За винтовку

Переход из Куширо до котана, где жил двоюродный дядя Асирпы — один из бесконечной череды её родственников по материнской линии — было решено разделить на два дня. И к вечеру первого, пока все разбивали временную стоянку, Асирпа, оглядевшись, вдруг спросила: — Никто не видел Сугимото? Огата переглянулся с Шираиши, и тот пожал плечами: — Только тут же был, вроде… Может, решил раздобыть нам ужин? — А может, отошёл отлить, — равнодушно предположил Огата, складывая костёр. Асирпу такие объяснения не успокоили; нахмурившись, она сказала: — Сугимото не дурак. Он бы предупредил, чтобы мы его не потеряли. А если решил бы поохотиться — взял бы с собой кого-нибудь, — она поглядела сквозь густой лес — солнце зашло за скалистую гряду, вдоль которой они двигались последние пару часов, и серые сумерки начали сгущаться под сенью деревьев. — Надо его разыскать, пока совсем не стемнело. Вряд ли он ушёл далеко… но осторожность нам не помешает. — Я схожу за ним, — тут же вызвался Шираиши, которому надоело таскать лапник и палую листву, чтобы соорудить всем места для ночлега, на что Асирпа возразила: — Нет, не хватало потерять ещё и тебя, — повернулась к Огате: — Найдёшь его? Тот коротко кивнул, поднимаясь и поправляя винтовку на плече. Шираиши скорчил на мгновение недовольную мину, но спорить не стал: доверие Асирпы к снайперу заметно возросло в последнее время. К тому же, на местности тот ориентировался явно лучше, чем Король побегов. Удаляясь от лагеря, Огата тщательно вслушивался в звуки вечернего леса: где-то свистела сонная птица, в кронах гулял ветер, шелестя листвой, в отдалении раздавался треск. Отойдя метров на сто от их стоянки, он развернулся и стал обходить её по кругу, оглядывая темнеющую чащу. И вскоре остановился, уловив звук, выделявшийся из общей мелодии дикой природы. Кто-то тяжело дышал. Стараясь ступать неслышно, он пошёл на звук, сам затаив дыхание. У одного из деревьев — старого, с разросшимися и вздыбившимися из почвы корнями, — он уловил движение. Яркий клочок материи мелькнул в глушащей все краски полутьме — край жёлтого шарфа. Он подкрался к дереву, отмечая, что громкое дыхание Сугимото вряд ли можно было списать на простую одышку или звуки борьбы. Оно было слишком непристойным. Резко выглянув из-за ствола, Огата лишь подтвердил свою догадку. И застал Сугимото буквально со спущенными штанами. Тот, вздрогнув сперва от неожиданности, глянул ошалело, то ли готовый заорать от испуга, то ли, узнав Огату, желая обрушить на него тонну отборных ругательств. Но издал лишь сдавленный хрип, попытавшись отскочить — и чуть не упал, запутавшись в штанинах и едва не споткнувшись о корягу. — Какого хера… — выдавил, наспех пытаясь привести себя в порядок. — Ты, блять, что, выслеживал меня? Огата позволил себе лёгкую усмешку — не каждый день застаёшь Бессмертного Сугимото за постыдной дрочкой в кустах. — Ты ушёл, никому не сказав. Асирпа заволновалась. Сугимото снова выругался, всё ещё не в силах справиться с пуговицами брюк — из-за того, что его «спугнули», его руки подрагивали, да и обломанный кайф явно не добавлял приятных эмоций. Огата терпеливо наблюдал за его мучениями, чуть склонив голову набок. Даже в зелёном сумраке, поглощавшем лес, было видно, как у Сугимото раскраснелось лицо. — Ты не мог бы свалить уже? — пробурчал тот, отворачиваясь и бросая попытки застегнуться. — Я закончу и сам вернусь. — То есть ты хочешь, — медленно начал Огата, — чтобы я пошёл к Асирпе и на вопрос, чем же ты занят, ответил, что ты… — Заткнись! — Сугимото резко прервал его. Затем, закатив глаза, устало вздохнул: — Блять, мужик… Просто дай мне побыть наедине, а? — Я могу подождать, — Огата сложил руки на груди. Сугимото снова прорычал что-то неразборчивое; неловкость ситуации накрывала его всё сильнее с каждой секундой, и Огата не собирался хоть как-то помогать ему. — Будто сам не понимаешь, что мне