёпот заглушает даже разговоры из соседнего номера, затмевает собой любой другой звук. Он как наркотик, как прилив дикого дофамина — несётся по венам вместо полезных веществ и останавливается внизу, где всё сжимается и требует к себе особого внимания. — Обниму за шею, зароюсь пальцами в твои кудрявые пряди и поцелую так, как никогда никого не целовал, — облизывает сухие губы, проигрывая таки желанию коснуться себя точно так же, как касался бы Веритас. — Я медленно расстегну оставшиеся пуговицы на твоей рубашке и начну целовать эти ключицы, от которых не мог оторваться, оставлю метки, чтобы никто больше на них не пялился, — Авантюрин слышит тягучую тяжесть в этом голосе и пропускает на губы улыбку, понимая, что не один тонет в пошлости. — Я не позволю тебе сидеть одетым, даже не думай, — а собственный голос срывается на хрипоту, потому что прикосновения к себе не дают держаться ровно. — И церемониться не буду, быстро справлюсь и с пиджаком, и с галстуком, и с рубашкой, — жмёт веки аж до мерцающих звёздочек и дышит через раз. — Тебе нравится, как выглядит моё тело без одежды? — проскальзывает довольный смешок, который съедает тот самый первый едва уловимый стон. — Ты мне нравишься вне зависимости от того, одет ты или нет, я всегда и везде хочу тебя, — признаётся в чём-то Авантюрин и сам не понимает, что сморозил, но из-за этого становится лишь жарче, и свет настольной лампы больше не тревожит, потому что он отворачивается от него, сосредотачиваясь на голосе в трубке телефона и на ощущениях. — Я тоже хочу тебя, — так томно шепчет Веритас, что тормозные колодки внутренней борьбы с интимностью срывает подчистую. Авантюрин ведёт пальцами от головки вниз к основанию и пропускает тихий стон, из-за которого на том конце провода виснет секундная тишина. — Но именно поэтому я делаю всё медленно, чтобы поцеловать каждый сантиметр твоего тела, чтобы понять, где тебе приятнее всего… твои рёбра, грудь, твою талию я прикушу легко, чтобы ты выгнулся, — Авантюрин физически чувствует эти прикосновения к себе. — Я не смогу терпеть так долго, уроню тебя на кровать и сам полезу целоваться, — дразнится он, замирая на мгновение и сжимая крепче ладонь, чтобы задержать разрядку, чтобы выдохнуть, ведь кислорода катастрофически не хватает, а тело не проживёт на одном возбуждении, даже таком сильном. — Поэтому я переверну тебя на живот, сведу руки у тебя за спиной и прижму их к пояснице, — но кислород так и не попадает Авантюрину в лёгкие, потому что он давится собственными фантазиями, позволяя Веритасу слышать сдавленные стоны, рвущиеся сквозь максимальную сдержанность. — Я исцелую твои лопатки, исследую каждый позвонок, искусаю твои плечи, шею и прикушу мочку уха, от которой пахнет моим любимым одеколоном. — Ты не даёшь мне главного, — торопится Авантюрин и слышит усмешку, из-за которой ноги вдруг немеют. Прижимает пальцы к стопе, больше не может закрыть рот, потому что тогда вовсе задохнётся. — Как же, — Веритас точно улыбается, Авантюрин уверен на все двести, триста процентов. Готов ставить на это всё, что у него есть. — А мне кажется, я уже расстегнул твои брюки и сжал прохладной ладонью твой горячий член. Авантюрин готов поклясться, что это самая пошлая и возбуждающая фраза во всей, мать его, вселенной — он не может спрятаться от волны мурашек, терзающих его загривок и плечи, выгибается в спине и жмёт ноги ближе, но не отпускает то, что Веритас сейчас держит в придуманном ими сценарии, лишь одну руку убирает, чтобы рот себе прикрыть, потому что держать в себе желание быть громким не получается и асфиксия не волнует. — Тебе ведь приятно спереди настолько, что не получается молчать, а сзади ты чувствуешь, как сильно я хочу, чтобы мне тоже стало приятно, — Веритас скатывается в описательную часть, а Авантюрин — на самое дно, понимая, что если Рацио продолжит, то эта гостиница внесёт их в чёрный список. — Я хочу… — а как же сложно сказать хоть что-то, когда в мыслях лишь прикосновения, которые ощущаются по всему телу так, словно Рацио действительно жмёт его грудью к кровати, трётся о него сзади и ласкает до невозможного приятно. — Я хочу, чтобы ты вошёл. — Для начала мне нужно раздеть тебя целиком, ты же позволишь? — это нотки садизма, это издевательство, но настолько приятное, что Авантюрин готов кивать, даже если этого никто не видит. — Да, скорее, — жмурится, вытирает пот со лба об измученную его вознёй подушку