История о Цветке | Tale of a flower

Лютик, уверенный, что ослышался, завертел головой по сторонам, ища глазами то, на что, вероятно, указывал чародей. Геральт был ошарашен не меньше. — Что? Экам устремил свой темный, жадный взгляд на Лютика, и в его глазах вспыхнул странный огонек, будто бы эльф увидел в трубадуре нечто крайне диковинное и завораживающее. — Разумный призрак, к тому же сохранивший все воспоминания, — большая редкость. Твой призрак же еще более ценен, потому как привязан к живому существу — в частности, к тебе. Мне ранее не выпадала возможность лицезреть такой уникальный экспонат. Должно быть, он был сильно одержим тобой, раз образовалась настолько необычная связь. Лютик смущенно покосился на Геральта. Тот, казалось, не обратил никакого внимания на догадки чародея про «одержимость», в глазах ведьмака янтарем пылала тихая ярость. — Нет. — Не отказывайся так скоро. Ты же знаешь, это — твой единственный шанс выбраться отсюда живым и с девчонкой де Леттенхоф. — Эльф склонил голову на бок. — Я еще не выпустил своего любимчика, а ты уже упрямишься. Лютик тяжело сглотнул. Некромант был прав. Шансов у ведьмака против одних только насекомых-мутантов было не больше, чем у тоненькой, хлипкой веточки против морского цунами. Чародей вырастил в склепе целую армию, и не имело значения, насколько профессионально Геральт владел мечом, — он бы в любом случае оказался в меньшинстве. — Назови другую цену, — прорычал ведьмак. — Другую? — с вызовом проговорил некромант. — Тогда как насчет знаменитого Дитя-Неожиданности? Геральт молчал. — Слушай. Тебе он не нужен. Насколько я слышал, легендарный Белый Волк уже долгие годы не путешествует со своим бардом. Так зачем тебе этот докучливый призрак, постоянно сующий везде свой нос? — Эльф прищурился и сделал небольшой шаг вперед. — Каким образом ты будешь заниматься любовью с женщиной? Или же вам с благородной Йеннифэр нравится, так сказать, выступать на публику? Не дав Геральту возможности ответить, Лютик выпалил: — Но я привязан к нему. Я не могу просто… уйти. Экам обворожительно улыбнулся. — Не беспокойся, семицветик. Я же, все-таки, — как вы сказали? — некромант. Будет непросто, но я бы мог перенести связь с ведьмака на кого-то, кто этого действительно желает. Бард колебался. — Что ты хочешь со мной сделать? — нервно спросил он. — Зачем же портить сюрпризы? Могу пообещать: у меня нет намерений тебе навредить. Может, ты даже напишешь пару чудесных баллад обо мне и сделаешь легендарным уже меня? — Экам игриво подмигнул Лютику. — Довольно! — в ярости выплюнул Геральт. — Ты не получишь моего призрака! Сердце Лютика затрепыхалось пойманной бабочкой, стоило ему услышать, как ведьмак произнес это заветное «моего». Но бард отлично знал, что не стоило придавать значения случайно брошенным в пылу эмоций словам. — Геральт… Он, возможно, прав, — пробормотал трубадур, осторожно потянув ведьмака за рукав. Тот неверяще уставился на поэта. — Ты не можешь сражаться с армией трупоедов. Просто приведи сестру домой. Со мной все будет в порядке, — торопливо зашептал Лютик. — Ты что, совсем умом двинулся?! — Геральт, я уже мертв. Что он может мне сделать? — Да любые свои убогие эксперименты, все что угодно! — Эти эксперименты зовутся «искусством», к тому же, я не признаю напрасных мутаций, — вклинился в перепалку чародей. Лютик был напуган — чертовски напуган, — но он твердо намеревался этого не показывать. Разумеется, покидать Геральта только для того, чтобы стать ручной зверюшкой сумасшедшего эльфа, ему не хотелось. С другой стороны, продолжи он до скончания времен преследовать ведьмака — что тогда? Теперь бард знал, что если потеряет контроль, то может превратиться в одно из тех бездушных существ в уродливых рваных тряпках, с гниющим лицом и телом, — он мог стать монстром, опасным для других и… для Геральта. Пусть тот и имел неоспоримо богатый опыт в