Unbearable

11.08.1997. Жара стояла невыносимая. Пот ручьем, в конце концов, это всё было просто бестолковой идеей: тащить огнестрел недалеко от города, там, в лесной черте. В памяти блондина это место вечно забывалось, какое-то тупое название, какая-то тупая компания, какая-то тупая идея. Август 97 выжигал глаза и плавил мозг, а закуривая, так, не жалея здешнюю флору и фауну, с хрустом прокусывая фруктовую кнопку, лёгкие заполнялись не едким дымом, а расплавленной пластмассой, стекающим и обжигающим нежную слизистую дыхательных путей. В общем-то - невыносимо. Эрик решил, что сегодня хороший день для того, чтобы поехать стрелять по мишеням. Пришлось грузить всё в тачку и тащить до нужной точки всё это дерьмо, ведь предупредить о том, что они пойдут - точно не то, чем обычно промышлял Реб в своих позывах. Оказывается, что договорился ещё за неделю пойти стрелять, оружие одолжил, но ничего не озвучил. Ну конечно, а зачем? Переносица напрягается, светлые брови сдвигаются и средний с большим смыкаются, протирая до основания носа, то ли от раздражения, то ли от скопившегося на лице пота. Плащ приходится стянуть почти сразу же, как звучит: «Будем здесь» - выдох, а после черная ткань с шуршанием травы под ногами падает. Футболка липнет к коже, облегает спину, ну а Эрику хоть бы что: стоит в своем синем свитшоте, кепке козырьком назад и темных очках, смотрит и улыбается. Знает, что бесит, знает, как сильно раздражает, когда будит с утра уже стоя за дверью чужого дома, знает, как бесит чувствовать руки матери на собственных плечах и слышать голос над ухом: «Дил, там Эрик пришел. Говорит, вы договорились встретиться, а ты проспал. Слушай, я же просила тебя с ним не обща..» - они не договоривались почти никогда. В последнее время всё, о чем договаривался Дилан, так это с самим собой на счёт количества выпивки. Он вёл запойный образ жизни последние два с половиной месяца и кому как не Харрису знать об этом? Кому как не Харрису на это насрать? – Так рад вас видеть, а Дилан дома? Спит? Мы хотели поехать прогуляться, ну так, до вечера, вы знаете. – Да? Он мне ничего не говорил, такой забывчивый в последнее время. Ну ты проходи, чего ж на пороге стоять? А я пойду разбужу.. Реб матери не нравился никогда. И снова улыбается, знает, как тяжело было просто выйти с комнаты, чтобы отправиться за всем этим, но доволен собой. «Ну вытащил же всё-таки, хоть бы спасибо сказал» - и ведь действительно ждёт благодарности. Но получает лишь долгий взгляд, после которого цыкает и перезаряжает. Клиболд наставлял мишени, снова попросил, ведь он «выше, да и что сложно тебе что-ли?». Так, выстрел за выстрелом, Ви держит камеру, снимает следы от пуль в древесном стволе и почему-то мысленно воспринимает это на себя, думает, что чем-то с этим деревом похож. Нет выбора, не может сдвинуться, отказаться от роли жалкой мишени. – Видел? Ха, всё лучше и лучше выходит, ну а ты, – Реб останавливается, выдерживает небольшую, но такую давящую на виски паузу, будто дым от шишек, от которого пульсирует в висках и доходит до челюсти, – готовься лучше. Возьми ты уже себя в руки, немного нам осталось. – Да закрыл бы ты рот, Реб, – но в ответ только смешок и пару хлопков по промокшему плечу. Насрать ему было всегда. 18.04.1999. Когда ты уже сдохнешь? Время текло медленно, особенно когда приходилось проводить его с Харрисом. Этот союз выматывал. Сидеть в комнате, писать записи в дневник по чужой просьбе, мол, найдут и все ахренеют, пиши, прикинь, как же это будет незабываемо. Особенный день, особая цель, особенный идиотизм и дальше по списку. Небольшие зарисовки, делать их Водке приходилось в чужом дневнике, ведь Эрик - пьет, времени у него нет. Сидит на кровати патлатого и пьет, в целом, вряд ли думает о чем-то серьезном, разве что о "великом". Рассказывает, что-то цитирует, может Май Кампф, а может ещё одну ерундистику, которую читал на досуге, когда не пришло мысли достать своего чуть ли не единственного друга. Кто вообще сказал, что они друзья? Сам провозгласил. Они пьют с одного горла часами позже. Водка, перемешанная с оригинальным Пеппером, просто на вишнёвый бабок не хватило, а так бы взяли, так бы, думает Клиболд, было вкуснее. Но уже всё равно, ведь снова делает пару глотков из банки, которую ему сует чужая рука со сжатыми пальцами вокруг бордового алюминия, а после выпивает спирт, между прочим, тоже с чужой руки, не понимает, когда Реб записался в бармены, но в целом это устраивало. Слишком сильно устал, чтобы хлебать самостоятельно, а так нужно просто вовремя открывать рот и глотать, иногда слишком жадно, не желая больше никакой осознанности в кальциевой черепной коробке, не излишней осознанности, а вообще любой, но почти не теряет возможность думать, слишком уж привык. Как на зло, похмелье по утру берет всё равно. Но в целом, было уже плевать похмелье или нет, им осталось меньше недели, может, дня два. Что по этому поводу думать за всё то время подготовки, Ви так и не понял. 