***
Кэйа Альберих живет свою обычную жизнь. В ней не случается ничего нового, каждая неделя похожа на предыдущую, те в свою очередь складываются в однообразные месяцы, одинаковые, словно умело нарисованная реплика с картины или сделанный руками скульптора слепок, повторяющий каждый изгиб оригинальной формы. И это его полностью устраивает. Каждый понедельник он сдает написанные за выходные отчеты и идет на еженедельное собрание капитанов с Джинн. Перекидывается новостями с Гертой, за чашечкой чая в обед, собирая слухи обитающие в стенах города. Вечером за бокалом вина обменивается с Эолой вестями с границ. По вторникам и средам Кэйа разбирается со своей частью поступивших в орден запросов от горожан, выбирает то, чем займется сам и распределяет остальное между свободными рыцарями. Вечером же встречается со своими информаторами в таверне. Один день в Доле ангелов выслушивает свежие сплетни под меланхоличное звучание лиры, второй в Кошкином хвосте сосредоточенно сводит факты, полученные от агентов за партией в карты. Весь четверг с самого раннего утра уходит на патрулирование окрестностей и зачистку новых стоянок хиличурлов. Если в собранной накануне информации попадается что-то интересное, Кэйа проверяет и эти зацепки тоже. Хоть маршрут и разнится, но суть всегда одна. Обычно он возвращается в город затемно, едва переставляя ноги, уставший настолько, что, не чувствуя болезненно ноющих конечностей, валится в постель и не замечает, как наступает пятница. С утра он сам разминает перетруженные мышцы и гоняет новобранцев по тренировочному полю под восторженные комментарии Айлин, неизменно наблюдающей за тренировкой. Обедает Кэйа обычно в ордене: он болтает с Джинн, не забыв снабдить ее свежей выпечкой или овощным салатом, прихваченным в Хорошем охотнике по дороге, иногда к ним присоединяется Лиза, угощая новым ароматным чаем с непроизносимым сумерским названием. Вечером он проводит время с Беннетом и Кли, иногда к ним присоединяется Альбедо, захватив с собой мольберт, или Рэйзор, освободившийся пораньше после занятий с Лизой. Субботу он тратит на слежку за Фатуи, наносит «дружеский визит» на северный склон Драконьего хребта и со всей тщательностью и вежливой дотошностью проверяет у каждого агента разрешение на пребывание в Мондштадте и ведение археологической деятельности в каменных провалах ледяной неприступной горы. Маленькое напоминание: «я здесь, и вы не можете делать все, что вам вздумается». Иногда в ответ к нему пристраивают пару соглядатаев, но избавиться от хвоста не составляет труда. Кэйа вдоль и поперек знает окрестности Спрингвейла и винокурни. Обычно убедившись, что избавился от навязчивого внимания Фатуи, он заглядывает в поместье чтобы проведать Аделинду и ненавязчиво узнать у Эльзера все ли в порядке и не нужна ли помощь. Пока тот заговаривает ему зубы, главная горничная коварно накрывает на стол, вынуждая его остаться на ужин. Кэйа позволяет себе попасться в эту приятную ловушку каждый раз, кроме дней, когда у него действительно паршивое настроение. В воскресенье Кэйа разбирает скопившуюся почту и делает всю бумажную работу. Если прилетает сокол Дилюка, он старательно пишет ответ, иной раз долго подбирая слова, и отправляет очередное письмо в никуда, надеясь, что птица безошибочно найдет своего хозяина, где бы тот ни был. У Кэйи нет выходных. Ему не нужно время для праздных шатаний, погруженный в работу он избегает навязчивых мыслей. С началом очередной недели все повторяется снова. Диона ломает что-то в этом отлаженном механизме, рушит его тщательно выстроенные будни также легко, как кот сбрасывает пустой бокал с барной стойки беспечным движением хвоста. Так и его скучная рутина в один момент превращается в стеклянное крошево на полу. В очередной вечер среды Диона выскальзывает из-за стойки и подзывает Кэйю тихим шепотом, заговорщически прижав мягкие уши к голове и поманив его в сторону выхода. Кэйа заинтригованно идет следом, в голове роится с десяток идей, о чем может пойти речь. На прошлой неделе, к примеру, по наводке Дионы ему пришлось переговорить с излишне старательным фонтейнским ухажером Маргариты, доходчиво объяснив тому, что прикосновения без согласия неприятны и далеки от понятия страстных ухаживаний. То, что после приватной беседы с капитаном страстный романтик покинул город с ближайшим аэростатом, всего лишь досадное совпадение. Все его догадки рассыпаются в считанные секунды, когда Диона, прикрыв дверь подсобки, показывает ему большую плетеную корзину, накрытую мягким пледом. Кэйа стоит недвижимо, прибитый к месту внезапной паникой, в то время как Диона солнечно ему улыбается, болтает что-то о том, какой он надежный и, радостно подергивая ушами, показывает ему троих котят, свернувшихся крохотными клубочками на шерстяном пледе. Кэйа немного в ужасе и поражен в самое сердце. Внутренности волнительно сжимаются, сковывая грудь тревогой. Он нервно сглатывает, пытаясь незаметно восстановить ускорившееся дыхание. Наверняка от острого слуха кецлайна не укрылось его состояние, но Диона тактично молчит, склоняясь над корзиной и давая ему время прийти в себя и сохранить лицо. Он надежный? Настолько, что Диона готова доверить ему в руки эту маленькую жизнь, способную уместиться на одной ладони? Якорь, который привяжет его к дому, вынуждая брать поменьше суточных дежурств и реже пропадать на патрулях. Еще одно из многих звено, что крепкой цепью свяжет его с Мондштадтом. Существо, что будет ждать его дома каждый день... Кэйа