это просто нужно… физически. — Значит, ты в любом случае справишься. И в твоих же интересах перестать тратить время на нытьё. Сугимото оскалился, словно пёс, которого ткнули острой палкой в бок, и зло выплюнул: — Если ты так торопишься, может, сам и отсосёшь мне, умник? На несколько секунд повисла тишина, — казалось, от такого откровенного предложения замолкли даже последние не отошедшие ко сну птицы. Лицо Огаты оставалось непроницаемым. Зато Сугимото, словно бы медленно осознавая то, что только что сказал, приподнял брови, оценивая шансы. И когда в его глазах промелькнул огонёк надежды, Огата фыркнул: — Не смеши. — Нет, я серьёзно. Так правда дело пойдёт быстрее. — Нет. — Никто не узнает же. — Нет. — Пожалуйста? Огата развернулся, намереваясь вернуться в лагерь, и тут его догнала последняя отчаянная фраза: — А за винтовку? За винтовку отсосёшь? Огата остановился. — Какую винтовку? — Мою новую винтовку типа 38. Я видел, как ты облизывался на неё. Огата развернулся обратно. — Ты отсосёшь мне прямо сейчас, и я отдам тебе эту винтовку, — Сугимото нервно усмехнулся. — Вот и вся сделка. Пойдёт? Огата подошёл к нему и прошипел: — Снимай штаны. Быстро. Не веря, что это сработало, Сугимото кивнул, в любой момент готовый приспустить так и не застёгнутые брюки. Огата оглядел землю под их ногами: мох и палая хвоя, от которой поднимался сырой смолянистый запах. Аккуратно приставил винтовку к одному из торчащих корней. Опустился на колени — лицом к открытому паху Сугимото. Тип 38 — превосходная винтовка, думал Огата, спуская его штаны ещё ниже. У неё новый механизм затвора, который куда реже клинит, думал он, смыкая пальцы вокруг наполовину окрепшего члена и проводя пару раз. К тому же, у типа 38 увеличенная дальность стрельбы по сравнению с типом 30, думал он, чувствуя, как орган в его руках наливается тяжестью и жаром. Сугимото ни за что не отдал бы ему такую винтовку просто так. И с этой мыслью он, скопив во рту побольше слюны, обхватил головку губами, облизывая и обильно смачивая, и тут же вынул, сплёвывая горькое послевкусие. — Эй, ты чего?.. — донеслось сверху, и на плечо Огаты легла ладонь Сугимото. — Чёрт, зря я это сказал, конечно… Но правда, если так противно, то не… — Заткнись, — шикнул на него Огата, размазывая вязкую слюну по всей длине. — И не учи меня сосать. Этому придурку ещё и вздумалось его пожалеть. Огата прекрасно знал, что делает: когда он снова взял в рот, на вкус член уже был вполне терпимым. — Ты учти, — когда он провёл языком под членом, беря глубже, предупредил Сугимото, — мне должно понравиться, иначе никакой сделки. Огата хмыкнул в ответ, и вибрации его голоса заставили Сугимото вдохнуть глубже и крепче сжать его плечо. Втянув щёки, он мельком глянул наверх — оценить ситуацию, и остался вполне доволен: запрокинув голову, Сугимото зажмурился, и сквозь его стиснутые губы прорвалось короткое отчаянное мычание. Он всеми силами старался не стонать — что за упрямец. Его окрепший член всё равно выдавал его возбуждение с головой. Ещё пара минут — и он не выдержит. Даже странно, что у него не получилось уладить всё своими руками. Сугимото шумно втянул носом воздух и отпустил плечо Огаты, закрывая глаза сгибом локтя. Тот не придал бы этому значение, если бы не почувствовал, что член у него во рту… несколько приуныл. Спустя полминуты Огата окончательно убедился, что ему не показалось — и оторвался от вянущего органа, вскинув голову и строго вглядевшись в чужое спрятанное лицо. Сумерки скрывали детали, но излом линии рта Сугимото выдавал борьбу, происходившую внутри него. Пальцы Огаты подобрались ближе к его мошонке и сжали — пока не сильно, но этого хватило, чтобы Сугимото снова обратил на него внимание. — Блять… — он разочарованно выдохнул, глядя на собственный опускающийся стояк. Затем перевёл взгляд на Огату и потребовал — голос нервно скакнул, выдав его волнение: — Ну сделай