сражениях с разнообразными видами привидений, ведьмак не был способен избавиться от трубадура. Да, Геральт мог его победить в бою, но на следующий день Лютик возник бы снова — все-таки, он был привязан к Волку. Поэт решительно гнал от себя мысли о том, что ведьмак в действительности не был таким уж неуязвимым — Геральта могли ранить, и тогда атака даже настолько слабого призрака оказалась бы фатальной. А если бы Геральт просто-напросто спал? Если бы он не обращал внимания, игнорировал очевидные изменения в барде, слепо веря в победу добра над злом? Кроме того, Лютик отказывался навеки остаться в памяти ведьмака в таком мерзком и безобразном виде. И еще он не мог оставить сестренку в этом промозглом склепе — и ни за что не стал бы смотреть на тщетные попытки Геральта спасти ее. А в довершение всего, Геральта явно не прельщала вечная связь с призраком, который даже заткнуться вовремя не может. Да, он отправился на поиски Лютика, но лишь для того, чтобы похоронить барда, как того требовали обычаи и моральный долг. Был ли он счастлив, оказавшись в столь глупой ситуации? Вероятно, нет. Ведьмак, может, и мирился бы поначалу, но и его терпение не было безграничным. Постепенно Геральт начнет его ненавидеть, и тогда все то немногое, что еще сохраняло тонкую ниточку дружбы между ними, исчезнет — на этот раз безвозвратно. Стоило попрощаться прежде, чем это произойдет. Два месяца, что барду удалось провести бок о бок с ведьмаком… Для Лютика этого было чертовски мало, но выбора ему никто и не предлагал. Поэт чувствовал, как горло все сильнее сдавливает тяжелый ком, чувствовал, как горели глаза, словно на них проступали слезы — но у него не было слез. Призраки не могли плакать. — Геральт, все нормально. Я могу остаться с ним. Тебе не стоит переживать. Только обещай мне, что отведешь сестру домой… И что будешь осторожен. Не дай себя убить. Ведьмак в ярости прожигал трубадура взглядом, мускул на его челюсти ходил ходуном. Затем Геральт глянул на некроманта и твердым голосом произнес: — Ответ по-прежнему — «нет». Экам разочарованно вздохнул. — Ты, вероятно, не до конца понял ситуацию, ведьмак. По сути, мне нет необходимости с тобой договариваться. Я могу легко убить тебя и забрать себе обе души — трубадура и твою. Он поднял руку и щелкнул пальцами. Земля завибрировала. Из-под нее донесся низкочастотный гул, эхом, казалось, отражающийся от самых костей. Стены затряслись, насекомые засуетись, в панике бросились к трещинам и расселинам между камнями, мерзко шурша лапками и попискивая. Сталактиты градом посыпались с потолка, поднимая в воздух непроглядные тучи пыли. На полу образовалась дыра, которая, будто бездонная пасть, расширялась, оскаливалась в жуткой улыбке смерти, и из нее вырвался огромный темный столб. Геральту уже приходилось иметь дело с гигантскими многоножками. Их растили дриады, защищающиеся таким образом от непрошеных гостей, так что ведьмак не сомневался, что чудовище некроманта было из той же серии. Он еще никогда так не ошибался. То, что вырвалось из-под земли, не могло быть творением природы. Перед ними возвышалась длинная цепь из десятков разрубленных и сшитых вместе разлагающихся человеческих тел, тысячи рук и ног торчали с обеих сторон колонны, судорожно подергиваясь и хватая пальцами воздух. Сей деформированный тотем венчали восемь голов, четыре из которых принадлежали мертвым мужчинам и женщинам, составлявшим тошнотворный букет с головами козла, волка, свиньи и медведя. Монстр разразился пробирающим до костей… смехом. Все восемь голов уставились на них своими заплесневелыми молочно-белыми глазами и захохотали безумно и жутко, неестественно широко раскрывая рты. Геральт и Лютик в ужасе не могли пошевелиться. Мерзость была невиданной, казалось, она вышла из самого ада, — и по сравнению с ней демоны казались милыми пушистыми кроликами. — Зараза, — пробормотал ведьмак, вновь