правда думает отказаться, нагнать в голос побольше равнодушной вежливости, пообещать помочь всех пристроить через орден и сбежать, но… все возражения о постоянной занятости и круглосуточной работе тают на языке. В себя он приходит уже на пути домой, с тихо тарахтящим мягким трехцветным клубочком, свернувшимся за пазухой. Маленькое живое существо в его квартире становится источником глобальнейших проблем. Когда заявление на пару отгулов оказывается на столе у магистра, Джинн изумленно спрашивает его: все ли в порядке? Не болен ли Кэйа? Не умирает ли он? Кэйа лишь раздраженно отмахивается. Он на голом энтузиазме и упрямстве дежурит без сна почти сутки, чтобы приучить котенка к лотку, не дав тому промахнуться ни разу. Маленький шерстяной ураган растет слишком быстро. Она учится забираться на подоконник по шторам и уничтожает горшок с забытой и засохшей еще месяцы назад светяшкой, однажды купленной по сентиментальной глупости у Флоры. Ей не нравится ни одна миска с водой, любая плошка оказывается перевернута мгновенно, и Кэйа обнаруживает лужи на полу постоянно, то и дело случайно шлепая по ним босыми ступнями. Лохматое порождение бездны быстро находит альтернативу, каждый раз забираясь на раковину и утробно урча, требовательно прося открыть ей проточную воду. Словно тигр ришболанд или древний дракон с огромными когтями, она самозабвенно дерет кресло и деревянную мебель, сколько бы Кэйа когтеточек не размещал на каждом квадратном метре своей квартиры. Когда цепкие коготки добираются до его кавалерийских сапог, Кэйа идет в Кошкин хвост и долгие несколько часов жалуется Дионе на ее подарок, получает бесплатный утешающий коктейль, и конечно же даже и не думает вернуть исчадие Бездны обратно. Диона своей выходкой явно запускает череду странных событий, не иначе — отрешенно думает Кэйа многим позднее, когда через пару недель его четко выстроенная рутина под гнетом совместного проживания с пушистым монстром и вовсе стремительно превращается в руины. Проходит еще несколько дней, и его теория получает неоспоримое подтверждение — Дилюк Рагнвиндр возвращается в город.***
— Ты должен дать ей другое имя, — Хоффман явно очарован. Он медленно чешет растянувшуюся у него на коленях кошку под подбородком, та бодает его руку в ответ, прижимает лапки к груди и изворачивается, подставляя мягкий пушистый живот. Она подросла, яркие черные и рыжие пятна украшают длинную шерсть. Шерсть, которую Кэйа обнаруживает теперь абсолютно везде: на своей одежде, в кровати, на столе, да даже в нижнем белье! Хоффман лучится довольством, удобно расположившись в кресле. В какой-то момент утренняя ежедневная планерка окончательно сменила место дислокации и закрепилась в квартире Кэйи. Если раньше они обсуждали расстановку патрулей и произошедшие накануне мелкие происшествия за чашкой кофе в Хорошем охотнике, то теперь, с появлением в его жизни маленького шерстяного урагана, Хоффман зачастил вламываться с взятыми на вынос бодрящими напитками прямо к нему домой. Не то чтобы Кэйа был против, за пару недель он поумерил свое эго и смирился с тем, что его милый питомец может своровать все адресованное ранее ему самому внимание, абсолютно не прилагая усилий. Просто являясь маленьким и пушистым. Досаднее всего было пожалуй то, что ранее, заглядывая с каким-нибудь поручением, Ноэль приносила ему свежую выпечку, теперь же в качестве угощения Кэйа получал исключительно предназначенные кошке рыбные крекеры. — Аждаха ей отлично подходит, — наставляя на Хоффмана перо и громко вздыхая, уверенно произносит Кэйа. Кошка дергает ушами, заслышав свою кличку, и впивается в него взглядом, янтарь вспыхивает золотом в ярком дневном свете. — У нее в роду точно были вишапы или какие другие древние ящеры. Ты просто не видел, как она топорщит хвост, когда пытается атаковать, или ест, широко расставив лапы и уперевшись ими в пол. А уж этот утробный рев… никогда не думал, что настолько маленькое создание способно издавать такие звуки. Аждаха будто в противовес его словам тонко и коротко мяукает, прежде чем снова подставиться под расчесывающие мех пальцы. Хоффман щурится и бросает на него крайне недоверчивый и скептичный взгляд. Кэйа тяжело вздыхает и возвращается к чтению списка иностранных гостей, прибывших в Мондштадт за последний месяц. Иногда он думает, что в искусстве ношения приятных масок его кошка преуспела так же хорошо, как и он сам. Торговцы, туристы, театральная труппа и два барда… Взгляд натыкается на знакомое имя. Кэйа горд собой, его лицо не дрогнуло, всего-то сердце екнуло и провалилось куда-то на дно грудной клетки, прожигая попутно ребра. Это ерунда, с этим уже можно жить. Он тянется к чернильнице, обмакивает перо и вычеркивает Дилюка Рагнвиндра из перечня, для верности несколько раз прочертив линию туда и обратно так, что имя становится почти не читаемым. Нечего ему там делать, в отличие от всех остальных персон в списке, Дилюк вернулся домой. Хоффман бросает в его сторону короткий взгляд и возвращает все свое безраздельное внимание кошке, продолжая игнорировать недовольное пыхтение, жалобный скрип пера и шуршание сминаемой бумаги, он поглаживает мягкую шерсть на доверительно подставленном животе. Проходит несколько долгих минут, прежде чем Хоффман снова открывает рот: — Так… а что Дилюк? — А что Дилюк? — уткнувшись в первый попавшийся вытянутый из стопки лист, равнодушно произносит Кэйа. — Переверни рапорт, вниз головой читаешь, — ровным тоном предлагает Хоффман, получая испепеляющий взгляд