Мёдом и акридами

      Советы, советы, советы.       Станет королём — упразднит к чертям. Да, «диктатура недостойна людей, ею занимаются боги» — и что? Зато не придётся тратить время. Неужели собственные жизнь и здоровье — настолько малая жертва, что он не имеет права избавиться хотя бы от этой канители?       Кэйа сидит всё так же по правую руку от матери и делает вид, что ему интересно. Торговля, финансы, дипломатический визит наземников и к наземникам… упрощение прихода в Каэнри’ах новых людей — как по Кэйе, куда уж проще: отверг богов, пришёл под землю, заявил об этом — добро пожаловать!       Внимание Кэйи привлекает только одно.       — Ваше Величество, — поднимается старший среди присутствующих, капитан кавалерии. — Участились случаи прорыва Барьера; он нестабилен. Монстры…       Королева вскидывает руку, останавливая речь.       — Я читала, и все присутствующие получили по копии, — отзывается. — Это не больше и не меньше, чем небольшая аномалия артерий на поверхности в местах, соответствующих местам Барьера. Сообщения от наземников об этом с утра были на моём столе. Боюсь, мы пока не властны над артериями; нам придётся дождаться, когда энергии придут в норму.       «Почему мы не можем просто сказать, что держим Барьер? Мам, для этого пожертвовали жизнью многие из Альберихов! Папа, бабушка, прабабушка с её братом… Я в будущем… неужели мы не заслуживаем хотя бы признания?»       Мама улыбнулась, присела рядом с ним на корточки — будто он был ребёнком.       «Как ты думаешь, что случится, если мы расскажем?»       «Нас станут гораздо больше уважать?»       «А ещё?»       «И всё. Что ещё-то?»       «Кэйа, — мама улыбнулась, взяла его руки в свои. — Кэйа, милый. Кто, кроме нас, знает природу Барьера?»       «…никто?»       «Никто. Включая богов. Даже если исключить то, как отреагируют желающие Каэнри’ах краха люди — а о количестве покушений на тебя ты можешь спросить Дайнслейфа, ты их даже не замечаешь, а он в курсе, — боги получат возможность вторгнуться к нам. Пока сила Бездны и Древа на нашей стороне, мы можем держать Барьер и защищать Каэнри’ах. Но если бог или слуга бога проникнут внутрь и захотят убить нас, держателей — мы не сможем защититься. И тогда Барьер падёт.»       «Зачем им это?»       «Потому что Каэнри’ах — их большая больная мозоль, а Барьер не даёт им проникнуть сюда.»       «А если мы расскажем только совету? Только доверенным людям?»       «У Короны не бывает доверенных людей.»       Конечно, артерии были следствием происходящего с Барьером, а не наоборот. Отец еле-еле держал его; скоро он умрёт, и Кэйе придётся заняться этим. Как странно: мысль о том, чтоб спуститься в подземелья за Древом, пугает больше, чем мысль о смерти отца.       Кэйа умело скрывает реакцию на слова капитана. Ему каждый раз интересно, сколько времени мама проводит за подготовкой всей этой лжи, которую потом говорит — скоро ему предстоит узнать.       Во время одного из разговоров, когда Кэйа спросил — зачем, ради чего, почему они должны делать это, — мать едва ли не за шкирку его ухватила, вывела на балкон и широким жестом указала на распластавшийся внизу город. На склубившиеся улицы, изысканную архитектуру, живую дворцовую площадь и снующих внизу людей.       Он хотел бы отдать своё место кому-нибудь другому, а сам — жить обычным гражданином. Он даже думал кощунственную, но желанную мысль: поставить другого, кого не жалко, проводить энергию Древа… и когда он посмел упомянуть это при маме, та даже не рассердилась, а только рассмеялась.       «Ну точно Альберих, — сказала. — Во-первых, Древо — слишком большая власть. Во-вторых… оно уже запечатано на тебя, и до твоей смерти никого, кроме тебя, не примет».       Тогда Кэйа накричал на маму впервые в жизни. Кричал, что это бесчеловечно, что нужно было дать ему выбор… мама слушала с бесстрастным лицом, а потом улыбнулась.       «И ты бы выбрал иначе?»       Кэйе было тринадцать. Он считал, что да.       Теперь он был взрослее.       И знал: нет.

