Бездна взывает к бездне

      Всякая утопия — это пустая мечта, идеал, воплощённый больными стремлениями разума. Государство, которому более некуда совершенствоваться, недостижимо, пока существуют люди, стремящиеся к удовлетворению своих естественных желаний. А порядок — лишь хрупкая сладостная иллюзия превосходства, предназначенная для тех, кто отчаянно не желает верить в греховность человеческой натуры.       Исток же, из которого проистекала жизнь, это первозданный хаос, бездна небытия. Из неё появился мир — и в неё же ему надлежало вернуться в обозначенный час. Эстель, впрочем, уповала на то, что конец обещал наступить не столь скоро…       — Вы из Флёр-де-Лиса, мисс Делон? — ненавязчиво поинтересовалась девушка-администратор, встретившая её на ресепшене отеля «Грёзы». В ответ на растерянный взгляд Эстель, она смущённо пояснила: — Это указано в ваших документах. Никогда не бывала там лично, но друзья рассказывали, что у вас просто потрясающие курорты! Не зря ведь Флёр-де-Лис считается красивейшим местом в звёздной системе Дега…       Эстель натянуто улыбнулась в ответ на её слова, приняла ключ от своего номера и безмятежно ответила:       — В таком случае полагаю, что я лишена изысканного вкуса ваших друзей. Но, быть может, поехать на курорт и как следует отдохнуть вам действительно не помешает…       Администратор смущённо провела ладонью по лицу, явно зная о своих ужасных мешках под глазами, которые не маскировал даже плотный слой тонального крема, и неловко засмеялась, указывая ей дорогу в сторону замысловатых винтажных лестниц. По всей видимости, они вели её прямиком к номерам.       Для любого отчаянного искателя грёз Пенакония — страна блаженства, ожившая мечта, которая определённо стоила того, чтобы отдать ей последнее нажитое имущество в призрачной надежде обрести желанный Рай. Но для коренных жителей она всё равно что медленная отрава, растекающаяся по венам вместе с кровью, что насквозь пропиталась удушливой приторностью «Услады». Эстель в силу своего врождённого любопытства знала, что некоторые яды с давних времён являлись лучшим лекарством от страшнейших недугов. В конце концов, клин клином вышибают…       Но даже к самому проверенному препарату всегда прилагается пояснительная записка, предписывающая необходимую дозировку, а также учитывающая возраст пациента и специфические особенности его организма. В случае их несоблюдения побочные эффекты, увы, неизбежны. Возможно, точно также и с Пенаконией — для кого-то страна празднеств попросту вредна, как самая худшая из губительных привычек.       Она, к счастью или к сожалению, не являлась уроженкой Асданы. Эстель Делон — не более чем гостья, преисполненная творческих надежд и прибывшая сюда в поисках нескончаемого источника вдохновения. В конце концов, лишь на планете празднеств и вечного веселья её могло настичь внезапное озарение, которое послужило бы источником для продолжения работы над новой книгой, с которой в последнее время дела обстояли совсем уж тяжко… По крайней мере, Эстель уповала на благополучный исход своей маленькой экспедиции, когда ступила в просторный вестибюль отеля «Грёзы», который поражал взоры обывателей своей помпезной роскошью. Создатели этого места определённо желали произвести на туристов неизгладимое впечатление. И стоило признать — у них это вышло.       Влиятельные дельцы, бизнесмены, владельцы межзвёздных корпораций и знаменитости — все они слетались сюда, точно мотыльки, ведомые светом огня. Их она замечала издалека по громким голосам, нахальному смеху и пьяному блеску в туманных глазах — пенаконийский яд внутри бурлил и кипел, точно лава на дне вулканического жерла.       Но были и другие — те, кто отдал всё ради эфемерной надежды на счастье, растворённое в зыбком мареве грёз. Эстель видела их усталые глаза, осунувшиеся щёки и мозолистые руки, знавшие тяжесть непосильного труда. На Пенаконии они искали не яд — они искали спасения от реальности, которая макала их в грязь лицом на протяжении многих лет без тени жалости и сожаления. И одни только грёзы могли стать им кратковременной отрадой перед очередным витком бесконечных страданий, предписанных самой судьбой.       Сама она не знала, к кому из них ей стоило в конечном итоге причислить себя.       — О! Вы же мисс Эстель Делон! Погодите, можно с вами сфотографироваться?!       