19.04.1999. Лучше бы просто сдох Договорились, что проведут последние два дня вместе, а на третий вместе закончат. Но Реб договаривается по-своему, об этом и задумываться больше не хотелось. По-другому ведь не происходит, да и деваться некуда, а что делать? Глупые оправдания. Если бы Дилан сильно захотел, то не было бы никаких «ЭиД» не было бы ничего и рядом этой мелковатой бритой на башку туши не было бы. Была бы смерть - одинокая, наедине с собой. Не было бы этой идиотской трезвой ночи, решающей, как выразился Харрис, вставший и курящий у окна, но вот Клиболду вставать не хотелось. Ему лет с пятнадцати ничего не хотелось, но зачем именно волок эту жалкую пародию на жизнь - он не знал, даже не догадывался. Глупо и затянуто, да и вообще он много чего не знал. Вставать приходится, когда подзывает, как псина Павлова со страницы какого-то сайта, излюбленного Ребом, создавшего себе там тысяча и ещё один аккаунт. Этого блондин не понимал, но иногда почитывал. – Че хотел то? – Клиболд ждёт, пока на него, хотя бы для приличия, обернутся. Так и случается. Воу, Эрик, откуда эти манеры? – Я думал, знаешь, – просто невероятно, ведь не знал же, – Водка, ты мне нравишься, ну знаешь, как те бабы с параллели или те идиотки с работы. Ступор и приподнятая бровь. В темноте комнаты с одной горящей настольной лампой, тусклой и направленной в стол, видно этого, скорее всего, даже не было. Без разницы. Чё он несёт? Они даже не бухали, ничего не употребляли, чтобы нести такие бредни. Да Клиболд не сказал бы такого, даже если бы от этого зависела его жизнь. Но его тянут за футболку с красными буквами, натянутую на скорую руку, просто, чтобы померить. Пригодится ведь завтра. Тянут усиленно, но Дил делает лишь один шаг вперед, шоркая носком по полу, смотрит в чужие глаза, но Эрика в этих глазах нет. Есть только Реб, поехавший на всю голову. Это всё глупости, но губы смыкаются, приходится нагибаться, двумя исполосованными руками цепляясь за подоконник, закрывая глаза, просто, чтобы не видеть чужой ублюдской рожи. Да делай ты уже что хочешь. От этого уже и не лучше, и не хуже. Не дальше и не ближе. Отстраняется зачинщик первым, но ничего не говорит, стараясь толкать друга в сторону его собственной кровати. А Водке уже плевать, он уже давно сдался, стал мишенью на дереве, стал одним из учеников завтрашнего дня. Он валится на постель, хотя мог просто уйти, чувствует чужую руку на своих джинсах, там, где "друзья" не трогают, но и Эрик другом ему не был, да и дело не в этом. Рука тянется к отросшим по плечи волосам, тянет, расцеловывает уродливое хлебало, покрытое небольшим скоплением светлых волос на подбородке и над губой. Голубые глаза в потолок, он просто чувствует и принимает то, что дают, а Харриса это устраивает. Всегда устраивало, ничего и не изменилось. Они жмутся и в комнате жарко, они жмутся и градус выше чем во вчерашнем бухле, жмутся и хочется сблевать чужие слюни, убрать с рецепторов вкус покусанных губ. Сказал бы Клиболд, что на такое не подписывался, но это с самого начала была сделка с дьяволом, а он, как известно, забирает душу. Банка вазелина от сухости рук в зимнюю пору, джинсы идут нахер, валяются где-то на полу, на счёт белья уверенности не было совсем. Реб обмакает пальцами в баночку с синей крышкой, жирной субстанцией обмазывает так, как хочет, в конце концов, опыта у двоих не было никакого, но об этом они и не думают. Эрик думает о том, как кайфово вставлять, Дилан думает о том, что темп слишком быстрый. Снизу больно, но к боли привыкаешь, привыкал он с тех пор, как познакомился с этой тварью, точнее чуть позже, когда у твари слетели катушки. Глубоко, почти до нежной точки, но на деле, думая чуть шире, Дил целиком был нежной точкой, порезом на запястье сразу после лезвия, ободранной коркой, не переставал ей быть и тогда, когда казалось, что чувств и эмоционального фона как такового он уже не имеет. Он так воспитан, он таким уродился. Грёбаный антихрист дрет его как в последний раз, впрочем, так оно и есть, правда нужно было закинуть простыни в стиралку, в момент, когда всё это закончилось. Но не закидывает, потому что разницы до этой простыни уже не будет никакой.

День X

– Люблю тебя. – Больной ублюдок. 20 апреля 1999 года двое учеников старших классов, Эрик Харрис и Дилан Клиболд, устроили стрельбу в своей школе «Колумбайн» в штате Колорадо. Нападавшие убили 12 учеников и одного преподавателя. Еще 24 человека были ранены. Сами стрелки покончили с собой.