История о Цветке | Tale of a flower

Ухаживать за Лютиком оказалось намного проще, чем Геральт предполагал вначале. Бард самостоятельно открывал рот, когда к его губам подносили ложку, пил, чувствуя у рта горлышко фляги с водой, а вскоре выяснилось, что трубадур даже мог идти на своих ногах, если Геральт держал его за руку и вел. Интересно было также и то, что подобная реакция у поэта наблюдалась исключительно на действия ведьмака. Однажды трактирщица попыталась помочь ему принять ванну, но бард застыл, будто каменный обелиск, а когда женщина начала расстегивать его куртку, и вовсе принялся истошно кричать на всю округу. Тогда-то Геральт и понял, что все заботы о музыканте — включая мытье в бадейке — легли исключительно на его плечи. Ведьмак аккуратно потянул рубаху Лютика вверх, и тот послушно поднял руки, позволяя грубой ткани соскользнуть с них и оголить кожу, исчерченную красными рубцами. Бард был настолько истощенным, что Геральт мог сосчитать его ребра, даже не прикасаясь. Порой он мысленно возвращался в темные катакомбы Ивового Склепа — даже сейчас не смог удержаться, вспомнив их с Лютиком первый раз. То, что произошло тогда, было безумством, мрачным, неправильным, но таким удивительно прекрасным — в основном потому, что Лютик сам был тогда удивительно прекрасным. Вся его призрачная сущность, казалось, пылала жизнью. И теперь, будучи наконец живым — по-настоящему живым, — трубадур выглядел сломанным и пустым и напоминал призрака ярче, чем когда-либо. А если Экам был прав? Было ли милосерднее отпустить Лютика навсегда? Сейчас их совместное будущее представлялось более чем мрачным, и эта мысль заставляла сердце болезненно сжиматься. Геральт решительно отогнал ее и сосредоточился на насущной проблеме. За руку он отвел Лютика к деревянной бадье, усадил барда в теплую воду, наблюдая, как горячий пар румянит бледные щеки. Лютик, казалось, наслаждался мягкими прикосновениями, пока Геральт осторожно мыл его волосы. Бард по-прежнему ничего не говорил и никак не реагировал, но когда ведьмак принялся массировать ему кожу на голове, он прикрыл глаза. На губах Геральта невольно скользнула улыбка. В памяти тотчас всплыло, как однажды перед банкетом в Цинтре они оказались в схожей ситуации, только роли были совсем другие. Тогда он все еще пытался отрицать очевидное и наотрез отказывался признавать Лютика своим другом. «О, то есть ты кому попало позволяешь натирать твою задницу ромашкой?» — съязвил бард тогда. Кто бы мог подумать, что много лет спустя Геральт будет готов обменять собственную душу на возможность услышать еще хотя бы парочку глупых шуток? Кое-как покончив с водными процедурами, Геральт насухо вытер Лютика с головы до ног и одел его в чистую новую одежду. Монет у ведьмака было немного, их едва хватило, чтобы снять комнату на втором этаже трактира. К тому же привычки следить за последними веяниями придворной моды у него никогда не было, поэтому в приобретении вещей Геральт всегда отдавал предпочтение простоте и удобству. Оставалось только надеяться, что Лютик не сходит с ума от бешенства где-то в лабиринтах своего сознания, облаченный в выбранный ведьмаком наряд. — Я найду тебе что получше, когда мы доберемся до более спокойных мест, — виновато объяснил Геральт сидящему на кровати барду. — Ты же знаешь, я не особо знаток в таких вещах. — Он немного подумал и добавил: — Надо будет попросить Цири подобрать что-нибудь для тебя. Они с Йеннифэр скоро присоединятся к нам. Лютик молча моргнул, но Геральт представил себе, как тот недовольно надулся, поныл и в конце концов согласился. Оставив Лютика на кровати, Геральт спустился вниз, чтобы принести еды для них обоих. Внезапно дверь корчмы «У Вирсинга», в которой они нашли временное убежище, распахнулась и на пороге душного помещения возникли две коренастые фигуры. — Э, так это ж наш старый-добрый бессмертный сукин сын! На Геральта, улыбаясь во все зубы, глядели Ярпен Зигрин и Золтан Хивай. Передав трактирщику горсть улиток, которых они наловили на ближайшей поляне, и велев тому «подать их жареными да повкуснее», краснолюды уселись за небольшой деревянный столик напротив Геральта. Вскоре подоспела белая запеченная в масле рыба и бутыль отборной ржаной водки, и полились истории о странствиях, приключениях, потерях и обретениях. Впервые за долгое время Геральт ощутил тепло — дружеское тепло компании единомышленников — чувство, которое, казалось, позабыл давным-давно навсегда. — А где твой певун-то шляется? Мне казалось, он у тебя был что хвост у лисицы, — спросил Ярпен Зигрин, терзая рыбу. Геральт помрачнел. Он вкратце поведал историю трубадура, и оба краснолюда затихли. Они вместе поднялись в комнату ведьмака, увидели Лютика, глядящего в потолок пустыми, безжизненными глазами. Увидели тусклую тень блистательного, всемирно известного музыканта. — Не думаешь, что лучше бы… — Даже не заикайся о том, чтобы отпустить его, — коротко процедил ведьмак с такой злобой, что оба краснолюда вздрогнули от неожиданности. Геральт глубоко вздохнул и тихо проговорил: — Извините, я просто… устал от этого. Каждый считает своим долгом предложить мне отпустить его. И какая-то часть меня, вероятно, знает, что они правы. Но… Я все еще верю, что он вернется. Он обещал. — Так каков план? Раз уж этот чудотворный магик не сумел нихрена сделать, кто сможет? — Понятия не имею. Я думаю отправиться с ним и Цири на побережье. — Геральт вынул меч, который Золтан подарил ему много лет назад. — И хотел отдать тебе его. Теперь, когда он выполнил свое предназначение, мне больше не будет от него проку. — Что значит «не будет проку»? Такой сигиль в любой драчке позарез будет, тем более для ведьмака! — Слишком много дрался я за других и за Предназначение, Золтан. Устал. Теперь я хочу наконец пожить с ним и Цири. Пожить для себя. Ярпен Зигрин выпучил глаза и недоверчиво уставился на ведьмака. — Ты что же это, в отставку намылился? Геральт вдруг вспомнил, как Лютик однажды спросил его, могут ли ведьмаки уйти в отставку. Он тогда ответил, что ведьмаки просто стареют, и замедление выработанных рефлексов неизбежно приводит к смерти от когтей очередного чудовища. Предзнаменование, не иначе. Мог он и вправду стать первым в мире ведьмаком, ушедшим на пенсию? — Пожалуй, что так, Ярпен, — спокойно ответил Геральт. — Ты ведь шутишь, да? — басисто заржал Золтан. — Где ты нынче найдешь тихий угол в таком-то мире, а? Война добралась ужо до самого края света, люди убивают друг друга, словно им за это кто в жопу ужалил; а другие бегут, что жуки навозные, оставляя хаты, скотину и даже бочки с водкой. — Это не моя война, Золтан. И, как я уже сказал, я устал. Я никому ничего не должен. Кроме него. — Геральт посмотрел на неподвижное тело, лежащее на серых простынях. — И чем ты займешься, ежели не ведьмавством? — поинтересовался Золтан. — Как ты будешь жить-то? — Думаешь убивать — это все, на что я способен? — А на что ты еще способен? — Вот скоро и узнаем, — буркнул Геральт. Краснолюды переглянулись. Спорить было бесполезно: Геральт смотрел серьезно и непреклонно. Он принял решение — странное решение, невиданное и неслыханное. Ведьмак, ушедший в отставку. Подумать только! — Жаль его, — вздохнул в конце концов Ярпен Зигрин, сочувственно глядя на Лютика. — Певуном он был славным. Лучшим из тех, кого я знал. В следующее мгновение произошло сразу несколько вещей. Не ясно, было ли уныние, которому они предавались, навеяно выпивкой, или же краснолюды действительно скорбели по безжалостной судьбе обыкновенного человека. Как бы то ни было, в этот миг Геральт услышал шум. Для города — да даже для такого небольшого окрестного квартала Вязово — фоновый шум был вполне себе естественным и обычным делом. Но Геральт услышал не обыденный шум оживленного городка. Он услышал крики, грохот и треск. А затем его носа достиг металический запах крови. — Что-то не так. В то же мгновение Вирсинг, чье имя гордо носило захудалое заведение, ворвался в комнату и истошно заорал что было мочи: — Бунт!!! Нелюдей убивают!!! — Снаружи раздался пронзительный вопль, и все застыли, в ужасе уставились в грязное маленькое окно. Сообразив, что опьяненные жаждой крови безумцы могут принять бледного как полотно Лютика за полуэльфа, Геральт повернулся к краснолюдам и скомандовал: — Берите Лютика и спускайтесь в подвал! — Там за стенами помирают мои братья! — рявкнул Золтан, выхватил топор и завертел им так, словно это была ивовая ветка. — Золтан!!! Подумай о своей невесте! Хочешь сделать ее вдовой еще до свадьбы? Слова ведьмака возымели действие. Краснолюд нехотя засунул топор обратно за пояс и подошел к кровати. Вместе с Ярпеном Зигрином они понесли Лютика вниз, к люку, ведущему в подпол. — Ладно, чтоб