Звонкий девичий голосок силой вырвал её из омута собственных мыслей, и она с удивлением обернулась. Незнакомка в кружевном белом платьице с забавными ленточками в светлых волосах смотрела ей в глаза с выражением почтительного благоговения. По всей видимости, девочке едва сравнялось шестнадцать лет — обычно в числе её фанатов были люди постарше.       — Да, конечно, — размеренно откликнулась она, натягивая дежурную улыбку в ответ на искренний восторг, отразившийся в лучистых голубых глазах. — Хотите сделать селфи? Тогда давайте присядем…       Быть известной писательницей гораздо приятнее, чем иметь славу певицы или же актрисы, чьи лица всегда озарены светом софитов. Свою конфиденциальность Эстель полагала неоспоримым преимуществом, потому что не желала посвящать посторонних в таинства собственной приватной жизни. Столь чрезмерное внимание к чужим секретам её по объяснимым причинам крайне раздражало. Впрочем, правило «анонимности» работало лишь за пределами родной планеты, в галактиках, далёких от Флёр-де-Лиса, где и поныне славили красоту давно почившего эона, чей путь был развеян по космосу вместе со звёздной пылью. В том мире, где жизнь подчинялась эфемерной эстетике, довлеющей над сухой и беспощадной правдой, Эстель чувствовала себя птицей, загнанной в золотую клетку. Литературное творчество, что культивировалось во Флёр-де-Лисе, должно было воплощать в себе совершенство художественной формы и идеи, служить отражением красоты человеческого сердца.       Никакого социального подтекста, никакой иронии, изобличающей пороки современного общества, никакого натурализма — книги во имя наслаждения, искусство ради искусства. Всё иное же, не подходящее под каноны общепринятого направления, подвергалось жесточайшей цензуре… и даже порицанию.       — Мне так нравятся ваши произведения, мисс Делон! — с робкой улыбкой проронила девочка и торопливым движением выудила из своей сумки плотный томик. На глянцевой сияющей обложке крупным витиеватым шрифтом значилось: «Э. Делон. Эстетика омерзения». — Я прочитала этот роман в электронном варианте, но он так зацепил меня, что пришлось заказать печатный том, хотя в наши дни это и не особенно востребовано, хе-хе…       — Я очень рада, что вам пришлось по душе моё творчество, — улыбнулась Эстель, польщённая таким вниманием. — Прошу прощения, но как вы узнали меня?..       — Я слежу за всеми интервью, а кое-какие издания публиковали ваши фотографии, — с неловким смешком пояснила девушка. — Вы не особенно любите афишировать подробности своей личной жизни, но… фанаты не так давно слили в один тайный групповой чат ссылки на все ваши личные аккаунты в разных социальных сетях. Поэтому…       — О, вот как.       Эстель дёрнула бровью в безмолвном раздражении, но удержала вежливую улыбку на своём лице — не хотелось прослыть грубиянкой перед такой милой девушкой. Кроме того, вины на ней определённо не было. По крайней мере, теперь она хотя бы понимала причину, из-за которой в последние дни у неё во всех мессенджерах резко прибавилось количество подписчиков…       — Оставите свой автограф на книге, пожалуйста?       — Да, конечно… Не найдётся ли у вас ручки?       Девушка суетливо сунула пальцы в сумку, в спешке вываливая оттуда скомканные листочки исписанной бумаги, забавные резинки для волос и цветную упаковку с фруктовой жвачкой. Однако ручки среди всего этого многообразия так и не нашлось. Эстель, встретив её виноватый и неловкий взгляд, лишь нарочито беззаботно улыбнулась и потянулась к своим вещам, всей душой желая как можно скорее оказаться в тишине отведённого ей номера. Общение с читателями — благо, доступное немногим писателям, а лишь тем, кто сумел заполучить надёжную и благодарную аудиторию. И она искренне любила и ценила каждого из тех, кто активно следил за её творчеством, поддерживая во всех начинаниях. Лишь благодаря им Эстель Делон влачила безбедное существование, несмотря на то, что родная планета отринула её, потому что сочла её произведения «воплощённым уродством души». Лишь только благодаря читателям она до сих пор имела возможность заниматься любимым делом, ради которого отказалась от всего, что некогда имело смысл.       