что-нибудь с этим! Иначе никакой сделки… — О чём ты думал? — спросил Огата, всё ещё держа его за яйца и задумчиво поглаживая их. — А? — тот растерялся: прикосновения были приятными, но в то же время от них и отстранённого голоса веяло опасностью. — О чём ты думал, когда пытался подрочить? — в памяти всплыл недавний разговор, в котором Сугимото признался кое в чём очень личном. — Дай угадаю: о той девушке, ради которой ты ввязался в гонку за золотом? Тот в ответ снова глухо зарычал и схватил Огату за волосы, но замер, когда хватка на его яйцах усилилась — ещё не угроза, но предупреждение. — Ты думал о ней, и даже сейчас ты пытался представить её вместо меня, не так ли? — продолжил рассуждать тот беспощадно и холодно, словно бы разбирал затворный механизм на составные части. — Она так много для тебя значит, но почему-то у тебя на неё не стоит, — внезапная догадка заставила его мрачно усмехнуться: — Она слишком… чистая, чтобы дрочить на неё, да? — Заткнись!.. — Скажи, что я прав. — Заткнись, блять!.. Хорошо, ты прав, — всё же выдавил Сугимото сквозь зубы. — Доволен?! По губам Огаты поползла понимающая улыбка. — Тогда перестань думать о ней. С этими словами он, чуть отстранившись, расстегнул верхние пуговицы кителя, а затем и рубашки — в просвет стали видны бледные ключицы. Сугимото, снова растеряв все слова, помотал головой и хотел было отпустить его волосы, но Огата перехватил его руку и вернул на место, отметив, что от этого член Сугимото сладостно дрогнул. — Думай о том, на что у тебя стоит на самом деле, — понизив голос, промурлыкал он. Наклонился и, не спуская глаз с лица Сугимото, провёл языком по всей длине ствола, снова пробуждая его к жизни. Задержался с высунутым языком — Сугимото, не выдержав, сдался и грубо притянул его голову ближе, заставляя снова занять рот делом. Таким он нравился Огате гораздо больше. Честно говоря, ему вся та трогательная история любви показалась чересчур сентиментальной. До тошноты приторной и чистой. Сугимото не из тех, кто яро блюдёт свою чистоту — всё его тело покрыто красноречивыми тому доказательствами, его руки замараны чужой кровью по локоть и выше, он убивал и будет убивать. Наверно, его и тянуло к чему-то чистому — к Асирпе, к той девушке, к мирной жизни подальше войны и смерти — именно потому, что он понимал: он больше никогда не будет принадлежать этому миру по-настоящему. Сугимото ненавидел мысль о том, что он принадлежит тому же миру, что и Огата. Можно обмануть себя, но стояк не обманешь. На девушку из романтического прошлого у Сугимото не стояло. Зато стояло на Огату, который заглатывал его член, порой давясь, но продолжая сосать так, будто от этого зависит его жизнь. Горько такое признавать, должно быть. Тихо простонав, Сугимото кончил, не успев вынуть — семя потекло по подбородку. Кашляя и снова отплёвывась, Огата вытер рот рукавом и поднялся с колен. — Винтовка, — сухо напомнил он, застёгиваясь. Сугимото, глубоко дыша, проворчал: — Да забирай, как вернёмся. Эту я возьму себе, можешь оставить тут. — Эту? Возьмёшь себе? — Огата приподнял бровь. — Кажется, это в сделку не входило. — В смысле? — придя в себя, Сугимото глянул на него с заново закипающим раздражением. Наспех натянул штаны — в этот раз заминок не возникло. — Мы же договорились: ты отсосёшь, и мы меняемся винтовками. — Не так. «Я отдам тебе эту винтовку», вот что ты сказал. О моей речи не было. Он совершил ошибку, потеряв бдительность, потому что в следующую секунду железная хватка Сугимото сжалась у него под горлом. — А ты, значит, из тех, у кого стоит на удушение, что ли? — закипая, осведомился он. — Хочешь, проверим? — Она твоя, — тут же капитулировал Огата, скосив взгляд на лежащее поодаль оружие. Лишний раз позлить Сугимото, конечно, приятно, но две винтовки ему и правда ни к чему. И, когда его отпустили, добавил: — Сам придумаешь, что ты скажешь Асирпе, когда мы вернёмся.