поверх листа бумаги. — Ты виделся с ним? — Видел мельком в ордене неделю назад, когда он приходил к Джинн, — показательно равнодушно произносит Кэйа. — И? — Мы не разговаривали. — Избегаешь его? — Чушь не неси. — Я уже сбился со счета, сколько раз он заглядывал в орден с «делами», — Хоффман демонстративно пальцами рисует кавычки в воздухе, — и спрашивал о тебе, но с недавних пор капитана кавалерии не застать в своем кабинете. — У меня плотный график, — бормочет Кэйа, он угрожающе сводит брови вместе и вкрадчиво уточняет, — у тебя, к слову, тоже. — Понял, — Хоффман поднимает ладони вверх признавая поражение. Аждаха, растревоженная, скатывается с его колен, с наслаждением потягивается, выгибая спину, и гордо шествует через кухню, задрав трубой хвост. Она забирается на стол, укладываясь прямо поверх отчета, который Кэйа старательно пытается прочесть последние несколько минут, и пытается лапой зацепить перо, по прежнему зажатое в его пальцах. Он борется с собой, но через пару минут зарывается лицом в мягкую шерсть, чувствуя горящую в груди привязанность и щемящее тепло. Чувств внутри так много — годы нерастраченной любви и нежности. Хоффман только хмыкает, наблюдая за ними склонив голову. Они все-таки распределяют рыцарские отряды по зонам и намечают новые маршруты патрулей. Хоффман тепло прощается с Аждахой куда дольше, чем с самим капитаном и совершенно случайно забывает упомянуть, что дал Рагнвиндру его домашний адрес.***
Кто-то влезает в его окно заполночь. В темноте сложно что-либо различить, Кэйа стрелой срывается вперед, стараясь тихо переступать по полу, подкрадывается со спины, перехватывая руку взломщика и ударяет по кисти, чтобы выбить оружие. Где-то сбоку шипит вздыбив шерсть и сверкая глазами во мраке Аждаха. Кэйа надеется, что она не вздумает налететь на нападающего, пытаясь выцарапать тому глаза. Страх, что кошка может пострадать неожиданно занимает куда больше мыслей, чем личность полуночного гостя. К его удивлению руки вторженца оказываются пусты, и Кэйа ловко выворачивает чужую кисть в болевом захвате. — Кэ…Кэйа! — раздается чуть более низкий, чем он помнил, но до боли знакомый голос. Кэйа отскакивает так резко, будто прикосновения к чужой коже его обжигают. Он не замечает, как, пятясь, сшибает стул, тот с грохотом валится на пол, и видимо это срабатывает как условный сигнал, потому что Аждаха, до этого не участвовавшая в потасовке, выгнув спину с воинственным утробным воем срывается с места. Возня и ругательства продолжаются пока Кэйа не зажигает лампу, проливая по комнате тусклый свет от крохотного огонька. Дилюк обнаруживается на полу, на его рукаве, пытаясь разодрать когтями плотную ткань черного сюртука, висит маленькое трехшерстное чудовище — потомок могучих и воинственных вишапов. Кэйа смотрит на чужое растерянное лицо, чуть осунувшееся и потерявшее юношескую округлость черт, на заострившиеся скулы и отросшие, все такие же непослушные, волосы, буйным пожаром рассыпанные по плечам. Кэйа не знает что там сейчас с его лицом, но Дилюк, поймав чужой взгляд, мигом подскакивает на ноги и делает шаг навстречу, но заметив, что Кэйа отступает, растерянно замирает на месте. Тишина повисает между ними на несколько мгновений. — У тебя кот, — сказанное не звучит как вопрос. Дилюк чуть морщится, как только слова вылетают из его рта, расстроенный повисшим неловким молчанием, однако Кэйа наконец выдыхает, фыркает под нос и сокращает расстояние между ними, принимаясь по одной отцеплять маленькие когтистые лапы, намертво впившиеся в чужую одежду. — Это она. Кошка, — он улыбается уголками губ, — и… привет? Не думал воспользоваться дверью? Кэйа опускает взъерошенное создание на кресло, Аждаха фырчит и мечет хвостом, воинственно выгибая спину и не сводя с посетителя глаз, но больше не предпринимает попыток напасть. Она распушается и топорщит мех, становясь вмиг визуально больше в два раза. Кэйа не отводит взгляд и Дилюк рассматривает его в ответ. Это кажется нереальным. Странно вот так находиться рядом снова. В последнюю встречу годы назад между ними плясало пламя, горечь и скорбь, обернувшаяся пеплом, а теперь Дилюк влезает в его окно, словно им снова по семнадцать. Кэйа иногда думал о том, что станет с их связью, когда Дилюк вернется, как она изменится, и это пугающее почти ничего вводит его в ступор. Кэйа делает глубокий вдох и думает о том, чтобы усадить Дилюка за стол, предложить чай и быть может смиренно начать наконец-то разговор, к которому он все равно никогда не будет готов, так чего и откладывать. Он отыскивает взглядом большие керамические чашки, еще не пострадавшие от вездесущих лап его личного шерстяного проклятия, и совсем не замечает, как Дилюк оказывается слишком близко. На секунду ему кажется, что алый кармин светится, в глазах Дилюка будто вспыхивают крохотные искры на мгновение, но Кэйа моргает и странное видение рассеивается. — Пахнешь по-другому, — бормочет Дилюк, игнорируя его ошарашенное лицо, он ловит отшатнувшегося было Кэйю за запястье, вынуждая остаться на месте. Дилюк придвигается еще ближе и утыкается носом куда-то в висок. Кэйа застывает ледяным изваянием, пока Дилюк скользит дальше, чертит, едва касаясь кончиком носа, по нежной коже за ухом и вниз по шее. — И домом не пахнешь тоже. Совсем. — Дилюк, — сипло выдыхает Кэйа, кожа вмиг покрывается мурашками, — какого хрена? Тот, будто опомнившись отстраняется, на лице на мгновение отражается сложно читаемая смесь эмоций. Он медленно выдыхает, прикрывая глаза, и