и теряет счёт времени, пока секунды на экране телефона капают, набивая рекорд. — Мне нравится, как ты выглядишь полностью обнажённым, — шепчет Рацио в трубку, — нравится, как ты стонешь и выгибаешься в тот момент, когда холодная смазка на моих пальцах позволяет мне проскользнуть внутрь тебя, чтобы растянуть, сделать послушнее, податливее… — у самого дыхание сбивается. — Ты будешь просить о большем? — Конечно, ёб твою мать, — теряется в себе Авантюрин, потому что сейчас голос Рацио заменяет ему всё вокруг и трепетно ласкает его. Ощущения такие яркие, словно всё это действительно происходит с ним наяву, и поэтому так сложно сдерживаться — смазка течёт по пальцам, что липнут и друг к другу, и к собственному члену; в животе тянется узел, умоляющий позволить ему развязаться, а может, даже порваться. — Я подожду, пока ты не начнёшь умолять, — пропускает смешок Веритас, и голос его вдруг становится громче. — Я не позволю тебе расстегнуть мои брюки и сделаю всё сам, буду смотреть на тебя сверху вниз, буду прижимать твою голову к подушке и слушать тебя, как музыку, поцелую макушку и сожму в объятиях настолько, что ты не сможешь пошевелиться, а после войду в тебя медленно и осторожно, отобрав все шансы на побег. Авантюрин буквально чувствует, как всё это происходит внутри него, как оно заставляет его излиться в собственную ладонь, но не разрядиться до конца — удары мелкой дрожи издеваются над телом до сих пор, и он двигает рукой вверх-вниз по настолько влажному, горячему и скользкому члену, что сам не верит — никогда не был такое способен, но вот он здесь, вот он слушает, и ему всё ещё мало. — Я буду двигаться очень медленно, чтобы ты смог привыкнуть, а когда почувствую, что ты расслабился, войду так глубоко, что твой голос услышит весь отель, а я проглочу его жадным поцелуем, искусаю твои губы и… — слышно, что Веритас на пределе, вот только на каком — в голове не укладывается. Авантюрин способен думать лишь о том, насколько же он хочет сейчас почувствовать всё это по-настоящему, даже если его ощущения не далеки от реальности — собственное тело играет с ним, как с куклой, и не позволяет расслабиться. — Пожалуйста, — молит о продолжении так тихо, что, возможно, Рацио этого даже не слышит. — Я не остановлюсь, даже если ты кончишь мне в руку, — а потому и Авантюрин не останавливается, вливаясь в новую волну скованности, от которой уже не просто мурашки, а дрожь по телу, нестерпимая, неугасаемая — та, что заставляет издеваться над губами и соседями, мечтающими поспать в тишине; та, что скапливается внизу живота новыми оборотами и лишает силу притяжения всяких прав на существование; та, что заменяет всем планетам этой системы звезду по имени Солнце и сосредотачивает Вселенную в этой самой комнате, в этом теле. — Я сделаю тебя своим и уничтожу в тебе любые мысли о других мужчинах, поведу к новому оргазму, сниму с тебя все оковы, уничтожу все тревожащие тебя муки и оставлю только эти ощущения, которые тебе так нравятся… Я сожму тебя настолько крепко, что ты почувствуешь себя в безопасности, осознаешь, насколько ты нравишься мне… как сильно я тебя люблю… Авантюрин не чувствует, кажется, ничего, кроме рассвета, что из его сердца вдруг вырывается на линию горизонта и стучится тёплыми лучами к нему в окно — тишина опускает его в вакуум, внутри которого последние сказанные слова повторяются снова и снова, заставляя одинокую слезу катиться вниз по виску к мокрому и мятому одеялу. — Ты в порядке? — ноты чужого беспокойства вызывают в нём улыбку. — Я тоже тебя люблю… — шепчет Авантюрин, не отрывая усталого взгляда от красного солнца за дребезжащим из-за ветра стеклом, и благодарно улыбается всему миру, потому что чувствует себя самым счастливым человеком на свете. — А ещё я надеюсь, что я не один кончил, — тут же перегибает в сторону шутки, чтобы не пропасть в одиночестве. — Поверь мне, не один, — сдаётся Рацио и, кажется, ударяется затылком о стену. — Бля… — шепчет куда-то мимо трубки. — Я скоро приеду, и, твою мать, не дай бог ты не сможешь всё это повторить, — Авантюрин не перестаёт улыбаться, ведь тело так приятно тянет вниз из-за того тепла, что разливается от сердца. — Ты во мне сомневаешься? — чужая уверенность заставляет смеяться в себя. — Ни капли, — прикусывает он губу и закрывает глаза, сглатывая остатки той дрожи, что сопровождала пик наслаждения. — Мне кажется, единственное, в чём я уверен, это ты…