обретя дар речи. — Геральт, думаю, надо сматываться, — в тон ему отозвался бард. Они попытались. Нырнув в соседний коридор, который вел в ничем не примечательную погребальную камеру, они с трудом пробирались через груды каменных обломков, по мере сил отбиваясь от лезущих с каждой стороны насекомых. Смех трупов, из которых была соткана многоножка, преследовал их неотступно, заставляя стены тоннеля дрожать от ужаса. В конце концов старинная постройка не выдержала, и потолок начал рушиться. Геральт едва успел проскользнуть в одно из небольших боковых помещений, как грохот землетрясения заглушил все остальные звуки. Все смешалось в неистовом хаосе, и Геральту оставалось только пригнуться к земле, прикрыть голову руками и надеяться, что его не раздавит в лепешку осыпающийся гранит. Оглушительная какофония продолжалась несколько минут, после чего постепенно начала стихать. Геральт чувствовал, как болит плечо, — головка плечевой кости, вероятно, вылетела из сустава. Ведьмак закашлялся, пытаясь избавиться от пыли в легких, и услышал, как Лютик взволнованно зовет его: — Геральт? Ты ранен? Он открыл глаза. Вокруг стояла кромешная тьма, единственным источником света был призрак барда, парившись в паре шагов от него. Потолок комнаты обрушился наполовину, но и уцелевшая его часть не обещала продержаться долго. Вход был намерво завален осколками гранитных плит и камней. Под ними вязкой зеленой лужицей обнаружились раздавленные насекомые-мутанты. Сжав зубы и полностью игнорируя причитания Лютика, Геральт точным рывком вправил вывихнутое плечо. Поднявшись на ноги, он пробрался к тому, что когда-то было второй половиной комнаты, в надежде найти какой-нибудь выход. Не нашел ничего. Камни были слишком большими и тяжелыми — он не смог бы оттащить их, будучи даже под действием всех своих эликсиров разом. Обреченно вздохнув, ведьмак начал стучать по стенам в поисках любой другой возможности выбраться из помещения. Это, скорее всего, была кладовая — повсюду валялись различные погребальные принадлежности, потускневшие от времени золотые кубки, керамические кувшины, сундуки, полные проеденных насекомыми шелков и забытых семейных драгоценностей. Лютик предпринял жалкую попытку помочь, но и она обернулась ничем. Они оба были в ловушке. Бард сдался через час, ведьмак продолжал стучать. — Геральт, умоляю, побереги силы. Нужно придумать другой план. — Геральт. — Остановись на секунду. — Эй? Лютик нахмурился. Ведьмак не отзывался. — Эм… Ты меня слышишь? Тебя оглушило? — Бард подплыл ближе, чтобы осмотреть правое ухо ведьмака, за что получил в ответ холодный неодобрительный взгляд. Не оглушило, значит. Тогда почему он его игнорировал? — В чем дело? — наседал Лютик, по пятам следуя за ведьмаком. — Ты не мог бы посмотреть на меня, пожалуйста? Мне осталось всего около часа на сегодня. За весь следующий час Геральт не проронил ни слова. Он наконец прекратил тщетные попытки найти в стене потайной ход, уселся на пол и принялся осматривать свои повреждения. Бард хотел остаться подольше, освещая маленькую комнатку сиянием своего тела и надеясь, что необъяснимая озлобленность ведьмака сама собой чудесным образом рассосется. Но не решился злоупотреблять руной в этот день еще больше. Растворившись в затхлом воздухе подземелья, Лютик еще долго наблюдал, как Геральт сидит в непроглядной темноте. На следующий день терпению Лютика пришел конец. К тому времени, когда снова активировать руну стало относительно безопасно, в груди у барда уже начинал закручиваться водоворот злости. Появившись из черной пустоты прямо перед лицом молчаливого ведьмака, он раздраженно рявкнул: — Это просто смешно! Какая тебе вожжа под хвост попала? С чего ты разозлился на меня?! Что я натворил на этот раз?! На удивление, Геральт отреагировал мгновенно. Он поднял на барда горящий взгляд и процедил: — Ты хотел уйти с Экамом. Лютик моргнул. Поэтому