сам следует к кухонному столу, принимаясь греметь чашками, пока Кэйа пытается собрать остатки связных мыслей в кучу. По ощущениям, Дилюк ворвался в его прекрасно выстроенный мир и крушит его безжалостно, словно неуклюжий огромный митачурл с топором в гончарной лавке. — Ты избегаешь меня? — Дилюк бросает короткий взгляд через плечо, стрелой вонзающийся в открытую грудь. — Чушь не неси, — произнесенная во второй раз ложь дается легче, нарастает поверх словно защитный ледяной панцирь. — Я слышу твое серд… — Дилюк осекается, раздраженно трет пальцами переносицу и крепко смыкает веки на пару мгновений, — Кэйа, ты не искренен. Давай… Он не дает ему договорить. Злость накрывает словно скатившаяся со склона Драконьего хребта лавина, перемалывает хрупкие кости под многотонным слоем снега и грязи. Кэйа хочет выставить Дилюка из собственного дома так же сильно, как жаждал его возвращения в Мондштадт все годы до. — Ты не имеешь права говорить мне это, Дилюк, — он чувствует трескучее раздражение, словно электрические разряды под кожей. — Как ты можешь упрекать меня в неискренности?! Если ты хотел поговорить, тебе следовало начать с другого. Ты мог бы прийти через дверь, а не влезать в окно среди ночи, будто вор. Ты мог бы написать мне о том, что возвращаешься, а не пропадать без ответа на месяцы, оставляя меня в полном неведении. Бездна тебя побери, Дилюк, я думал с тобой что-то случилось. Снова. — У тебя же мой Глаз бога, разве нет? Ты мог увидеть… — Ах да! — Кэйа сжимает кулаки так сильно, что пальцы сводит. Он резко разворачивается на пятках, подходит к невысокому комоду и вытаскивает оттуда шкатулку, перебрасывая ее Дилюку. — Это же так легко — постоянно проверять горит ли еще огонь в этой проклятой стекляшке. Постоянно ждать, что он может потухнуть снова, как уже случилось однажды. Дилюк, я чуть с ума не сошел. После того случая, я в кошмарах это видел еще по меньшей мере полгода и убрал его с глаз подальше, потому что это, мать твою, невыносимо. Невыносимо каждый раз бояться, что вернувшись домой я обнаружу серый мертвый осколок стекла, и это все, что у меня останется. Ты, что совсем одичал в своих странствиях? Забыл какого это — чувствовать страх за других?! Что бы он ни сказал, но очевидно это ощущается, как ведро ледяной воды. Дилюк медленно болезненно выдыхает, отступает на пару шагов. Он замирает посреди полумрака кухни, сжимает в пальцах деревянную коробочку с Глазом бога так сильно, что слышен жалобный треск дерева, прежде чем молча развернуться и выскользнуть через окно, так же, как появился. Кэйа жалеет о сказанном в ту же секунду, как чужой силуэт растворяется в темноте. Он зол, но зол в первую очередь на себя. Воссоединение, момент, которого он так ждал и боялся… Дилюк пришел к нему сам. Неужели нельзя было затолкать поглубже эту едкую обиду хотя бы ненадолго, ради человека, который в своих руках держит его трепещущее сердце? Кэйа знал и смирился, ни шрамы, ни раны на кровоточащем разбитом сердце не поменяли его чувств. Дилюк всегда будет для него важен, не имеет значения в каком статусе, даже если тот решит, что они теперь не более чем знакомые, Кэйа всегда будет… Он приваливается спиной к кухонному шкафчику и съезжает на пол, пряча лицо в ладонях. Поздравляю, Кэйа Альберих, ты ждал этого момента. Ждал его возвращения все эти годы с замирающим сердцем, и умудрился испортить его. Хочется что-то сломать, взвыть, выплеснуть горечь и боль, пеплом оседающую внутри, но у него не выходит. Кэйа подтягивает колени к груди, стараясь сжаться в комок. Аждаха прижимается к бедру теплым боком. Мех у нее на спине все еще дыбится, напоминая мягкий гребень дракона. Он зарывается пальцами в длинную мягкую шерсть и шумно глубоко дышит. Пусть и самую малость, но становится чуточку легче. Через несколько долгих минут Кэйа поднимается на ноги и трет сухие горящие глаза, в которых словно пустыня Сумеру разверзлась. Он берет кошку на руки, собираясь пойти в спальню, когда слышит стук в дверь. Кэйа замирает недоверчиво. Стук повторяется, тихий, но настойчивый. На пороге обнаруживается Дилюк, Глаз бога прицеплен к его поясу и сияет так ярко, словно само пламя. — Я не хотел тебя ранить, Кэйа. Никогда не хотел, — Дилюк не отводит серьезного взгляда, темный кармин горит решимостью сделать все правильно, — прошу, давай поговорим. Кэйа чувствует, как скрученные в тугой узел нервы разжимаются, кислород судорожными мелкими вздохами врывается в легкие. Он только и может, что рвано кивнуть, пока внутри обретает плоть и наполняется кровью крохотная робкая надежда. Они пробуют еще раз.***
Спустя пару недель Дилюк приглашает его на ужин. Кэйа и так собирался заглянуть, вообще-то у него расписание, суббота, и трещащая по швам, полетевшая прямиков в бездну рутина. Он немного удивлен, когда Аделинда встречает его на самой границе виноградников, излучая беспокойство всем своим видом. — Мастер Дилюк ведет себя странно, — произносит она заговорщическим тоном. Кэйа не отмахивается от просьбы главной горничной присмотреться к хозяину поместья, но искренне считает, что Дилюку позволено сейчас многое, ведь он только вернулся после стольких лет отсутствия и бесконечной изматывающей борьбы. Должно быть тяжело влезть в старую шкуру, если это вообще еще возможно. Кэйа переступает порог с мыслями о сытном ужине в приятной компании, немного нервничая, но волнение от предстоящей встречи скорее приятное, чем тревожное. Он весь день потратил на препирательства с Фатуи, и даже пережил