***

      Сосредоточиться на книге Кэйа не мог.       Только не когда его потребный неподалёку разговаривал с ухаживающей за садом девицей так, будто она что-то вообще в этом мире значила для Дайна.       Нет, серьёзно! Сколько можно болтать? Его вечно суровый рыцарь — и так улыбаться?       Кэйа поморщился и перевернул страницу.       Да, он сам попросил Дайна больше общаться с людьми. Да, он знал, что и такие просьбы Дайн воспринимает как приказы, потому что иначе не умеет. Но разве мог он подумать, что Дайн и правда возьмётся за это? Он ожидал, что…       Звёзды.       Вечером Кэйа много ворчит на всё, на что только может ворчать, и на ужин вместо плеча требует шею. Да, обычно артерия — это обед, но слишком уж хотелось потрогать своего Дайна. Едва потребный обнажил шею, Кэйа нахмурился сильнее. Нет, всё-таки он хотел не шею.       — Грудь.       — Что?       — Расстёгивай рубашку, — приказал Кэйа.       Растерянность Дайна была даже приятна. Кэйа подумал, что ведёт себя как мудак — но ничего не мог с собой поделать: злость бурлила внутри. Если бы матушка знала, она бы разочаровалась…       Дайн помедлил, но подчинился. Если бы он спорил вместо того, чтобы слушаться, возможно, у Кэйи не было бы ощущения, что он пинает щенка.       Кэйа ухватил Дайна одной рукой за плечо, другой — за пояс и приник к груди. Куснул сперва в месте, где никаких крупных сосудов и в помине не было; с упоением ощутил дрожь тела под ладонями. Лизнул место укуса. Он любил то, как ощущается кожа его потребного под языком.       — Ваше Высочество… — было начал Дайн, но Кэйа негромко рыкнул, сжал руки в кулаки, натягивая ткань одежды своего рыцаря, и наконец укусил в нужном месте, сбоку. Сильнее, чем требовалось, вгрызаясь в мышцы. Первый глоток был самым сладким.       Как жаль, что почти все крупные сосуды в туловище прятались за рёбрами! Вместе со вкусом крови на языке пришло желание зафиксировать Дайна покрепче и голыми руками раскрыть ему грудную клетку, чтоб добраться до них и пить напрямую из артерии рядом с сердцем, ощущая не пульс — а сокращение сердечных мышц…       Оторвавшись, Кэйа с удовлетворением взглянул на следы от зубов. Пить из груди было неудобно и неэффективно, но приятно. Повинуясь порыву, наклонился ещё раз и укусил снова — без цели дорваться до пищи, только чтобы оставить кровавый след.       И только теперь, сытый, осознал, что причинил своему слуге гораздо больше боли, чем следовало — и совершенно незаслуженно. Осознал, что Дайн весь дрожит.       Выпрямившись, Кэйа встретился взглядами с Дайном. Он ожидал увидеть отвращение и гнев — но Дайн смотрел обеспокоенно. Кэйа облизнулся; Дайн закусил губу, но тут же одёрнул себя. Дышал он явно чаще, чем следовало; взгляд голубых глаз потемнел от расширившихся зрачков…       — Ваше Высочество, всё в порядке? — спросил Дайн.       — Ты ведь мой, да? — невпопад ответил Кэйа.       — Конечно… — было начал Дайн, но Кэйа, едва услышав это, с силой толкнул своего потребного в стену и укусил ещё раз — за шею, потом за ключицу, потом — снова грудь, вновь без цели напитаться, только чтобы кусать. Он чувствовал рваное дыхание под своими губами, чувствовал всё ту же дрожь и напряжение. Его телохранитель мог сразить армию в одиночку, но здесь и сейчас, когда принц припирал его к стене и едва ли не пожирал заживо, только хватал воздух ртом. Кэйа снова оторвался и снова глянул наверх. Дайн стоял, отвернув лицо и зажмурившись, кусая губы. Кэйа навалился на него, обнял за шею, чувствуя себя на удивление хорошо.       — Только мой, — прошипел. — Не отца. Не Золота. Мой.       …наутро Кэйа неохотно буркнул после завтрака:       — Прости. Я дурак.       И Дайн улыбнулся:       — Вы были в своём праве. И я счастлив, если случившееся вас успокоило.       И это был единственный правильный ответ.

***

      Странно идти на пир после того совета. Неужели мама с папой постоянно это делали? Кэйа спиной чувствует присутствие Дайна; пусть и не смотрит на него, но ощущает укусы у него под одеждой. От этого странно спокойнее.       Перед большинством на пиру — полные блюда еды, перед Кэйей — один бокал с кровью. У его потребного на запястье красуется след от пореза. Кэйа лениво попивает из бокала и даже не смотрит на еду; у него даже слюна уже не выделяется. Он хотел бы, чтобы Дайн, например, положил руку ему на плечо или потрепал по волосам. Хотел бы в принципе ухватить Дайна и прижаться к нему.       Праздник — в честь того, что дерево наследника дало первый урожай. По традиции празднуемый ест первые орехи, но если Кэйа сделает это, то ему придётся промывать желудок — поэтому их съел Дайн, а потом уже Кэйа выпил его кровь.       Сложно уместить в голове, что скоро его День рождения, и он станет совершеннолетним. Это ощущается как неумолимый бой часов.       По возвращении в покои Кэйа достаёт из кармана веточку, вертит её в руках, и Дайн ужасается:       — Вы сломали своё дерево? Вы что? Так ведь нельзя, это же…       — Это идолопоклонничество, Дайн, — откликается Кэйа и ломает и веточку. Раз, ещё раз. Упивается хрустом. — Мы ведь выше этого?