Геральт злился? — Я… Я просто пытался вытянуть нас из этой истории! Если бы ты меня отпустил, то не оказался бы в западне подземелий у черта на куличках. — И ты вот так просто готов сдаться без борьбы. — Мы в этой борьбе не победим! — Рад слышать, что у тебя осталось так мало веры в меня, — зло ухмыльнулся Геральт. — И откуда-то взялось так много в него. — Прошу прощения? Я делаю это ради тебя! — заорал бард, краснея от гнева. Ведьмак принялся ходить взад-вперед по комнате, словно загнанный в угол зверь. — Я не просил тебя о помощи! Я сказал тебе оставаться невидимым! Почему ты все всегда делаешь ровно наоборот?! — Так я должен был наблюдать, как ты благополучно становишься дерьмом этой дьявольской многоножки? И почему ты, вообще, так бесишься из-за этого! Я тебе не нужен! — Да кто сказал, что ты мне не нужен! Крик ведьмака эхом отразился от голых стен. Когда отзвуки растаяли в сырой тьме, на комнату опустилась неловкая тишина. Спустя несколько невероятно долгих минут, Лютик пробормотал: — Тебе не нужно притворяться лишь потому, что я умер, Геральт. Ты мне ничего не должен. — Я не притворяюсь, — в голосе ведьмака вновь слышалось разочарование. — Ты предельно ясно выразился четыре года назад. И теперь кто-то — наконец-то! — готов избавить тебя от моего общества, и я согласен. Я не виню тебя, Геральт. Ты можешь меня отпустить. — Я был неправ! Лютик уставился на ведьмака, не веря своим ушам. Геральт шумно выдохнул. Ему было неловко, даже в какой-то степени стыдно, но и забрать слетевшие с губ слова он не мог. Глянув на ошеломленное выражение лица барда, он проговорил: — Я прошу прощения за то, что сказал на горе. Значение своих слов Геральт недооценил. Он сразу понял это, когда лицо Лютика изменилось, когда в глазах трубадура отразился целый спектр разнообразных эмоций, когда губы поэта задрожали, и тот едва слышно произнес: — Боги, я и не думал, что однажды услышу от тебя извинение. Ведьмак промолчал. Лютик не знал, как справиться с захлестнувшей его лавиной чувств. Четыре года разбитого сердца, тоски и сожаления, четыре года воспоминаний и одиночества. Четыре года ожидания этого момента. Геральт наблюдал, как на лицо барда ложится тень смутной, затаенной печали, и в груди защемило болезненно и противно. Он никогда не видел в глазах трубадура такой тоски. Никогда не предполагал, что его слова могут быть для кого-то настолько значимы. Не зная, что сказать, чтобы сгладить повисшее в воздухе напряжение, он приблизился к Лютику. Бард с трудом взял себя в руки. — Спасибо, что сказал это. Я бы, может, даже не превратился в призрака, если бы услышал эти слова перед своей смертью, так что… Думаю, хорошо, что я все же услышал их после нее. Ведьмак посмотрел ему в глаза. В его голубые глаза — яркие, словно сапфировое озеро, в поверхности которого отражался он, Геральт, как будто он был единственным, кого Лютик видел в своей жизни. Он еще никогда не смотрел на барда так близко. Аккуратные брови, длинные ресницы, изящный изгиб губ… Каждая маленькая деталь вызывала у него внизу живота странное ощущение — ощущение, которого он никогда не испытывал к представителям своего пола. Оно было необычным, но невероятно естественным. Если из каменной ловушки нет выхода, если ему суждено умереть здесь, среди гранитной пыли, плесени и мха, то, по крайней мере, они смогут побыть вдвоем. И это уже было очень даже неплохо. Лютик тем временем продолжал трещать, словно сорока над горсткой разноцветных стеклышек: — Нам все равно нужно взвесить все варианты, Геральт. Цири нуждается в тебе. Если мы не согласимся с условием Экама, ты застрянешь здесь и умрешь от голода, а моя сестра останется в опасности — и ни для кого из нас ничего хорошего в этом нет. Я подумал, мы бы могли с ним договориться, знаешь? Я мог бы… Никто никогда не узнает, что мог бы сделать трубадур, потому что Геральт подался вперед и поцеловал его.