вас… — проворчал Геральт, направляясь к выходу. — Но это последний раз! Пусть меня удар хватит, это действительно будет последний раз! Он вышел на крыльцо, а с крыльца уже прыгнул, быстрым взмахом рассек надвое верзилу в одежде каменщика, замахнувшегося на женщину кельмой. Другому отрубил руку, третьего обезоружил парой косых ударов. Толпа тут же окружила его. Никто в действительности не знал точно, как начался бунт. Возможно, все случившееся оказалось совпадением, а может — жестоким, продуманным кем-то планом. Возможно, все случившееся было лишь результатом ненависти ко всему чуждому, накопленной за годы перебранок людей и нелюдей. Тем временем Ярпен Зигрин, ведущий Лютика в подвал, почувствовал, как ладонь трубадура выскользнула из его руки. Краснолюд замер, обернулся, и увидел рядом с собой только Золтана, с такой же растерянностью глазеющего по сторонам. — Бард!!! — заорал он и не получил никакого ответа. На улице разверзся ад. В глазах людей горело безумие, их лица, искаженные ненавистью и злобой, все сильнее походили на морды чудовищ. Краснолюдов убивали самыми изощренными и жестокими способами, какие только можно было себе представить. Их заживо разрывали на куски, сжигали на импровизированных кострах, вызывая душераздирающую какофонию воплей и криков. Женщины и дети не были исключением. Никому не дано узнать, как Лютик целым и невредимым прошел сквозь беснующуюся толпу. Позже некоторые вспоминали, как между охваченными жаждой крови мужиками шел худой человек. Поговаривали, что было в глазах этого человека нечто такое, что даже безумцы, уверенные в его принадлежности к эльфьей расе, подняв топорики, не осмеливались ударить. Человек шел прямо, уверенно, точно невидимая сила тянула его вперед. Он не разговаривал и не обращал никакого внимания на творившийся вокруг хаос. Человек был бледен как смерть, а под яркими падающими лучами солнца, казалось, сиял неземным, неестественным белым светом. Толпа наступала, жужжала вокруг Геральта, словно рой взбесившихся диких пчел. — Пощади! — Расчохранный парнишка с ошалевшими глазами упал перед ним на колени. — Смилуйся! Ведьмак смилостивился, удержал руку, а предназначенный для удара напор использовал для разворота. Краем глаза увидел, как юнец вскакивает, увидел, что у него в руках. В голове прозвучал взволнованный голос Лютика: «Сделай мне одолжение, ворчун, держись подальше от вил, договорились? Вот увидишь: вилы на дороге валяются — просто развернись и беги оттуда». Геральт переломил оборот, чтобы развернуться в обратный вольт. Но увяз в толпе. Всего на долю секунды увяз в толпе. И мог только видеть, как на него летит трезубец вил. «Чертов некромант был прав, чтоб его», — только и успел подумать ведьмак. Успел подумать лишь это, потому что времени не осталось. Не осталось времени на сожаления и раздумья о счастливой спокойной жизни. О счастье с Лютиком и Цири, которое еще совсем недавно казалось таким реальным. Не осталось времени на роптание по поводу абсурдной несправедливости судьбы — той, что заставила его пройти через кровь и лед, той, что крестила его огнем, позволила убить величайшего волшебника современности. Судьбы, что теперь так глупо и безрассудно толкала к рукам сумасшедшего фермера. Не осталось времени, потому что до смерти было одно мгновение. Но смерть не пришла. К нему прильнуло худое тело, загородив тем самым от неминуемой гибели. Трезубец с хрустом протаранил иссохшие мышцы и связки, еще сильнее вжимая тело в объятия Геральта. Кровь расцвела подобно бутонам роз. Время остановилось. Геральт смотрел в светлые голубые глаза напротив, смотрел неотрывно, жадно, смотрел и… увидел. Искорку узнавания. Лютик очнулся. Пришел в себя, в последний раз спасая свою любовь. А затем, тихо и протяжно вздохнув, обмяк, неподвижно повис на руках у Геральта. Все стихло. Геральт не видел и не слышал вокруг более ничего. Он видел лишь того, кто покоился у него на руках и невесомо, умиротворенно улыбался. Он не заметил ослепительного магического света, залившего небольшую улочку; не услышал фраз, произнесенных на Старшей Речи; не увидел бегущего к нему Экама — и замершего, в ужасе распахнув глаза; не ответил на зов кричащих в панике Цири и Йеннифэр. Он лишь вздрогнул, услышав тихий шепот некроманта позади себя: — Вот каково было его желание… Спасти тебя от твоей судьбы.