Однако после изнурительного межзвёздного перелёта и без того не самое крепкое здоровье оставляло желать лучшего. Перепады давления после межгалактических прыжков — это совершенная норма для многих космических путешественников, но она подобные явления переносила ужасно. А потому у Эстель не было сил выражать свои эмоции более ярко. Хотелось поскорее заснуть…       Ко всему прочему аккуратный маленький футляр для хранения письменных принадлежностей, который она всегда клала на самое видное место, никак не находился. Эстель с трудом сдерживала в себе едкое разочарование и раздражение. Сегодня определённо не её день.       — Позвольте помочь, мисс.       Приятный юношеский голос, окутавший сердце бархатом, прозвучал совсем рядом, над правым плечом. Эстель, зачарованная мягким баритоном, подняла глаза — и встретилась с обходительной улыбкой, застывшей на тонких бледных губах. «Галовианец», — осознала она, с совершенно невежливым и изумлённым интересом разглядывая пепельно-белые крылья, притаившиеся за его ушами, и яркое гало, парящее над головой. Эстель всегда влекло к неизведанному, как мотылька влёк свет зажжённой свечи. Она была падка на экзотичные расы, коими полнилась их безграничная вселенная; у каждой своя уникальная история, свои особенности развития и происхождения. Галовианцы в действительности были столь красивы, что невольно приковывали к себе чужие взоры, точно светлячки, сияющие в ночной беззвёздной темноте. Эстель, не сознавая собственной нахальности, скользнула взглядом вдоль аккуратного точёного подбородка, мимолётом споткнулась на губах и светлых пушистых волосах, пока не остановилась на глазах. Искристые, как шампанское, и совершенно безжизненные в своей прохладной учтивости.       — Вам нужна ручка, мисс Делон? Держите, — безмятежно продолжил незнакомец, не обращая внимания на её совершенно бестактное любопытство. По всей видимости, к подобному вниманию он был привычен.       — Да, благодарю.       Эстель, отчего-то сбитая с толку вкрадчивым звучанием его голоса, который теплом растекался по внутренней стенке её черепа, по инерции оставила размашистый след на страницах книги и вернула её обладательнице. Лицо фанатки озарилось довольством, и она, румяная от переполнявших её эмоций, спешно попрощалась, пружинящим шагом направившись к стойке регистрации. Эстель же устало выдохнула, будто бы сбросив с себя тяжкий груз, и развернулась в твёрдом намерении поскорее добраться до номера. Однако же внезапно пробудившийся интерес, правила приличия и внимательные глаза юноши-галовианца, прожигающие в ней дыру, отчего-то вынудили её остановиться. В конце концов, ей давно хотелось узнать больше об этой удивительной расе…       — Спасибо, вы спасли меня от неловкой ситуации, — сказала Эстель с вежливой улыбкой и протянула ему пишущий инструмент. Только тогда она обратила внимание на уникальный дизайн — ручка была сделана в виде белоснежного птичьего пера. Создатели сумели воплотить в жизнь даже характерную мягкую структуру. — Могу я узнать ваше имя?       — Меня зовут Сандей. К вашим услугам, мисс Делон, — проронил юноша с обворожительной улыбкой, однако «перо» обратно так и не принял. — Можете забрать его себе на память. Не каждый день на Пенаконию прибывает восходящая звезда современной литературы. Так что считайте это подарком в честь встречи и вашего прибытия в отель «Грёз». Добро пожаловать.       Эстель изумлённо распахнула глаза, слишком ошарашенная неожиданным открытием, чтобы обращать внимание на то, что её личина была столь легко раскрыта. Она никак не могла подумать, что в первый же день пребывания на планете грёз судьба столкнёт её нос к носу с главой клана Дубов, который по праву считался одним из самых влиятельных людей Пенаконии. О запутанной системе местной управленческой власти Эстель знала не так уж и много, однако давно была осведомлена о том, что именно выходцы из клана Дубов осуществляли полноправное руководство страной от имени Повелителя Грёз, являясь непосредственными трансляторами его воли. Имя «Сандей» было на слуху не только ввиду своего уникального значения, но и потому, что он, как и его сестра, являлся известной медийной личностью. Впрочем, в силу своего положения проявлял себя куда менее активно. Но если бы Эстель чуть больше интересовалась знаменитостями и просмотром всевозможных телевизионных передач, то не попала бы в столь глупую ситуацию…       — Какая неожиданная встреча… мистер Сандей, — сконфуженно откликнулась она, хватаясь пальцами за подаренную ручку и уповая на то, что её незнание не будет расценено как высокомерие. Мягкий искусственный пух приятно щекотал кожу. — Полагаю, люди нечасто спрашивают ваше имя? В конце концов, вы необычайно знамениты.       — Слава моей сестры опережает мою стократно, — с тихим смешком произнёс Сандей, щуря янтарные глаза в неясной эмоции, которой она не могла дать наименование. — Но мне странно слышать эти скромные слова от писательницы, которая покорила сердца даже самых взыскательных литературных критиков и завоевала мировую популярность. Среди ваших соотечественников вы — первая, кто рискнул отринуть философию «искусства ради искусства», чтобы писать о неприглядной действительности.       «Именно поэтому теперь я слоняюсь по космосу, как бездомная бродяжка, не знающая куда ей можно вернуться», — с горькой иронией подумала Эстель, заслышав эти слова. Она ничуть не жалела о том, что в своё время приняла судьбоносное решение покинуть родину, потому что Флёр-де-Лис душил её хуже верёвки, обёрнутой вокруг шеи. Идеалы красоты давили всякие ростки неординарного литературного таланта ещё на стадии зародыша, не позволяя цветку пустить корни глубже. Однако тоска по миру, который породил и взрастил её, вещь удивительная и необъяснимая. Как бы жестока не была к людям родная страна, они продолжают всей душой стремиться к ней, к тому месту, где появились на свет.       — Но мне любопытно, отчего же именно… натурализм? Есть ведь и иные литературные направления.       Эстель склонила голову к плечу, вглядываясь в черты чужого лица с пристальным вниманием, точно пыталась увидеть в нём причины подобного любопытства. Лицемерие — удел глупцов и трусов, а потому она ответила предельно честно:       — Если вечно кормить читателей сладкими иллюзиями и грёзами, обёрнутыми в красивую обёртку из замысловатых предложений, совсем скоро они перестанут отличать действительность от выдумки. Натурализм же учит трезво смотреть на собственные пороки, какими бы омерзительными они не были. В конце концов, вслед за отрицанием всегда приходит принятие.       — Полагаю, из-за подобного мировоззрения вы и покинули Флёр-де-Лис… я прав? — поинтересовался Сандей тем самым голосом, каким обычно спрашивали о погоде. Так, будто бы он упомянул об этом мимоходом, как о каком-то ничтожном пустяке.       Эстель в интуитивном порыве передёрнула плечами, ощутив вязкое желание поскорее миновать малоприятную тему, которую ей не хотелось затрагивать даже мысленно. Родная планета была и оставалась для неё сквозной раной, зияющей на месте сердца. Белым воронам легче живётся в одиночестве — в стае их забивают.       — Я люблю путешествовать по галактике — причина исключительно в этом. А ещё больше люблю свою анонимность, потому что слава бывает ужасно утомительной, мистер Сандей. Вам ли не знать? — натянуто проронила Эстель. Ей стало до странного неуютно в его компании. — Мне показалось, что страна грёз — идеальное место для поиска писательского вдохновения. Поэтому задержусь здесь, быть может, на месяц…       — Вот как? Отрадно это слышать, — отозвался Сандей, по-птичьи склонив голову к левому плечу. Перья на его пепельно-белых крыльях слегка шевельнулись. — Знаете, я ведь в какой-то степени тоже ваш преданный фанат, мисс Делон. В особенности приглянулась последняя книга, вышедшая из-под вашего пера… «Эстетика омерзения». Нахожу эту игру слов весьма занимательной.       «Ну и лжец», — с дрогнувшим сердцем подумала Эстель, видя в янтарном взгляде галовианца лишь мрачную насмешливость и изрядную долю лицемерия, не предвещающую ничего хорошего. Притворство просачивалось сквозь него всё более явственно с каждым произнесённым словом, точно вода, утекающая сквозь брешь, что образовалась в плотине.       — Правда? Я полагала, что это не самое популярное моё творение, — она нарочито равнодушно пожала плечами. — Многие критики сочли данную книгу излишне… зловещей и чрезмерно натуралистичной даже по меркам заявленного жанра. В чём-то я с ними даже согласна.       — Она и правда поразительна в своей жестокости к людским судьбам. Вы пишите об утопичном мире, в котором залог счастья — это внешняя и внутренняя красота. Но при этом все ваши герои — люди, отличающиеся исключительным физическим уродством… и не самыми возвышенными моральными качествами, стоит заметить, — глава клана Дубов улыбнулся с некоторым непониманием, точно ребёнок, пытающийся разобраться в сложной задаче. — Они сражаются с укоренившейся государственной системой, разрушают её до основания ценой бесчисленных жертв, нарушают заведённый порядок и судьбы других людей…       Янтарные глаза, прежде искрящиеся, точно стакан с шампанским, сделались вдруг до странного тёмными и пустыми, отчего под её кожей растёкся могильный холод. Глава клана Дубов производил впечатление обходительного и вежливого человека, который держал под контролем не только своих подчинённых, но и самого себя. Скованный собственноручно созданными правилами с ног до головы, он походил на птицу, самостоятельно загнавшую себя в клетку из непререкаемых догм. Любое нарушение — отступление от идеальной концепции, пренебрежение заведённым порядком и строгой системой, которая предписывала ему свою роль. Подобных ему последователей идеалистичной философии… Эстель на дух не переносила, открыто высмеивая на страницах собственных книг. И, вероятнее всего, он и сам прекрасно это понимал — оттого и затеял этот пустой разговор, насквозь пропитанный взаимной неприязнью, что крепла с каждой пройденной секундой.       — В конце истории ваши герои приходят к краху, неспособные собрать воедино осколки того, что сами же уничтожили. Былого Рая больше нет, количество жертв несоизмеримо и всё по вине эгоистичных людских желаний… Всегда было любопытно услышать из ваших уст причину такой сюжетной концепции, — невозмутимо продолжил он, не обращая внимания на то напряжение, что мечом повисло над ними.       — Причина проста — человеческая природа не склонна к порядку. В той же степени, в какой они тяготеют к созиданию, люди желают и беспредельного уничтожения, — Эстель усмехнулась, до конца неуверенная в том, стоило ли ей произносить подобные слова на планете Гармонии. — Хаос — это первоначало любого мира, отправная точка и конец пути. Какую бы могущественную силу не являла собой власть, человечество продолжит стремиться в… небытие. Впрочем, эта идея не нова, она прослеживается во многих моих книгах. А «Эстетика омерзения»… она несколько о другом. Изначально я и вовсе не намеревалось выпускать её в свет.       — Понимаю. Это ведь своего рода злая ирония на вашу родную планету, не так ли? Полагаю, бунтарство ваших героев — это врождённая черта их создательницы?       Эстель поморщилась в искреннем раздражении, не в силах более держать чувства под замком из видимой доброжелательности. Она воззрилась на Сандея с молчаливым предупреждением и призывом оставить излишне личную тему. Но он, казалось, не обратил на её красноречивый жест ни малейшего внимания, лишь улыбнулся шире, щуря глаза в лисьем лукавстве.       — Если вы желали подискутировать на тему моего творчества, то вам стоило сразу начать с этого, — пренебрежительно отозвалась она, раздражённо кривя губы. — Тогда я бы не тратила свои силы на поддержание видимой вежливости.       — Не будьте столь жестоки, мисс Делон, — мягко засмеялся Сандей, точно и не слышал недовольства, сквозящего в её голосе. — Я не хотел оскорбить вас своими словами, интересовался лишь из собственного праздного любопытства. Вы ведёте весьма закрытую и приватную жизнь для знаменитости межзвёздного уровня, редко соглашаетесь на интервью и встречи, но при этом пользуетесь небывалой популярностью. Вот мне и показалось интересным заглянуть чуть глубже в вашу душу.       — При всём уважении, но мы с вами не столь долго знакомы для подобной… душевной близости, — насмешливо улыбнулась Эстель, щуря глаза. — Я предпочитаю осторожно обходится с новыми знакомствами. В конце концов, не всегда люди в силах оправдать то доверие, которое им оказывают.       Сандей понимающе кивнул и вдруг сделал шаг вперёд, ненавязчиво переступив черту её личных границ. Предательские мурашки рассыпались по её спине муравьями, и Эстель робко шаркнула ногой в осторожном желании покинуть пределы чужого контроля. Но глава клана Дубов, казалось, не обратил на это ни малейшего внимания, лишь склонился к ней ближе, позволяя в должной мере ощутить их осязаемую разницу в росте. Для посетителей отеля «Грёзы» расстояние между ними вполне укладывалось в рамки общепринятых приличий, но, несмотря на это, всё же вызывало непрошенные и любопытствующие взгляды скучающих зевак. Однако же сама Эстель искренне желала убежать от него как можно скорее.       — Вы правы, доверие — обманчивая иллюзия. Не стоит верить ей преждевременно, — проронил Сандей, и она почувствовала исходящий от него аромат эфирных масел и мужского одеколона. От него пахло весенней прохладой и утренним туманом. — Поэтому мне бы хотелось чуть лучше узнать вас, мисс Делон. Если вы, конечно, не возражаете.       — Ничуть, — напряжённо откликнулась Эстель, усилием воли не отводя глаза. Смотреть на него отчего-то было сложно, но ей не хотелось, чтобы он видел её позорную капитуляцию. — На Пенаконии мне предстоит провести целый месяц, поэтому я определённо не откажусь от… приятной компании.       «Вот только тебя я приятным назвать при всём желании не могу», — утомлённо подумала она и вдруг с содроганием почувствовала, будто бы чьи-то холодные длинные пальцы без её на то ведома коснулись изнанки разума. Это походило на публичное обнажение — когда всё самое сокровенное, спрятанное в глубинах души за сотней замков, вдруг оказывалось беззащитно распахнуто, открыто на всеобщее насмешливое обозрение. Она вздрогнула от ужаса, который рождала одна только эта мысль, и сделала шаг назад, сбрасывая с себя липкое оцепенение, рождённое чужим вмешательством.       — Кто позволял вам лезть в мою голову? — звенящим от гнева голосом процедила Эстель, не помня себя от злости, что холодила грудь. — Не знала, что глава клана Дубов, один из первых людей Пенаконии, столь ужасающе непочтителен к гостям.       — Ох, прошу прощения, мисс Делон, — извиняющимся тоном отозвался Сандей, склонив голову в нарочито искреннем раскаянии, и послушно сделал шаг назад, позволяя ей вновь оказаться в пределах своих личных границ. Но Эстель понимала, что он в очередной раз фальшивил, как нота, выбивающаяся из общего хора. — Признаюсь честно, я был так увлечён во время нашего диалога, что совсем утратил контроль над собой. Ваше творчество и мировоззрение для меня — настоящее открытие. Прошу, не сочтите за грубость… Мне впервые довелось общаться с человеком, который следует по пути Небытия.       — Это не такая уж и редкость. У нас уникальная философия, приверженцам Гармонии нечто подобное понять не под силу, — прохладно ответила Эстель и твёрдым шагом направилась в сторону лестниц, более не намереваясь поддерживать даже видимость вежливости. — Всего доброго, мистер Сандей. Я устала с дороги, поэтому хочу поскорее окунуться в мир грёз… Надеюсь, он с лихвой окупит потраченные на него кредиты.       — Уверен, вы будете приятно впечатлены, — учтиво донеслось ей вслед. — Буду с нетерпением ждать нашей следующей встречи, мисс Делон.       «Да катись ты к чёрту!», — со злостью подумала Эстель в надежде на то, что он прочтёт эту совершенно невоспитанную и грубую мысль с помощью своего уникального дара. Этот случайный разговор оставил после себя лишь стылое раздражение и эфемерную грязь, которая плотным слоем оседала на стенках её души. Хотелось избавиться от неё, смыть, растереть кожу до крови, до костей, чтобы вытащить наружу и стряхнуть с себя остатки былого вторжения. Внутри Эстель Делон — хаос, беспорядочный и разрушительный для неё же самой. Но она определённо не желала, чтобы чьи-то наглые пальцы касались этой заветной бездны, именующейся «её душой».       Отведённая ей комната была просторной и по-своему уютной, предназначенной специально для VIP-гостей, готовых отдать баснословную сумму ради комфортных условий. Эстель не любила разбрасываться деньгами ради мимолётных капризов, но в этот раз отчего-то решила не скупиться на саму себя. Чаша сновидений, выполненная в виде огромной ракушки, встретила её таинственным сиянием на прозрачной водной глади. На ощупь она была тёплой и до странного эфемерной… будто бы воздух, на какое-то время обрётший осязаемую форму. Эстель оставила вещи у входа, плотно закрыла дверь, уповая на то, что персонал отеля не соизволит почтить её в это время, и забралась в раковину, ведомая сладостным предвкушением.       Пенаконийские грёзы — лишь пустая безделица, призванная развлекать межгалактических туристов и исполнять самые порочные человеческие желания. Она здесь не для забавы, а ради вдохновения, ради избавления от проклятых цепей, что сковывали её творческую натуру, не позволяя вновь взяться за перо.       «Трусливая лгунья», — едко заметил внутренний голос, но Эстель, слишком изнурённая для споров с самой собой, лишь в безмолвии закрыла глаза. И с головой провалилась в желанный сон.