одну неудачную попытку избавиться от него. Пусть прикопать надоедливого капитана кавалерии в одном из темных горных провалов им не удалось, но он все же нарвался на пару досадных прорех на ткани рубашки и неглубоких саднящих порезов на коже. Но это ерунда. Все, чего Кэйа сейчас хочет, как можно скорее забыть об этом длинном дне, расслабиться и почувствовать себя… дома? Дилюк встречает его легкой теплой улыбкой, от которой внутри искры загораются, но чем ближе он подходит, тем сильнее меняется его лицо: ноздри раздуваются, губы сжимаются в тонкую жесткую линию, а брови хмуро сходятся в изломе. Кэйа вскидывает вопросительно бровь, он не понимает причины внезапного недовольства, и это неожиданно пугает. Не хотелось бы откатиться назад снова, когда они наконец-то начали сближаться. Дилюк осматривает его с головы до ног, ничего не найдя взглядом, он тянет вперед руки, принимаясь молча и без объяснений стягивать меховой воротник с чужих плеч. Странный. Верно, Аделинда назвала его странным. Кэйа перехватывает запястья, останавливая того на полпути, неосознанно поглаживает открывшуюся тонкую белоснежную кожу между манжетой рукава и краем перчатки, медленно очерчивает проступающие вены пальцами. — Что ты делаешь? — Тебе нужна помощь, — Дилюк упрямо высвобождает руки, продолжая начатое. — Ты ранен. — Ты что приставил ко мне наблюдателя? — Кэйа удивленно вскидывает бровь, чужое недоверие кусает, легкой досадой отзываясь внутри, но уже не вызывает прежней злости. — Если ты об этом знаешь, то должен знать и то, что мне не досталось, ну… ничего серьезного по крайней мере. Пара царапин. — Нет, я не… — Дилюк пытается подобрать слова, но замолкает, тишина повисает между ними. Спустя долгие мгновения он тяжело выдыхает, сдавшись. — Я не подсылал к тебе никого, чтобы следить. И я понятия не имею насколько сильно ты ранен, но чувствую свежую кровь. — Что? — Кэйа пару раз непонимающе моргает, но Дилюк все еще высится в опасной близости хмурой и бескомпромиссной скалой. — То, — уже успевший отвоевать жилет и плащ, он тянется к воротнику, намереваясь расцепить металлическую защелку. — Снимай рубашку. — Как это чувствую? Это что какие-то побочки использования Глаза порчи? — Кэйа внимательным взглядом сканирует чужое лицо, будто надеясь увидеть там признаки неизвестного влияния проклятого артефакта. — Эй, да хватит меня раздевать! — Нет, я…ммм… — Дилюк вдыхает так глубоко, будто после знойного дня собрался нырнуть в ледяное озеро, Кэйа перехватывает его ладонь, сжимая в успокаивающем жесте, он чувствует, как крепче становится хватка чужих пальцев. — Я могу чувствовать запах крови. Любые запахи гораздо острее. На тебе он все еще яркий, значит кровь не чужая, иначе давно бы высохла и свернулась, и вероятно все еще сильно кровит. Дай сюда! Кэйа крутит в голове озвученный факт, настолько уйдя в себя, что не замечает как Дилюк таки избавляет его от рубашки. Алым успевает пропитаться весь бок, два длинных разреза с рваными краями на ткани. Кэйа тяжело выдыхает — теперь только выбросить. Дилюк вскидывает голову и подает какой-то сигнал заглянувшей в гостиную Аделинде, через несколько минут та возвращается с плетеной корзиной в руках. Он откидывает крышку и берет оттуда чистые бинты, начиная промакивать рану. С каждой секундой Дилюк хмурится все сильнее. — Я пришёл поесть, если бы я хотел чтобы надо мной тряслись с мазями и бинтами, то пошел бы в лазарет, — Кэйа недовольно ворчит и возмущается скорее для вида, пытаясь отвлечься от чужих касаний, вызывающих мурашки на коже. Когда теплые пальцы проходят по ребрам мыслей в голове остается неожиданно мало да и те разлетаются в стороны, как перепуганные зяблики рвутся в воздух из-под ног на террасе Юйцзин. Дилюк не вслушивается, увлеченный своим делом, мягко очищает порезы и наносит прохладную мазь, Кэйа вздрагивает и отстраняется на считанные сантиметры, но Дилюк перехватывает его запястье, удерживая на месте, сверкает глазами, на секунду Кэйе кажется что киноварь вспыхивает ярким огнем. Темный зрачок и радужка ловят блик совсем как… Его безжалостно вырывают из мыслей. Дилюк снова придвигается ближе, наступает, его руки почти обнимают Кэйю вокруг торса, пока он затягивает бинты, фиксируя повязку на ранах. Когда он поднимает голову, чтобы взглянуть на притихшего капитана, они почти сталкиваются носами. В голове отчаянно бьются мысли. Интересно Дилюк еще вспоминает их, таких юных и влюбленных, едва успевших признаться друг другу в чувствах, прежде чем реальность сокрушила их, разошлась широкими трещинами, натянув связующую два сердца красную нить до предела. Кэйа боится обмануться до нервной дрожи в ладонях, поэтому отстраняется, насколько позволяет сжавшаяся на предплечье хватка. Дилюк медлит секунду, после чего подается вперед. Утыкается носом в волосы на виске, ведет по линии челюсти вниз, едва касаясь. Вторая ладонь ложится на плечо, слегка сжимает, посылая приятную дрожь по телу, мимолетно гладит ключицу большим пальцем и замирает. Кэйа задерживает дыхание, под кожей будто огненные цветы распускаются. Сердце грохочет в ушах, заглушая любые мысли. — Еще ты пахнешь медью и порохом, чем-то морозным и снежным, — Дилюк морщится, будто подбирая слова. — Мятой и полынью, быть может немного пергаментом… Кэйа не отрываясь смотрит, как опускаются чужие веки, скрывая темные, словно алый кварц, радужки. Тень от ресниц падает на белую кожу. Так близко. Хочется коснуться, зарыться ладонью в чужие волосы, ощутив мягкость прядей. Кэйа не чувствует отторжения, будто не было бесконечно долгих лет порознь и разделяющей их пропасти из недоверия, и это пугает, потому что в глазах Дилюка он видит то же самое. Очарованность моментом, пылающую ярким огненным цветком. Словно никогда и не было ледяной стены, крепко скованной из проливного дождя, разделившей их историю на до и после. — А еще, я слышу твое сердцебиение, — произносит Дилюк низким шепотом. Звук прокатывается между ними, электризуя воздух. Чужое дыхание касается губ вместе с произнесенными словами. — Это вторжение в частную жизнь, — бормочет Кэйа, едва осознавая смысл сказанного. Он хрипло выдыхает, почему-то прямо здесь и сейчас, смотря в горящие огнем глаза, Кэйа готов поверить во все, что угодно. Да будь Дилюк хоть самим пиро Архонтом, ему плевать, если прямо сейчас он не украдет поцелуй с этих горячих губ… …но происходит нечто иное. Дилюк резко толкает его, заставляя опуститься на диван, и с силой вдавливает в мягкую спинку, ладонь скользит по шее, чуть сжимая, пальцы оглаживают нежную кожу за ухом. Большим он упирается в подбородок, заставляя Кэйю запрокинуть голову и открыть беззащитно шею. Тот поддается, подчиняется твердым уверенным касаниям, плавится будто мягкая глина, искра страха мелькает и растворяется, тонет в противоречивых чувствах. Дилюк склоняется к его шее и прижимается к коже поцелуем, Кэйа думает, что он умирает, сердце пропускает удар, после чего принимается биться о клетку ребер, словно трепещущая крыльями птица в лапах хищника. Касание губ прерывается, Дилюк влажно проводит по коже языком, Кэйе кажется, что он слышит довольное низкое рычание. Он все еще не может взглянуть на Дилюка, тот крепко держит его подбородок, не давая вертеть головой, как ему вздумается, вторая ладонь собственнически ложится на грудь, прямо над сходящим с ума сердцем. Через секунду Кэйа чувствует, как острые клыки, явно чуть более длинные, чем человеческие, сжимаются на его шее, не прокусывая, но ощутимо сдавливая кожу. Он захлебывается своим дыханием. Что там Аделинда говорила? Странный?! Грохот со стороны кухни отвлекает их обоих. Дилюк резко откатывается в сторону, так быстро, что Кэйа даже на секунду раздумывает, не привиделось ли ему, вдруг он сейчас мечется в лихорадке от неизвестного яда, нанесенного на клинки агента Фатуи. Но ощущение чужих пальцев, давящих на подбородок, и зубов, сжимающих тонкую кожу, никуда не пропадает. Кэйа сглатывает и касается своей шеи кончиками пальцев, ощущая отпечатавшийся на коже полумесяц — след от укуса. Они оба тяжело и заполошно дышат, совсем как раньше, несколько часов к ряду проносившись между виноградными рядами или после долгого сражения на мечах. Кэйе кажется, что он готов выплюнуть легкие, вместе с истощенным и измотанным сердцем. Дилюк склоняется и прячет лицо в ладонях, будто у него внезапно разболелась голова. Аделинда появляется в гостиной через минуту. — Мастер Кэйа, я принесла вам сменную рубашку. Это одежда господина Дилюка, но думаю он не будет возражать, верно? — она осекается и смеривает их подозрительным взглядом, Кэйа в ответ нервно дергает уголками губ, пытаясь выдавить улыбку. Дилюк вслепую машет рукой, не отнимая вторую ладонь от глаз и чуть не заехав Кэйе по носу, видимо силясь показать, что ничего против он не имеет. — Аделинда, милая! Как раз вовремя, я тут понял, что мне уже пора, — Кэйа осторожно поднимается, ощущая дрожь в ногах. Он чувствует сжавшиеся на запястье чужие горячие пальцы, но касание растворяется и отступает также быстро, как морской прилив. Кэйа принимает из рук горничной приятную легкую ткань, та мягко ложится угольно черным на плечи, скрывая обнаженную кожу. Он боится, совсем как мальчишка, что Аделинда заметит следы зубов. Кэйа не смог бы объяснить ей это. Он не может объяснить даже себе. — Вы что… подрались? — ее голос звенит расстроенно. Дилюк наконец отнимает ладонь от лица и выпрямляется. Кэйа тут же прикипает к нему взглядом и ловит ответный: черные, как провалы бездны, зрачки сжирают радужку. — Нет, все в порядке, — хрипло выдавливает Дилюк, на что Аделинда только скептично щурит глаза и склоняет голову к плечу. — Мы… эм… наоборот… Он окончательно тушуется, весь энтузиазм хоть как-то объясниться угасает, Дилюк стреляет глазами в сторону, цепляя морскую глубину и острые грани чужого зрачка взглядом в поисках поддержки. У Кэйи внутри пузырится веселье, он прикусывает губу, сдерживая рвущийся смешок. Несмотря на все странности, на то, что они оба уже выросли, и Аделинда явно не станет всерьез журить хозяина поместья, даже если он решит устроить во время торжественного приема в подвале сражение с Фатуи, столкнувшись с ее осуждающим взглядом, Дилюк снова ищет его помощи, и он конечно же откликается, способный заболтать любого. Кэйа берет горничную под локоть и разворачивается к двери. Он бросает прощальный взгляд из-за плеча, Дилюк смотрит не мигая, словно огромный филин, прямо ему в спину, скрытую гладким черным шелком рубашки. На лице застыло странное уязвимое выражение. Кэйа вспоминает удерживающее касание пальцев на запястье, будто тот совсем не хочет, чтобы Кэйа уходил. Они встречаются взглядами, и, убедившись. что Дилюк смотрит на него, Кэйа одними губами передает ему послание, зная, что тот сможет его прочитать.***
Кэйа отпирает дверь ключом и уже через секунду понимает, что что-то не так. Аждаха с утробным воем несется к нему и стрелой взбирается на плечо, безжалостно впиваясь когтями в ногу и карабкаясь, словно по дереву, наверняка до крови царапая кожу даже сквозь плотную ткань штанов. Кэйа шипит и сдавленно ругается, пытаясь оторвать от себя вцепившуюся в меховой ворот кошку, пока та не исполосовала ему все плечи. Выходит скверно, сколько бы Кэйа аккуратно не пытался снять маленькое извивающееся создание с себя, кошка не желает расставаться с ним, изгибаясь в спине и глубже запуская когти в добычу. Когда Кэйа наконец сдается и прекращает бесполезную возню, в дверном проеме, ведущем на кухню, показывается обеспокоенное лицо Дилюка, в облаке алого пламени волос. Кэйа замирает и любуется острыми чертами лица мгновение, но не может удержаться от ехидного комментария, замечая четыре тонкие царапины, пересекающие правую щеку, пара капель крови наливается гранатовыми бусинами на белой коже. — Не подружились? Дилюк сокрушенно вздыхает и качает головой. — Ты определенно не прогадал, если планировал завести цепного пса. Она вцепилась мне в лицо, как только я перелез через подоконник, будто только этого и ждала в засаде. — Аждаха не пес. Она потомок древших вишапов, — Кэйа чешет присмеревшую кошку за ухом, пока та продолжает сверлить Дилюка недоброжелательным взглядом янтарных глаз. — Лучше объясни-ка мне одну вещь, что у тебя за проблемы с дверьми? Это такие сколоченные из досок штуки, которыми люди закрывают вход в свое жилище. Разучился ходить в гости или это твои инстинкты не дают тебе ими пользоваться? — Уже знаешь, — спокойным тоном констатирует Дилюк, пропуская мимо ушей все колкости. — Провел маленькое исследование, — самодовольно изрекает Кэйа, проходя на кухню и опускаясь на стул, замечает две наполненные чаем кружки. Дилюк садится напротив, он подносит ладонь к каждой чашке, и над ними вновь начинает виться полупрозрачный пар, по комнате плывет сладкий запах мяты и бергамота. Аждаха сползает ему на колени, устраиваясь поудобнее, не отходит далеко, будто и правда на страже своего хозяина, готовая в любой момент атаковать подозрительного вторженца снова. Кэйа проводит ладонью по ее спине, приглаживая взъерошенный гребнем мех, чешет подбородок, добиваясь довольного урчания, и ощупывает лапки, мягко нажимая на розовые бархатные подушечки пальцами. Весьма успокаивающее занятие, нет смысла скрывать, что присутствие Дилюка волнует его, заставляя сердце нестись в ускоренном ритме снова, а учитывая, что тот вероятно еще и слышит, насколько Кэйа взбудоражен… ситуация выходит весьма занятная. — Я слышал об инадзумских лисах-оборотнях и раньше, кажется среди жриц храма Наруками есть такие. — Верно. Целый клан кицунэ, — кивает Дилюк и подносит чашку ко рту. Взглядом он почему-то предпочитает сверлить кошку, вольготно расположившуюся на чужих коленях. — Но ты явно не лиса. Тогда кто? — Кот, — Дилюк вдруг ухмыляется, во взгляде искрится что-то теплое, изгиб губ — та самая шкодливая улыбка, которая почти успела стереться из памяти Кэйи за годы проведенные раздельно. Он не видел ее ни разу после той самой ночи. — Бывают еще волки, их достаточно много в Фонтейне, один из герцогов альфа большого клана. Драконы в Натлане и Ли Юэ, но они чаще одиночки, как и я. — Кот? — Кэйа невольно косится на Аждаху. — Большой кот, — довольно кивает Дилюк. Он шумно выдыхает, будто наконец избавился от тяжелого груза. — Я много думал о том, как ты воспримешь эту… новость. Наверное, мне стоит рассказать, как это произошло… — дождавшись быстрого кивка, он продолжает. — На втором году путешествия в Сумеру в джунглях я попал в межклановые разборки, я понятия не имел что происходит, искал своего информатора и влез не туда. Одна из сторон подобрала меня с прокушенным после стычки плечом. Они могли просто избавиться от меня, но вместо этого научили контролю и как наименее болезненно обращаться. Я могу видеть в темноте, мои слух, обоняние и зрение улучшились до звериного уровня даже в человеческой форме. У Кэйи по позвоночнику проносится неконтролируемая дрожь от мысли, что все могло вот так закончиться. Он смотрит в алые глаза напротив — пылающая яркими искрами жизнь — и гонит от себя эти мысли. — Значит укус… — Кэйа невольно касается шеи пальцами, едва заметный след от зубов, который поначалу налился синим, теперь почти сошел. — Ты можешь обратить меня? — Нет! Конечно, нет. Я не урожденный оборотень, да и в любом случае, даже если б мог, я никогда не стал бы… без согласия, — Дилюк вскидывается и выпаливает с жаром, его взгляд прикипает к чужой шее, мочки ушей и щеки чуть алеют. — Это… то, что я сделал, это другое. Дилюк замолкает, скрываясь за чашкой снова, Кэйя чувствует его смущение и нерешительность, и он крайне заинтригован. — Погрызть мою шею без согласия тебе это не помешало. Дилюк вскидывает голову, Кэйа замечает яркий блик чужой радужки, и правда совсем как у котов. Значит не показалось. — Я… Ох, бездна… Я не сдержался, мне жаль. Ты… не боишься меня? Кэйа шумно выдыхает и надеется, что он достаточно красноречиво закатывает глаза. — Да брось, Дилюк. Мне кажется, мы в плюс-минус равных условиях, чтобы отрицать… это. Ты слышишь мое сердце, я вижу твои реакции. — Рядом с тобой я совершенно не могу контролировать свои новые инстинкты, — неожиданно тихо признается Дилюк, пряча лицо в ладонях. Кэйа застывает. Сердце неконтролируемо радостно трепещет. — Надеюсь речь не просто о плотских… Дилюк зло сверкает глазами, с грохотом опуская чашку на стол. Аждаха предупреждающе фаркает. Кэйа спешит объявить перемирие, почесывая кошку между ушами. Та мягко бодает его ладонь. Интересно, а Дилюк тоже мог бы? — Ладно-ладно, притуши свои фонари. Просто пошутил. Ты же не позвал меня на свидание, а сразу кинулся вылизывать шею… — улыбка сама ползет на лицо, он пытается прикусить губу, но наверняка от этого его попытка удержать спокойное выражение лица выглядит только нелепей. — Вообще-то это должен был быть ужин, — складывая руки на груди и задирая подбородок вверх, тянет Дилюк, но Кэйа видит, что тот вовсе не обижен. Тихий смешок срывается с чужих губ. Шутливая перепалка заставляет внутренности сжиматься от трепещущей ностальгии. — Но ты первый пришел на свидание раненым и истекающим кровью, и после этого смеешь говорить, что это у меня дурной тон? Кэйа смеется, демонстративно поднимая руки вверх и показывая жестом «сдаюсь». Он уходит в свои мысли, неосознанно пропуская мягкую шерсть сквозь пальцы, желание увидеть Дилюка в новой ипостаси все сильнее захватывает его разум. Кэйа ловит направленный на него взгляд, пламя тепло горит на дне чужих глаз. — Покажешь мне? Дилюк колеблется пару мгновений, но кивает. Он встает, отодвигая подальше стул и начинает расстегивать рубашку. Кэйа ошарашено сглатывает и подрывается на ноги тоже. Сердце в очередной раз за вечер оказывается где-то в глотке. Дилюк невозмутимо продолжает проталкивать мелкие пуговицы через петли и расплывается в довольной улыбке. — Если ты не уберешь это выражение превосходства со своего лица, я натравлю на тебя своего личного бойцового вишапа, — ворчит Кэйа,поспешно отворачиваясь. Пожалуй обнаженные Дилюк и Дилюк — кот, слишком много для одного вечера, лучше пока сойтись на чем-то одном. Он слышит шуршание одежды за спиной и не может отделаться от картин, которые рисует ему сознание: белый мрамор кожи, алые пряди, рассыпанные по плечам. — Ты отвернулся, но это не мешает мне слышать, как сходит с ума твое сердце, — Дилюк весело фыркает. — Заткнись, пожалуйста, — тихо бормочет Кэйа. Он стоит, затаив дыхание, пока не ощущает ткнувшийся в ладонь влажный шершавый нос. Кэйа оборачивается, так нетерпеливо, что его немного ведет в сторону. Он был готов ко всему, но все равно судорожно выдыхает, увидев перед собой огромного дикого зверя. Тот в холке достает ему до середины бедра, светлая на лапах и животе шерсть ближе к спине становится бурой, ярко-рыжей к самым кончикам, и завивается в крупные полукольца. Массивные широкие лапы и мощные плечи, внушительный пушистый хвост нетерпеливо мечется по полу. Дилюк бодает его лбом в бедро, Кэйа садится на пол, чтобы оказаться на одном уровне с горящими алым янтарем глазами с узким вертикальным зрачком. Как только он опускается вниз, Дилюк коротко лижет его подбородок, и следом еще раз щеку. Кэйа ойкает от неожиданности, шершавый язык жестко проходит по коже, почти до боли. Когда Дилюк намеревается сделать это снова, Кэйа смеется и закрывается ладонями, обхватывает лохматую морду, пропуская пушистую шерсть на висках, сквозь пальцы. Он гладит высокий лоб, мягко чешет за ушами и массирует их пальцами. Дилюк издает низкое глухое урчание и довольно жмурит глаза. Кэйа изучает широкую, больше чем его ладонь, лапу, когда Аждаха любопытно выглядывает из-за его спины, притираясь боком, она приближается и тянется вперед, в попытке обнюхать взявшегося из ниоткуда сородича. Кэйа с интересом наблюдает, как Дилюк склоняет массивную голову, как забавно трепещут усы, когда их морды почти соприкасаются. Аждаха бодает его прямо в мокрый нос, и это выглядит как одобрение. Похоже второе знакомство проходит куда лучше. — Кажется такой ты ей нравишься больше, — тихо выдыхает Кэйа, Дилюк рыкает, демонстративно выпуская длинные острые когти, те оставляют на полу неглубокие царапины. — Понял-понял, с тобой лучше не шутить, ваше мохнатое величество. — Кэйа негромко смеется, когда Дилюк бодает его в плечо, кисточки на кончиках ушей щекочут ему шею. — Ты можешь обратиться обратно когда угодно? Тебе нравится быть в этой форме? Дилюк коротко нажимает ему лапой на ладонь, после чего и вовсе укладывается на пол, размещая тяжелую голову на коленях и прикрывает глаза. Кэйа продолжает гладить сильную шею и мягкие уши, чертит линии по чужой спине, пропуская длинный мех сквозь пальцы, и говорит. Рассказывает обо всем, что не успел сказать в ту самую ночь. О том как вывел на чистую воду Эроха, об одиночестве и отчаянии, о горе и тоске по Крепусу, о том как скучал по самому Дилюку все годы после. Об ордене, об искорке Кли, о Беннете и новобранцах. В какой-то момент Кэйа снимает повязку. Аждаха решает почтить их своим вниманием и приваливается к чужому мохнатому пышущему жаром боку спиной, свернувшись в маленький клубок. Дилюк тихо урчит под касаниями, вибрация разносится по всему его телу, он периодически дергает ушами, показывая что все еще слушает, а не погрузился в сон. Между ними повисает тишина, когда Кэйа наконец замолкает, он трет глаза, с удивлением замечая соленую влагу на ресницах. Сердце успокаивается, мерно и уверенно бьется в груди. Дилюк поднимается на лапы, выгибает величественно мощную спину, потягиваясь. Толкает Кэйю носом в бок, подгоняя в сторону постели. Он кладет голову ему на живот, для верности прижимая еще и лапой, и Кэйа впервые за долгое время засыпает быстро, едва прикрыв веки.***
Утром, обнаружив в своей постели абсолютно обнаженного Дилюка, собственнически сгребающего его в объятия и уткнувшегося лбом ему в грудь, прямо туда, где бьется сердце, Кэйа думает, что стоит непременно вызнать все о повадках больших кошек, а еще послать Дионе огромную корзину кошачьей мяты.